мысль, что веревку можно пережечь,  но
зажигалки у него тоже не было.
   Он заставил себя мыслить яснее. С тем, чтобы спустить тело вниз,  уже
не стоит торопиться. Повешенному  это  не  поможет.  Налетевший  ветерок
слегка качнул труп. Фицдуэйн вздрогнул от неожиданности.
   Фицдуэйн решил действовать, как на работе: первым делом нужно заснять
место происшествия. Он достал из  внутреннего  кармана  плаща  небольшой
фотоаппарат  "Олимп-ХА",  с  которым  не  расставался  благодаря  давней
привычке. Машинально выбрал ширину диафрагмы, выдержку  и  угол  съемки.
Прежде чем нажимать на кнопку, он быстро прикидывал  в  уме,  как  будет
выглядеть каждый отдельный кадр и что еще необходимо подстроить:  старый
специалист,  он  был  консервативен  и  питал  недоверие  к   новомодной
автоматической настройке аппарата.
   Он понимал, что все это, по сути, ни к чему, но в то же время отдавал
себе отчет в том, зачем он это  делает:  ему  нужно  было  время,  чтобы
переварить случившееся. Он смахнул со  лба  пот  и  принялся  обыскивать
труп. Это было нелегко. Запах экскрементов бил в нос, к тому же до трупа
было трудно дотянуться. Ему удалось залезть только в нижние карманы.
   В наружном кармане  зеленой  куртки  обнаружился  дорогой  сафьяновый
бумажник. Внутри лежали ирландские фунты, швейцарские франки и несколько
кредитных карточек.  Там  же  Фицдуэйн  нашел  пластиковое  студенческое
удостоверение с цветной фотографией. Мертвый  юноша  оказался  Рудольфом
фон Граффенлаубом,  девятнадцати  лет  от  роду,  из  Берна,  Швейцарии,
обучавшимся в Дракеровском колледже. В удостоверении был  обозначен  его
рост: метр семьдесят шесть. Поглядев на вытянутую шею в петле,  Фицдуэйн
с грустью подумал, что теперь мальчик стал выше.
   Он вернулся к оставленной неподалеку Пукке.  Она  проявляла  заметное
беспокойство,  и  он  погладил  ее,  сказав  несколько  ласковых   слов.
Успокаивая лошадь, он вдруг понял, что ему предстоит  весьма  неприятная
задача:  сообщить  администрации  колледжа,  что   один   из   студентов
повесился. Потом, задним числом, стал размышлять, почему, собственно, он
решил,  что  это  самоубийство.   Убивать   таким   способом   было   бы
неестественно - но все же, возможно ли это? Стоит ли рассматривать такой
вариант? Если бы требовалось сымитировать смерть от несчастного  случая,
гораздо практичнее было бы столкнуть жертву с утеса. Ему пришло  на  ум,
что если это было убийство, то преступник до сих пор может скрываться  в
лесу. Он ощутил легкую тревогу.
   Когда они наконец выехали из леса  с  его  гнетущей  сыростью,  Пукка
заржала  от  радости  и  слегка  взбрыкнула,  явно  собираясь  пуститься
галопом. Фицдуэйн  ослабил  поводья,  Пукка  набрала  скорость  и  пошла
вскачь; ее копыта громко простучали по утесу, и скоро всадник с  лошадью
оказались на территории колледжа.
   От быстрой езды в  голове  у  Фицдуэйна  прояснилось.  Он  знал,  что
ближайшие часы принесут ему мало приятного. Он подавил  в  себе  желание
подхлестнуть лошадь. Его дом был не так уж далеко отсюда.
   Беда была в том - хотя Фицдуэйн еще не полностью осознал это,  -  что
смерть  Рудольфа  фон  Граффенлауба  глубоко  запала  ему  в  душу.  Она
пробудила в нем затаенные инстинкты. Трагедия разыгралась на его земле и
именно в то время, когда он  размышлял,  правильным  ли  был  его  выбор
жизненного пути. Это можно было расценить как провокацию  и  как  вызов.
Кто-то вторгся в его мирную гавань  посреди  этого  проклятого  мира.  И
Фицдуэйн желал знать, почему нарушен его покой.
   Последний раз Фицдуэйн был в колледже несколько лет тому назад.
   Тяжелая боковая дверь была приоткрыта. Он вошел в выложенный  плитами
вестибюль, увидел еще одну дверь и широкую деревянную лестницу, поднялся
по  ступеням.  Лестница  привела  его  к  очередной  двери,  за  которой
слышались голоса, смех и звяканье ложечек о фарфор. Он повернул ручку.
   В большой, облицованной деревянными панелями комнате - по  стенам  ее
тянулись полки  с  книгами,  -  находилось  десятка  два  людей,  одетых
официально и в то же время  довольно  небрежно,  как  принято  у  ученой
братии. Они собрались перед  пылающим  камином,  попивая  свой  утренний
кофе. Фицдуэйн почувствовал себя так, будто снова стал учеником и явился
получать выговор.
   Пожилая седовласая леди  обернулась  на  звук  его  шагов  и  смерила
новоприбывшего внимательным взглядом.
   - Сапоги, -  с  легкой  улыбкой  сказала  она.  Фицдуэйн  непонимающе
посмотрел на нее. - Ваши сапоги, - повторила она. Он поглядел  вниз,  на
свои грязные сапоги. Пол был  расписан  латунными  руническими  узорами.
Призраки  англо-ирландского  литературного   возрождения   и   кельтской
Ирландии, которой никогда не существовало.
   - Будьте так добры, снимите ваши сапоги, сэр, - уже более  настойчиво
произнесла седовласая дама, и ее улыбка стала заметно  холоднее.  -  Тут
все снимают обувь. Из-за пола, - добавила она немного мягче.
   Фицдуэйн заметил, что у входа, около подставки для зонтиков,  ровными
рядами выстроились грязные ботинки. Оробев и не  решившись  спорить,  он
снял свои заляпанные сапоги и остался в одних шерстяных носках.
   - Привет, - сказал новый  голос.  Он  обернулся  к  явно  потрепанной
жизнью, но все еще привлекательной брюнетке лет тридцати пяти.  Стройная
и высокая, она была в круглых старушечьих очках, и что-то  в  ее  облике
неуловимо напоминало о детях-цветах шестидесятых  годов.  Улыбка  у  нее
была очаровательная.  Он  подумал,  не  выращивает  ли  она  у  себя  на
подоконнике марихуану и как  эта  травка  -  да  и  ее  хозяйка  тоже  -
переносит ирландский климат.
   - Привет, - отозвался он.  Но  улыбнуться  не  смог.  На  него  вдруг
навалилась усталость. - Боюсь,  мне  придется  сообщить  вам  неприятное
известие, - спокойно произнес он. Рассказывая,  он  вытащил  из  кармана
удостоверение Рудольфа. Она  непонимающе  смотрела  на  него,  казалось,
целую вечность, затем выронила из рук чашку с кофе, и  та  разбилась  об
пол.
   Люди у камина прервали беседу, и все  головы  повернулись  к  ним.  В
комнате воцарилась мертвая тишина, и Фицдуэйн не сразу заметил, что  его
носки медленно намокают в кофейной луже.
   Фицдуэйну не обязательно было возвращаться на место  происшествия,  и
он знал это, но все-таки вернулся. Он  не  мог  просто  забыть  об  этой
истории. Ведь это он нашел тело  Рудольфа  и  теперь,  как  ни  странно,
чувствовал себя ответственным за него.
   Вместе  с  Фицдуэйном  к  старому  дубу   отправилось   с   полдюжины
преподавателей. Рудольф все еще висел на суку. К  счастью  для  чересчур
впечатлительных ученых мужей, его тело перестало раскачиваться на  ветру
и теперь висело неподвижно.
   Фицдуэйн  понимал,   что,   по   всей   вероятности,   некоторые   из
присутствующих и прежде сталкивались со смертью, даже с  насильственной.
Однако повешение - особый вид  смерти,  имеющий  свою  мрачную  историю,
связанную  с  ритуальными  жертвоприношениями,  и  людям  было   нелегко
смотреть на труп в петле. Об этом свидетельствовали  их  лица.  Один  из
учителей не выдержал страшного зрелища и отошел за платан - слышно было,
как его там рвет. Казалось, эти звуки никогда не прекратятся. Кое-кто из
оставшихся явно был бы не прочь составить ему компанию.
   Двое по-спортивному подтянутых юношей прибежали с длинной алюминиевой
лестницей. Увидев их,  Фицдуэйн  вспомнил,  что  питомцы  Дракера  много
времени проводят на свежем воздухе, занимаясь физическими  упражнениями.
Несколько лет назад  один  из  преподавателей,  потом  уехавший  отсюда,
обронил в случайном разговоре: "Мы стараемся  измотать  этих  шельмецов.
Иначе с ними не справишься".
   Многие студенты, вспомнил  Фицдуэйн,  прежде  успели  зарекомендовать
себя трудными подростками, хотя и происходили из богатых семей, и многие
были  теперь  достаточно  взрослыми,  чтобы  иметь   право   голосовать,
поступить на военную службу или завести семью. Без сомнения, кое у  кого
уже имелись семьи. С учетом всего этого казалось вполне разумным, что их
то и дело заставляют лазить вверх и  вниз  по  скалам  и  бултыхаться  в
холодной воде Атлантики.
   Стоя у древнего дуба, они ждали в лесном полумраке, пока не  приехали
полицейские и врачи.  Ждать  пришлось  порядочно.  На  острове  не  было
полицейского участка. Ближайший  находился  в  Балливонане,  на  большой
земле, и добираться оттуда надо было километров пятнадцать  по  разбитой
дороге. Некоторые из ожидавших пытались  завести  с  соседями  разговор,
тщательно избегая упоминания о повешенном. Фицдуэйн  -  как  и  пристало
человеку, доставившему плохие вести, стоял немного поодаль  от  основной
группы - оперся о выступ скалы, который был  посуше  других,  и  коротал
время, жуя длинную травинку.
   Он размышлял о том, как поступит полиция. Человек погиб, и его смерть
вызвана не естественными причинами. Пожалуй, начнется  расследование.  В
Сальвадоре, где солдаты из эскадронов  смерти  бесцеремонно  выбрасывали
трупы на свалки, о расследованиях  никто  не  думал:  не  было  их  и  в
Камбодже, где "Красный Кхмер" отправил на бойню стольких людей,  что  на
одного лишнего мертвеца никто не обратил бы внимания.  Но  здесь,  дома,
где насилие было редкостью, к нему относились совсем  по-другому.  Здесь
следовали более гуманным обычаям.
   Наконец прибыли двое блюстителей закона: местный полицейский сержант,
давний знакомый Фицдуэйна, и его  напарник,  который,  судя  по  свежему
мальчишескому румянцу, совеем  недавно  покинул  тренировочный  центр  в
Темплморе.  Их  плотные  синие  форменные  брюки   были   заправлены   в
деревенские сапоги, а  лица,  затененные  полями  темно-синих  форменных
шляп,  оставались  бесстрастными.  Шляпа  сержанта,  Томми  Кина,   была
застегнута  под  подбородком  на  ремешок;   усталый   полисмен   слегка
отдувался.
   Сказать,  что  осмотром  места  происшествия  пренебрегли,  было   бы
несправедливо: осмотр состоялся. Он занял секунд этак  шестьдесят  -  за
это время сержант два-три  раза  обошел  вокруг  дерева,  поглядывая  на
повешенного, а отчетливые  следы  грубых  башмаков,  оставленные  им  на
мягкой почве, с властной безапелляционностью уничтожили  все  отпечатки,
которые могли быть там прежде.
   Взгляд задумавшегося Фицдуэйна снова  вернулся  к  мертвецу.  На  его
ногах,  которые  бессильно  висели,  не   касаясь   друг   друга,   были
темно-коричневые  ботинки,  начищенные  до  блеска,  точно  в  армии,  и
выглядевшие до странности элегантно.  Похоже  было,  что  сегодня  утром
Рудольф специально начистил их - но если так, то зачем?
   К дереву приставили лестницу. Сержант пару раз  проверил,  крепко  ли
она установлена, велел  напарнику  придержать  ее  снизу,  а  сам  полез
наверх. Там он вынул из кармана своего форменного плаща складной  нож  с
костяной ручкой и открыл его.
   С ножом в руке, он обвел взглядом собравшихся внизу. Его силуэт четко
вырисовывался над телом, и Фицдуэйн вспомнил виденную когда-то картинку,
на которой была изображена казнь в восемнадцатом веке.
   - Помоги, Хьюго, - сказал сержант. - Надо спустить парня вниз.
   Фицдуэйн  автоматически  двинулся  вперед  и  через  несколько  шагов
оказался прямо под телом. Слышно было, как  нож  перепиливает  натянутую
веревку; затем труп упал прямо в его подставленные руки.
   Он обхватил его, почувствовав вдруг  удивительно  сильное,  непонятно
чем вызванное волнение.  Тело  было  еще  теплым.  Он  держал  мертвеца,
изуродованная голова которого болталась на вытянутой шее. Позже он часто
вспоминал этот миг. Ему казалось, что именно физический контакт  с  этим
еще недавно столь многообещающим молодым телом подтолкнул  его  к  тому,
чтобы не остаться в стороне, не просто добавить эту  смерть  к  длинному
перечню актов насилия, которые ему пришлось наблюдать, но приложить  все
свои силы к тому, чтобы выяснить причины случившегося.
   Ему помогли другие руки, и тот миг, когда он держал мертвого юношу  в
своих объятиях, ушел в прошлое. Тело собрались класть на землю:  большой
пластиковый  мешок  был  уже  наготове.  Когда  Фицдуэйн  опустил  плечи
мальчика на чистую подстилку, из его запятнанного  кровью  рта  вырвался
протяжный стон.
   Все замерли от ужаса, не решаясь додумать до конца  одну  невыносимую
мысль: неужели, пока они стояли тут и, обмениваясь  неуклюжими  фразами,
ждали полицию, Рудольф фон Граффенлауб медленно погибал от удушья?
   Долгий, тихий стон  почти  незаметно  сошел  на  нет.  Фицдуэйну  уже
приходилось слышать нечто подобное, хотя от этого ему было не легче.
   - Это воздух, - быстро пояснил он. - Мы  изменили  его  положение,  и
воздух вышел из легких.
   Он обвел взором зеленовато-белые лица вокруг и  от  души  понадеялся,
что сказал правду.
   Полчаса спустя он сидел напротив сержанта в библиотеке  Дракеровского
колледжа, превращенной в комнату для опроса свидетелей, и рассказывал  о
том, как обнаружил тело. На тяжелых сапогах Томми подсыхали комья грязи;
весь пол  был  испещрен  грязными  следами.  Правила,  обязательные  для
посетителей библиотеки, были временно отменены.
   - Ты не слишком здорово выглядишь, Хьюго, - сказал сержант. - А  я-то
думал, ты уже привык к таким вещам. Фицдуэйн пожал плечами.
   - Я тоже так думал. - Он слегка улыбнулся. - Оказывается,  на  пороге
собственного дома это выглядит иначе. Сержант кивнул.
   - А может, это последняя капля.  -  Он  затянулся  старой  вересковой
трубкой с серебряной  крышечкой  для  защиты  от  ветра,  и  по  комнате
распространился аромат  хорошего  трубочного  табака.  Он  был  большим,
крупного сложения человеком, и ему оставалось совсем немного до пенсии.
   - Томми, - сказал Фицдуэйн, - честно говоря, я ждал, что  вы  снимете
тело не раньше, чем все как  следует  осмотрите.  Думал,  что  огородите
место происшествия веревкой. Что приедут  судебные  эксперты.  В  общем,
чего-нибудь такого.
   Сержант поднял седую бровь. Его ответ был взвешенным.
   - Хьюго, если бы я не знал тебя так хорошо, мне показалось бы, что  в
твоем замечании есть тонкий  намек  на  критику.  Фицдуэйн  извиняющимся
жестом поднял руки.
   - Ни в  коем  случае,  -  сказал  он  и  замолчал.  Но  на  его  лице
по-прежнему оставалось вопросительное выражение.
   Сержант прекрасно знал Фицдуэйна. Он усмехнулся, но  потом  вспомнил,
что обстановка для  веселья  неподходящая,  и  вновь  вернулся  к  своей
профессиональной манере.
   - Все очень просто, Хьюго. Пока мы туда добирались, ваша компания как
следует вытоптала землю вокруг дерева. Кроме того, я уже тридцать четыре
года служу в полиции и успел повидать немало повешенных. Это всегда были
самоубийства. Невозможно повесить человека, не оставив  никаких  следов.
Гораздо легче убить другим способом.
   - А записку нашли?
   - Нет, - сказал сержант. -  По  крайней  мере,  пока.  Но  отсутствие
записки еще ни о чем не говорит. Записка - это  скорее  исключение,  чем
правило.
   - Ну, а почему же тогда он мог покончить с собой?
   - Понятия не имею, - сказал сержант. - Я еще мало с кем разговаривал.
Но мне уже сказали, что он часто ходил очень задумчивый, очень  угрюмый.
Наверное, какие-нибудь неурядицы в семье, в  Швейцарии.  Он  из  города,
который называется Берн.
   - Это столица Швейцарии, - сказал Фицдуэйн.
   - Ты что, бывал там? - спросил сержант.
   - Нет, хотя делал пересадки в  Цюрихе  бог  весть  сколько  раз.  Моя
профессия - фотографировать войну, а швейцарцы питают странную любовь  к
миру.
   - Ну ладно; я думаю, зав-фа патологоанатом даст  свое  заключение,  -
сказал сержант. - А через  день-два  начнется  следствие.  Ты  наверняка
понадобишься. Но я постараюсь тебя предупредить, что да как.
   - Спасибо, Томми.
   Они встали на ноги и обменялись крепким  рукопожатием.  В  библиотеке
было холодно, огонь в камине давно потух. Уже собираясь  открыть  дверь,
сержант обернулся к Фицдуэйну.
   - О таких вещах много размышлять ни к чему. Лучше выкинь все  это  из
головы.
   Фицдуэйн слегка улыбнулся и ничего не ответил.
   Возвращаясь верхом в  Данклив,  Фицдуэйн  вспомнил,  что  должен  был
обсудить с полисменом один пустяковый случай  -  пропажу  своего  козла.
Конечно, полиции не обязательно сообщать обо всех заблудившихся  козлах,
но тот факт, что через несколько дней его обезглавленный и выпотрошенный
труп нашли в холмах на-месте прежнего жертвенного  кургана,  наводил  на
некоторые размышления.
   Он гадал, куда же делась великолепная рогатая голова животного.

Глава 3

   Она посмотрела на него сверху вниз. Она чувствовала его внутри себя -
легчайшая любовная ласка. Ее бедра непроизвольно напряглись в ответ. Его
руки погладили ее грудь, потом скользнули на спину. Она чувствовала, как
от его прикосновений по  позвоночнику  бегут  мурашки.  Она  запрокинула
голову и подалась к нему, ощущая, как он входит в нее все глубже.
   Их тела были влажны от пота.  Она  облизала  большой  и  указательный
пальцы, сунула руку  туда,  где  переплетались  их  лобковые  волосы,  и
нащупала пенис там, где он входил в ее тело. Потом охватила  напрягшийся
член пальцами и стала совершать ими мягкие круговые движения.
   Он вздрогнул всем телом, затем снова обрел контроль  над  собой.  Она
медленно убрала руку. "Еле сдержался, - пробормотал он. Потом улыбнулся,
и в его глазах, устремленных на нее, засветились смех и любовь. - В  эту
игру можно играть вдвоем". Она рассмеялась, но вскоре у нее  перехватило
дыхание: он нащупал пальцем ее клитор и принялся ласкать  его  именно  с
тем нажимом и в том ритме, какие нравились ей больше всего.  Меньше  чем
через минуту ее потряс оргазм - она выгнулась назад и, опираясь на руки,
прижалась бедрами к любимому.
   Он привлек ее вниз, к себе,  и  их  губы  слились  в  долгом,  нежном
поцелуе. Она пробежала пальцами по его лицу и поцеловала  его  веки.  Их
тела были переплетены, поцелуи и ласки продолжались. Она ощущала в  себе
его твердый пенис. За последние полтора часа он испытал уже два оргазма,
и теперь удерживаться было легче.
   Они чуть отодвинулись  друг  от  друга  и  легли  набок,  по-прежнему
сомкнутые внизу. Она почувствовала, как он  снова  начал  двигаться.  Ею
овладели нега и возбуждение, она хотела его. Он самый чудесный  и  самый
сексуальный на свете, подумала она.
   Он был крупным  мужчиной.  На  первый  взгляд  этого  можно  было  не
заметить, потому что черты его  лица  были  тонкими  и  чувственными,  а
зеленые глаза - ласковыми, но когда он перекатился на нее,  она  ощутила
вес и силу его тела. Она подняла колени и охватила  его  ногами.  Он  по
очереди  целовал  и  теребил  языком  ее  соски.  Он  еще   не   потерял
самоконтроля, но она понимала, что этого уже недолго ждать.  Его  толчки
участились, и она вцепилась руками ему в спину. Слегка  прикусила  мочку
его  уха,  взялась  за  его  ягодицы  и  стала  помогать  ему.  Он  чуть
приподнялся, чтобы усилить трение своего  пениса  о  ее  клитор.  У  нее
захватило  дух.  Она  почувствовала  приближение  очередного  оргазма  и
застонала. Он потерял всякую видимость самообладания, и  ее  потряс  его
неистовый выброс. Кончив, он остался на ней и в ней, уткнувшись лицом  в
ее шею. Она крепко обняла его,  а  потом  стала  гладить,  как  ребенка.
Кое-где ее пальцы натыкались на старые шрамы.
   Несколько часов они спали, тесно прижавшись друг к другу.
   Фицдуэйн забавлялся, думая, как разителен контраст  между  обнаженной
женщиной в пылу любовных ласк и той же женщиной  в  строгом  официальном
обличье, которое она демонстрирует  всему  остальному  миру.  Эта  мысль
приносила  некое  удовлетворение  эротического   характера.   Интересно,
размышлял он, бывают ли подобные мысли у женщин. Наверняка бывают.
   Утром Итен снова облачилась  в  "доспехи"  деловой  женщины:  светлые
волосы пепельного оттенка зачесаны  назад  и  собраны  в  пучок;  легкая
шелковая блузка, безукоризненно скроенный пиджа