- Самому не выходить? - изумился Сергей, - Тебя зачем сюда посадили?
     - Тебя караулить, - неуверенно предположил Баркин.
     - А как же ты отсюда не можешь выйти?
     Баркин задумался.
     - Смешной ты человек, Баркин. Ты сидишь  на  чердаке?  Сидишь.  Выйти
можешь? Нет. Тебя зачем  сюда  посадили?  Тебя  только  по  виду  посадили
караулить меня, а на самом деле тебя посадили под замок. Понятно?
     Баркин молчал.
     - Они тебя убъют, - сказал Сергей, - неужели ты не понимаешь, что они
тебя убъют.
     - Точно, - сказал Гуня.
     - Неужели ты хочешь, чтобы тебя убили?
     - Не, - сказал Гуня, - зачем меня убивать? Разве это хорошо - убивать
людей?
     Гуня послюнил палец и начал чистить пятнышко на стволе автомата.
     - Я могу вылезти в ход, - сказал Гуня, -  в  оранжерее  есть  ход.  Я
рассаду сажал и видел.
     - Ход? Куда?
     - А черт его знает. Под стену, а может, через озеро.
     Сергей вытаращил глаза, и  в  голове  у  него  завертелось.  "Ход  из
оранжерии? А почему нет? Построил же Севченко коридор между двумя  домами?
Почему бы ему не выстроить ход из оранжереи, к зданию на той стороне, если
он собирается его купить?"
     А Гуня вытер автомат рукавом, высморкался и добавил:
     - Слушай, я тебя выпущу через ход, а ты арестуешь Шакурова, ладно?
     Гуня двигался как во сне. Где-то, наверняка без ведома  Давидюка,  он
накачался дрянью, соломкой или даже пуншем. Он отцепил левую  руку  Сергея
от кровати, и он долго возился с замком в дверях, так  долго,  что  Сергей
испугался, что у Гуни нет ключа.
     Они спустились по узкой  витой  лестнице  и  прошли  в  оранжерею.  В
маленьком бассейне бормотал озонатор, и где-то справа мощный прожектор бил
за ограду, высвечивая верхушки леса и толстый, намазанный  на  небо,  слой
облаков.
     Откуда-то - далеко-далеко -  раздался  лай  дежурной  овчарки  и  шум
съезжающего в гараж автомобиля - это, вероятно, приехал Шакуров.
     - Ну, где твой ход? - спросил Сергей.
     Гуня поманил его к какому-то  дереву,  похожему  на  гигантский  куст
пиона с коленчатыми стеблями.
     - Смотри, - сказал он.
     Сергей стал смотреть.
     - Но это не ход, Гуня, -  сказал  Сергей.  -  это  норка  крота.  Или
землеройки.
     - Ну и что? - удивился Гуня, - может, это ход под стеной. Может  этот
крот даже через озеро переполз.
     Сергей поглядел на своего охранника, и ему захотелось  смеяться.  Это
был неплохой ход для постмодернисткого  романа  -  бежать  из  темницы  по
кротовой  норке.  Севченко  пренебрег  постмодернизмом  и   наверняка   не
установил в кротовой норке сигнализацию. К сожалению, он, лейтенант Сергей
Тихомиров, не был героем постмодерниского романа, а был простым  советским
ментом, и он не умел лазить по кротовым норам.
     Голова Сергея резко и внезапно закружилась. Сергей растерянно сел  на
землю и, наверное, на мгновение потерял сознание. Он очнулся  оттого,  что
болела рука, а ниже пояса он ничего не чувствовал. "Ноги украли" - подумал
Сергей. Он протянул руку и ощупал штаны. Ноги были на месте.
     Гуня стоял над ним, крепко ухватив в лапах автомат, и с  любопытством
смотрел на лежащего человека.
     - Или ты полезешь в эту дырку, - сказал Гуня, или я буду стрелять.
     - Гуня, - сказал Сергей, - мы не может пролезть в эту дырку.  А  если
ты будешь стрелять, ты разбудишь Давидюка, и он тебя убъет.
     Гуня озадачился.
     - Слушай, - сказал Гуня, - если эта дырка понарошку,  то  и  стрельба
тоже понарошку? Значит, Давидюк ничего не услышит.
     Сергей встал на ноги и сказал:
     - Шизофреник!
     Этого не следовало говорить. Гуня отскочил от мента,  как  вспугнутая
мышь, и передернул затвор автомата. Сергей шагнул вперед.
     - Не подходи! - заорал Гуня.
     - Да вы что, Баркин?
     - Не подходи, - все вы такие. Сазан  такой,  Шакуров  такой,  Давидюк
такой, ты такой - как вам от Гуни чего-то надо, так  Гуня  добрый,  а  как
Гуня сделал, что надо, так пошел Гуня к черту...


     Вечером  Шакуров  вышел  из  квартиры  в  сопровождении  своих  новых
охранников. Его ждал белый шлангообразный "Линкольн". На нем был  длинный,
слегка  отливающий  серебром  плащ,  и  руки  его,  без  перчаток,  нервно
сжимались и разжимались. Шакуров посмотрел на часы: было  10:36.  Один  из
охранников сел за руль "Линкольна", а другой вернулся в квартиру.
     В 10:52 белый "Линкольн" выехал за кольцевую и помчался по пустынному
шоссе. За городом туман сгущался все больше и больше,  придорожные  фонари
сверкали, как нимбы святых на иконах, и водителю при свете приборной доски
было видно, как его седока трясет мелкая дрожь.
     Когда они проехали Шилково, лицо  Шакурова  исказилось,  он  поспешно
нашарил в кармане платок и прижал его к губам.
     - А вы нервный, - сказал водитель.
     - Остановите машину, черт вас побери.
     "Ща весь фрак заблюет", - подумал водитель.  Семиметровый  "Линкольн"
неторопливо  остановился  перед  небольшим  мостом  через  речку.  Шакуров
выскочил и побежал по откосу вниз.
     Водитель пожал плечами и закурил сигарету.
     Прошло минут пять.  Шакуров  вышел  из-под  моста.  Он  взбирался  по
насыпи, держа руки в карманах, и его серебрящийся плащ мягко поблескивал в
тумане.
     - Наблевался? - спросил водитель.
     Человек в белом плаще поднялся на обочину и вынул руки из карманов. В
руках у него был тяжелый пистолет с глушителем. Плащ на нем  был  тот  же,
что на Шакурове, но это был не Шакуров, а Сазан. Водитель полез в  карман.
Сазан нажал на курок, водитель булькнул и завалился назад.
     На обочину поднялись еще несколько людей. С пяти  вечера  они  лежали
вдоль всего двадцать девятого километра. Водителя  выкинули  в  канаву,  и
парень в камуфляже уселся на его место.  Сазан  сел  рядом  и  завертелся,
осматриваясь: все ли в порядке?
     Потом к машине подошел Шакуров.  В  одинаковых  белых  плащах  они  с
Сазаном казались почти близнецами, - только Шакуров был чуть ниже.
     - Мне с тобой не надо? - сказал он.
     - Нет, Сашенька. Там будут стрелять.
     - Валерий, - сказал Шакуров. - Лейтенант Тихомиров уволен из органов.
     - За что?
     - Я тебе говорил, что этот человек не продается. По-моему, он стрелял
в Севченко. Не понимаю, почему Севченко жив.
     - О, - согласился Сазан, - если он стрелял из своего пистолета, то он
вряд ли попал в Севченко.
     Рядом притормозил "Рейнджровер". Сазан опять вылез из "Линкольна",  и
его люди быстро перегрузили в машину два больших чемодана,  принадлежавших
тому почтенному  поколению  переносных  вместилищ,  с  которыми  советские
офицеры возвращались из обильной трофеями Германии, а добровольцы ехали на
целину. Чемоданы были как чемоданы, только на одном из них  была  вырезана
дырочка, и в эту дырочку любопытно таращилась  закрытая  колпачком  черная
кнопка. Из ручек чемоданов торчали два  красных  проводка,  зачищенных  на
концах.  Чемоданы  погрузили  на  заднее  сиденье,  Сазан  взял  проводки,
соединил их и замотал изоляцией.
     - Это что такое? - спросил Шакуров.
     - Езжай домой, Саша.
     Машина уехала, а Шакуров остался стоять на дороге. К нему  потихоньку
собирались люди. Подъехал "Рейнджровер" и забрал троих. Подъехал  грузовик
и увез еще двух. Последней подъехал синий  "БМВ"  Шакурова  с  его  старым
водителем. Шакуров сел в машину, та развернулась  и  помчалась  обратно  в
Москву.
     "Рейнджровер" проследовал за Сазаном через  первый  переезд.  Миновав
отстроенный   Севченко   мост,   который   вызвал   в   поселке    столько
неодобрительных пересудов, "Рейнджровер" остановился. Мост был  небольшой,
метров десять, и по случаю начинающейся весны вода в овраге,  перемешанная
со льдом и  сухостоем,  билась  в  метре  от  его  бетонных  опор.  Андрей
Городейский, недавний милиционер, вышел к середине моста,  наклонился  над
ворчащей  водой  и  закрепил  на  опоре  круглую  и  плоскую,  как  пицца,
противопехотную мину. На мгновение, в свете фонаря, ему бросилась  надпись
на опоре, выцарапанная, наверно, зимой, когда  ручей  был  весь  во  льду.
Надпись призывала бить буржуев.
     Городейский и его напарник,  заминировавший  вторую  половину  моста,
вернулись в машину.
     Меж тем грузовик, украденный четыре часа назад  у  мертвецки  пьяного
водителя, проследовал по мосту к второму переезду.
     Между грузовиком и "Рейнджровером" имелась радиосвязь, но люди сидели
молча  и  не  переговаривались  друг   с   другом.   На   заднем   сиденье
"Рейнджровера" лежала радиостанция "Томагава", настроенная на  милицейскую
волну, и время от времени какое-либо из сообщений  "Томагавы"  вызывало  в
машине нервный смешок.
     - А этот, семнадцатый, - похоже, что они катаются по Минке, -  сказал
человек по имени Гриша Гвоздь, который был в "Рейнджровере" за главного.
     Прошло три минуты. Рация в руках Гвоздя вдруг  сказала:  "Привет.  Мы
скоро приедем. Нам пришлось кое-кто подровнять".
     Гвоздь отложил рацию и, поискав, взял с полу гранатомет. Отныне и  до
конца операции рация была бесполезна.
     Сазан, в  "Линкольне",  тоже  слышал  слова  о  скором  приезде.  Они
означали, что два джипа с  людьми  Сазана  приехали  к  поселку  с  другой
стороны, через заброшенную бетонную дорогу, что дорога вполне проходима  и
что бревенчатые ворота на ее конце аккуратно разобраны. Операция началась:
отныне ее можно было провалить, но отменить ее было нельзя.
     Машина  затормозила  перед  высокими  черными  воротами,  и  водитель
нетерпеливо помигал фарами. Ворота раскрылись. Машина медленно  въехала  в
темный, как китовое брюхо, гараж на первом этаже караульного домика.
     "Линкольн" остановился. Ворота скользнули вниз.
     В гараже было всего два охранника. Один подошел к  Сазану  и  отворил
дверцу машины, а другой  со  скучающим  видом  сидел  и  слушал  что-то  в
наушниках.
     Сазан, не торопясь, вылез, и с другой стороны, немного погодя,  вышел
его водитель. Водителя звали Мишка Крот, и он обладал  хваткой  и  мозгами
питбультерьера. Первый охранник стоял к водителю  спиной,  и  его  автомат
висел у него на шее между ним и дверцей, из которой высаживался Сазан.  От
второго охранника Мишку Крота  закрывала  машина,  дверца,  и  Сазан.  Сам
охранник скользил глазами по  потолку  и  предавался  чарам  металлической
Мельпомены.
     Мишка  Крот  обошел  капот  машины.  Охранник  посторонился,  видимо,
полагая, что водитель тоже спешит к важному пассажиру. Мишка Крот  вытащил
большой десантный нож, - этот вид оружия был любим им за то, что с ним  не
надо таскать глушитель, взял первого охранника за плечо  и,  пригнув  его,
молча всадил нож поперек сонной  артерии.  Охранник  стал  падать.  Второй
охранник наконец очнулся. Глаза его изумленно выпучились, а рука поехала к
кобуре и замерла на полдороге по уважительной причине: охранник заметил  в
руках  вышедшего  пассажира  "Глок-19",  внушительное  оружие,  обладающее
неприятной  привычкой  стрелять  по  желанию  владельца   как   одиночными
выстрелами, так и очередями.
     За спиной Сазана Мишка Крот сунул руку за сиденье,  снял  с  чемодана
колпачок, и сорвал бывшую под колпачком пломбу.
     - Отведи-ка нас к  Севченко,  -  сказал  Сазан  оставшемуся  в  живых
охраннику, - да побыстрей.
     Он немного  нервничал.  Мысль  о  том,  что  рядом  с  ним  находится
несколько килограмм взрывчатки, которая взорвется через  пятнадцать  минут
при любом повороте событий, внушала живейшее  желание  убраться  из  этого
места подальше.
     Мишка Крот взял первого охранника под мышки и запихнул его в  машину,
чтобы не так бросалось в глаза, если кто-то вздумает  заглянуть  в  гараж.
Затем он подошел сбоку ко второму охраннику, вытащил  у  него  пистолет  и
рацию, снял с головы наушники, завел назад локти и застегнул его  запястья
стальными, обтянутыми прозрачным пластиком наручниками.
     - Я тебя не трону, понял? - сказал Сазан. - Мне нужен Севченко.
     Они вышли из гаража, поднялись  на  несколько  ступенек  по  железной
лесенке и проследовали в темный коридор. Откуда-то сверху слышалась музыка
и женские взвизги, - охранники праздновали вечер со шлендрами из поселка.
     Невольный их провожатый ногой отворил дверь,  и  все  трое  прошли  в
подземный переход, соединявший караульный домик  с  усадьбой.  В  переходе
было темно и сыро, как внутри большого  червяка.  Посереди  его,  рядом  с
единственной лампочкой,  посверкивал  глазок  телекамеры,  и  переливалась
бензиновой радугой лужа на бетонном полу.
     Можно было только надеяться, что в телекамеру никто не смотрит.
     Охранник, ежась, прошел под телекамерой и ступил  на  первую  ступень
лестницы, ведшей в подвал усадьбы.
     Позади Сазана щелкнула и зажглась лампочка, и голос сверху сказал:
     - Брось оружие! Жопой кверху! Ну!
     Охранник испуганно пискнул и попятился обратно. На площадке  лестницы
стоял Давидюк с несколькими парнями.
     - Вы только посмотрите, ребята, кто к нам приехал,  -  весело  сказал
Давидюк, - а мы его ищем по всей Москве. - Руки!
     - Полегче, - сказал Сазан, - а то я пристрелю этого дурака.
     - Меня это не волнует, - заметил Давидюк. - Бросай оружие.
     Сазан отбросил пистолет в сторону. Мишка Крот со  вздохом  последовал
его примеру.
     Давидюк вынул из кармашка рацию и сказал:
     - У нас немного  неожиданные  гости,  Анатолий  Борисович,  -  сказал
офицер. - Это Сазан.
     И повернулся к Сазану.
     - А где Шакуров?
     Сазан не отвечал.
     - Я ставлю вам двойку, - с издевкой сказал Давидюк, - сначала вас или
вашего  человека  спустили  с  четвертого   этажа,   потом   вы   взорвали
кактусовозку на тридцать километров раньше, чем  следовало,  потом  вы  не
смогли налепить мину на машину Шакурова, - а еще вас считают в Москве асом
по взрывчатке. И в конце концов не нашли ничего лучшего, чем лезть в  этот
дом, словно медвежатники. Правда, вы сначала перерезали телефонный кабель,
что не очень важно, поскольку на свете есть такая вещь, как сотовая связь.
     Сазан, не отвечая, грусто помаргивал.
     - Или я немножечко ошибаюсь, - сказал Давидюк. - Или  мина  с  машины
Шакурова слетела потому, что ей надлежало слететь? А Шакуров уступил место
в машине добровольно?
     Сазан молчал.
     - Не ожидал от такого подонка, как Шакуров, -  продолжал  Давидюк,  -
надо же, как плохо разбираешься в людях.
     В этот момент истекли положенные пятнадцать минут с той секунды,  как
Мишка Крот включил смонтированный внутри рыжего чемодана часовой механизм.
Модифицированный взрыватель сработал, и чемоданы взорвались.
     Взрыв начисто снес караульный домик, обдав соседние дачи целым ливнем
осколков. Из-за позднего времени на участке не было ни  одного  охранника,
не считая парня по имени Ларион Тимофеев, который вышел из  дома  поискать
забытую утром куртку. Двое охранников,  без  оружия,  трепались  на  кухне
главного дома с симпатичной поварихой, и еще один сидел в холле и  смотрел
телевизор. Трое охранников стояли в подземном переходе вместе с Давидюком,
двое, ни о чем не подозревая, торчали с собакой  на  веранде  караулки,  а
остальные  сидели  над  гаражом  вместе  с  девчонками  из  поселка.   Все
тринадцать человек в караульном доме - десять охранников  и  поселковые  -
погибли мгновенно. Взрыв также повалил ворота и близлежащие секции забора.
     Подземный переход был слишком близко к поверхности и слишком близко к
домику, чтобы с ним ничего не случилось.
     Стальную сейфовую дверь из подвала перекрутило,  как  лист  туалетной
бумаги, и вышибло в переход.  Давидюка  и  его  охранников,  не  ожидавших
взрыва, сшибло с ног.
     Сазан нырнул  на  пол  и  подхватил  свой  пистолет.  Первый  выстрел
достался охраннику, который упал на Сазана и все еще держал его за  рукав.
Сазан перевернулся на локте и стал стрелять туда, где, за ворохом цементой
пыли, должны были лежать охранники и Давидюк.  Мишка  Крот  стал  стрелять
вместе  с  ним,  но  тут  же  вскрикнул  и  затих.  Сазану  не  надо  было
оборачиваться, чтобы понять, что отныне Крот будет вести  себя  тихо,  как
это принято среди мертвецов.
     Через мгновение последовал новый  взрыв  -  это  взорвалась  стоявшая
рядом с караульным домиком бочка с бензином, а  затем  что-то  засвистало,
как Соловей-разбойник, и шарахнуло  над  Сазаном  о  перекрытие  перехода.
Закричало раздираемая сталь, куски бетона стали обваливаться вниз, обнажая
железные прутья. Сазан откатился назад, и туда, где он только  что  лежал,
посыпалось бетонное крошево и земля. Сазан закашлялся. Сверху, с лестницы,
деловито заговорил автомат. Автомат стрелял на звук кашля,  и  Сазан  стал
стрелять на звук  автомата.  Пули  автомата  входили  в  кучу  разоренного
бетона, за которой лежал Сазан. Они поднимали великое множество  пыли,  но
не причиняли Сазану особого вреда. Сазан распластался по полу,  как  пирог
по противню, потщательней прицелился и выстрелил, раз  и  другой.  Автомат
замолк. Сазан высунулся из-за кучи и выстрелил еще раз.
     Наверху залихватски ухнул гранатомет. Сазан  встал,  кося  глазом  на
потолок. Один из бетонных блоков взорвавшегося здания врезался в  покрытие
коридора и проделал в стальном листе треугольную дыру. В  дыру  потихоньку
ссыпалась земля с однолетними  веточками  японской  айвы.  Ах,  какой  сад
мечтал вырастить в этих местах Анатолий Борисович Севченко!
     Сазан побежал вверх по лестнице. Посередине лестницы, глазами кверху,
лежал Давидюк, и пальцы  его  еще  царапали  автомат.  Сазан  наступил  на
автомат ногой. Давидюк открыл большие серые глаза и сказал:
     - Я советовал шефу помириться с тобой.
     Сазан выстрелил Давидюку меж глаз и побежал дальше.


     - Все вы такие! - закричал  Гуня.  -  Сазан  такой,  Шакуровы  такой,
Давидюк такой, ты такой - как вам от Гуни чего-то надо, так Гуня добрый, а
как Гуня сделал что надо, так пошел Гуня к черту.
     Сергей понял, что сейчас Гуня будет стрелять.
     Сергей зачерпнул рукой горсть мягкого торфа и бросил  Гуне  в  глаза.
Гуня действительно выстрелил, но Сергей успел откатиться в сторону. Сергей
нырнул вперед, как утка, хватающая малька, и перехватил автомат.  По  пути
он налетел на препятствие в виде  колена  Баркина.  Ощущение  было  такое,
словно на лицо надели раскаленную  сковородку.  Сергея  бросило  назад,  и
высоко над глазами на мгновение  закачались  пальмы  и  пробившаяся  свозь
облака звезда. Потом Сергей почувствовал, что Гуня лежит на нем  сверху  и
душит его цепкими пальцами. Все вокруг потемнело и вздыбилось,  как  пенка
на сбегающем кофе. Мир заплясал волчком, забулькал и загукал.  Сергей  был
спорой внутри созревшего дождевика, и чей-то громадный сапог давил  шляпку
дождевика. Это был его  собственный  сапог.  Он  любил  давить  в  детстве
дождевики.
     Сергей открыл глаза. Гуня лежал на нем тихий и мертвый,  как  овощ  в
морозилке. Оранжереи больше не было. Выбитое взрывом стекло рухнуло  вниз,
сбивая по пути ветки и листья, и один из крупных осколков оцарапал  Сергею
плечо. Сергей пошарил глазами и увидел, что этот же осколок почти  перезал
шею Гуни. С Гуни на Сергея текла теплая кровь, и  с  неба  падал  холодный
дождь.
     Дверь в оранжерею отворилась, и на пороге возникла фигура в  домашнем
сюртуке.
     - Боже мой, - сказала фигура, - кто-нибудь, ко мне.
     Коридор за спиной фигуры был освещен светом  фар  от  собравшихся  на
дороге автомобилей, и что-то в этом коридоре истово, но тихо пищало, -  то
ли сигнализация, то ли даже источник бесперебойного питания.
     Фигура постояла, и двинулась навстречу Сергею. Сергей узнал Севченко.
Похоже было на то, что экс-министр тоже намеревался удрать с участка через
кротовую норку. Или у него имелся где-то запасной аэродром.
     Севченко пробежал по дорожке и споткнулся о брошеннный Гуней автомат.
Он поднял автомат и посмотрел на Сергея. В  оранжерее  было  уже  довольно
светло  и  жарко.  Ослепите