А его  что,
дома нет?
   - Да не, вроде никуда не уходил, - подозрительно сказала старуха
   Муха поднялся на площадку.
   - Свет у него в окне горит, - сказал москвич.
   Лешка позвонил еще раз. В квартире ничего не пошевелилось. Муха подошел к
двери. Дверь  была  старая,  фанерная,  из  двух  узких  половинок,  которые
распахивались внутрь. На лестнице было темно, единственный  свет  проистекал
от глядевшего в чердачный проем фонаря, и внимательный взгляд  мог  заметить
тоненькую полоску света, пробивавшуюся сквозь  щель  между  дверью  Мишкиной
квартиры и полом.
   - Может, он пьяный спит? -  высказала  предположение  бабка  из  соседней
квартиры.
   Муха молча примерился и прыгнул. Лешка видел  такие  по-балетному  четкие
прыжки только по видаку, да еще один раз, когда всю  их  группу  вывезли  за
пятьдесят километров на соседний  военный  полигон.  Там,  на  полигоне,  им
неведомо зачем дали пострелять из автомата (все равно автоматов у охраны  не
было,да и не должно было быть,  благо  АМК  неприспособлен  для  стрельбы  в
городских условиях). А потом седой пятидесятилетний инструктор с неожиданной
для его веса грацией показывал, как кидать людей через себя, и крутил  такую
же великолепную "вертушку".
   Ребро обутой  в  щегольский  ботинок  ноги  в  прыжке  ударило  по  самой
серединке двери. Створки лопнули, как лопается спелый стручок фасоли.  Дверь
распахнулась, обнажая  грязную,  напоминающую  сени  прихожую,  единственной
обстановкой которой были два мешка картошки и прислоненная к стене "запаска"
от "газели".
   Муха  первым  вошел  внутрь.  Любопытная  бабка  из   соседней   квартиры
последовала за ним.
   Миша Кураев висел в крошечной кухоньке. Прочная нейлоновая  веревка  была
зацеплена за змеившуюся под плинтусом трубу отопления, под  трубой  валялась
трехногая табуретка. В кухне было темно. От раскрытой двери тело Миши  стало
тихо раскачиваться, поворачиваясь к Леше высунутым  языком  и  вытаращенными
глазами, мертво блеснувшими в свете уличного фонаря.
   Соседка тихо вскрикнула.
   - Телефон в этой конуре есть? - спросил Муха.
   - Нет. Надо в магазин идти...
   Муха вынул из кармана мобильник.
   - На, тезка, позвони в ментовку, - сказал он.
   В кухоньке  стоял  запах  несвежей  еды  и  тараканов,  и  Лешка  обратил
внимание, что ширинка у мертвого была совершенно мокрая.
   * * *
   Валерий переоценил свои силы. Он действительно устал, как собака,  голова
слегка кружилась, и, как он не берегся, Мирослава несколько раз  задела  его
раненое плечо. Спустя  час  он  лежал,  совершенно  вымотанный,  на  широких
простынях в номере, и рядом, по-щенячьи прижавшись к нему, лежала Мирослава.
Девушка не была особенно опытна. Скорее всего,кроме Колуна, у нее еще никого
не было, и Нестеренко мог поклясться, что  Колун  был  еще  менее  уверенным
любовником,  чем  Валерий  сегодня  ночью.  Эта  мысль  Сазану  не  очень-то
понравилась. Двое самых жестоких его ребят были импотентами.
   - А кстати, - спросил Валерий, - откуда ты знала, как меня зовут?
   - Так. В городе говорят.
   - А что еще говорят?
   - Что ты - московская "крыша" комбината.
   - Зачем комбинату московская "крыша"? -  лениво  спросил  Валерий.  -  Он
лекарства продает за бугром, а делает их в Тарске.
   - Говорят, что это ты убил Игоря Нетушкина, -  сказала  Мирослава.  -  Он
хотел свалить в Америку, а ты его и убил.
   Нестеренко  помолчал.  Интересные,  однако,  слухи  ходят  по   Тарску...
Особенно в окружении Колуна. Валерий в темноте  нашарил  на  тумбочке  пачку
сигарет.
   - Мне тоже дай, - попросила Мирослава.
   - Девушкам курить вредно.
   - Дай, пожалуйста..
   Валерий молча протянул сигарету.
   - Ты Игоря знала? - спросил Валерий.
   - Мы с Яной... так, немножко подружки.
   - Почему ты не едешь в Москву? Ты хорошо поешь.
   Мирослава не ответила.
   - Потому что Семен - здесь? Так?
   Мирослава молчала. Довольно долго. Потом тихо проговорила:
   - Он меня проиграл Спиридону. В карты,
   - Давно? - глупо спросил Валерий, потому что надо было что-то сказать.
   - А ты бы мог убить Семку, как ты убил Нетушкина?
   - Я не убивал Игоря. Я приехал найти его убийц.
   - А если Нетушкина убил Семен?
   Валерий молча привлек  девочку  к  себе,  поцеловал  в  короткие  жесткие
волосы.
   - Давай лучше спать, - сказал он.
   Он  проснулся  в  середине  ночи.  Зеленые  цифры  будильника  показывали
полчетвертого утра, из-под задернутых штор  выбивался  желтый  свет  фонаря.
Постель рядом была пуста -  Мирославы  не  было.  Валерий  пошарил  рукой  и
нащупал женские трусики на полу возле кровати
   Валерий встал, накинул халат и прошел в ванную.
   На счастье Валерия, в номере стояла не какая-нибудь  джакузи,  в  которой
легко утопиться с  головой,  а  обыкновенная  импортная  ванна  из  зеленого
фаянса, с толстым никелированным краном Мирослава спала в ванне,  запрокинув
голову и закрыв глаза. Вода в ванной была вся красная.
   Через несколько секунд мокрая Мирослава лежала на  кровати,  и  кровь  из
порезанных запястий сочилась прямо на мокрые простыни Валерий, ругаясь самой
черной руганью, бинтовал запястья девушки, пустив для этих целей  на  тряпки
случившееся под рукой одеяло.
   На стук в стенку в номер вскочил полуголый пацан со стволом в руке.
   - "Скорую"! - заорал Валерий. - Если она помрет, то нас всех к черту  тут
завтра замочат!
   * * *
   Колун примчался в больницу через двадцать  минут  после  того,  как  туда
привезли Мирославу: видимо, у него был стукачок в гостинице, больше с  такой
скоростью Колуну было  взяться  неоткуда.  Он  влетел  в  приемный  покой  в
окружении, по крайней мере, полдюжины  лбов,  вцепился  в  Валерия,  который
нервно курил в коридоре, и заорал:
   - Ты что с ней сделал, подонок?
   Валерий молча смотрел на него.
   Колун отшвырнул  Валерия  в  сторону  и  побежал  в  палату.  Нестеренко,
неторопливо докурив сигарету, шагнул вслед за ним.
   Палата была  одиночная  и  даже  отремонтированная:  в  ней  леживали  на
обследовании всяческие шишки и даже сам губернатор. Последнее событие всегда
широко освещалось в прессе  на  предмет  приверженности  губернатора  родным
пенатам.  В  палате  было  темно.  Мирослава  по-прежнему  была  в  глубоком
обмороке. Семен Семеныч сидел на корточках  около  кровати  и  тихо  целовал
забинтованное  запястье  девушки.  Он  делал  это  довольно   долго,   потом
повернулся, оглядел Нестеренко и сказал
   - Выйдем.
   Место для разговора нашлось в пустой ординаторской.  Уже  отворяя  дверь,
Колун что-то вспомнил и спросил:
   - Кто платил за палату?
   - Я.
   - Ты переспал с ней?
   - Ну я же не могу отказать даме, - безо всякой усмешки сказал Валерий.
   - Она не дама, - спокойно произнес  Колун.  -  Она...  она  моя  невеста.
Понял?
   - Не надо проигрывать невест в карты, - отозвался Валерий.
   Колун прижал лоб к холодной стене.
   - Уйди, Валера, а? - раздалось через некоторое время. - Уйди,  а?  Ты  не
виноват, но я сегодня кого-нибудь пристрелю.
   - Кстати, - сказал Валерий, - ты что, в карты со Спиридоном по  переписке
играл?
   - По чему?
   - Ты же мне сказал, что два года его не видел.
   Семен повернулся. Из окна, от уличного фонаря, падал желтый,  как  пивная
пена, свет, и в свете этом дико блестели глаза Колуна и крупный бриллиант на
галстучной булавке.
   - Ты нарвешься, Валера, - сказал Колун - Я не заказывал твоего химика, но
ты, честное слово, нарвешься.
   Валерий молчал.
   - С комбинатом что-то не то, - вдруг сказал Колун, -  совсем  не  то.  Ты
думаешь, Чердынский зря в КГБ служил... Ты, кто такой Корзун, знаешь?
   - Нет.
   - А Сыч?
   - Это тот, который водку на заводе раньше гнал?
   - Да. Три года назад у завода был директор и была "крыша".  Директор  был
Корзун, а Сыч с завода беленькую имел. И вот когда директором стал  Санычев,
Сыча убили. Сечешь расклад?
   - Нет. Мало ли кто на Сыча зуб имел.
   - Ну хорошо, согласен. На Сыча многие обижались, хотя, честно тебе скажу,
если бы Сыч так вовремя в Сочи не уехал, еще неизвестно, смог ли бы  Санычев
развернуться... Но на этом история не кончается. Тебе Санычев не рассказывал
про арбитраж с Корзуном?
   - Какой арбитраж?
   - Корзуна с завода выкинули в  девяносто  пятом.  Красиво  выкидывали,  с
ОМОНом и собаками, губернатор лично в трубку орал,  чтобы  подонка  этого  в
кабинете больше ни ногой не было... В общем, недружественно они  расстались.
И была у Корзуна к Санычеву понятная претензия. Так  вот,  выкинутый  ОМОНом
Корзун из губернии уехал и обосновался где-то вдали от малой родины. Не то в
Лос-Анджелесе, не то в Швейцарии. И вдруг, года полтора назад, является сюда
фирма из Санкт-Петербурга. Называется "Витязь".  И  предъявляет  этот  самый
"Витязь" кучу договоров с  Тарским  фармацевтическим  комбинатом  "Заря"  на
предмет того, что "Заря" обещается ему поставить в такой-то срок аспирин,  а
в такой-то - анальгин, а в такой-то срок - еще  какую-то  хреновину,  уж  не
знаю, как ее зовут... И все договора подписаны, заметим, апрелем 1995 года.
   - А Корзуна выкинули в мае ?
   - Именно так. То есть Корзун уже знал, что его выкинут, но директором  он
еще по закону был и подписать мог что угодно. И написано в  этих  договорах,
что в качестве предоплаты "Витязь" перечисляет, к примеру,  "Заре"  двадцать
долларов тридцать центов, и если вышеназванная "Заря" анальгина к июню  1995
года не поставит, то она предоплату присвоила и контракт порушила  и  с  нее
причитаются штрафные санкции в размере, скажем, 1 процент от суммы  поставок
в день...
   - Это на сколько ж они налетели?
   - Точно не помню. Ты у Санычева спроси. Вроде по одному контракту  с  них
причиталось полтора миллиона баксов, а по другому - три с хвостиком. То есть
схема понятна. Корзун знал, что его выкинут, и решил комбинату нагадить, как
мог. И через полтора года, когда они стали довольные  и  богатые,  пришел  с
этим иском.
   - Иск удовлетворили?
   - Иск не удовлетворили. Корзуна хлопнули. Директор фирмы "Витязь"  пропал
в неизвестном направлении. Его зам иск снял и больше не высовывался.
   Сазан молчал.
   - Допустим, Сыча убили местные кадры. Допустим. Игоря убил я. А кто убрал
Корзуна? Тоже я? У меня тогда на комбинат ни малейших видов не было,  уверяю
тебя. Комбинат жил душа в душу с губернатором и с ментовкой. Если бы я  мимо
комбината проехал и не так на забор посмотрел, меня бы  по  этому  забору  и
размазали... Так кто убрал Корзуна?
   Валерий сел на продранную банкетку.
   - Ты хочешь сказать, что, кто убрал Корзуна, тот убрал и Игоря?
   - Я хочу сказать, что слухи о  московской  "крыше"  не  зря  поползли.  И
Чердынский в своем Судане не только малярийных комаров ловил.
   - И когда ты натравил Спиридона  на  комбинат,  ты  хотел  проверить  для
начала, что случится со Спиридоном?
   - Спиридон не убивал Игоря, - сказал Колун. - У Спиридона яичница  вместо
соображалки, но я его достаточно дрессировал, чтобы он знал:  если  случится
нечто подобное, то его  мозги  придется  долго  и  тщательно  отскребать  от
пола...
   Колун говорил медленно, с той отчаянной откровенностью, которая возникает
бессонной ночью между двумя людьми, хотя бы эти двое и  были  врагами.  А  в
том, что они  отныне  враги,  Валерий  не  сомневался  Маленькая  девочка  с
соломенными  волосами  поссорила  крестного  отца  области   и   московского
авторитета прочнее, чем если бы один кинул другого на три лимона зелеными.
   - А, бог с ним! - вдруг досадливо оборвал фразу Колун, повернулся и вышел
из ординаторской. Некрашеная дверь громко хлопнула за ним, и рука у  Валерия
внезапно засвербила еще сильней.
   * * *
   Было уже семь часов утра, когда Семка Колун уехал из больницы. Город  был
пуст и черен, снежно-белый "мерс"  авторитета  летел  по  пустым  улицам,  и
желтые светофоры потерянно моргали на перекрестках.
   Колун внезапно понял, что ему хочется напиться.  Решение  было  настолько
резким, что "мерс",  визжа  шинами,  влетел  в  соседний  переулок  и  через
мгновение   остановился   у    небольшого    круглосуточного    магазинчика,
принадлежавшего одному из старых знакомых Семена.
   Колун выбрался из "мерса" и оказался лицом к лицу с  двумя  внушительными
парнями в толстых китайских пуховиках.
   - Ты хозяин? - спросил первый, у которого под рваной  кепкой  угадывалась
незаросшая еще лагерная стрижка.
   - А в чем дело? - спросил ровным голосом Колун.
   - Делиться надо, бобер, -  ухмыльнулся  второй,  заходя  за  спину.  Тот,
который с бритым  затылком,  доверительным  жестом  положил  лапу  на  плечо
Колуна.
   - А вы на кого работаете? - спросил Семен.
   - На Семку Колуна. Слыхал про такого?
   Семен сунулся было правой рукой под плащ, потом досадливо  поморщился  и,
не  вынимая  правой  руки,  левой  достал  из  кармана  черную  книжечку   с
водительскими правами.
   - И как? Похож? - холодно улыбаясь, спросил Колун.
   Лагерный сиделец сбледнул с лица и отступил на шаг. Семен  выстрелил,  не
вьнимая руки из-под плаща. Незадачливого вымогателя  отбросило  на  чугунную
оградку вдоль магазина. Он даже не успел охнуть - так и  сполз  с  открытыми
глазами вниз на тротуар. Второй успел только обернуться на звук - и  тут  же
рухнул в лужу на обочине.
   Семен постоял секунду, бросил ствол на соседнее с  водительским  сиденье,
сел в машину и уехал.  Пистолет  он  выкинул  в  речку  спустя  две  минуты,
проезжая мост через Тару.
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
   - Да ты на себя-то в зеркало посмотри! Рожа вся опухла! С такой рожей  не
то что на выборы, в сортир не пускают! Пьяница несчастный!  Вот  у  Кубарева
дача миллион стоит, а ты что? Не  выберут  тебя,  опять  в  коммуналке  жить
будем?!
   Губернатор  Жечков  закрыл  глаза,  чтобы  не  видеть  своей  разъяренной
супруги,  скандалящей  прямо  на  глазах  охранников  и  прислуги.  Впрочем,
прислуга - пятидесятилетняя полная Марь  Иванна  -  к  подобным  сценам  уже
привыкла и временами даже тихо жалела губернатора.
   Дело происходило утром 28 февраля в загородной резиденции  губернатора  -
красивом трехэтажном особняке с десятью  гектарами  прилегающей  территории,
окруженной бетонным забором с нерушимой колючкой. Ругань Марины в  последний
месяц звучала постоянно, и объяснялась она  не  столько  даже  материальными
соображениями, сколько весьма интимной причиной: вот уже четыре месяца,  как
губернатор ночью не залезал на губернаторшу. Обидней всего Марине  было  то,
что муж ее, неисправимый бабник, на работе был постоянно  окружен  красивыми
секретаршами, да и после работы нередко возвращался в резиденцию  в  два-три
часа ночи, благоухая спиртным и женскими духами.
   Атмосфера в доме не способствовала уверенности Жечкова в победе:  к  тому
же слухи о домашних скандалах и о том, что губернатор сидит под  каблуком  у
жены, постоянно просачивались из резиденции, а кто в  России  будет  уважать
мужика под каблуком?
   Марина  была  красивая  еще  женщина  -  сорокалетняя  ухоженная  дама  с
правильными чертами  лица  и  ярко  накрашенными  губами,  и  губернаторское
пренебрежение было ей тем более обидно,  что  выглядела  она  гораздо  лучше
мужа, расплывшегося на канцелярской работе и слегка облысевшего.
   - Отстань ты, ради Бога, - сказал Жечков, - ну какая  коммуналка?  Четыре
комнаты, сто метров, проживем, как люди... И  вообще  мне  работу  в  Москве
обещали, если что...
   Марина хлопнула дверью. Губернатор  уныло  доедал  яичко.  Начальник  его
охраны Кононов, крупный мужик  лет  пятидесяти,  подрастерявший  здоровье  в
бесконечных гебешных караулах, со вздохом тронул босса за плечо:
   - Виктор Гордеич, ехать пора.
   Ненавистная черная "Волга"  уже  пофыркивала  разболтанным  двигателем  у
самого крыльца губернаторской резиденции.
   Жечков забился на заднее  сиденье,  покрутил  шеей,  раздергивая  слишком
плотно завязанный галстук, и уныло сказал:
   - Господи, да когда ж это  кончится!  Ты  бы  ей  хоть  любовника  нашел,
Антошка...
   Кононов не отвечал.
   - Что там еще?
   Кононов молча подал ему свежий выпуск "Тарского  вестника"  -  популярной
городской газетки, спонсируемой комбинатом "Заря". Точнее, в свое время, еще
когда комбинат и  губернатор  дружили  друг  с  другом,  комбинат  предложил
Жечкову избавить областной бюджет от  утомительной  нагрузки  по  содержанию
"Тарского вестника", а в обмен попросил  губернатора  уступить  ему  местную
типографию. Мол, обладая типографией, мы снизим  издержки  газеты  да  и  на
другие средства массовой информации влияние оказывать сможем...
   Губернатор типографию уступил и теперь имел, что имел: "Тарский  вестник"
в каждом  номере  обливал  его  грязью  и,  будучи  формально  независим  от
комбината, печатался в типографии за цену втрое меньшую, чем та, что  платил
верный губернатору "Вечерний Тарск".
   Вот и сегодня в поганой газетенке  на  первой  странице  был  опубликован
снимок какого-то роскошного трехэтажного особняка, выстроенного в заповедном
Каменном Бору, в пяти километрах от деревни Затохино. Особняк был еще не  до
конца закончен  -  в  проемах  окон  не  хватало  рам,  на  дворе  аккуратно
громоздились кирпичные кучки.
   В  статье  саркастически  сообщалось,  что  сей  "охотничий  домик"   был
обустроен для высших должностных  лиц  области,  а  все  деньги,  отпущенные
району на газификацию деревни Затохино, пошли, увы, отнюдь не на деревню,  а
именно на подвод коммуникаций к симпатичному домику.
   Под "высшими лицами" прозрачно имелся в виду сам  губернатор,  но  Жечков
знал, что это не так: домик был выстроен по распоряжению  его  первого  зама
Ивакина. Рядом красовалось еще одно фото, на  котором  изображался  какой-то
жуткий полуразвалившийся сарай. На  крыльце  сарая  копошилась  укутанная  в
тряпье старуха. Под сараем была подпись: "Так живет простой  народ".  А  под
дворцом соответственно: "Так живет начальство".
   Губернатор  знал,  что  в  статье  все  -  совершенная  правда  и  Ивакин
действительно крал деньги и построил на них домик. И еще  он  знал,  что  не
выгонит Ивакина. Во-первых, потому что Ивакин был профессионал  и  умница  и
работника такого уровня у губернатора даже близко не было, во-вторых, потому
что Ивакин был старый друг еще  завлабовских  времен,  а  Жечков  друзей  не
сдавал. И в-третьих (и самых главных), потому  что  мелкий  и  глупый  вред,
который  нанес  бюджету  Ивакин,  выстроив  себе  дачу,  был  несоизмерим  с
системным вредом,  проистекающим,  к  примеру,  от  губернатора  близлежащей
Вятской области, который методично  банкротил  все,  какие  были  под  рукой
предприятия, нагло забирая себе их финансовые потоки и  перекрывая  кислород
любому хоть сколько-нибудь самостоятельному директору.
   Но ужас заключался в том, что про дворцы  народ  понимал  хорошо,  а  про
банкротства - не понимал  совсем,  и  Жечков  нигде  и  никак,  ни  в  каком
выступлении не смог бы разъяснить, почему трехэтажный дворец - это не  очень
страшно, а вот захват  Кировочепецкого  химкомбината,  с  которого  прежнего
директора выводили чуть не с ОМОНом, - это, напротив, очень страшно..
   Губернатор появился в зале заседаний областного собрания в самом скверном
расположении духа  и  мутным  взором  обвел  постепенно  заполняющийся  зал.
Первыми в зале оказались журналисты и помощники - в отличие от  других  глав
администраций, Жечков прессу никогда не гонял и сделал максимально открытыми
все мероприятия власти, будь  то  еженедельное  совещание  глав  районов  по
вторникам или заседания областной Думы. Сейчас за  это  приходилось  жестоко
расплачиваться - журналисты приходили на заседания, записывали все глупости,
которые там говорились (а на любом заседании говорится  семьдесят  процентов
глупостей), и аккуратно эти глупости публиковали с едкими комментариями...
   Жечков совершил стратегическую ошибку - вместо того  чтобы  войти  в  зал
последним через особый вход, он вошел в