роскошной и просторной.  В  ней  хранились  многие  священные  реликвии,
которые он, когда было время, изучал полным любви и  восхищения  взором.
Кроме того, месса была более священна для  него,  чем  даже  для  многих
людей его профессии, и ему требовалось  какое-то  время  побыть  одному,
чтобы придти в себя после глубоких чувств, вызываемых в нем ею.
   В ризнице всегда царила полутьма. Было только одно маленькое окошко в
каменной стене, да и то затененное снаружи  густыми  зарослями  колючего
кустарника высотой  в  рост  человека.  Напротив  окна  была  скамья  из
полированного дуба, такая же, как и скамьи для молящихся в самой церкви.
Вот на ней о. Гуарда обычно сидел после мессы. Скамья была неудобная,  и
не случайно: в словаре Церкви слова "отдых" и "комфорт" никогда не  были
синонимами. Отдохнуть не возбранялось, и даже поощрялось, поскольку  это
очищает мысли и дух, - но только не в комфортабельных условиях.
   О. Гуарда  сидел  на  скамье,  глядя  неподвижным  взором  на  зелень
кустарника. Вьюрок летал над зарослями, будто что-то ища.
   - Наблюдая за птицей,  о.  Гуарда  вновь  увидел  треугольную  голову
гремучей  змеи.  Он  даже  рассмотрел  ее  чешуйчатое  тело,  маслянисто
блестевшее  в   рассеянном   солнечном   свете,   неприлично   высунутый
раздвоенный язык, черные, бездонные  глаза.  На  этот  неприятный  образ
наложилось видение  открытого  рта  смуглого  человека,  его  ожидающего
подрагивающего языка, его черных, бездонных глаз.
   О. Гуарда  слегка  вздрогнул,  подавшись  вперед  на  скамье.  Вьюрок
озабоченно  вытаскивал  что-то  -  какого-то  насекомого  -  из  колючих
зарослей. С каким-то бессильным остолбенением о.  Гуарда  наблюдал,  как
тот пожирает свою добычу.
   Когда он почувствовал, что в комнате находится кто-то еще?  Этого  он
не мог сказать: настолько глубоко он погрузился в свои мысли.
   - Отец Доннелли? - позвал он. Его помощник  частенько  возвращался  в
ризницу, разыскивая что-то, впоследствии оказывающееся  в  складках  его
собственной одежды.
   - Да, отче.
   Но это был не голос о. Доннелли, и о. Гуарда быстро повернул  голову.
- Кто это? - спросил он, глядя в затененный дальний угол ризницы. -  Кто
там?
   - Отца Доннелли неожиданно куда-то вызвали,  -  ответил  голос  прямо
позади него, и о. Гуарда попытался повернуться. Что-то  крепко  схватило
его, удерживая.
   - Кто вы? - спросил о. Гуарда. - Что вам здесь нужно? Денег?  У  меня
их мало. Золото? Кому вы потом сможете продать реликвии?
   - Я пришел, чтобы забрать тебя домой, - ответил  голос,  причем,  так
близко, что о. Гуарда снова уловил тошнотворно-сладкий запах, который он
почувствовал, когда вкладывал причастие в рот смуглого человека.
   Хватка усилилась, но это не испугало его. В молодости  он  уложил  не
одного задиру. У него это получалось так хорошо, что какое-то  время  он
даже подумывал о карьере профессионального боксера, пока отец  не  выбил
эту дурь из его головы. Потом молодой Доменик Гуарда  пошел  в  армию  и
довольно долго прослужил в Юго-Восточной Азии, пока, наконец, страждущий
духовного успокоения, не обратился к Богу.
   Да и теперь о.  Гуарда  продолжал  следить  за  собой,  изнуряя  себя
ежедневными утомительными  тренировками.  Под  священническими  одеждами
скрывалось мощное, мускулистое тело.
   - Я и так дома, - ответил он, заставив себя слегка расслабиться. Этот
человек из того же теста, что и хулиганы с Десятой Авеню, с которыми  он
знал как обращаться.
   - Пока еще нет, - отозвался голос прямо у его уха.
   И тогда, почувствовав все усиливающееся нажатие на болевую  точку  на
шее, о. Гуарда осознал размеры опасности, нависшей над ним.
   Он поднял плечи и руки, и, в тот момент, когда человек за его  спиной
предпринял попытку удержать захват, о.  Гуарда  резко  подался  корпусом
вперед и освободился.
   Мгновенно развернувшись,  он  нанес  человеку  слепой  удар  в  лицо.
Почувствовал что-то липкое костяшками кулака, он отдернул руку. Раздался
звук чего-то рвущегося, и  он,  взглянув  на  свою  руку,  замер,  будто
пригвожденный  к  месту.  К  его  кулаку  прилипла  какая-то  субстанция
телесного цвета, покрытая гримом.
   Переведя глаза на смуглое лицо нападающего, о.  Гуарда  понял,  какая
странность заключалась в нем: на лице не было пор.  Теперь  вдоль  скулы
зияла прореха, сквозь которую виднелась настоящая  кожа.  Лицо  человека
скрывалось под прилегающей гуттаперчевой маской.
   - Кто вы? - опять спросил о. Гуарда. - Я вас знаю?
   -  Это  неважно,  -  ответил  человек,  и  в  голосе  его  о.  Гуарда
послышались знакомые нотки. Где он мог его слышать? - Важно  то,  что  я
знаю тебя.
   В замкнутом пространстве ризницы звук раскрывающегося стального веера
прозвучал  с  ужасающей  ясностью.  В  этом  звуке  была  ясность  цели,
заставившая о. Гуарду содрогнуться.
   Теперь о. Гуарда знал - и знал  с  невероятной  отчетливостью  -  что
перед ним не просто какой-то задира или уличный хулиган. Поняв  это,  он
поднял правую руку и сотворил крестное знамение.
   - Прости ему, Господи, прости! - повторил он дважды, чувствуя, что во
рту у него все пересохло.
   Человек с двумя лицами сделал шаг вперед, а  о.  Гуарда  отступил  на
шаг. Так продолжалось, пока о. Гуарда не уперся спиной в оконную раму.
   Человек с двумя лицами все это время вращал веером с такой  скоростью
и ловкостью, что он издавал в воздухе звук, подобный рычанию зверя.
   О. Гуарда перевел внимание с оружия на лицо человека, вернее сказать,
на его глаза.
   - Я знаю тебя, - сказал он, наконец, - ты - из далекого времени.
   - И из далеких мест, - прибавил человек с  двумя  лицами  с  какой-то
почти мечтательной интонацией в голосе. - Это верно.
   В  следующее  мгновение  стальной  веер  пронесся  в   воздухе,   как
гигантская летучая мышь. Его зазубренный торец с такой силой всадился  в
шею о. Гуарды, что удар отбросил его тело прямо на окно за его спиной.
   Зазвенели стекла, кровь брызнула во все стороны, и  человек  с  двумя
лицами отступил. Затем он подошел, чтобы забрать свой стальной веер.  За
окном  он  увидел  голову  священника,  лежащую  под   стеной   колючего
кустарника.
   Он наклонился над телом о. Гуарды, чтобы отодрать прилипшую к пальцам
гуттаперчу, но священник так крепко держал ее, что пришлось сломать  два
пальца на его руке. Но и тогда ему удалось отодрать ее с большим трудом.
   Потом он  распрямился  и,  выбив  концом  сложенного  веера  торчащие
осколки стекла, человек с двумя лицами ловко пролез в окно.
   У стены колючего  кустарника  он  опустился  на  корточки  и,  подняв
отсеченную голову о. Гуарды, запечатлел на посиневших  губах  прощальный
поцелуй. Через мгновение он уже исчез, и вьюрок,  спугнутый  было  шумом
разбитого окна, теперь осмелел и вернулся. Его  крылья  мягко  коснулись
щеки о. Гуарды, когда он садился.
 
ЧАСТЬ I 
ЗОЛОТЫЕ ГОРОДА В БЕСПЛОДНОЙ ПУСТЫНЕ 
 
ВРЕМЯ НАСТОЯЩЕЕ, ВЕСНА 
НЬЮ-ЙОРК - ПАРИЖ - НИЦЦА НЬЮ - ХАНААН - ВЕНА 
 
   Кристофер Хэй всегда мечтал стать писателем. Но не об этом он думал в
тот свинцовый, промозглый апрельский день. Он  был  главным  действующим
лицом в  душном,  набитом  людьми  зале  в  здании  Уголовного  Суда  на
Центральной Улице, затерянном посреди нагромождения других старых  домов
в центре Манхеттена.
   Стоя рядом с  приземистым,  здоровенным,  как  медведь,  человеком  с
испитым  лицом,  который  был  его  клиентом,  и  ожидая  вердикта  суда
присяжных, Крис Хэй изо всех сил старался выбросить из головы неприятную
мысль, как ненавистна ему его профессия адвоката. С этой мыслью ему было
особенно трудно примириться,  принимая  во  внимание  жуткое  количество
денег и тяжкого труда, потраченных на его  обучение  в  Принстоне  и  на
Юридическом факультете Гарварда. Упорный труд  никогда  не  пугал  Криса
Хэя, умение работать было его богатством, которого у него хоть отбавляй.
Как и богатства в более привычном смысле этого слова - у его  семейства.
Его отец  был  владельцем  промышленного  конгломерата,  дочерние  фирмы
которого были буквально в любой точке земного шара. Вот и сейчас отец со
своей третьей женой находился в Бейджинге, проталкивая выгодный контракт
для одной из своих Дальневосточных компаний.
   Крис не напрасно потел над учебниками в университете. Его способности
были замечены одной из престижных юридических фирм  на  Парк-Авеню,  все
еще растущей и поэтому жадной на молодые таланты.
   Макс Стейнер, старший партнер фирмы, который  высмотрел  Криса  среди
выпускников, был низеньким, представительным человечком лет  шестидесяти
с гаком. Его седые волосы сильно поредели на том  месте  черепа,  где  у
монахов положено быть тонзуре. Большой нос скорее  украшал  его,  нежели
портил, а широко посаженные, усталые глаза не  упускали  ничего  вокруг.
Усталыми они у него были потому, как он однажды объяснил Крису,  что  он
был евреем, а к евреям мир относится с предубеждением.
   - Видите ли, м-р Хэй, - сказал он Крису в первый день его  работы,  -
несмотря на блестящие  способности,  которыми  вы,  по  моему  глубокому
убеждению, обладаете, вам предстоит это доказать фирме. И поэтому первые
дела, которые мы вам поручим вести, могут показаться  на  первый  взгляд
довольно примитивными.
   -  Вы  хотите  сказать,  что  дела,  препоручаемые  новичкам,  обычно
скучные, - уточнил Крис. - А часто просто незначительные.
   Стейнер улыбнулся. - Мой дедушка говаривал: "Не  важно,  на  кого  ты
плюнул, - на нищего или на миллионера. Важно  не  попасться".  -  Манера
говорить, сама речь, медленная, часто многословная с заметным  еврейским
акцентом были подкупающе обезоруживающими.
   Криса не испугал намек. - А что, если я скажу,  что  не  имею  дурной
привычки плеваться, - заявил он.
   - Все мы люди, - заметил Стейнер, - все человеки.
   - Только некоторые из нас не попадаются, - закончил за него Крис.
   Стейнер откинулся в кресле, заложив руки за голову. Хотя он  одевался
хорошо,  его  одежда  всегда  выглядела  помятой,  что   придавало   ему
дружелюбный и какой-то даже всепрощающий вид. Однако, увидав его впервые
в деле во время заседания суда, Крис был поражен до глубины души,  когда
тот стремительными аргументами взял  за  горло  оппонента  с  четкостью,
характерной для движений хирурга. - Мне кажется, м-р  Хэй,  у  вас  есть
что-то на уме. Не будете ли вы так любезны сказать, что именно?
   - По правде говоря, - ответил Крис, - я  пришел  сюда  не  для  того,
чтобы подбирать чьи-то объедки. Я пришел, чтобы создать себе  репутацию.
Полагаю, что у любой юридической фирмы - в том числе и у фирмы  Стейнер,
Макдоуэлл и Файн - есть масса перспективных дел,  которым  не  уделяется
должного внимания. От многих просто отказываются, потому что они кажутся
настолько безнадежными, что  никто  не  хочет  за  них  браться.  Честно
говоря, сэр, я считаю это не правильным.
   И затем Крис начал отстаивать  свой  излюбленный  тезис  о  том,  что
каждый человек имеет право на компетентную  и  добросовестную  защиту  в
суде, с тем красноречием и убедительностью, с каким он  отстаивал  своих
гипотетических подзащитных на занятиях в университете.
   - Надеюсь, вы знаете,  на  что  себя  обрекаете,  м-р  Хэй  -  сказал
Стейнер.
   - Знаю, сэр. Я об этом много думал.
   - Должен вас предупредить со всей ответственностью, что  многие  ваши
коллеги  не  разделяют  вашей  эгалитаристской   интерпретации   закона,
исходящей из тезиса о всеобщем равенстве.
   Крис, знал, что Стейнер говорит о других старших партнерах  фирмы.  -
Без равенства нет правосудия, сэр, - сказал он упрямо.
   Стейнер недовольно буркнул свое "поживем - увидим".
   Пять лет Крис трудился в траншеях Нью-йоркского подземного лабиринта,
известного как "Круги ада". Он начал с небольших, но  не  незначительных
дел, которые не взяла бы на  себя  никакая  другая  фирма.  К  удивлению
многих - и, соответственно, к зависти - он  их  выиграл.  Скоро  он  уже
успешно справлялся с более крупными и более сложными делами.
   Крис работал, не покладая рук.  В  течение  нескольких  лет  он  стал
настолько известен, что средства массовой информации начали освещать его
деятельность. Еще когда  заканчивался  первый  год  пребывания  Криса  в
фирме, в его офис вошел Стейнер и сказал: "В тебе есть божий дар,  Крис.
Я бы назвал это обтянутым бархатом молоточком, которым ты вколачиваешь в
неповоротливые мозги присяжных то, что тебе надо. Они  верят  тебе.  Они
видят тебя, а не твоего подзащитного. Они слышат каждое твое слово".
   Крис  продолжал  выигрывать  одно  дело  за  другим.  Скоро  он   был
нарасхват, и его время уже ему не принадлежало. Вот  тогда  он  и  решил
открыть свою собственную фирму на Парк-Авеню, подобрав с большим тщанием
собственных помощников и  клерков,  но,  по  настоянию  Макса  Стейнера,
оставаясь консультантом своей старой  фирмы,  которая  отпустила  его  с
большой неохотой.
   Все это было восемнадцать месяцев назад. А потом  в  его  офис  вошел
Маркус Гейбл, и все пошло прахом: он возненавидел свою профессию.
   Этот Маркус Гейбл и был тем человеком, который теперь стоял  рядом  с
Крисом Хэем, ожидая вердикта суда присяжных. Над ним тяготело  обвинение
в убийстве его жены Линды, которая, по его словам, погибла в  результате
неосторожного обращения с пистолетом, на ношение которого  у  него  было
соответствующее разрешение. Она не умела им пользоваться, заявил  он,  и
вообще ненавидела огнестрельное оружие. Желая убрать его из спальни, она
вытаскивала пистолет из ящика туалетного столика  у  кровати,  когда  он
самопроизвольно разрядился, убив ее на месте.
   Обвинение же настаивало, что Линда Гейбл, узнав о  том,  что  муж  ей
изменяет, затеяла ссору. Ссора перешла в драку, во время  которой  Гейбл
достал пистолет и застрелил свою жену.
   Допросив многих свидетелей, Аликс Лэйн,  помощник  прокурора  округа,
убедительно доказала, что Маркус Гейбл имел взрывной характер и что  его
было легко вывести  из  себя.  Обвинение  также  установило,  что  Гейбл
проводил много  времени  в  маленькой  квартире,  которую  он  снимал  в
Манхеттене, явно предпочитая ее роскошным апартаментам на  Пятой  Авеню,
где они жили с женой. В этом обвинение видело  косвенное  доказательство
того, что у Гейбла была любовница.
   Со своей стороны, Крис установил с помощью множества свидетелей,  что
характер бизнеса, которым занимался Гейбл, а, именно, торговля  товарами
повышенного спроса, являлся причиной его ненормированного рабочего  дня.
Более того, его ориентированность на внешний рынок - особенно, в секторе
Тихоокеанского региона - вынуждала его работать по ночам.  Маркус  Гейбл
взял себе за правило не заниматься  делами  дома,  чтобы  не  превращать
жизнь  жены  в  ад  своими  длительными  и   сложными   переговорами   с
заокеанскими фирмами, которые ему приходилось проводить по ночам.
   В своем отделанном красным деревом офисе Крис неоднократно  спрашивал
Гейбла насчет слухов по поводу его любовных  связей.  Он  говорил,  что,
если обвинению удастся доказать существование его  любовницы,  или  даже
заронить в сознание членов суда присяжных серьезное  подозрение  о  том,
что Гейбл валял дурака на стороне, то это очень осложнит дело.
   - А я думал, что считаюсь невиновным, пока не доказана  моя  вина,  -
возражал Гейбл. - Суду присяжных надо доказать мою виновность,  да  так,
чтобы и тени сомнения  не  оставалось.  -  Он  пожал  своими  массивными
плечами. - Что волноваться прежде времени?
   - Позвольте напомнить вам, - заметил  Крис,  -  о  гнусном  характере
преступления, в котором вас обвиняют. Убийство второй степени попадает в
категорию  А-1  Уложения  о  преступлениях.  В  уголовном  кодексе   оно
определяется  так:  "Деяние  с  намерением  вызвать   смерть   человека,
являющееся причиной его смерти".
   - Намерение? - вскричал Маркус Гейбл. - Какое намерение?
   - Обвинение считает, что уже тот факт, что вы взяли в руки заряженное
оружие, является преступным намерением.
   - Но такое говорится обычно о преднамеренном убийстве!
   - Нет, - возразил Крис. - Согласно Пункту  1125.25,  намерение  убить
теперь не считается обязательной частью предварительно обдуманного плана
убийства. Оно может, фактически, быть  результатом  внезапно  возникшего
решения.
   Гейбл отмахнулся от юридических  тонкостей.  -  Эта  хреновина  гроша
ломаного не стоит. Не так все произошло!
   Крис упрямо продолжал.
   - Обвинение предъявит суду присяжных фотографии вашей жены, сделанные
полицией, прибывшей на место происшествия. Они притащат в зал суда  всех
- я подчеркиваю, всех - кто когда-либо видел вас с женщиной,  независимо
от того, с какими бы невинными целями вы с ней не встречались.
   - А теперь я хочу напомнить вам,  что  именно  я  вызвал  полицию,  -
возразил Гейбл. - И я был на месте, когда они  прибыли,  и  все  им  сам
показал. Я позволил им совать нос, куда им только не заблагорассудится.
   Крис уже достаточно хорошо знал Маркуса Гейбла, чтобы воздержаться от
напоминания о том, что полиция имела право  на  самый  тщательный  обыск
места преступления и без специального разрешения Гейбла. Но говорить  об
этом значило только подлить масла в огонь. Поэтому Крис  поднял  руку  в
умиротворяющем жесте. - Признаю, это не типичные действия для  виновного
в убийстве, - сказал он. - По этому вопросу мы уже договорились с  вами.
Тем не менее, я пытаюсь заставить вас осознать,  что  в  зале  суда  вас
ожидает не легкая тренировочная схватка, а настоящий  бой,  причем,  без
перчаток. Я, конечно, уповаю на  то,  что  справедливость  и  правосудие
восторжествуют в сердцах членов суда присяжных. Но до момента, когда они
удалятся  на  совещание,  чтобы  вынести  свой  вердикт,  всякое   может
случиться. Обвинение не остановится перед тем, чтобы стащить вас и всех,
кто вас поддерживает, в  самую  что  ни  на  есть  яму.  Я  хорошо  знаю
представителя обвинения, Аликс Лэйн. Прокурор округа очень заинтересован
в этом деле, а Аликс Лэйн - его лучший помощник. Она умна и компетентна.
Она спит и видит, чтобы ее имя попало в газетные заголовки, и  уж  учует
за милю, когда пахнет жареным, - даже если это и не ее стряпня.
   - Послушайте-ка, а я ведь - ветеран Вьетнамской войны,  -  сказал  на
это Гейбл. - У меня целая пригоршня  орденов  и  медалей,  и,  смею  вас
заверить, за каждый из них я рисковал башкой. Я их заслужил на поле боя.
Многие ребята, выбравшиеся из этого дерьма, обязаны мне жизнью.  Вот  на
чем можно выстроить мою защиту адвокат! Я уже  вижу  газетные  заголовки
аршинными буквами: ГЕРОЙ ВОЙНЫ НА СКАМЬЕ ПОДСУДИМЫХ. Это  не  должно  не
потрясти обвинителей. И это не вранье. Черт  побери,  меня  до  сих  пор
преследуют по ночам кошмары! Один из них особенно  мерзкий.  Будто  я  в
лифте опускаюсь все вниз и вниз. Внезапно двери открываются, и вот я  по
колено в крови, хлынувшей в кабину. А в крови плавают  потроха,  руки  и
головы  моих  погибших  корешей.  Их  мертвые  глаза  смотрят  на  меня,
скрюченные пальцы манят меня к себе. - Гейбл  с  силой  выдохнул  сквозь
оттопыренные губы, как будто выпуская излишек  энергии.  -  И  всегда  я
пробуждаюсь от этого кошмара, слыша плач маленькой девочки. - Он  бросил
на Криса тяжелый взгляд. - Жуть, верно?
   Маркус Гейбл задумчиво кивнул  сам  себе  после  этих  слов  и  затем
добавил: "Конечно, не все на суде будет тишь и  гладь.  Но  такова  наша
жизнь! Я прошел сквозь ад и выбрался из него  через  заднюю  дверь.  Ну,
хорошо, выдаст нам Аликс Лэйн что-нибудь. А мы это ей назад, на  лопате!
Меня только одно волнует, когда я смогу вернуться к своему бизнесу.  Это
сучье дело стоит мне кучи денег каждый день, пока я утюжу своей задницей
скамейки в этом суде.
   Крис посмотрел на него, на этого коротышку с мощными,  как  у  борца,
плечами, с жесткими глазами солдата, с  большим  хищным  ртом  на  лице,
которое можно назвать красивым, если при этом иметь в виду силу, которую