в  нем
международного  террориста,  беглеца  от  правосудия  или  иную,  столь   же
нетерпимую в приличном заведении личность.
   - К Кистеневу, - устало сказал Сазан. Отыскав  фамилию  Нестеренко  среди
кучки заявок, вахтерша присмирела, как  соседская  овчарка,  которой  кинули
кусок мяса, и отодвинулась от прохода.
   Сазан поднялся по старой выщербленной лестнице  и  углубился  в  коридор,
унылый и длинный, как  заброшенная  узкоколейка,  с  пеналами  дверей  через
каждые три метра. Черные таблички на дверях напоминали  надгробные  надписи.
Где-то здесь, наверное, прозябал неведомый Кистенев, через  которого  ребята
какими-то своими путями заказали Сазану пропуск.
   Навстречу Сазану проплыла девица в мини-юбке, свернула налево и пропала в
двери в конце коридора. Сазан невольно глянул ей вслед:  он  успел  заметить
вальяжного охранника, подвесной потолок и европейскую  отделку  стен.  Потом
дверь  закрылась  и  уставилась  на  Сазана   переговорным   устройством   с
вмонтированной в него камерой и табличкой: "Петра-Авиа".
   Фирмы, снимавшие у СТК площадь, явно жили неплохо. И вполне возможно, что
близость их к авиационному начальству и была причиной их процветания.
   Сазан решительно отвернулся  от  двери  с  глазком,  поплутал  немного  в
коридорах и наконец вошел в дверь с табличкой: "Воронков П. А.".
   Петр  Алексеевич  Воронков  оторвался  от  бумаг  и  обозрел   очередного
посетителя. Это был молодой человек лет тридцати, с  твердым  подбородком  и
внимательными цепкими глазами. По случаю летней жары он был облачен в  белые
брюки и рубашку с короткими рукавами, и Петру Алексеевичу разом бросилась  в
глаза и безупречная линия отглаженных брюк, и накачанные мышцы посетителя, и
"Ролекс" на крепком  запястье.  "Не  провинциал  и  не  командировочный",  -
отметил Воронков.
   Посетитель меж тем сделал  нечто  странное:  перед  тем,  как  войти,  он
вытащил ключ, торчавший у Воронкова с внешней  стороны  двери,  вставил  его
изнутри и два раза провернул. Засим взял стул  для  посетителей,  перевернул
его спинкой к Воронкову и уселся на него, как на лошадь.
   - Я по поводу твоей вчерашней беседы с Ивкиным, - сказал посетитель.
   - Что?
   - Я спрашиваю: почему тебе в полночь взбрело поговорить с Ивкиным?
   - Кто  вы  такой?  Что  вам  нужно?  Как  вы  смеете  мне  тыкать?  Здесь
правительственное учреждение...
   - Через полчаса после  того,  как  ты  позвонил  Ивкину  и  попросил  его
приехать, тачку Ивкина расстреляли неподалеку от Сущевки.
   Воронков посерел.
   - Господи! Он...
   - Он жив и здоров. В "мазде" был его сын, который взял машину  покататься
за пять минут до вашего звонка. И подружка сына. Одноклассница.
   Воронков закрыл глаза и не шевелился.
   - Какой ужас, - сказал он тихо. - Какой ужас...
   Либо этот  пожилой,  невзрачный  чиновник,  некогда  получивший,  в  силу
безупречного классового происхождения и партийной активности,  заветное  для
советских пилотов право летать за рубеж, был превосходным актером,  либо  он
действительно был потрясен.
   - Понимаю, - пробормотал он, - вы из милиции...
   - У  нас  что,  только  милиция  занимается  заказными  убийствами?  -  с
непонятной чиновнику иронией спросил Сазан.
   - Ах да, конечно. Вы из ФСБ. Вы, стало быть, полагаете, что  наша  служба
как-то заинтересована...
   - Почему ваша служба должна быть  заинтересована  в  убийстве  Ивкина?  -
немедленно спросил Сазан.
   - Но это абсурд. Мы - правительственное учреждение. Мы и так его  снимем.
Это неизбежно, он напрасно упирается... Поверьте, этот  вопрос  не  от  меня
зависит, Виталий Моисеевич хороший директор и прекрасный человек, но если уж
решено, что Кагасов лучше... Я что?
   - Так почему ты решил поговорить с ним поздно ночью?
   - Но поймите! Это был просто дружеский разговор! У  Вити  были  испорчены
отношения с СТК, с Сергеем  Станиславовичем,  с  Васючицем,  со  всеми...  Я
единственный, кто мог неформально поговорить с ним. Попросить его не  делать
глупостей...
   - А он?
   - Он был вне себя. Угрожал мне какими-то бандитами,  кричал,  что  сорвет
собрание...
   - Долг требовал обратно...
   - А?
   - Ведь ты ему должен? Так? Петр Алексеевич опустил глаза.
   - Да...
   - Сколько?
   - Когда началась вся эта перестройка,  мы  попытались  создать  чартерную
авиакомпанию. У Вити  тогда  было  много  денег,  я  взял  пятьдесят  тысяч.
Долларов, разумеется. У нас ничего не вышло, предприятие  прогорело,  а  тут
как раз организовали Службу... Я  пошел  в  нее  -  заместителем  начальника
управления.
   - А долг?
   - Витя не просил его вернуть. Его устраивало, что в Службе есть  человек,
который ему должен. Да и откуда я бы сейчас взял такие деньги?
   Сазан внимательно посмотрел на своего собеседника. На белой его  рубашке,
тщательно отглаженной, но явно не новой, под мышками проступали  несмываемые
желтоватые пятна пота, пальцы, поросшие редкими волосками, слегка дрожали, и
вся физиономия бывшего пилота была отмечена той каиновой печатью униженности
и  оскорбленности,  которая  так  часто  отмечает  лица  бедных   чиновников
российских федеральных учреждений. Если этот человек и брал  взятки,  а  это
наверняка, то пятьсот долларов были его потолок.  Большего  его  подпись  не
стоила.
   - А когда он рассорился с вашей Службой, то потребовал деньги обратно?
   - Не совсем так. Но он сказал, что если его выгонят из директоров, то мне
придется отдать деньги. Что это в  моих  интересах,  чтобы  он  оставался  в
аэропорту...
   - И тогда ты решил, что нанять киллера за пять штук -  это  дешевле,  чем
отдать пятьдесят штук долгу?
   Лицо Воронкова стало белым, как гриб шампиньон.
   - Что?
   - Что слышал. Ты ему позвонил - но ты никак не рассчитывал, что он доедет
до твоего дома.
   - Но  это  абсурд!  Мой  телефон  мог  прослушиваться.  Его  телефон  мог
прослушиваться.
   - Да. Мог, - сказал Сазан. - Но если бы убийцы действовали  на  основании
подслушанного телефонного разговора, то они бы действовали после  того,  как
разговор был подслушан. А мальчик уехал из дома до твоего звонка. Пять  штук
на киллера у тебя было. Пятидесяти штук для должника у тебя не было.
   А проблема заключается в том, что за пять  штук  в  Москве  можно  нанять
только абсолютное дерьмо, которое ты и нанял.  И  дерьмо  провалило  работу,
поскольку, во-первых, обозналось  в  темноте,  а  во-вторых,  эти  отморозки
подстрелили еще одну тачку. Мою.
   Так что с тебя двадцать штук на ремонт и двадцать штук пеней  и  штрафов.
Въехал? Через два дня позвонишь вот на эту трубку и узнаешь,  куда  принести
деньги. Не позвонишь - я тебе наглядно объясню, какого  класса  должен  быть
киллер. Диспозиция ясная?
   Воронков хватал ртом воздух.
   - Я не... Не я... Сазан поднялся.
   - Извини, парень, - сказал он, - но у меня такой принцип. Если мою  тачку
разбил не я, то за ремонт платит тот, кто ее разбил.  Если  это  не  ты,  то
можешь найти того, кто это сделал. Я тебя с удовольствием выслушаю. Два  дня
у тебя есть. И советую тебе  потратить  эти  два  дня  не  на  поиски  новых
киллеров. Пуленепробиваемых людей  нет,  но  заказ  на  меня  стоит  гораздо
дороже, чем сорок штук.
   * * *
   На следующий день, встав пораньше. Сазан подумал было: а  не  явиться  ли
ему в Рыкове на акционерное собрание. По зрелом  размышлении  он  эту  мысль
оставил.
   Рыкове был едва ли не самый далекий из московских аэропортов и  уж  точно
самый неудобный.  До  начала  перестройки  это  был  вообще  не  гражданский
аэропорт,  а  военный.  В  1991  году,  ссылаясь  на  всеобщую  конверсию  и
демократизацию, местное военное начальство как-то убедило власти  выгородить
в Рыкове полосы для коммерческих перевозок. Кое-как  построили  пассажирский
терминал, переделав его чуть  не  из  склада,  и  потому  Рыково  занималось
большей частью среднемагистральными грузовыми перевозками. Рыково был первый
аэропорт, который стал принимать  частные  самолеты,  превратив,  с  помощью
евроремонта, бывшую казарму в роскошный VIP-домик. Но уже через год  частные
птички стали гнездиться в куда более престижных  Шереметьеве  и  Внукове,  и
Рыково  засохло,  скукожилось  и  ныне  пребывало  в  коматозном   состоянии
необъявленного банкротства. Дорога к Рыкову была скверная, ехать было  -  не
меньше часа (Сазан, разумеется, никогда в Рыкове-грузовом  не  был,  но  при
взгляде на карту выходило  так),  и  Сазану  расхотелось  гробить  еще  один
"паджеро" на гнусной  полуасфальтированной  трассе,  большая  часть  которой
вдобавок пролегала через изобилующий светофорами город-спутник.
   К тому же Шило, державший этот, как его - топливозаправочный, комплекс  в
аэропоту, мог неправильно истолковать действия  своего  коллеги.  И  принять
безобидное желание посетить любительский  спектакль,  именуемый  акционерным
собранием, за намерение увести у  Шила  сочащегося  бабками  клиента.  Сазан
старался не давать поводов для неправильного истолкования своих намерений.
   А через час, когда Сазан сидел за завтраком на увитой плющом  террасе,  к
нему неслышно подошел Муха.
   - Ну что там? - недовольно обернулся бандит. Муха смотрел себе в  ладонь,
и выражение лица у Мухи было немного озадаченное, словно  на  ладони  лежала
божья коровка в полосочку или какая иная природная несообразность.
   - Пули из твоей тачки выковыряли, - сказал Муха. - Полуоболочечные.
   И выложил на стол прозрачный пакетик. Сазан задумчиво  уставился  на  его
содержимое.
   Пули и в самом деле были полуоболочечные. Шесть долларов за штучку.
   - Интересное кино, - растерянно сказал Сазан. В  отличие  от  большинства
непрофессионалов, свято уверенных в том, что основная  задача  войны  -  это
положить как можно больше солдат противника, Сазан хорошо знал, что на войне
ранение солдат противника всегда лучше смерти. Убитого зарывают в  землю,  и
на этом все хлопоты кончаются. Раненого  надо  охранять,  кормить,  везти  в
госпиталь, тратиться на лекарства и лечение. Раненые задерживают продвижение
вражеских войск и  истощают  вражеский  бюджет.  Поэтому  стандартные  пули,
которыми стреляет автомат Калашникова и любая другая машинка  для  убийства,
имеют твердую оболочку. При беспорядочном огне такая  пуля  ранит  со  вдвое
большей вероятностью, нежели убивает.
   Другое дело - террористы и киллеры. Им  нужен  не  раненый  противник,  а
противник   убитый.    Поэтому    профессиональные    убийцы    предпочитают
по-луоболочечные пули с мягкой цинковой  оберткой,  которая  разрывается  от
контакта с телом и может сделать смертельной любую рану. В сущности, степень
профессионализма покушения почти всегда  определяется  именно  этим  фактом:
стрелял ли убийца стандартными  армейскими  маслинами  или  купил  на  рынке
полуоболочечные пули по шесть долларов за штучку.
   - Интересное кино, - растерянно повторил он, - стреляли они, словно анаши
обкурившись, а маслины у них высококачественные...
   Сазан не подозревал, насколько он в этот момент был близок к истине
   - А они точно плохо стреляли? - с сомнением спросил Муха.
   - Да хуже свиньи! Целились в "мазду", а попали в "паджеро"!  У  них  что,
заказ на все японские тачки?
   - Но ведь они бы загасили парнишку, если б не ты.
   - Начнем с того, что профессионал бы  увидел,  что  это  не  тот  клиент,
которого заказали. А так у них словно мозги от страха перегорели... Что  там
этот фраер - Воронков?
   - Никак. Дома жену пользует.
   За час до посещения Сазана,  пока  Воронков  ходил  обедать,  неизвестные
лица, навестившие кабинет зам. начальника отдела, подселили  ему  в  телефон
"клопа". По расчетам Сазана, первое, что Воронков должен был  сделать  после
его ухода, -  это  броситься  звонить  посреднику  или  самому  киллеру  (по
глупости исполнения нельзя было исключить,  что  никакого  профессионального
посредника между Воронковым и  киллером  не  было,  а  был,  как  это  порой
случается в безумной нашей эпохе, обыкновенный найм за гроши).  Это  -  если
Воронков виновен. Если же он ни при  чем,  то,  скорее  всего,  он  бросится
звонить человеку, который подал ему идею позвать Ивкина домой.
   Но Воронков не сделал ни того, ни другого. На беду  Сазана,  сразу  после
жуткой дневной встречи Воронкова  вызвали  к  начальству  -  он  ушел  и  не
появлялся в кабинете два часа. Один  из  людей  Нестеренко,  болтавшийся  по
коридорам якобы в  поисках  работника,  ушедшего  из  Службы  неделю  назад,
ненавязчиво следил за перемещениями Воронкова. Тот ходил по  кабинетам,  как
заводной и с потерянным выражением лица.
   - Наверное, он позвонил из другого кабинета, - предположил Муха.
   - Ага. Извинился, снял при сослуживце трубку и:  "Извини,  Гоша,  срочный
базар есть. Я тут одного фраерка заказывал, а ты вместо него его  сына  чуть
не замочил. Подгребай в "Соловей" к шести". Так, что ли?
   Муха поскреб в затылке.
   - Чует мое сердце. Муха, -  сказал  Сазан,  -  что  Воронков  все-таки  к
кому-то побежал, и этот кто-то был тот, кто присоветовал ему  позвать  домой
нашего авиадиректора. И сидел этот кто-то в том же здании, что  Воронков,  и
может, даже на том же этаже...
   Поднялся и закончил:
   - Непонятная эта история. Муха. Нету у Воронкова бабок на полуоболочечные
маслины. А те, у кого есть такие бабки, не будут нанимать первокурсников для
стрельбы...
   * * *
   А поздно вечером,  когда  Валерий  Нестеренко  заехал  в  любимое  казино
"Соловей",  кто-то  тронул  его  за  плечо.  Нестеренко  обернулся  и  узнал
Александра Шилова по кличке Шило. Валерий давно не видал авторитета  и  даже
испугался, как тот изменился: глаза Шила были налиты кровью, зрачки сузились
до размеров охотничьей дроби, и отечное лицо поросло двухдневной щетиной. За
спиной Шила маячили два дуболома.
   - Привет, Валерка, - сказал Шило с упорной  сосредоточенностью  человека,
который совсем не трезв, но пытается изо всех сил выглядеть трезвым.  -  Там
Миша Ивкин  очень  тобой  интересовался.  Большое  ты  на  него  впечатление
произвел. Ты учти...
   - Я что? - мирно сказал Нестеренко. - Качу себе мимо эмблемы "Мосфильма",
вдруг свист, грохот, "мазда" передо мной улетает в кювет, задрав хвост,  аки
пикирующий бомбардировщик, мне тоже попало... Ну не люблю  я,  когда  кто-то
себя с охотником перепутал, а мою тачку - с перепелкой. Нервный я...  Ты  бы
на моем месте иначе поступил? Налитые кровью глаза Шила страшно блеснули.
   - Там Ивкин чего-то хвостом крутит, - прохрипел он, - ты ему услуги  свои
предлагал?
   - Я нефтью не занимаюсь, - ответил Сазан.-И заниматься не хочу.
   - Нефть, она как Шарон Стоун, - сказал, ухмыляясь, Шило, - ее все  хотят,
да не все получат.
   - Фильтруй базар. Шило!
   Авторитет пробормотал что-то сквозь зубы. .
   Сазану эта встреча нравилась все меньше и меньше: авторитет был явно  под
кайфом, адекватно реальности не воспринимал и  вдобавок  демонстрировал  все
причитающиеся симптомы близкого нервного срыва.
   - Имей в виду, - сказал Сазан, - пули были полуоболочечные.
   - А стреляли хреново?
   - Стреляли хреново. Концы с концами не сходятся.
   - В этом деле вообще концы с концами не сходятся, - хрипло сказал Шило.
   Он повернулся и пошел  к  игральным  столам.  Два  дуболома  в  малиновых
пиджаках послушно следовали за ним, как два  танкера  на  буксире  у  щуплой
баржи.
   * * *
   Два дня Нестеренко не было в Москве. Месяц назад одна из подотчетных  ему
фирм потеряла полмиллиона баксов: продала товар, а в оплату получила векселя
...ского металлургического завода. А когда люди из фирмы  поехали  на  завод
отоваривать векселя сталью, то им сказали, что векселя фальшивые и  что  они
уже не первые на этого мошенника попались.
   В  ментовке  к  проблемам  подвластной  Сазану  фирмы  отнеслись   крайне
прохладно и  первым  делом  позвали  смежников  из  налоговой  -  проверить,
правильно ли оформлены акты покупки-продажи, так что уже  спустя  час  после
начала расследования в фирме не  знали,  куда  деться,  и  еле  отвертелись,
заплатив ментам и налоговикам пусть не столько же, сколько мошеннику, но все
равно чувствительную сумму.
   После этого фирма пошла с покаянным плачем к своей "крыше".
   Сазан и московское представительство завода, недолго  думая,  хлопнули  в
газете объявление о том, что  меняют  сахар  и  нефть  на  векселя  ...ского
металлургического завода, и мошенник, у которого еще  оставалось  поддельных
векселей миллионов на двадцать, вскоре заглотил наживку вместе с  крючком  и
леской.  Спустя  два  дня  директор  фирмы  опознал  мошенника  в  человеке,
пришедшем в контору Сазана с горячим желанием меняться  товарами.  Тот  тоже
что-то сообразил и кинулся наутек. Поймали его аж в Хабаровске;  там  же,  в
Хабаровске, арендовали у знакомых подвальчик и держали парня  в  подвальчике
до тех пор, пока тот не выплюнул все бабки, которые заглотил, и столько  же,
украденного у других, сверху - бандитам за труды.
   Сазан выбранил подопечную фирму за то, что  она  обращалась  в  ментовку,
вернул ей причитающуюся долю бабок и вылетел в Москву.
   Воротившись, Нестеренко набрал домашний  номер  Ивкина.  Трубка  ответила
ломким мальчишеским голосом.
   - Привет, Миш, ты? -  спросил  Сазан.  -  Это  Нестеренко,  если  помнишь
такого. Как здоровье?
   - Ничего, - сказал Миша, - рука в  люльке,  а  все  остальное  нормально.
Помните, вы сказали, что у меня ребра сломаны? А оно  не  сломанное,  только
треснутое. Жалко, что сейчас лето.
   - Что? - не понял Сазан.
   - Вот было бы здорово, если бы я навернулся в сентябре, - объяснил  Миша,
- в школу не надо было ходить. А так каникулы пропадают.
   - Да, - согласился после некоторой паузы Нестеренко, - это было бы лучше,
если бы в школу ходить было не надо. Позови отца.
   - Его нету.
   - А. Ну ладно. Как прошло собрание?"
   - Оно не состоялось.
   - Как не состоялось?-изумился Валерий.
   - Доверенность, с которой пришла СТК, была  недействительной,  -  сообщил
Миша. - Правда, Валерий Игоревич, я в этих делах  не  разбираюсь.  Я  только
знаю, что собрание отменено и отец по-прежнему директор.
   - Ну бывай, - сказал Сазан.
   - Валерий Игоревич!
   - Что?
   Трубка помолчала.
   - Нет, это я так... - проговорил мальчик, - можно я вам потом  перезвоню,
Валерий Игоревич?
   - Перезванивай.
   Не вешая трубку, Валерий тут же  набрал  другой  номер,  поговорил  минут
пятнадцать и вышел из дома.
   Спустя час его машина  остановилась  у  небольшого  уютного  особнячка  в
центре Москвы. У двери особнячка золотом  по  черному  теснилась  витиеватая
надпись:  "Межинвестбанк".  С  председателем  правления  банка,  Александром
Шакуровым, Валерия связывала школьная  дружба,  в  ходе  перестройки  плавно
перешедшая в иные, несколько менее приятные для Шакурова отношения.
   Председатель правления - веселый  и  стремительно  полнеющий  от  оседлой
жизни молодой человек  -  поднялся  навстречу  дорогому  гостю.  Коньяк  был
отвергнут, а чай,  принесенный  кокетливой  секретаршей,  распит  с  великим
удовольствием.
   Шакуров минут двадцать толковал с гостем, дивясь про себя, что тому  надо
каждую встречу-на протяжении вот уже пяти  лет  -  объяснять  словосочетание
"ставка рефинансирования". Потом Сазан спросил:
   - Ты выяснил, что я тебя просил - насчет собрания?
   -  Да.  Оно  просто  не   состоялось.   Доверенность,   выданную   Службе
транспортного контроля, признали недействительной. - Не понимаю, что  значит
- "недействительной"? Они ее что,  в  израильском  посольстве  оформляли?  В
ЖЭКе?  В  борделе?  Как  можно  быть  таким  олухом  царя  небесного,  чтобы
неправильно оформить доверенность на ключевое собрание?
   - Валер,  это  все  тебе  неинтересно.  Понимаешь,  если  ты  генеральный
директор и есть сторонний акционер, который хочет тебя снять, то у тебя есть
тысяча и один способ не пустить акционера на предприятие.  Самый  простой  -
признать   недействительной   довереннос