алось, висели в воздухе, как  белье,  сохнущее
на веревке.
   Она слышала, как что-то распевалось на латыни:  молитва,  евхаристия,
псалом, а, может, что-то еще - она точно не могла сказать.
   К этому времени  она  уже  сориентировалась  на  местности,  прикинув
стратегические возможности разных мест внутри  храма,  только  мимоходом
подумав, где, интересно, был убит Терри, и где его кровь  растеклась  по
холодному граниту пола, смешавшись с кровью Христовой.
   Повернувшись, она быстро прошла назад по  проходу  между  скамьями  к
тому месту, где была статуя  Богоматери  из  Бенва.  На  противоположной
стороне богомолец все еще стоял, склонившись в молитве. Сутан скользнула
за мраморную статую.
   Она почувствовала, как  холодок  пробежал  по  ее  спине,  когда  она
прислонилась к каменной стене. Мышцы  напряглись.  Втиснувшись  в  узкую
щель между статуей и стеной, она прижалась щекой к гладкому в  прожилках
мрамору: с этого ракурса лучше просматривался вход в храм.
   Наконец появился ее преследователь. Это был, точно, вьетнамец. Она  в
этом сразу же убедилась, только заметив его лицо. В нем не было ни искры
человеческой души. Как будто он уже давно умер.
   Сутан почувствовала, что дрожит. Плохой знак. Ее  страх  придаст  ему
силы, с которыми ей будет не просто совладать,  и  она  начала  мысленно
укреплять свой дух для предстоящего испытания.
   Сутан находилась в центре одного из пучков света,  отбрасывающего  ее
удлиненную тень на серые камни пола. Тень омывала ступни  Богоматери  из
Бенва, как темные морские волны, подымающиеся с приливом.
   Он не стал поворачиваться туда-сюда, как  другие  стали  бы,  пытаясь
найти глазами кого-то. Вместо этого он замер на  входе,  как  вкопанный.
Только его голова вертелась, как у совы, выискивающей свою поживу.
   Губы цвета засохшей крови слегка приоткрыты, будто он пробовал воздух
на вкус, как ящерка, пытаясь определить ее местонахождение.  Глаза,  как
черные прожектора, разделили площадь на  четыре  сегмента  и  обшаривали
каждый с такой тщательностью, что Сутан подумала, что так  он,  пожалуй,
просверлит взглядом мрамор, за которым она пряталась.
   Прекрати немедленно! Приказала она себе. Ты  сама  себя  пугаешь.  Но
факт остается фактом: этот человек действительно пугал ее не меньше, чем
ее  пугали  темные  силы  внутри  нее  самой,  которые  его  присутствие
выпускало наружу. Она почувствовала к нему дикую ненависть за то, что он
принуждал ее к действиям, противным ее внутренней  сущности.  Постепенно
эта ненависть подавила страх и она, наконец, почувствовала, что готова.
   Тело   сгруппировалось   вокруг   нижней   части   живота,   сознание
растворилось в Пустоте, куда  запрещено  входить  мыслям  о  победе  или
поражении.
   Данте все еще стоял в пыльном снопе света, когда Сутан отделилась  от
своего укрытия за спасительным мрамором. Ее тело перемахнуло через тень,
падающую от статуи, и бесшумно опустилось позади него.
   Но он все-таки почувствовал ее присутствие, голова его дернулась в ее
направлении, и взгляд вцепился в нее, как коготь хищной птицы.
   - Зачем ты меня преследуешь? - спросила она.
   - Преддверие Ночи был продан нам, - ответил он страшным шепотом. -  Я
пришел, чтобы потребовать его у тебя.
   - А где деньги? - спросила Сутан. - За него заплачено?
   - Нас обманули, - ответил он. - Подсунули  копию,  которая  гроша  не
стоит.
   - Ты убил его, - глядя прямо в лицо Данте, Сутан никогда в  жизни  не
была более уверена в своей правоте. - Ты подло убил Терри. Зачем?
   - Я даже не присутствовал  при  совершении  сделки,  -  сказал  он  в
тщетной попытке разубедить ее.  Хотя  он  помнил  предостережение  Мильо
насчет нее, но он как-то не мог убедить себя в том,  что  она  настолько
опасна. - Я совершенно не в курсе, что там произошло.
   Сутан пожала плечами и он, почувствовав опасность, попытался прочесть
по ее глазам, что она замышляет.
   - Это не важно, - сказала она странным, каким-то отрешенным голосом.
   Услышь, Боже, голос мой в молитве моей: сохрани жизнь мою  от  страха
врага. Укрой меня от мятежа злодеев... Звуки вечерки коснулись их слуха.
Псалом царя Давида на французском языке...
   - Он мертв.
   ...  от  происков  коварных  людей...  Руки  пусты.  Наполнены   лишь
Пустотой. Медленно двинулась на него, говоря:
   - Вот  что  важно.  Не  Преддверие  Ночи,  не  ваши  грязные  сделки.
Человеческая жизнь важна.
   - Я ничего об этом не знаю, - сказал он, подготавливая себя к  атаке,
- моей вины в этом нет.
   ... которые изострили  язык  свой,  как  меч;  напрягли  лук  свой  -
язвительное слово...
   Она атаковала, используя атеми, быстрые, рубящие точные удары  ребром
ладони и напряженной кистью руки, целясь под ребра, в сердце, в  печень.
Он ожидал нападения и молниеносными движениями рук отбил атаку, хотя она
и действовала очень быстро.
   Сутан захватила его правую кисть левой рукой и, когда он приготовился
встретить ее атеми, откинулась направо в  айкидо  ирими,  используя  его
собственную силу инерции, заломила его руку назад и врезала ему  тыльной
частью ладони в подбородок.
   Данте откинулся назад и от боли  чуть  не  потерял  сознания.  Но  он
вовремя затаил дыхание, и это спасло его.  Используя  запасной  источник
энергии, он нанес ей сильный удар ногой в  верхнюю  часть  бедра,  попав
точно  в  нервный  узел.  Правая  нога  Сутан  сразу  же  онемела.   Она
покачнулась, и ее захват  ослабел,  когда  она  пыталась  удержаться  на
ногах.
   Данте ударил ее ребром ладони в плечо, и Сутан упала на  четвереньки.
Видя, что он надвигается на нее, попыталась  отпихнуть  его,  но  у  нее
ничего не получилось. Его нога ударила ей под ребра, и, задыхаясь, она в
отчаянии протянула руку и вцепилась ногтями в материю его брюк, прорвала
ее и не отпускала ногу, сознавая, что еще один пинок  в  ребра  -  и  ей
конец.
   Стиснув  зубы,  когда  от  очередного  удара   ребром   ладони   боль
захлестнула плечо и спину, она удержала его ногу, усилила хватку,  сужая
фокус в точку. Теперь, когда она боролась за жизнь, всякая боль и  страх
улетучились.
   Она искала и нашла нервный  узел  на  внутренней  стороне  его  ноги.
Отчаянным усилием вбуравила ноготь большого пальца  в  его  живую  плоть
чуть повыше коленного сгиба. Нога подломилась и он упал  прямо  на  нее.
Его вес давил на нее, как жар, как ожившая тень...
   Задыхаясь, она вывернулась из-под него. Когда  он  упал  на  каменный
пол,  она  ударила  его  локтем  в  солнечное  сплетение,  услышала  его
сдавленный  стон,  затем  почувствовала  его  пальцы  на   своем   лице,
пытающиеся добраться до ее глаз, выдавить их.
   Не тратя времени на перемену стратегии, она всадила  фаланги  пальцев
ему меж ребер.
   ... Не поразит их Бог стрелою: внезапно будут они уязвлены...
   Зарываясь пальцами все глубже, слыша его  тихие,  прямо-таки  детские
стоны, ощущая тошнотворный запах, исходящий из его тела...
   ... Языком своим они поразят самих себя... Ее рука вся в  крови;  его
глаза выкрикивают непристойную брань в ее адрес;  его  пальцы,  твердые,
как камень, деревенеют и отпускают ее щеку.
   И убоятся все человека, и возвестят дело Божие, и уразумеют, что  это
Его дело.
   Его глаза,  вперившиеся  в  благостные  черты  Богоматери  из  Бенва,
постепенно стекленеющие.
 
*** 
 
   Они сидели в доме, расположенном в  трех  кварталах  от  выставочного
зала. Крис пытался заговорить о деле с  М.  Аспрей  прямо  там,  но  тот
предостерегающе поднял палец. Он привел его сюда, в этот двухэтажный дом
с низкими потолками, каменными стенами  и  кафельным  полом.  На  первом
этаже, где они находились, была кухня, ванная  и  маленькая  гостиная  с
камином.
   Дом в основном использовался  как  студия.  Здесь  стоял  мольберт  с
чистым холстом, установленном на нем, высокий стул,  на  котором  лежала
палитра и деревянный ящик с тюбиками масляной и акриловой  краской.  Под
ним, на полу, - банки со скипидаром.
   Большую часть пространства занимал рабочий стол, над  которым  висели
еще не законченные марионетки, целое  созвездие.  Наполовину  скрытые  в
тени, они смотрели сверху на людей своими безразличными глазами.
   - Я ждал вашего прихода.
   Среди кукол был и дьявол - близнец того, что угрожал Коту  в  сапогах
на витрине выставочного зала. Он был  еще  не  закончен:  кости  скелета
частично торчали. Но так у него был даже более угрожающий вид.
   - Мосье Хэй говорил мне, что, если он, паче чаяния, умрет, то  вместо
него придете вы. - М. Аспрей потянул  за  какую-то  веревочку  и  дьявол
кивнул, как бы соглашаясь, своей частично законченной головой.
   В камине все еще тлел огонек. Крис уставился на него,  будто  по  его
конфигурации хотел, как римляне, населявшие эту  страну  много  столетий
назад, угадать будущее.
   - Если он сказал вам, что я приду, - сказал Крис, - то он,  вероятно,
присовокупил к этому, что я приду за кинжалом. Необычным кинжалом.
   - Верно, - подтвердил М.  Аспрей,  держа  в  вытянутой  руке  Кота  в
сапогах, одетого в костюм  арлекина,  которого  он  прихватил  с  собой,
забрав из витрины художественного салона. Он  глядел  на  него  с  такой
лаской во взоре, словно это была его дочка. - Мое первое произведение, -
пояснил он, - и поэтому самое любимое.
   Он достал лезвие бритвы, одним быстрым движением сверху  вниз  сделал
вертикальный надрез и достал что-то изнутри куклы.
   - Вот это мосье Хэй просил меня  сохранить  для  вас,  -  сказал  он,
показывая кинжал. Преддверие Ночи.
   Крис взял его и поднес к свету, чтобы рассмотреть хорошенько. В  руке
он  казался  неестественно   тяжелым,   будто   выкован   из   какого-то
таинственного, сверхтяжелого металла. - Вы знаете, что это такое?
   - Я знаю только, что он  сработан  большим  мастером,  -  ответил  М.
Аспрей. - И еще я знаю, что он представляет собой большую ценность.
   Крис кивнул.
   - Да, для некоторых.
   По внешней части подоконника медленно прошел черный кот. На мгновение
он задержался, посмотрел на них, полизал переднюю лапу, а затем спокойно
прошествовал дальше. Через открытое окно вливался звон  колокола  церкви
Богоматери из Бенва, сзывающий прихожан к вечерне.
   - Лезвие выточено из имперского нефрита,  -  объяснил  М.  Аспрей.  -
Никогда не видал цельного куска такого размера. Я даже приблизительно не
могу назвать цену. А здесь, - указал он на рукоятку, -  вставлен  рубин.
Поднесите его к свету, и вы убедитесь, что это особо ценимый для  рубина
цвет, называемый специалистами "кроваво-красным". Судя по  этому  цвету,
можно сказать, что камень добыт  в  Бирме.  Шесть  каратов  вес.  Вы  не
специалист по драгоценным камням? Тогда скажу, что камень такого размера
исключительно редок.
   - Вы, по-видимому, знаете все про эту штуку.
   М. Аспрей улыбнулся.
   - Еще бы не знать! Ваш брат попросил меня сделать с него копию.
   Значит, иезуит не солгал Сутан, подумал Крис. Хотел ли  Терри  просто
надуть покупателей или у него на уме было нечто большее?
   - Ценность кинжала не имеет денежного выражения, - сказал Крис. - Это
реликвия.
   Я понимаю, - кивнул головой М. Аспрей.
   - Тогда хорошо, что он был так надежно спрятан.
   ( Он и впредь должен быть спрятан так  же  надежно,  -  сказал  Крис,
возвращая кинжал. - Вы позаботитесь об этом?
   Черный кот вернулся на  подоконник.  Он  сел,  выгнув  спину  горбом,
нежась в последних лучах дня. Затем он услыхал что-то, испугавшее его, и
мгновенно исчез. Дальний рокот водопада, когда  многотонная  масса  воды
разбивается о камни, долетел до них на крыльях легкого бриза.
   Крис  стоял  и  смотрел,  как  искусные  руки  М.  Аспрей  возвращали
Преддверие Ночи в его убежище и начинали зашивать рану на теле арлекина.
***
 
   А праведник да  возвеселится  о  Господе  и  да  найдет  в  Нем  свое
прибежище!
   И все правые сердцем да похвалятся!
   Звуки замерли вдали, и их эхо добавило теней в тени сумрачного храма.
Глаза Сутан косили, как у почти укрощенной кобылицы.
   На другом конце церкви  коленопреклоненная  фигура  у  малого  алтаря
поднялась с пола, будто не слыша шума их схватки за ангельскими голосами
хора, перекрывающими все звуки внутри  церкви.  Теперь  этот  богомолец,
закончив свою молитву, взял горящую свечу, повернулся и большими  шагами
направился к ней. Приблизившись, внезапно сунул свечу ей прямо в лицо.
   - Дело еще не кончено, - сказал М. Мабюс, осклабившись.  -  Нет.  Для
тебя это только начало.
   Когда Сутан отпрянула от пламени, он схватил ее за  волосы  и  втащил
назад в скопище теней у  статуи  Богоматери  из  Бенва,  покровительницы
путешествующих.
   Свет расступался перед ним, тени льнули к  нему,  будто  радуясь  его
присутствию. Сутан царапала ногтями его щеки, нос,  лоб.  Он  ударил  ее
наотмашь, и она затихла. После этого он швырнул ее за мраморную  статую,
втиснул ее в узкое пространство между статуей и стеной.
   Сутан глубоко дышала, стараясь восстановить силы и вернуть утраченное
душевное равновесие. Она снова убила человека  и  сейчас  она  буквально
разбухала, как губка от чувства омерзения к себе самой. Эмоционально она
была близка к ужасному, холодному состоянию духа, в котором была  тогда,
когда  острое  лезвие  ножа  оставило  страшный  след  поперек  вен   на
внутренней части ее запястья. Близка к тьме, где  человеческое  существо
уменьшается в точку, в ничто: конец мышлению, чувствам, самому бытию.
   Крошечное пространство, в которое она оказалась втиснутой, еще больше
располагало к рефлексии.  Внутри  себя  она  увидела  тот  самый  черный
колодец, который заставил ее тогда приставить лезвие к венам. Потому что
там, внутри, не было ничего,  достойного  спасения,  а  только  открытая
рана, гноящаяся и зловонная.
   Время сжалось до мига, свет - до отражения  на  выпуклой  поверхности
зрачка. Над ней  зловеще  маячило  лицо  врага,  матерого,  неумолимого,
ненасытного.
   Опять  ее  вынуждают  биться  самой,  биться  за  свою   жизнь.   Она
чувствовала жестокую хватку его рук, жесткий камень, к  которому  он  ее
прижал. Из его полуоткрытого рта  шел  мерзкий  запах,  от  которого  ее
начинало тошнить.
   Он нанес ей сильный удар в плечо. Она невольно вскрикнула  и  тут  же
почувствовала, как его ладонь зажимает ей рот, как будто пытаясь  влезть
туда целиком. Ей удалось увернуться, но от сильного удара по шее  у  нее
потекли слезы, и она невольно сама подставила ему голову, чем он  тотчас
же воспользовался, зажав ей рот рукой, как кляпом. Чтобы она не  укусила
его, он  придерживал  ее  челюсть  своим  мощным  большим  пальцем,  как
крючком.
   Ее шея была не защищена, и, к своему ужасу, она увидела, как его лицо
наклоняется к ней, рот открывается, обнажая белые, как у собаки,  клыки.
Дрожь пробежала по всему ее телу, когда она представила  себе,  как  они
разгрызают ее артерии, сухожилия, нервы...
   Охвативший ее ужас вытеснил даже  ее  страх  самой  себя.  Ее  кулаки
сжались, и со страшной силой она выбросила  их  перед  собой,  ударив  в
болевую точку, расположенную над его сердцем.
   Удар отбросил его назад, дав ей возможность выскользнуть из каменного
плена. С нечленораздельным криком  она  промчалась  мимо,  отбросив  его
ногой, когда он попытался задержать ее, - и убежала в глубину церкви.
 
*** 
 
   Когда Мун спал, его органы чувств были настороже. Он  научился  этому
во время войны, а перенял он эту технику у Терри Хэя. А уж где Терри  ее
освоил, этого Мун сначала не знал.  А  потом,  когда  они  познакомились
поближе, он узнал, что первоисточником был  Вергилий,  как,  впрочем,  и
многого другого, что подцепил у него Терри Хэй.
   Мун не понимал этого до одной  памятной  ночи  в  джунглях  Камбоджи,
после того, как они переплыли мутную реку - границу, через  которую  они
никогда не были уверены, что возвратятся. В эту ночь Терри  кое-что  ему
поведал.
   "До встречи с Вергилием, - сказал  ему  тогда  Терри,  -  я  не  имел
понятия, что такое война. Она говорила со мной по-марсиански,  время  от
времени пытаясь выбить почву у меня из-под ног.
   "А Вергилий все мне растолковал. Война заключается не  в  том,  чтобы
найти тайный штаб противника, не в том, чтобы перестрелять  всех  чарли.
Война - это землетрясение, цунами и ураган вместе взятые, и,  когда  они
обрушиваются на тебя, у тебя появляется ощущение, что спрятаться  негде:
ни на земле, ни в небесах, ни в море".
   Мун начал работать с Вергилием раньше Терри, но он не понимал его  до
конца. Для него он  был  просто  наемником  без  сердца  и  без  души  в
азиатском смысле этих слов. Но, узнав получше Терри, он  понял  лучше  и
Вергилия. Для него стало ясно, что никто из них не  любил  войны,  и  уж
точно не радовался тому, что оказался во Вьетнаме. Как и  сам  Мун,  они
просто оказались втянутыми в события, которые не могли контролировать.
   Терри  сумел  рассмотреть  самую  суть  Вергилия,   увидеть   в   нем
куперовского  следопыта,  Тезея  в  пещере  Минотавра  войны,  человека,
который нашел способ выбраться из пекла.
   Поэтому,  когда  Терри  учил  Муна,  как  спать  с  органами   чувств
настороже, он с благодарностью усвоил урок и впредь спал только так.
   Благодаря тому,  что  Мун  спал  так,  он  заслышал  шаги  предателя,
приближающиеся к хижине,  в  которой  он  спал.  Мун  был  один,  как  и
задумано,  а  Могок  расположился  на  некотором  расстоянии,  терпеливо
выжидая.
   Ночное время благоприятствует псам. Это одна из  заповедей  Вергилия.
Он  обладал  талантом  выделять  из  хаоса  войны  элементарные  истины,
усваивающиеся легко, как пилюли. Это качество вселяло уверенность в тех,
кто его окружал, что с ним ничего не может случиться:  он  и  в  темноте
видит, и в вакууме не задохнется. А ведь война  -  это  и  есть  тьма  и
вакуум: черная дыра, поглощающая мораль, разум и саму жизнь.
   Укутанный темнотой, Мун не шевелился.  Он  лишь  чуть-чуть  приоткрыл
глаза, боясь, что свет костра, проникающий в хижину снаружи,  отразиться
в зрачках и выдаст его. И дыхание он сдерживал,  чтобы  невозможно  было
определить, спит он или бодрствует. Вроде как в чистилище:  не  жив,  не
мертв, а что-то среднее между этими двумя состояниями.
   Ожидая приближения шпиона, Мун думал, кто же все-таки  из  помощников
Адмирала Джумбо окажется им? Жилистый Чао, жирный Пегу или старый  Кияк?
Чао был самым задиристым, а Кияк,  кажется,  самым  близким  к  Адмиралу
Джумбо человеком. Не считая Могока, конечно.  Скрытый  враг,  Мун  знал,
липнет к тебе, как пот. Под улыбкой советчика  может  скрываться  черное
сердце интригана.
   Звук, разбудивший Муна, мог производиться и крыльями  насекомого,  но
Муна обмануть трудно. Отсвет костра на соломенной стене хижины и быстрая
тень, промелькнувшая по ней. Мун приготовился.
   Нож рассек воздух и с огромной силой вонзился в  матрац,  на  котором
мгновение  назад  лежал  Мун.  Быстрым  движением   он   схватил   руку,
направляющую удар.
   Его голова мотнулась  назад,  получив  пинок,  пришедшийся  точно  по
подбородку. Инстинктивно перекатился по  полу,  спасаясь  от  ударов  по
ребрам, которые, он знал, могут  последовать.  И,  одновременно,  сделал
ногами "ножницы", подсекая нападающего. Почувствовав,  что  свалил  его,
тотчас насел, схватив за руку тянущуюся к воткнувшемуся в  матрац  ножу.
Ударил справа и слева по голове, потом ударом локтем в  горло  опрокинул
на пол.
   Тут и Могок подоспел, наклонился над упавшей фигурой, держа фонарь  в
руке.
   - Великий Будда! - пробормотал он, широко раскрыв глаза от удивления.
- Так это и есть шпион Генерала Киу?
   Мун тоже посмотрел  на  окровавленное  лицо  упавшего.  Это  была  Ма
Варада, наложница Адмирала Джумбо. Все в синяках  и  крови,  ее  лицо  и
сейчас было прекрасно.
   Могок  достал  из-под  своей   куртки   на   подстежке   американское
короткоствольное ружье армейского образца 45 калибра, приставил ствол  к
виску Ма Варада.
   - Убери оружие, - сказал