-
спросил Кагасов, обсосав последнюю косточку.
   - У меня на даче один "гостиничный номер" специально  зарезервирован  для
таких оказий, - сказал Сазан. - Калинин сидит в этом номере и ходит, как кот
ученый, по цепи вокруг столба. Только цепь не золотая, а из нержавейки.
   - А сказки он тоже рассказывает, как кот? - спросил Кагасов  бесстрастным
голосом.
   - Сказок он больше не рассказывает. После  продолжительной  и  не  всегда
дружественной с ним беседы он  переключился  исключительно  на  всамделишные
истории.  И  я  могу  вас  заверить,  что  о  самодеятельном   расследовании
полковника Калинина  его  начальство  ничего  не  знает.  Желаете  осмотреть
достопримечательность?
   Кагасов вздрогнул. Меньше всего ему хотелось  спускаться  в  "гостиничный
номер" с бетонным полом и голыми стенами и беседовать там с полковником ФСБ,
которого, судя по всему, довели до консистенции свиной  отбивной.  Это  было
неаппетитно, и это было опасно. Комфортней всего было  бы  просто  приказать
этому готовому на цырлах ходить бандиту зарыть полковника где-то в  лесочке,
и тогда, если что-нибудь когда-нибудь и выплывет,  отвечать  за  эфесбешника
придется Нестеренко.
   Но, с другой стороны, побеседовать с  полковником  следовало.  Надо  было
узнать, что ему известно и что он рассказал Нестеренко.
   - Поехали, - сказал Кагасов, - допьем кофе и поедем.
   * * *
   Спустя пятьдесят минут темные иномарки с Нестеренко и его новыми друзьями
проехали  через   ворота   ягодковской   дачи.   Генерал-лейтенант   Сергеев
отговорился поздним часом и отбыл домой: на дачу пожаловали только Кагасов и
Васючиц с двумя охранниками: Сазан мимолетно подумал, что,  на  верное,  эти
охраннички и расстреляли Воронкова с Глузой.
   Нестеренко провел всю компанию широким,освещенным коридором, спустился по
винтовой лесенке. Они оказались  в  подвале:  справа,  в  костельной,  шумел
могучий японский агрегат, слева возвышалась монументальная  сейфовая  дверь.
Около двери скучал бритый качок. Валерий поглядел в глазок, открыл  дверь  и
вошел внутрь.
   Полковник Калинин не ходил, как кот ученый, на  цепи  вокруг  столба.  Он
лежал кучкой рваного тряпья на матрасе,  брошенном  прямо  поверх  бетонного
пола, ничком и на скрип двери даже не шелохнулся. Ничего, кроме  матраса,  в
подвале не было:если  не  считать  параши  в  углу  и  немигающей  лампочки,
оплетенной стальной сеткой.
   - Подъем, - скомандовал Сазан.
   Рука Калинина, выброшенная  вперед,  зашевелилась.  Пальцы  заскребли  по
дырявому матрасу. Кагасов с некоторой зачарованностью  смотрел  на  стальное
кольцо, охватывавшее запястье Калинина. От запястья к штырю в стене шла цепь
из шарикоподшипниковой стали.
   - Обратите  внимание,  -  сказал  Сазан,  -  насколько  гуманней  условия
содержания по сравнению с государственным изолятором. Лежи хоть  весь  день,
никакого тебе туберкулеза, и повара не воры.
   Веки  полковника  поднялись,  и  он  уставился  прямо  в  лицо  Кагасову.
Начальник аэропорта вздрогнул. Он никогда раньше не видел в глаза  Калинина,
но по габаритам это был здоровый, сильный мужик, самостоятельно  пустившийся
в предприятие, на которое немногие бы отважились. Теперь он глядел с матраса
с такой смесью ненависти и  страха,  страха  перед  обычной  и  нескончаемой
болью, что Кагасова невольно прошиб холодный пот. Он представил себе, что он
кинул Нестеренко и сам оказался в этом  подвале,  ив  глубине  души  тут  же
решил, что Нестеренко лучше не кидать.
   - Хорошие люди хотят с тобой поговорить, - сказал Сазан.
   - Зачем? - еле слышно прошелестел Калинин, - я уже все сказал.
   Кагасов сделал шаг вперед:
   - Что ты делал в Еремеевке?
   - Левка Рашников... мой друг... просил разобраться, почему в  крае  ходят
слухи, что за Бесиком стоит ФСБ.
   - Кто, кроме тебя, знает о Еремеевке?
   - Никто... я взял отпуск...
   - А Рашников? Краснодарский уполномоченный?
   Калинин не отвечал Кагасов неожиданно подскочил к лежащему человеку и изо
всей силы двинул его башмаком в бок. Полковник взвизгнул по-собачьи. - Тише,
тише, - Сазан положил Кагасову руку на плечо, - у него ребра  сломаны.  -  А
Рашников? - повторил Кагасов.  Калинин  не  отвечал:  было  похоже,  что  он
потерял сознание. Потом веки его опять медленно дрогнули  и  попозли  вверх.
Сазан присел на корточки возле пленника.
   - Тебя спрашивают - твой друг Рашников был в курсе  твоих  расследований?
Полковник тяжело дышал.
   - Смотрите, Слава, как это делается, - сказал Сазан.  Он  внезапно  левой
рукой зажал запястье полковника, а правой ухватил средний палец,  осклабился
и довернул руку. Калинин вскрикнул. Да-же под маской  из  грязи  и  какой-то
свалявшейся крови, покрывавшей его  лицо,  было  видно,  как  он  смертельно
побледнел. Сазан выпустил кисть полковника. Средний палец на ней торчал  под
каким-то неестественным углом.
   Васючиц наблюдал за происходящим совершенно спокойно, как за необходимой,
но грязной работой, которая должна быть проделана, и в глазах  его  сквозило
брезгливое  равнодушие.  Кагасов,  наоборот,  подался  вперед:  зрачки   его
засветились каким-то нездоровым светом, рот слегка приоткрылся-он и  сам  не
ожидал, что его так взволнует эта сцена в подвале. "Поеду отсюда к  девкам",
- почему-то пронеслось в голове.
   - Рашников, - повторил Сазан.
   - Он... не знал... Мог догадываться, но я с ним не говорил. Клянусь...
   - Все равно Рашникова придется убрать, - сказал Кагасов.
   - Пошли отсюда, - проговорил Васючиц. Через  пять  минут  они  стояли  на
вольном воздухе, с наслаждением вдыхая запах  ночных  сосен  вместо  спертой
вони мочи и крови. Кагасов вдруг впервые в жизни подумал, что это  за  ужас:
арест и камера.
   - Кстати, Толя, - наклонился Сазан к уху Васючица, - удовлетворите,  бога
ради, мое любопытство. Что там умудрился услышать покойный Воронков, что  вы
его гасили в таком темпе?
   Элегантный чиновник устало прислонился к стене,
   - Позвонить решил некстати, - проговорил Васючиц.
   - В смысле?
   - Дачи у нас рядом, а у него телефона  нет.  Вот  он  и  побежал  ко  мне
звонить. Я со Славой сижу  на  террасе,  обсуждаю  поставку.  Вижу  -  около
телефона кто-то копошится. Я подумал, что это Славкин охранник. Минут  через
двадцать мы вышли в сад, я охранникам говорю, чтобы они не  вертелись  возле
террасы. "А мы не вертелись". - "А кто же тогда  звонил?"  -  "А  ваша  жена
какого-то фраерка пустила".
   - И что дальше? - с интересом спросил Сазан.
   - Дальше - полный абзац. Ребята  побежали  к  Воронкову  на  дачу  -  нет
Воронкова. Тетка чешет из магазина, спрашивает: "Вы к Воронкову? А  Воронков
на автобус садился, который к станции". Мы - к станции, подъезжаем, смотрим:
подошла электричка, в нее Воронков грузится. Тут я сообразил: а что, если он
не в Москву, а в Рыково?
   Полетели в Рыкове, смотрим,  бредет  по  дороге  наш  воронков  вместе  с
толпой. Я из машины вылез, ребят  в  объезд  поля  послал,  позвонил  Глузе.
Сейчас,  говорю,  к  тебе  Воронков  придет  -  с  ним  один  неловек  хочет
поговорить.  Ты  ему  про  человека  не  говори,  а   скажи,   что   кабинет
прослушивается и веди на стоянку. Он там ждать будет. Чудом  все  обошлось.А
джип куда делся? К Славе во двор заехал.
   Все хорошо, что хорошо кончается, - пробормотал Кагасов.
   - Где порошок? - спросил Васючиц. Сазан вместо ответа подошел  к  темному
"лендроверу", забрызганному по  уши  лесной  грязью.  Бандит  поднял  заднюю
дверцу, и Сергеев уставился прямо в тугие  целлофановые  мешки,  распиравшие
багажник машины.
   - Можете хоть сейчас забрать, - сказал Сазан, -  могу  сам  доставить  по
адресу.
   Кагасов заколебался. Везти с собой героин он, естественно, не  собирался:
а ну как наскочит  шальной  патруль?  Можно  было  бы  позвонить  ребятам  и
распорядиться приехать,  но,  как  совершенно  правильно  предложил  бандит,
почему бы не поручить это дело Сазану? Он разбил супницу, он пусть теперь  и
подтирает пол.
   - Завтра отвезешь один мешочек, -  велел  он,  -  на  Карманевского,  25.
Остальное может лежать у тебя. Так даже спокойней.
   - Хорошо, - сказал Сазан. Того, что за этим произошло, не  ожидал  никто.
Ворота дачи содрогнулись и слетели со своих петель, словно кленовый  лист  в
осеннюю пору, и меж двух каменных столбов просунулось тупое рыло  броневичка
вроде тех, на которых банки возят валюту.  Вспыхнула  светошумовая  граната,
заливая ослепительным светом троицу сообщников, застывших у "лендровера", на
мгновение ослепляя их и парализуя. Когда оглушенный Кагасов опамятовался, со
стен дачи уже сыпались, как горох, люди в крокодильих комбинезонах.
   Нестеренко рядом схватился за пистолет,  но  движения  его  были  неловки
после шока: раньше, чем он успел вытащить руку, ражий десантник  влепил  ему
хук прямо в челюсть, развернулся и добавил прикладом  автомата  в  солнечное
сплетение. Нестеренко мешком свалился на землю,  десантник  сел  на  него  и
принялся обыскивать.
   - Всем бросить пушки! Госбезопасность! -  загремело  из  матюгальника,  и
Кагасов, растерянно оглядывавшийся, был сбит  на  землю.  Он  приподнялся  и
увидел перед собой чьи-то широко расставленые ботинки и дуло автомата.
   - Руки за голову, ноги на ширину  плеч!  Ну!  Кагасов  послушно  исполнил
требуемое. Перед глазами его возникло видение: пустая  камера  с  парашей  в
углу и загаженный кровью матрас. "Господи, только  не  вышка!  -  подумалось
почему-то. - Только не вышка".
   * * *
   Нестеренко не сопротивлялся, когда его без  особых  церемоний  подняли  с
земли и потащили в подкативший к воротам бронированный  "рафик".  Ошмонавший
его оперативник забрал у  Нестеренко  ствол  и  прилепленный  лейкопластырем
микрофон, который в продолжение трех последних часов исправно передавал все,
что происходило в трех метрах вокруг Нестеренко.
   У них с Калининым была  договоренность,  что  Нестеренко  берут  и  везут
вместе со всеми, и полковник после некоторых разговоров сумел убедить Сазана
в правильности именно такого оперативного варианта.
   В продолжение всего пути до Лубянки Нестеренко угрюмо  молчал.  Кагасова,
сидевшего напротив него, била мелкая дрожь. Водитель Васючица, которого тоже
заодно  замели  и  который,  как  выяснилось  впоследствии,  довольно  часто
развозил мелкие партии дури по торговцам, ругался сквозь зубы, пока один  из
эфесбешников не заехал ему как следует по этим самым зубам.  Водителю  стало
больно двигать челюстью, и ругаться он перестал.
   На Лубянке Нестеренко хладнокровно и быстро ошмонали, и через полчаса  он
оказался в крошечной одиночной камере тут же, в  центре  Москвы.  Нестеренко
бросился на деревянную шконку и тут же заснул как убитый.
   Проснулся он от равнодушного крика:
   - Подъем!
   Подниматься он, впрочем, не стал, а перевернулся на спину,  заложил  руки
за голову и стал смотреть в щербатый потолок. Окошечко в камере стукнуло.
   - Подъем. Тебе что, отдельное приглашение нужно?
   - Отхлынь, - сказал Нестеренко, - меня сейчас выпустят.
   - Ты, тридцать девятый! В карцер хочешь?
   Нестеренко медленно встал со шконки, рассудив, что с  "шестерками"  лучше
не пререкаться.
   На завтрак выдали буханку хлеба, причитающуюся на весь  день,  чай  цвета
мочи и несоленую пшенную кашу. Кашу Нестеренко есть не стал, а выпил  чай  и
опять попытался лечь на  шконку,  каковая  попытка  была  тут  же  пресечена
бдительным охранником.
   Остаток  дня  прошел  без  происшествий.  К  двум  часам  Нестеренко  так
изголодался, что с удовольствием стрескал бы пшенную кашу, но кашу  к  этому
времени уже забрали. Принесли обед, состоявший из бледной водицы, в  которой
плавал заблудший капустный лист, и двух больших горячих картошек. Нестеренко
выхлебал водицу и съел картошку, но здоровому  молодому  мужику  этого  было
явно мало.
   На ужин был чай с остатками хлеба. Нестеренко подъел крошки от буханки  и
принялся думать о вчерашнем ресторане "Ариетта" и о форели,  которую  он  не
доел. Форель показалась ему  невкусной  -  он  любил  белую  форель,  а  ему
принесли розовую.  Сейчас  Нестеренко  не  без  основания  полагал,  что  он
стрескал бы любую форель - и белую, и розовую, и в горошек.
   На следующий день повторилось то же - подъем, оправка, паршивый завтрак и
паршивый обед. На этот раз Нестеренко не сделал ошибки и употребил кашу  без
остатка, а потом два  часа  потратил  на  тренировку.  Никто  не  мешал  ему
отжиматься и лупить по воображаемому противнику.
   Нестеренко вспотел и как следует проголодался, и  при  виде  обеда  начал
громко ругаться.
   Чем больше проходило времени, тем глужбе крепло внутри Сазана  убеждение,
что происходит что-то не то. Никто  не  кричал:  "Нестеренко,  с  вещами  на
выход!" Никто даже не вызывал его  на  допрос.  Все  попытки  его  попросить
охранника передать что-то на волю наталкивались на железобетонную стену.
   В первый день  Сазан  полагал,  что  произошла  какая-то  бюрократическая
осечка. Во второй он подумал, что Калинин, может быть, просто слишком  болен
и весь вчерашний день его штопали и чинили - тут не до служебных дел.
   На третий день Сазан понял, что его продали.
   Господи! Как он бездарно  купился!  Зачем  полковнику  Владлену  Калинину
делить свои лавры с каким-то бандитом! Его просто  вульгарно  подставили,  в
лучших традициях отморозков и спецслужб. Он таскал для Калинина  каштаны  из
огня, он рисковал получить пулю в лоб в кабаке "Ариетта", а все зачем? Чтобы
храбрый полковник мог приписать себе честь обнаружения мешка  с  порошком  и
ареста шайки наркодельцов в составе Кагасов - Сергеев - Нестеренко?
   На четвертый день его вызвали на  допрос.  Вывели  из  камеры,  заставили
стать лицом к стене, застегнули наручники и повели.
   Калинина в кабинете, где происходил допрос, не было.  Вместо  него  сидел
какой-то пожилой майор с лошадиной упрямой мордой и залысинами при ушах.
   - Вот, распишитесь, Валерий Игоревич, что с обвинением вы ознакомлены,  -
сказал майор, пододвигая Нестеренко бумагу.
   - Какое обвинение?
   - Наркоторговля.
   - У вас что, "крыша" поехала? Я работал с Калининым!
   - У  нас  есть  данные  оперативной  съемки,  свидетельствующие  о  вашей
активной роли в наркогруп-пировке, - сказал майор.
   -  Какой  съемки?  Той,  когда  я  сам   помогал   Владлену   дублировать
изображение? Это съемка моими камерами! Купленными на  мои  деньги!  В  моем
доме!
   - Героин был обнаружен на вашей даче? - спросил майор.
   - Это не мой героин! Я ограбил трейлер!
   -  Ваши  соучастники  называют  вас  одним   из   главных   организаторов
преступления.  Они  показывают,  что,   будучи   недовольны   необходимостью
делиться, вы инсценировали ограбление трейлера и забрали всю партию себе,  с
тем чтобы потом оказывать давление на партнеров.
   - Позовите Калинина, - сказал Сазан.
   - Полковник Калинин занят. Он встретится с вами, когда сочтет нужным.
   Сазан молча рванулся из-за стола. Руки его сомкнулись  на  горле  майора.
Падая, майор успел ударить рукой по вделанной в стол кнопке. Дверь  кабинета
растворилась, послышался грохот сапог. Сильные руки оторвали Сазана  от  его
жертвы.
   Чиркнул электрический разряд, и в кабинете запахло  озоном.  Сазан  успел
увернуться от первого охранника, блокировать занесенную  руку  с  шокером  и
врезать ему коленом в пах. Но  тут  второй  охранник  что  есть  силы  ткнул
усиками шокера  в  спину  арестованному.  Это  был  шокер  с  очень  сильным
разрядом, безусловно, запрещенный к гражданскому применению и, скорее всего,
переделанный умельцами ФСБ из более безобидной модели. Нестеренко рухнул  на
пол.
   Спустя пять минут все было кончено.  Сазан  сидел  в  углу,  тяжело  ловя
воздух ртом и прижимая руки к животу. Изо рта его стекала струйка крови.
   Майор невозмутимо охорашивался.
   Нестеренко открыл глаза и невнятно пообещал:
   - Суки. Менты позорные. Передайте Калинину - пусть он ко мне к живому  не
подходит.
   - Увести арестованного, - распорядился майор. На  пятый  день  Нестеренко
стало все равно. Он не притронулся к  завтраку  и  обеду,  разве  что  выпил
сладкий чай, и только лежал ничком на шконке. Каким-то чудом после драки  на
допросе ему разрешили лежать днем: видимо, боялись, что  иначе  арестованный
потребует перевода в лазарет.
   Он уже побывал у хозяина - почти десять лет назад, отсидев  два  года  за
хулиганство. Тогда это была общая камера, вонь, грязь, ощущение  загубленной
жизни, хамство  ментов  и  необходимость  каждую  секунду  отстаивать  перед
сокамерниками свой невеликий статус.
   Теперь было другое.
   Тогда против него был нагловатый, пьющий  участковый,  которому  хотелось
иметь как можно меньше проблем на своем участке и который был рад спровадить
хулиганистого парня в командировку  к  белым  медведям.  У  участкового  был
красный нос, вечно слезящиеся глаза и жена весом в двести килограммов. Тогда
против него был человек.
   Теперь против Валерия Нестеренко была вся государственная машина.
   Армия.
   Правительственная служба.
   ФСБ.
   Он, бандит, уголовник, посмел вмешаться в  неторопливое  функционирование
государственного  механизма.  Он  помешал  генералу  и  чиновнику  в   ранге
заместителя министра совершать преступление и тем  самым  нарушил  монополию
ФСБ на разоблачение всех и всяческих преступлений против государства.
   ФСБ была  намерена  получить  свою  монополию  обратно.  Для  торговли  с
армейскими генералами ей  вовсе  не  было  нужно  громкого  процесса  против
Сергеева - ей была нужна возможность такого процесса. Ей  была  также  нужна
возможность  свалить  большую  часть  вины  на  бандита  по  имени   Валерий
Нестеренко. Сейчас, наверное,  где-нибудь  в  хорошем  кабаке,  за  стаканом
легкого красного вина и блюдом  гигантских  креветок,  вздымающих  черные  в
пятнышках хвосты среди фигурных  огурчиков  и  плачущей  зелени,  беседовали
двое: генерал от ФСБ и генерал от авиации.  Генерал  от  ФСБ  обещал  замять
скандал и выставить  огранизатором  наркобизнеса  Валерия  Нестеренко,  если
генерал от авиации сделает то-то, то-то и то-то  и  через  свои  контакты  в
правительстве добьется  того-то,  того-то  и  того-то.  Генерал  от  авиации
соглашался сделать то-то,  то-то  и  то-то,  если  с  доблестной  российской
авиации будет снято пятно,  посаженное  ею  на  блестящий  мундир  защитника
отечества, а Валерия Нестеренко провозгласят российским Пабло Эскобаром.
   Здесь, в маленьком бетонном чулане в самом центре Москвы, в двух шагах от
администрации президента и в десяти  шагах  от  Кремля,  Валерий  Нестеренко
чувствовал, как на него давят все  этажи  здания  на  Лубянке  и  все  этажи
власти, населенные бесчисленными чиновниками, бюрократами и генералами.  Как
против  него  оборотилась  вся  мощь  слабого,  распадающегося,  пораженного
гангреной коррупции, но от этого не менее ужасного государства.
   И против  соединенной  мощи  всего  этого  государства  у  него,  Валерия
Нестеренко, молодого московского авторитета,  уважаемой  "крыши"  нескольких
мелких банчков и фирмешек, а теперь и сети автозаправок, - не было  никакого
шанса.
   ФСБ не было смысла выпускать его живым. Зачем? Не болтают только мертвые.
Генералы договорятся и спишут на Нестеренко все грехи, а потом Сергеев уйдет
на заслуженную пенсию, а Нестеренко найдут повесившимся в камере.
   Перед глазами Сазана вставали люди, которых он вот так же, кивком  головы
или коротким "да" по телефону отправил на тот свет. Никто  не  мог  сказать,
что он застрелил кого-нибудь раньше, чем тот это вполне заслужил.  Но  разве
про Нестеренко нельзя было сказать то же  самое?  Разве  полковник  Калинин,
которому  он  доверился,  не  отплатил  ему  той  же  монетой,  которой  он,
Нестеренко, отплатил пришедшим к нему людям Голема?
   Нестеренко внезапно вспомнил этих троих: как они растерянно  оглядывались
кругом, когда Голем вошел в комнату, в которой они сидели,  в  сопров