ющим  генофонд  человека.  В  Соединенных
Штатах и Европе его продажу запретили. Однако в странах "третьего  мира"
его продолжали продавать,  хотя  и  под  другим  названием  и  в  другой
упаковке.
   - А что Руди сделал с копиями бумаг?
   -  Сначала  он  собирался  опубликовать  их  в  прессе  за  пределами
Швейцарии, - сказала Врени. - Но я была против. От этого  пострадала  бы
вся наша семья, а если бы выяснилось,  что  документы  добыл  Руди,  его
посадили бы в тюрьму. Вы же знаете, что по  швейцарским  законам  выдача
коммерческой тайны - уголовно наказуемое деяние.
   Фицдуэйн кивнул.
   - Но Руди сжег бумаги не только благодаря моим  уговорам.  Мама  тоже
узнала, что они у него есть. И она тоже была против их  публикации.  Она
вела с Руди долгие беседы, и наконец - с большой неохотой, просто  чтобы
угодить ей - он согласился. Вскоре после этого ее убили.
   Руди страшно переживал. Это совсем выбило  его  из  колеи.  Он  начал
говорить,  что  ее  убили  люди  из  "Вейбон",  потому  что  она  видела
документы.  Вряд  ли  он  действительно  так  думал.  Это  был   обычный
несчастный случай, но Руди, доведенный до  предела,  не  мог  не  искать
виновных. По-моему, отчасти он винил в этой беде даже себя.
   Фицдуэйн вспомнил,  как  погибла  мать  Руди.  Клер  фон  Граффенлауб
врезалась на своем "порше" в грузовик, который вез спагетти. Вряд ли это
было преднамеренное убийство.
   - Темные истории, в  которых  фигурировал  папа,  сожжение  найденных
бумаг, смерть мамы и влияние некоторых новых друзей - все это привело  к
тому, что Руди стал пускаться на крайности. Он начал  экспериментировать
с наркотиками - не просто  с  травкой,  а  с  более  серьезными  вещами:
амфетамином, ЛСД. Мы снова перебрались к отцу, но Руди  почти  не  бывал
дома. Правда, он перестал спорить с папой - казалось, будто их отношения
наладились, но на самом деле Руди уже претворял в жизнь  свое  намерение
отомстить. Причем теперь  он  действовал  не  в  одиночку.  Он  следовал
чьим-то советам, послушно выполнял чьи-то указания.
   Он  завел  знакомство  с  людьми,  примыкающими  к   СБА   -   "Союзу
борцов-анархистов". Они  хотели  разрушить  швейцарскую  государственную
систему, весь западный капитализм, путем революции. В основном это  были
пустые разговоры, однако кое-кто из актива  этой  организации  занимался
кражей оружия из швейцарских  арсеналов  и  передачей  его  террористам.
Оружие поставлялось на заказ. Это были пулеметы, револьверы,  гранаты  и
даже мощные противотанковые мины. Поставщики оружия имели связи с бандой
"Баадер-Майнхоф", с группой Карлоса, басками  и  другими  экстремистами.
Еще до того, как Руди познакомился с анархистами,  группа,  занимавшаяся
продажей оружия, была раскрыта, и ее активных членов посадили в  тюрьму.
Однако многие сочувствующие избежали наказания. Кое-кого из них  полиция
держала на заметке.
   - Так вы говорите, что Руди не принимал  серьезного  участия  в  этой
деятельности, - сказал Фицдуэйн. - Он  просто  восхищался  террористами,
как школьницы - рок-н-роллом?
   Врени улыбнулась.
   - Забавное сравнение, но я думаю, что вы попали в точку.
   - А каким было ваше отношение ко всему этому? - спросил Фицдуэйн.
   Она посмотрела на него, не отвечая, затем отвернулась и уставилась  в
пол, обхватив руками колени.
   - Я предпочитаю быть тем, что по-нашему называется  "аусштайгер".  Не
хочу никому причинять вред, - тихо сказала она.
   - А что значит "аусштайгер"?
   - Человек, который не участвует в жизни общества, - пояснила Врени. -
И вот что любопытно:  немецкое  слово  можно  перевести  как  "тот,  кто
выбрался наверх". Это не просто "тот, чье дело сторона", как в  Америке.
Чтобы стать аусштайгером, надо сделать усилие - подняться.
   Она зевнула. Было уже за  полночь.  Язык  у  нее  начал  заплетаться,
сказывались усталость и сигарета с марихуаной.  У  него  оставалось  еще
много вопросов, но с ними вполне можно было подождать до  утра.  Правда,
при свете дня она вряд ли  станет  говорить  столь  же  откровенно.  Как
правило, днем люди больше замыкаются в себе.
   У него было ощущение, что все услышанное - правда, однако не вся; так
сказать, параллельная правда. В ту пору наверняка случилось еще  что-то,
о чем Врени могла не знать или знать лишь отчасти. Он  тоже  зевнул.  На
этой стадии расследования смутные догадки и ощущения служили ему чуть ли
не единственной путеводной нитью.
   - Спать хочется, - сказала она. - Давайте утром договорим.
   Она поднялась с пола, сделала пару  шагов  и  присела  перед  ним  на
корточки. Ее блузка была расстегнута, и он видел верхнюю часть ее  груди
и краешки сосков. Она подалась к нему. Он чувствовал ее  дыхание,  запах
ее тела. Она обвила рукой его шею. Поцеловала в губы, и  ее  язык  успел
проскользнуть к нему в рот за  мгновение  до  того,  как  он  отшатнулся
назад. Другой рукой она легонько провела по  его  штанам  пониже  пояса,
затем убрала ее.
   - Ты ведь знаешь, ирландец, - прошептала она  словно  самой  себе,  -
знаешь, что они собираются тебя убить, правда?
   Еще через пару секунд она исчезла в  круглой  дыре,  ведущей  наверх.
Измученный Фицдуэйн не был уверен, что правильно расслышал ее слова.
   Его  разбудил  какой-то  слабый  шум.  Комната   была   пуста,   тихо
потрескивала лампа, масло в которой почти выгорело. Сначала он увидел ее
ноги, потом - темный треугольник волос на лобке. Она проскользнула через
люк на теплую каменную скамью. Золотой  браслет  на  ее  левом  запястье
поймал последний отблеск догорающего  огня.  Затем  ее  обнаженное  тело
окутала тьма.
   Он слышал, как она медленно ступает по полу, приближаясь к нему.  Она
тихо плакала. Потом он протянул руку и наткнулся  на  ее  влажную  щеку.
Ничего не говоря, он притянул ее к себе в постель и обнял. Скоро  волосы
у него на груди стали мокрыми от ее слез. Он  нежно  поцеловал  ее,  как
поцеловал бы ребенка; постепенно она успокоилась и заснула.
   Он пролежал без сна, размышляя, еще несколько часов  -  до  тех  пор,
пока первые лучи рассвета не стали просачиваться сквозь занавески. Врени
крепко спала, дыша ровно и глубоко. Очень медленно он расстегнул браслет
на ее запястье; затем чуть-чуть сдвинул его в сторону, чтобы посмотреть,
что  находится  под  ним.  Несмотря  на  слабое  освещение,  он   увидел
достаточно. Татуировки не было. Врени слегка пошевелилась, но так  и  не
проснулась.
   Утром, за завтраком,  она  была  молчаливой  и  подавленной.  Наливая
Фицдуэйну кофе и ставя перед ним тарелку с мюсли, она не подняла на него
глаз. Чтобы разговорить ее, он спросил, кто доит корову.  Парное  молоко
на столе было еще теплым.
   Она посмотрела на него и невесело усмехнулась.
   - Это Петер устроил, - сказала она. - У нас тут есть сосед. Он  живет
в поселке, но его хлев недалеко от нашего. Мы доим по очереди.
   - Так вы здесь не совсем одна.
   - Вилли умеет обращаться с коровами, - отозвалась Врени, - но ему уже
за шестьдесят, он вечно  думает  о  чем-то  своем  и  не  слишком  любит
разговоры.
   - Значит, вы все-таки одиноки.
   - Да, - сказала она. - Да,  одинока.  -  Несколько  секунд  прошли  в
молчании; затем она встала и занялась кухонными делами. И вдруг, стоя  у
раковины спиной к Фицдуэйну, разрыдалась бурно, неудержимо.
   Фицдуэйн подошел к ней и, желая утешить, положил руки ей на плечи. Ее
спина напряглась. Он  сделал  движение,  собираясь  обнять  ее,  но  она
сердито оттолкнула его. Ее рука так сильно сжимала  край  раковины,  что
побелели костяшки пальцев.
   - Вы не знаете, во что ввязались, - сказала она. - Я была дурой,  что
разговаривала с вами. Это не ваше дело. Вы не понимаете, как все сложно.
Сидели бы у себя в Ирландии.
   Он начал было говорить что-то, но она повернулась к нему и закричала.
Лицо ее было искажено злостью и страхом. Голос ломался.
   - Идиот! Неужели вы не понимаете, что уже слишком поздно?  Все  зашло
слишком далеко! Я не могу ничего  изменить,  и  мне  никто  не  поможет.
Никто!
   Врени выскочила из  кухни  в  гостиную,  захлопнув  за  собой  дверь.
Баночка с шелушеным рисом, стоявшая на краю одной из полок, свалилась на
пол. Он слышал, как зазвонил телефон и Врени сняла трубку. Она  говорила
мало. Однажды, когда она повысила голос, он услышал  слово,  повторенное
несколько раз: это было  слово  "ней",  то  есть  "нет"  на  швейцарском
диалекте. Он вернулся за стол, чтобы покончить с завтраком.
   Минут  через  пять  Врени  тихо  вошла  в   кухню.   Лицо   ее   было
пепельно-серым. Он едва разобрал, что она говорит.
   - Лучше уезжайте, - сказала она. - Сейчас. - Она сунула  ему  в  руку
маленький пакет - что-то размером с кофейную банку, завернутое в бумагу.
Потом на несколько секунд приникла губами к его щеке и крепко обняла.  -
Спасибо за попытку, - сказала она, - но уже слишком поздно. - Затем  она
повернулась и вышла из комнаты. Произнося последние слова,  Врени  почти
не глядела на него. По  лицу  ее  текли  слезы.  Фицдуэйн  понимал,  что
расспрашивать ее в таком состоянии  бесполезно  -  можно  только  вконец
испортить дело.
   Он не торопясь пошел по тропинке в  Хайлигеншвенди.  За  ночь  мокрая
грязь подмерзла, и под ногами похрустывал тонкий  ледок.  Горная  дорога
тоже обледенела, поэтому Фицдуэйн вел машину медленно и осторожно. Он то
и  дело  поглядывал  в  зеркальце   заднего   вида   и   несколько   раз
останавливался  полюбоваться  пейзажем.   Однажды   он   быстро   достал
фотоаппарат для съемок на большом расстоянии  и  успел  сфотографировать
мотоциклиста,  который  демонстрировал   свое   умение   справляться   с
поворотами  на  обледеневшем  "серпантине".  Увидев,  что  его  снимают,
мотоциклист нажал на газ и скрылся  за  выступом  горы,  не  ответив  на
приветственный жест Фицдуэйна.
   Фицдуэйн перекусил в Интерлакене, прогулялся по нему,  как  настоящий
турист, и, умиротворенный, поехал  дальше  в  Берн.  На  окраине  города
мотоциклист отстал от него, и Фицдуэйн был даже  огорчен  этим.  Неплохо
было бы выяснить, кто же все-таки его преследует. Он начинал подумывать,
что зря оставил дома пуленепробиваемый жилет. Похоже, что  Швейцария  не
такая уж спокойная страна.
   Фицдуэйн решил, что пришла пора посетить оружейный магазин.

Глава 13

   Фицдуэйн интересовался оружием - его научили разбираться в нем еще  в
молодые годы - и, пользуясь своей уединенностью на  родном  острове,  не
слишком  строго  соблюдал  жесткие  ирландские  законы,  касающиеся  его
хранения и использования. В Ирландии требовалось разрешение  на  покупку
даже относительно безобидной вещи  вроде  духового  ружья,  а  раздобыть
лицензию  на  пистолет  было  почти  невозможно.   Оружейных   магазинов
насчитывалось лишь несколько на всю страну, и выбор  в  них  был  весьма
ограниченный.
   Попав же в Швейцарию, Фицдуэйн обнаружил, что местные  жители  просто
обожают стрелковое оружие во всех его видах, от  мушкетов,  заряжающихся
черным порохом, до спортивных винтовок с высокой точностью стрельбы. Они
прекрасно умели и  делать  оружие,  и  стрелять  из  него  -  последнее,
впрочем, было неудивительно, так как практиковались они постоянно.
   Оружейный магазин Фицдуэйн нашел, прибегнув к  простейшей  уловке,  а
именно, двинувшись следом за респектабельным пожилым бюргером в  деловом
костюме, который нес винтовку с той же небрежностью,  с  какой  лондонцы
носят зонтики. Прохожих это зрелище, как видно,  нисколько  не  смущало.
Фицдуэйну пришло в голову,  что  этот  добропорядочный  гражданин  может
направляться к себе в офис, чтобы застрелить шефа, или  надеется  успеть
продырявить любовника своей жены прежде, чем кончится обеденный перерыв.
Пожалуй,   оба   этих   варианта   обещали   ему   одинаково    приятное
времяпрепровождение.
   Всего через несколько минут  -  а  денек  выдался  в  самый  раз  для
прогулки - гражданин с винтовкой  привел  его  в  лавку  на  Аабергассе.
Вывеска  над  входом  гласила:   "Schwarz,   Buch-senmacher,   Armurier"
<Оружейная Шварца (нем.). >, а в окне красовался набор  оружия,  который
сделал бы честь личному арсеналу любого южноамериканского диктатора.
   - Я хотел бы вооружиться,  -  сказал  Фицдуэйн.  Человек  за  стойкой
кивнул.  Нет  ничего  естественней  такого  желания.  Фицдуэйн   оглядел
магазин. Чего тут только не было: револьверы, автоматические  пистолеты,
мушкеты,  дробовики,  армейские  винтовки,  карабины.  Они   стояли   на
подставках, глядели на него из застекленных шкафчиков, висели на стенах.
Все свободные места были заняты  коробками  с  патронами,  арбалетами  и
специальной  литературой.  Имелась  даже  одна  катапульта.   Это   было
впечатляюще. Он пожалел, что не оказался в оружейной Шварца  в  возрасте
четырнадцати лет. Однако  он  не  был  уверен,  что  швейцарские  законы
позволяют приобрести тут все, что угодно.
   - А что можно купить без лицензии? - спросил он. Человека за  стойкой
этот вопрос нимало не обескуражил.  Было  очевидно,  что  бизнес  в  его
глазах важнее законов.
   - Вы иностранец?
   Фицдуэйн подумал, что он зря заговорил  с  продавцом  по-английски  -
возможно, это было роковой ошибкой.
   - В некотором роде, - уклончиво ответил он. - В Берне я чувствую себя
как дома.
   Этот двусмысленный ответ вполне удовлетворил продавца.  Он  занимался
торговлей, и прочее его не интересовало. Он снял с  подставки  у  задней
стены финскую винтовку "вальмет" и сделал вид, будто стреляет в прохожих
сквозь стеклянную витрину. - Тах-тах-тах, - приговаривал он.  -  Очереди
по три выстрела, хороший прицел.
   "Вальмет"  вернулся  на  подставку.  Его  место  занял   американский
"кольт".  Продавец  вытянул  руку  с  пистолетом,  демонстрируя   манеру
стрельбы, принятую по всему миру до 50-х годов, то есть до тех пор, пока
калифорнийский  шериф  по  имени   Уивер   не   начал   выигрывать   все
соревнования, держа пистолет обеими руками, словно женщина.
   - В разных кантонах разные законодательства, - сказал он. - В  Берне,
к примеру, можно носить с собой пистолет без разрешения. В Цюрихе - нет.
   Фицдуэйн  припомнил,  что  в  Швейцарии  двадцать  шесть  кантонов  и
полукантонов.  Он  не  был  уверен,  что  смог  бы  отличить  кантон  от
полукантона, но с  учетом  разницы  в  законах  представлялось  разумным
приобрести что-нибудь попроще револьвера - тогда  у  него  будет  меньше
шансов влипнуть в историю с властями.
   - Но вообще-то вооружиться нетрудно,  -  продолжал  торговец.  -  Это
зависит от того, что вы хотите. На  автоматическое  оружие  и  пистолеты
есть некоторые ограничения. А остальное покупайте на здоровье.
   - Без разрешения?
   - Ну да, если не считать ограничений, про которые я  уже  говорил,  -
сказал продавец. Он крутанул револьвер на пальце и отправил его  обратно
в шкафчик.  Потом  выбрал  маленький  "смит-и-вессон"  тридцать  второго
калибра, глянул на Фицдуэйна и положил пистолет обратно. Ирландец не был
похож на человека,  который  способен  удовлетвориться  каким-то  жалким
тридцать вторым.
   Фицдуэйн с трудом подавил в себе желание приобрести  пулемет  М-60  и
проехаться с ним по Берну на роликовых коньках.  Он  посмотрел  на  свой
футляр со штативом для фотоаппарата, который пока отложил в сторонку,  и
на ум ему пришла очень даже неплохая идея.
   Он показал на складное ружье "ремингтон", покоящееся на подставке  за
спиной у продавца. Оно было короткоствольным, и выбитая на  нем  крупная
надпись гласила: "ТОЛЬКО ДЛЯ ПРАВООХРАНИТЕЛЬНЫХ  ОРГАНОВ".  Такие  ружья
применялись в основном для разгона мятежников в городах.
   - Прекрасно, - сказал торговец,  протягивая  Фицдуэйну  выбранный  им
"ремингтон". Это был складной дробовик с  рукояткой,  как  у  пистолета.
Фицдуэйну приходилось пользоваться таким во время некоторых  специальных
операций в Конго. Снабженный правильно подобранными  патронами,  он  бил
насмерть метров на сорок, а уж до двадцати наверняка. В  сложенном  виде
он легко мог уместиться в футляр для штатива, а во  внутренний  кармашек
на молнии, где Фицдуэйн обычно держал  удлинитель,  как  раз  влезли  бы
запасные патроны.
   Рядом с ружьем в  чехле  продавец  положил  коробку  с  патронами.  В
патроне было по девять свинцовых шариков, каждый из которых  на  близком
расстоянии, мог уложить человека. Ясно было, что  продавец  не  считает,
будто Фицдуэйн собрался стрелять по воробьям. По  некотором  размышлении
он добавил к набору дополнительный магазин.
   - Расплачиваться можно по кредитной карточке, - сказал он.
   Фицдуэйн улыбнулся и заплатил наличными.  Вся  сумма  составила  918с
половиной франков.
   Он покинул магазин и отправился на поиски фотомастерской,  где  можно
было бы срочно проявить  пленку  и  отпечатать  несколько  снимков.  Ему
повезло: работу обещали закончить к следующему утру.
   Совсем рядом с тюремной  башней,  около  Беренплатц,  было  кафе  "За
полдень". Оно как раз подходило для того,  чтобы  отпраздновать  покупку
ружья  кружкой  пива.  Выйдя  оттуда,  Фицдуэйн  зашагал  к   гостинице.
Насколько он мог заметить, никто за ним не следил, хотя об  этом  трудно
было судить с уверенностью.  К  вечеру  на  улицах  появилось  множество
людей, а сводчатые ниши  в  стенах  домов  представляли  собой  надежные
укрытия для "хвоста". Ближе к "Хоспицу" толпа поредела,  и  он  заметил,
как от одной из колонн  отделился  человек  на  роликовых  коньках  и  в
платке,  похожем  на  те,  что  носят  индусы.  Человек  заскользил   за
Фицдуэйном. Ирландец сменил направление и  зашел  в  маленький  бар  под
названием "Арлекин". Там он выпил еще  пива,  гадая,  как  поведет  себя
таинственный "индус".
   Человек на коньках проехал мимо бара, развернулся,  сделал  несколько
кругов и остановился, приняв позу аиста:  одна  нога  на  земле,  другая
поджата. Замерев на месте, он принялся наблюдать за входом в  "Арлекин".
Впрочем, когда Фицдуэйн вышел, его  уже  не  было.  "Все  это  чертовски
странно", - подумал ирландец.
   Вернувшись к себе в номер, Фицдуэйн зарядил дробовик и присоединил  к
нему магазин. Туда вошло семь патронов.  Он  проверил  предохранитель  и
убрал ружье в футляр.
   Он уже почти забыл о свертке, который напоследок  сунула  ему  Врени.
Попросив у портье ножницы, он аккуратно  вскрыл  его.  Внутри  оказалась
стеклянная банка с пряниками. Он отвинтил крышку, и  по  комнате  поплыл
густой аромат, сразу напомнивший ему старый деревенский дом и девушку  с
мукой на щеке. Он съел один пряник. На нем была хрустящая корочка. Тесто
отдавало какими-то специями.
   Банка была  завернута  в  конверт.  В  нем  лежало  короткое  письмо,
написанное круглым и ровным почерком.  Листок  был  прямоугольный,  явно
вырванный из стандартного блокнота.
   Милый ирландец!
   Я пишу это, пока вы спите в соседней комнате. Я  подбросила  в  печку
дров, и теперь мне тепло и уютно, и я чувствую к вам большую симпатию. Я
хотела бы, чтобы вы остались со мной в Хайлигеншвенди, но это,  конечно,
невозможно.
   Пожалуйста, не связывайтесь больше со  мной  -  по  крайней  мере,  в
течение нескольких дней. Мне надо подумать и  решить,  как  лучше  всего
поступить. Я знаю, что  утром  вы  захотите  задать  мне  еще  кое-какие
вопросы. Но я вряд ли смогу на них ответить.
   Если вы останетесь в Берне - лучше бы вам этого не делать, но  я  все
равно надеюсь на это, - можете поговорить с моим и  Руди  общим  другом.
Его зовут Клаус Миндер.  Он  из  Цюриха,  но  живет  в  Берне  у  разных
приятелей. Насколько я знаю, в последний раз он  останавливался  в  Доме
молодежи на Таубен-штрассе, 12.
   Наверное,  мне  не  следовало  вообще  ничего  вам  говорить,  но   я
чувствовала себя такой одинокой!
   Мне очень не хватает Руди.
   С любовью, Врени.
   Он положил письмо  на  стол  рядом  с  пряниками  и  дробовиком.  Ему
захотелось выпить чего-нибудь покрепче, вроде того  самогона.  Он  сидел
без движения, и на сердце у него было  тяжело:  он  понимал,  что  В