удачное.
   Пятнадцать минут спустя Килмару соединили по телефону с  облицованной
белым кафелем комнатой в Корке.
   Невысокий человек с седоватыми волосами и цветом лица заядлого рыбака
взял трубку, поданную ему лаборантом. На нем были зеленые рабочие штаны,
зеленый халат и резиновый фартук. Белые резиновые боты  были  забрызганы
кровью.
   - Майкл, - сказал Килмара после обмена приветствиями, - я хочу, чтобы
ты ненадолго отложил электрическую пилу, которой  вскрываешь  ирландские
черепа в напрасных поисках серого вещества. Сходи на обед с моим  другом
и потолкуй с ним немножко.
   - О чем? - спросил человек в фартуке. Слышно было,  как  в  ведро  из
нержавейки падают капли, стекающие со стола для вскрытия - сейчас на нем
лежало мертвое тело.
   - О самоубийце из Берна.
   - Так, - сказал человек в фартуке. - А кто платит за обед?
   - Ну разве такие вопросы уместны между друзьями?
   - Уместны, - сказал человек в фартуке.
   - Ладно, обед за счет фирмы.
   - Очень мило с твоей стороны, Шейн, - сказал  человек  в  фартуке.  -
Тогда пусть это будет "Арбутус".
   Прежде чем вернуться к трупу, он решил побаловать себя чашечкой чаю.
   Килмара стал звонить в Швейцарию.
   Фицдуэйн отмокал в ванне, глядя, как  покачивается  на  мыльной  воде
желтая пластмассовая уточка. Вот в чем недостаток душа: уточке поплавать
негде.
   Сквозь приоткрытую дверь доносилась музыка Сина О`Райады.
   Фицдуэйн не слышал звонка. Он размышлял об О`Райаде  -  замечательном
композиторе, который спился и умер, не дожив до зрелых лет, о  Руди  фон
Граффенлаубе и о том, что из-за алкоголя и наркотиков самоубийства стали
широко распространенным явлением.  Правда,  повешение  выглядит  гораздо
более драматично. Его взгляд упал на уточку. Она низко  сидела  в  воде.
Неужели в ней дырка? Это было бы ужасно.
   Он услышал смех Итен. Она вошла в ванную и стащила с горячей  батареи
полотенце.
   - Это Шейн. Спрашивает, не можешь ли  ты  на  минутку  расстаться  со
своей уточкой. Ему надо с тобой поговорить.
   Мокрой рукой Фицдуэйн взял  телефон.  На  волосах  его  еще  лопались
мыльные пузырьки. Он  дотянулся  до  регулятора  громкости  и  приглушил
музыку.
   - Ты еще жив? - сказал он в трубку.
   - Шутник, - проворчал в ответ Килмара. Был сырой мартовский вечер,  и
он битый час добирался к себе домой в Уэстмит. Настроение  у  него  было
паршивое, к тому же он боялся, что подцепил простуду.
   - Есть успехи? - спросил Фицдуэйн. - Или  ты  просто  хотел  вытащить
меня из ванны?
   - Успехи есть, - ответил Килмара. - Врач из Корка согласен,  но  тебе
придется съездить туда. Человек в Берне  сказал,  что  они  всегда  рады
воспитанным туристам, но когда я упомянул имя фон Граффенлауба, ему это,
похоже, не слишком понравилось. И еще - если я не свалюсь с  воспалением
легких,  как  ты  посмотришь  на  то,   чтобы   прогуляться   утром   до
Шрузбури-роуд? Хочу поговорить о живых и мертвых. Улавливаешь?
   - Не совсем, - сказал Фицдуэйн.
   Три часа спустя Килмара почувствовал себя намного лучше.
   В большом камине потрескивали дрова. Omelette fines herbes  <Омлет  с
приправами (фр.). >, салат из помидоров, немножко сыру, красное  вино  -
приготовленное руками француженки, все это было замечательно. Он слышал,
как на кухне жужжит кофемолка.
   Он развалился в  старом  кожаном  кресле  с  подголовником,  близнецы
устроились рядом. В своих пижамных штанишках и халатиках с  изображением
щенка Снупи они выглядели очень уютно; от них пахло  мылом,  шампунем  и
свежевымытыми шестилетками. Потом, когда остались позади крики, визги  и
неизбежное "папочка, мы же  не  можем  пойти  спать,  пока  наши  волосы
совсем, совсем не высохнут", он разговорился с Аделин. Как всегда, глядя
нанес или думая о ней, он чувствовал себя счастливым.
   - Но почему он хочет  этим  заняться,  cheri?  <Дорогой  (фр.).  >  -
спросила Аделин. Она держала свой бокал с арманьяком так, чтобы на  него
падал свет от камина, и любовалась насыщенным цветом  напитка.  -  Зачем
Хьюго затевать это расследование, если ничего подозрительного нет,  если
не видно никаких причин?
   - Нет ничего подозрительного, если верить властям, - сказал  Килмара,
- но Хьюго не слишком им  доверяет.  Ему  кажется,  будто  здесь  что-то
неладно, а он привык прислушиваться к своему внутреннему голосу.
   Аделин это явно не убедило.
   - Внутренний голос - и все?
   - По-моему, не только, - сказал Килмара.  -  Хьюго  -  противоречивая
натура. Это мягкий человек с  твердым  стержнем  внутри,  и  многие  его
таланты связаны как раз с этой внутренней твердостью. Не  случайно  ведь
он провел на фронте почти всю сознательную  жизнь.  В  Конго  он  дрался
прекрасно, хотя  после  боя  его  всегда  начинали  одолевать  угрызения
совести. Став военным корреспондентом, он нашел компромисс. Ну, а теперь
он приблизился к зрелому возрасту, когда наступает пора подумать о  том,
кем ты был и куда ты идешь. Мне кажется, его мучит совесть  из-за  того,
что он столько лет получал деньги, фотографируя страдания других  людей,
и эта последняя смерть на его пороге сыграла роль катализатора, выпустив
на волю все, что накопилось у него на душе. Скорее  всего,  он  считает,
что, найдя причины этой трагедии, сумеет предотвратить  какую-то  другую
беду.
   - Думаешь,  из  этого  что-нибудь  получится?  -  сказала  Аделин.  -
По-моему, более вероятно, что все будут захлопывать двери у  него  перед
носом. Никто не любит говорить о самоубийцах - особенно родные.
   Килмара кивнул.
   - Что ж, - ответил он, - вообще-то ты права, но  Фицпу-эйн  -  особый
случай. У него есть кое-какие редкие качества, хотя  он  рассмеялся  бы,
скажи ты ему об этом. Он умеет разговорить людей и  чувствует  то,  чего
другие не замечают. Он не просто обаятелен. Если  бы  я  верил  в  такие
вещи, то сказал бы, что к нему применимо слово "фэй".
   -  Что  значит  "фэй"?  -  спросила  Аделин.  Она  прекрасно  владела
английским и была слегка раздосадована тем,  что  Килмара  употребил  не
знакомое ей слово.  Ее  носик  воинственно  нацелился  вверх,  в  глазах
блестел вызов. Килмара залюбовался ею. Он издал смешок.
   - О, это настоящее слово, - сказал  он.  -  Тебе  небесполезно  будет
знать его, раз уж ты общаешься с кельтами. Он достал с полки за  креслом
словарь Чеймберса.
   -  "Фэй",  -  прочел  он.  -  "Осужденный;  обреченный   на   гибель;
находящийся под угрозой внезапной или насильственной смерти; предвидящий
будущее,   особенно   какие-либо   бедствия;   эксцентричный;    немного
сумасшедший; сверхъестественный".
   Аделин содрогнулась и посмотрела в огонь.
   - И ты думаешь, все это к нему подходит? - Килмара улыбнулся  и  взял
ее руки в свои. - Не так уж все страшно, - сказал он. - Этот  сукин  сын
еще и удачлив.
   Аделин тоже улыбнулась и чуть помолчала, прежде  чем  заговорить.  Но
голос ее звучал серьезно.
   - Шейн, милый, - промолвила она, - помнишь, ты рассказывал мне о жене
Хьюго - как она погибла; как ее убили; как он не  сделал  ничего,  чтобы
спасти ее?
   - Он не мог, - ответил Килмара. -  У  него  был  приказ,  очень  мало
людей, а потом, он все равно не успел бы. Он  ужасно  переживал  -  черт
возьми, я сам знал эту девушку, она была замечательная, - но ему  не  за
что себя корить.
   Аделин поглядела на него.
   - По-моему, причина в Анне-Марии, - сказала она. - Именно  из-за  нее
он и не может оставить это дело.
   Килмара  поцеловал  руку  жены.  Он  любил  ее  безумно;  шли   годы,
подрастали дети, а эта любовь только усиливалась. Он подумал, что Аделин
почти наверняка права насчет Фицдуэйна, и его охватила тревога за друга.
Глава 5

   Сидя  за  рулем  автомобиля,  Фицдуэйн  решил,  что  лучше  думать  о
чем-нибудь другом, нежели о состоянии дороги из Дублина  в  Корк,  иначе
можно заработать инфаркт. Он стал вспоминать события, происшедшие  после
трагедии на острове.
   Первым местом, откуда следовало начинать расспросы, был,  разумеется,
Дракеровский колледж. Но это оказалось не так-то просто. Для маленького,
изолированного  коллектива  учителей  и  студентов   смерть   Руди   фон
Граффенлауба была значительным событием. Фицдуэйну сразу же и  абсолютно
ясно дали понять, что этот печальный инцидент должен быть забыт,  и  чем
скорее, тем лучше. Никто из обитателей  колледжа  не  желал,  чтобы  ему
напоминали о гибели Руди. Что поделать, говорили Фицдуэйну, - такие вещи
случаются. Точно защищаясь, кто-то из администрации  сказал,  что  среди
причин смерти у молодежи самоубийства стоят на первом месте.  Фицдуэйну,
который прежде никогда об этом не задумывался, трудно  было  поверить  в
это, однако выяснилось, что это правда.
   "Если учесть данные статистики, можно  только  удивляться  тому,  что
этого не случилось раньше", - сказал Пьер Данель, директор  колледжа,  к
которому Фицдуэйн мгновенно проникся легкой неприязнью.  "Наши  студенты
всегда  чувствовали  себя  здесь  прекрасно",   -   сказал   заместитель
директора, старающийся во всем уподобляться Данелю.
   Судебное заседание заняло  меньше  часа.  Сержант  Томми  Кин  подвез
Фицдуэйна к гранитному дому, которому было  не  меньше  двухсот  лет,  -
теперь здесь размещались органы правосудия. В багажнике машины  сержанта
лежали рыболовные снасти, детская кукла - и кусок тонкой голубой веревки
с петлей, испещренной коричневатыми пятнами. Это сочетание будничного  и
рокового показалось Фицдуэйну довольно необычным.
   Во  время  заседания  Фицдуэйна  не  покидало  ощущение,  будто   все
присутствующие думают только об одном: как можно скорее  разделаться  со
всем этим и уйти восвояси.
   Фицдуэйн дал свои показания. Патологоанатом - свои.  Затем  их  место
занял Томми Кин.  Затем  были  вызваны  директор  колледжа  и  несколько
студентов. Одна из них, миловидная пухлощекая блондинка в ореоле золотых
кудряшек, - ее звали Тони Хоффман - была с  Руда  особенно  близка.  Она
расплакалась. По мнению  Фицдуэйна,  никто  не  выдвинул  сколько-нибудь
вероятной причины, по которой  Руда  мог  решить  расстаться  с  жизнью;
перекрестный допрос был сведен к минимуму.  Судейские  чиновники  словно
старались опередить бег часов.
   Коронер подтвердил, что личность повешенного была установлена  верно,
и он действительно является Руда фон Граффенлаубом. Он умер в результате
повешения на дереве. Известно, что  он  был  склонен  к  задумчивости  и
перемене  настроений,  а  также  озабочен  "мировыми  проблемами".   Его
родителям,  не  присутствовавшим  на  заседании,  решено  было  передать
соболезнования суда. Никто ни разу не употребил слова  "самоубийство"  -
Фицдуэйн подумал, что это, должно быть, вызвано юридическими причинами.
   На обратной дороге, в автомобиле, Томми Кин заговорил с ним.
   - Ты, наверно, ожидал большего, ведь правда, Хьюго?
   - Пожалуй, - сказал Фицдуэйн. - Все было так скоропалительно.
   - Так оно обычно и бывает, - сказал  Кин.  -  Всем  от  этого  только
легче. Немножко белой лжи вроде той, что парень умер  мгновенно,  никому
не повредит.
   - А на самом деле нет?
   - Конечно, нет, - ответил сержант. - Об этом, понятно, не говорили на
открытом заседании, но на самом деле он удавился. Доктор  Бакли  сказал,
что это должно было занять от четырех до пяти минут, а может, и больше -
намного больше.
   Дальше они ехали молча. Фицдуэйн подумал, лежит ли еще в багажнике та
голубая веревка.
   В кабинет Килмары вошел дежурный лейтенант.  У  него-явно  нездоровый
вид, подумал тот.
   - Вы просили,  чтобы  вам  сообщали  обо  всех  событиях  на  острове
Фицдуэйна, полковник? Килмара кивнул.
   -  Нам  позвонили  из  тамошнего  полицейского  участка,   -   сказал
лейтенант. - В Дракеровском колледже еще один  случай  повешения.  -  Он
заглянул в свой  блокнот.  -  Жертва  -  восемнадцатилетняя  девушка  из
Швейцарии, некая Тони Хоффман, - по-видимому, близкая  подруга  Рудольфа
фон Граффенлауба. Нет никаких сомнений в том, что это самоубийство.  Она
оставила записку. - Он замолчал и сглотнул.
   Килмара поднял бровь.
   - И?..
   - Страшно сказать, полковник, - произнес  лейтенант.  -  Похоже,  она
сделала это на виду у всего колледжа. У них есть актовый зал. Как только
все учителя и студенты собрались там, они услышали  крик  на  балконе  в
задней части зала. Обернулись  и  увидели,  что  она  стоит  на  перилах
балкона с веревкой на шее. Она прыгнула, когда убедилась, что все на нее
смотрят. Зрелище, наверное, было не из  приятных.  Голова  у  нее  почти
оторвалась.
   - Она сказала что-нибудь перед тем, как прыгнуть? - спросил Килмара.
   - Она крикнула: "Помните Руди!" - ответил лейтенант.  Килмара  поднял
другую бровь. - Да  уж  запомним,  -  сухо  сказал  он.  Потом  отпустил
лейтенанта. - У юной  леди  явно  была  актерская  жилка,  -  сказал  он
Гюнтеру. Тот пожал плечами.
   - Бедняга,  -  заметил  он.  -  Что  тут  еще  скажешь?  Классическое
самоубийство-подражание. В замкнутом коллективе одно самоубийство  часто
влечет за собой другие. Многие коронеры считают, что о подобных  случаях
не следует сообщать хотя бы по этой причине.
   Килмара содрогнулся.
   - Ф-фу, - сказал он. - До чего мрачное дело. Пока  наш  лейтенант  не
принес это известие,  я  намеревался  пораньше  уйти  домой  и  выкупать
близнецов.
   - А теперь? -  спросил  Гюнтер.  Килмара  сделал  небольшую  паузу  и
усмехнулся. - Я намереваюсь пораньше уйти Домой и выкупать близнецов,  -
сказал он. Он надел плащ, проверил свое личное оружие и повернул  ручку,
передающую сигнал в подземный гараж. Он решил, что  о  втором  повешении
сообщит Фицдуэйну завтра. А сегодня вечером пускай Хьюго  разбирается  с
одним.
   Близнецы немилосердно забрызгали его водой.
   Город Корк, второй в Ирландии по величине, был основан св. Финбаром в
шестом веке нашей эры. С тех пор  его  грабили,  жгли  и  разрушали  так
часто, что здешние жители, видимо, решили изменить его планировку,  дабы
ни один чужак не смог по нему проехать.
   Сеть городских дорог и так была устроена  достаточно  неудобно,  а  в
этот  сырой  мартовский  вечер  пробки  на  улицах  достигли   и   вовсе
колоссальных  размеров,  делающих   честь   изобретательности   местного
планировочного комитета.
   У Фицдуэйна возникло предположение, что население Корка растет только
по одной причине:  попавшие  сюда  люди  не  могут  выехать  обратно  за
городскую черту  и  потому  оседают  здесь,  становясь  торговцами,  или
юристами, или беременными, или и теми и другими сразу, а общаются друг с
другом на странном певучем языке - по неведению  его  можно  принять  за
один из диалектов Китая, но на самом Деле это всего  лишь  английский  с
коркским акцентом.
   Вообще-то Фицдуэйн любил Корк, однако всю жизнь не мог понять, как  в
городе,  стоящем  на  одной-единственной  реке,  ухитрились  понастроить
столько мостов - причем все  они,  похоже,  вели  не  туда,  куда  надо.
Вдобавок со времени его последнего визита мостов  стало  еще  больше,  а
прежние, видимо, поменяли свое местоположение. Наверное, они  специально
были  сделаны  съемными,  чтобы  глухой  ночью  их  можно  было  таскать
туда-сюда. Наверное, подумал Фицдуэйн, за это англичане и спалили  город
в 1921 году: они просто не могли найти место для парковки.
   Когда за пеленой мокрого снега замаячили контуры Южной больницы,  это
показалось ему весьма приятным сюрпризом.
   Фицдуэйн вставил  слайды  с  изображением  повешенного  в  "карусель"
проектора "Кодак" и включил его.
   На стене появилось белое пятно экрана, неожиданно яркое для маленькой
комнаты.  Фицдуэйн  нажал  кнопку  подачи  слайда.  Щелчок   -   поворот
"карусели" -  щелчок.  Белый  прямоугольник  сменился  размытой  цветной
кляксой.  Фицдуэйн  навел  объектив  на  резкость,  и  на  экране  четко
вырисовалось сильно увеличенное лицо повешенного юноши.
   Бакли держал в руке указку-фонарик, чтобы можно было отмечать детали,
водя световым лучом по очередному слайду.
   - Конечно, - сказал врач, - эти ваши слайды полезны, потому что я  не
видел места происшествия. Было бы лучше, если б они  попали  ко  мне  до
вскрытия; ну да ладно. По принятой нынче  системе,  -  продолжал  он,  -
полиция  имеет  право  решать,  стоит  ли  патологоанатому  смотреть  на
покойного там, где его обнаружили, или это  необязательно.  Если  у  них
есть повод для подозрений, тела не трогают,  пока  не  будет  произведен
самый тщательный осмотр. В данном случае  сержант  воспользовался  своим
правом обойтись без этого. Ведь повесился юноша, да  еще  на  территории
своего колледжа. Весьма  щекотливая  ситуация;  такое  зрелище,  как  вы
понимаете,   может   повлечь   за   собой   душевные   травмы.    Ничего
подозрительного не было, а сержант  знал,  что  повешение  почти  всегда
означает самоубийство. Кроме  того,  надо  было  убедиться,  что  парень
действительно мертв.  Учтя  все  эти  факторы,  сержант  решил  обрезать
веревку  немедленно,  и  я  должен  сказать,  что  считаю  его  действия
правильными.
   Фицдуэйн посмотрел на экран, на обезображенное  лицо  повешенного.  У
него возникло побуждение стереть кровь и  слюну,  которые  так  искажали
черты юноши. Он заговорил, стараясь, чтобы его голос звучал отстраненно.
   - Он наверняка был мертв. Когда я нашел его, я проверил пульс. Пульса
не было. И потом, достаточно взглянуть на него.
   Врач прочистил горло.
   - Должен вам заметить, мистер Фицдуэйн, -  сказал  он,  -  что,  видя
положение тела, я сомневаюсь в безупречности ваших выводов. Само по себе
отсутствие пульса ни в коей мере не доказывает  факта  смерти,  особенно
если  принять  во  внимание  то,  что  неспециалист  едва  ли   способен
произвести достаточно тщательную его проверку.
   - Вы хотите сказать, что когда я нашел его, он мог  быть  еще  жив  -
несмотря на кажущееся отсутствие пульса и такой вид?
   - Да, - будничным голосом сказал Бакли, - это возможно. Наши расчеты,
опирающиеся на то, когда его в последний раз видели в колледже,  на  то,
когда кончился дождь, и так далее, плюс,  разумеется,  ваши  собственные
показания, позволили заключить, что повешение произошло  за  полчаса-час
до того, как вы нашли тело. Юноша мог быть еще жив - подобное случается,
например, с утопленниками, некоторое время  полностью  находящимися  под
водой. Потом их иногда  возвращают  к  жизни  с  помощью  искусственного
дыхания рот-в-рот.
   Пока Бакли говорил, Фицдуэйн пытался представить себе, как он  делает
этому страшному существу  на  экране  искусственное  дыхание.  Он  почти
чувствовал своими губами его искривленные губы, покрытые кровью,  слюной
и слизью. Неужели его отвращение убило мальчика? Так  ли  уж  невозможно
было спустить тело вниз?
   - А вообще-то, - сказал Бакли, - хотя это не  научное  заключение,  а
просто мой вывод, основанный на здравом смысле, ко  времени  обнаружения
он был почти наверняка мертв. Кроме  того,  я  не  вижу,  как  вы  могли
спустить его вниз самостоятельно, не имея ни ножа, ни другого  подобного
инструмента - ведь так, по-моему, записано в ваших показаниях? Вдобавок,
при падении на землю тело могло получить дополнительные  повреждения.  И
наконец, если в нем еще  и  теплилась  жизнь,  то  мозг,  без  сомнения,
пострадал непоправимо. Вы спасли бы растение. Так что не стоит  мучиться
чувством вины. В данном случае оно и бессмысленно, и неоправданно.
   Фицдуэйн слабо улыбнулся врачу.
   - Нет, я не умею читать мысли, - сказал патологоанатом,  -  просто  я
уже много раз имел дело с такими вещами. Если бы самоубийцы представляли
себе, какие травмы они наносят тем,  кто  их  обнаруживает,  они  дважды
подумали бы, прежде чем расстаться с жизнью.
   Он снова вернулся к своим объяснениям.
   - Наш друг на экране, - сказал он, - является  классическим  примером
жертвы удушения, последовавшего в результате повешения за шею.  Обратите
внимание на синюшный цвет лица и характерную сыпь -  вот  эти  крохотные
красные точечки. Они воз