приказала  заменить
ими штыки, поскольку считала последние не слишком надежными: ведь,  проколов
штыком человека, можно было его не убить, а только ранить.
   Это был  влажный,  отвратительный  звук,  звук,  не  имеющий  аналогов  в
природе. Звук разрывающейся плоти, крошащихся костей: Он  все  повторялся  и
повторялся, и хотя Сок уже произнес свою клятву, он все  же  не  выдержал  и
попытался заткнуть уши, отгородиться от этого звука. Он так  сильно  закусил
губу, что по подбородку потекла кровь, он ощутил ее тепло и соленый вкус.
   И он думал о будущем, о  том,  как  расправится  с  ними  со  всеми,  как
уничтожит их одного за другим, но тело его вздрагивало при  каждом  ударе  и
возвращало его к настоящему. К кошмару.
   Наконец  удары  стали  реже,  затем  прекратились.  Сок   выдохнул   весь
скопившийся в легких воздух. Кончено.
   - Мим Сок!
   У входа снова появился Рос. Его черная униформа была заляпана кровью.
   - Тебя призывает ?Ангка?. - В голосе Роса не было никаких эмоций. В  руке
он сжимал потемневшую от крови дубинку. - Иди.

***

   Для Макоумера возвращение в Китай было такой же мукой,  как  если  бы  он
сознательно сунул руку в пламя: он и  сам  не  ожидал,  что  воспоминание  о
единственной  в  жизни  любви  разгорится  в  нем  так  сильно,  и  по  мере
приближения к Востоку жар этот становился все мучительнее.
   Свежий ветер Азии сдул пыль  времен,  и  теперь  ему  казалось,  что  все
происходило  только  вчера.  Особенно   остро   его   терзала   загадка   ее
исчезновения. Прежде ему казалось, что он заглушил боль,  но  сейчас  понял,
что все эти годы лишь обманывал себя. Жива ли она? Он глядел из окна  вагона
на окружающий пейзаж, поезд  шел  в  Кантон.  Гонконгская  Новая  территория
остались  позади,  на  юго-западе  -  тщательно  ухоженные   рисовые   поля,
искусственные пруды для разведения рыбы и  высотные  дома  быстро  растущего
пригорода   Гонконга:   правительство   старалось   привлечь   жителей    из
густонаселенного центра в новые  комфортабельные  пригороды.  Макоумеру  это
казалось смешным: ведь Новая территория была взята на девяносто девять лет в
аренду у того  Китая,  который  потом  стал  коммунистическим.  Срок  аренды
истекал в 1997 году, и что  тогда  станет  с  Новой  территорией?  Это  если
учесть, что коммунисты вообще никогда  не  признавали  законность  аренды...
Правда, британские банкиры уверяли, что коммунисты  вряд  ли  станут  рубить
сук, на котором сидели так долго: эта аренда была для них  золотым  дном.  К
тому же, как они справятся с почти двенадцатью миллионами китайцев, выросших
в условиях свободы?
   Макоумер предпочел лететь в Кантон самолетом, но  правительство  проявило
настойчивость: оно жаждало, чтобы комиссия из окон вагона могла бы убедиться
в процветании этого края. Но, по крайней мере, из Кантона в Шанхай  они  все
же доберутся воздухом.
   Поезд довез их до реки, за которой уже начинался коммунистический  Китай:
по мосту через нее пропускали только товарняки.
   Прямо перед собой он увидел  сторожевые  посты,  на  которых  развевались
красные флаги. Делегацию встречала группа китайцев в  одинаковой  оливкового
цвета униформе, с красными звездами на фуражках и с красными же  нарукавными
повязками. Все пограничники были вооружены - ?чтобы  предупредить  возможные
конфликты?,  как  им  объяснили  через  переводчика.  Макоумеру  переводчик,
естественно, не требовался, но он счел разумным не информировать  окружающих
о своем знании языка.
   Членов комиссии провели через мост и усадили в другой  поезд,  который  и
должен был доставить их в Кантон. Всех их поместили в  одно  обитое  красным
бархатом купе, явно предназначенное для таких высоких делегаций  -  вряд  ли
обычных туристов встречают здесь ковровыми дорожками.
   Гидом к ним  приставили  изящную  молодую  китаянку,  и  всю  дорогу  она
показывала им из окон те достопримечательности, которыми правительство  явно
гордилось. При этом ее объяснения носили довольно  странный  характер:  если
кто-то из комиссии задавал  ей  вопрос  о  чем-то,  что  она  оставляла  без
комментариев,  она  просто  не  отвечала,  а  тарабанила   свое   в   рамках
предписанной программы.
   Макоумер почти сразу же отключился от ее певучего голоса:  он  знал,  что
она все равно не скажет ничего для него  полезного.  Трехсторонняя  комиссия
состояла на девяносто пять процентов из всяких отбросов и лишь на пять -  из
настоящих бизнесменов. Во всяком случае, у  Макоумера  был  здесь  и  другой
интерес, именно поэтому он принял предложение занять в комиссии определенный
пост. Потому что  тогда  он  мог  проникнуть  в  Китай  на  вполне  законных
основаниях.
   И, глядя в окно на проплывавшие сине-зеленые  пейзажи,  он,  возможно,  в
тысячный раз задавал себе вопрос: что же делает жизнь здесь  такой  отличной
от жизни на Западе? Ум у него был холодный и расчетливый, поэтому он пытался
отыскать  логику  даже  в  мистике.  Ему  казалось,  что  жизнь  похожа   на
картинку-головоломку, но, поднапрягшись, ее можно разгадать. Если  применить
логику,  отсортировать  факты,  разложить  их  по  определенным  категориям,
классифицировать  по  степени  важности,  а  затем,  действовать  так,   как
подсказывает собранная информация, можно сделать из хаоса четкую картину.
   И, по правде  говоря,  если  что  и  бесило  его  в  Киеу,  так  это  его
непонимание подобной логики. Он верил в магию, а Макоумер  ее  отрицал.  Это
было одной из причин, почему Макоумер в свое время отправил  его  учиться  в
колледж в Париже. Он надеялся, что  серьезное  экономическое  и  философское
образование изменит его способ  мышления.  До  определенной  степени  так  и
произошло. Но Макоумер не учел тот факт, что  его  камбоджийский  сын  лишен
чувства  истории.  Да  и  как  он  мог  его  обрести?  Для  кхмеров  историю
олицетворяли  покрытые  туманами  древние  здания  и  храмы   Ангкор   Вата,
построенного кхмерским царем Суриаварманом  II  где-то  между  1130  и  1150
годами нашей эры.
   Знания, которые древние кхмеры использовали для создания этих потрясающих
строений, оставались тайной. Макоумер считал,  что  ему  повезло:  он  успел
побродить среди руин забытого города до того, как красные  кхмеры  позволили
джунглям их поглотить.
   Но что мог Киеу или любой иной кхмер знать о Вате?  Город  этот  был  для
него такой же загадкой, как и для Макоумера. У кхмеров не было наследия,  не
было истории, и потому не было ощущения своего места во времени.
   И что прикажете делать с такими людьми,  кроме  как  подчинить  их  своей
воле? В конце концов, французам удалось встряхнуть страну, но успеха они  не
добились, потому что кхмеры обратились друг против друга. Поначалу это  была
битва  философов-радикалов,  слишком  больших  умников  и  слишком   больших
слабаков, чтобы взять в свои руки оружие.  Потому  они  и  призвали  простых
солдатиков воевать вместо себя.
   Макоумер и ненавидел, и в  то  же  время  восхищался  этими  французскими
радикалами. Он не мог думать о них иначе, как о трусах, но была у  медали  и
другая сторона: они  оказались  мастерами  манипуляции.  Как  только  первые
кхмерские  интеллектуалы  вошли  в  их  круг,  они   смогли   политизировать
камбоджийцев  до  такой  степени,  что  те  приняли  их   зачастую   полярно
противоположные точки зрения. Кхмеры попались на крючок, а  в  Киеу  Сампане
красные  кхмеры  обрели  своего  духовного  лидера.  Его   знаменитый   труд
?Экономическое и  индустриальное  развитие  Камбоджи?  стал  для  повстанцев
Библией, в нем они искали свой путь к новой Кампучии, а  для  этого  сначала
требовалось  уничтожить  всех  и   вся,   что   было   связано   со   старым
коррумпированным режимом. Но разрушение продолжалось  и  продолжалось,  пока
новый и ?просвещенный? режим не превратился в полицию мысли для всей страны.
   То, что Макоумер вытащил Киеу из этого  окружения,  спасло  разум  юноши.
Камбоджа могла быть его родиной, но домом его стал весь мир. А  тот  процесс
обучения, который разработал для него Макоумер, обратили его разум и тело  к
иным, более плодотворным делам. И в результате получился тот Киеу,  которого
удобно использовать в любой стране и в любом окружении.
   Во многом этот процесс доставлял Макоумеру куда больше удовольствия,  чем
воспитание своего собственного сына. Он сделал для Эллиота все,  что  считал
возможным - консультировался с лучшими педиатрами, воспитателями, учителями.
Он познал их теории и применил их в воспитании сына. И теперь не мог понять,
в чем же именно он ошибся. Он любил Эллиота, и потому ему еще  труднее  было
смириться с разочарованием.
   История с этой сучкой Кристиан оказалась  последней  каплей,  и  Макоумер
решил наказать Эллиота, и немедленно. Но потом Киеу предоставил  ему  полную
запись разговора Эллиота с этой женщиной,  и  Макоумер  впервые  понял,  что
может обрести ту власть над сыном, которую он уже имел над другими людьми.
   Сколько раз эта Кристиан назвала его мужчиной? Настоящим мужчиной? И  как
Эллиот на это отреагировал? Макоумер сразу же понял, что  эта  женщина  была
очень умна, очень прорицательна, слава Богу, что ее уже  нет  в  живых.  Она
нашла слабое место и надавила на него без всяких колебаний. И  он  решил  по
возвращении продолжить начатое ею.
   Возвращение... Мысли его изменили свое течение. Он вернулся на Восток. Он
в  Китае,  полном  загадок  и  сюрпризов.  Здесь,  на  Востоке,  он  как  бы
периферийным зрением  замечал,  но  не  явственно  видел  вспышки,  отблески
чего-то  чуждого,  и  считал,  что  должен   идти   неуклонно   вперед,   не
останавливаясь и не пытаясь их рассмотреть, потому что тогда  это  неведомое
сумеет его ухватить.
   Макоумер  закрыл  глаза,  принудив  себя  прислушиваться  к   мелодичному
высокому голоску, и вскоре он его убаюкал.
   Над Шанхаем по-прежнему доминировал огромный деловой район, протянувшийся
вдоль гавани. И все же город был не таким, как  прежде.  Когда-то  это  была
столица преступников всего мира, где  за  соответствующую  цену  можно  было
провести все противозаконные услуги. Теперь он превратился в торговый  центр
коммунистического Китая. И праздные туристы редко сюда заезжали,  в  отличие
от открывшихся для них Пекина и индустриальных городов на севере страны.
   Когда-то Шанхай был городом чужестранцев: после второй мировой войны сюда
хлынули беженцы из всех стран Восточной Европы. Космополитичный город  скрыл
их.
   Теперь та пестрота и разнообразие, которые  когда-то  восхитили  молодого
Макоумера исчезли: коммунистический режим не мог терпеть подобные проявления
индивидуализма.
   На первый взгляд все  здесь  было  скроено  по  одной  мерке:  одинаковая
одежда, одна манера ведения дел и один стандартизированный стиль  речи.  Но,
как вскоре довелось обнаружить, отнюдь не одинаковый образ жизни.
   Возможно потому, что Шанхай исторически считался самым  открытым  городом
Китая, коммунистический режим понимал, что отнюдь не все можно причесать под
одну гребенку. А, мoжeт быть, коммунисты отнюдь не были столь всемогущи, как
гласил созданный ими  же  самими  миф.  Как  утверждало  ?уличное  радио?  -
неофициальный,  но   очень   точный   источник   информации,   -   поскольку
правительство  нуждалось  в  огромных  деньгах  для   финансирования   своих
крупномасштабных программ  модернизации,  оно  поощряло  местных  шанхайских
предпринимателей делать доллары их собственным путем.
   По крайней мере так говорил Макоумеру Монах.
   Макоумер встретился с Монахом, как и было  заранее  договорено,  в  клубе
Джиньджиань.
   Раньше, до 1949 года, в этом построенном с  римской  помпезностью  здании
находился французский клуб.
   Он  был  заново  открыт  в  январе  1980-го  как  место  развлечений  для
зарубежных бизнесменов и тех лиц, чьи встречи с  иностранцами  правительство
одобряло. Здесь был плавательный бассейн олимпийского размера, зал для  игры
в пинг-понг, кегельбан, бильярдная  и  даже  комната  для  игры  в  маджонг,
которую  правительство  не   поощряло,   считая   ?наследием   упаднического
феодального прошлого?.
   Здесь же был и французский ресторан.  Именно  там  облаченный  в  смокинг
Макоумер  и  встретился  с  Монахом.  У  входа  Макоумера  встретил  высокий
худощавый китаец в темном костюме западного образца.  Макоумер  передал  ему
карточку с приглашением, китаец низко поклонился.
   Разноцветный мягкий свет, лившийся из-под  выполненных  в  стиле  ар-деко
абажуров, - шафрановый, изумрудный, сапфировый - играл на стенах, украшенных
великолепной имитацией персидской мозаики. Она была выполнена в сине-лиловых
и темно-зеленых тонах.
   Макоумера провели через покрытую зеленым ковром комнату для игры в карты,
где шестеро китайцев, попивая ликер, о чем-то беседовали на своем  диалекте,
отличном даже от диалектов шанхайских окраин.
   Монах  сидел  за  столиком,  накрытым  на  двоих.  Белоснежная  скатерть,
блестящее серебро, сверкающий хрусталь. За его  спиной  было  открыто  окно,
через которое просматривался внутренний сад с двумя теннисными кортами.
   Монах - это было, конечно, не настоящее его  имя,  но  только  под  таким
именем знал его Макоумер - был крепкого сложения человеком в возрасте где-то
между пятьюдесятью и семи десятью: более точно определить  было  невозможно.
Он был легок на подъем и скор на улыбку. Черные  глаза-бусинки  сверкали.  В
волосах еще не было седины, однако время их не пощадило, и на затылке у него
образовалась лысина, похожая на тонзуру - именно из-за нее он и получил свою
боевую кличку. Он был бизнесменом ?без определенных занятий?.
   При виде Макоумера он радостно улыбнулся, показав мелкие желтоватые зубы,
и жестом пригласил его занять место напротив. Монах курил тонкую,  неприятно
пахнувшую сигарету. Узкий жестяной портсигар с викторианским рисунком  лежал
у его правого локтя, и,  судя  по  всему,  там  находилось  еще  достаточное
количество этих орудий пытки.
   - Надеюсь, ваше путешествие было приятным, - обращаясь к Макоумеру, Монах
смотрел не прямо на него, а куда-то чуть вверх и влево. На Монахе был пиджак
с широкими лацканами, вышедшими из моды еще в семидесятых.
   - Приятным, но слишком долгим.
   - О да, мы еще не обрели той  скорости,  которой  вы,  люди  Запада,  так
справедливо гордитесь, - он снова показал зубы. Улыбка скорее,  походила  на
гримасу, мало чем отличавшуюся от звериного оскала. - ?Мне  нужен  весь  мир
сейчас же!? - воскликнул он, весьма удачно сымитировав американский  акцент.
Макоумеру  он  напоминал  гориллу,  вытащенную  из  клетки  и  облаченную  в
человеческий наряд. - Макоумер, вы мне нравитесь, - безапелляционно  объявил
Монах, стряхнул с сигареты пепел и подозвал официанта. -  Вы  -  человек  не
бесхребетный, в отличие от большинства представителей вашей расы.
   - И это, по вашему, наш основной недостаток? - Макоумер  заказал  ?скотч?
со льдом, китаец - ?Столичную?.
   Монах обдумал вопрос, как будто он был задан всерьез, и ответил:
   - Ах,  Макоумер,  слабосердечие  не  есть  качество  присущее  настоящему
мужчине. Вот так.
   - Совершенно с вами согласен.
   - Еще бы, - Монах некоторое время разглядывал собеседника, затем  закурил
очередную из своих  отвратительных  сигарет.  -  Что  ж.  Мне  не  следовало
удивляться. В конце концов, - он пожал плечами, - вы сейчас здесь, со  мной.
Для этого требуется смелость, и немалая, -  принесли  напитки,  и  он  вновь
оскалился. Они подняли стаканы и, не говоря ни слова, выпили друг за друга и
за их еще не заключенный договор.
   Макоумер удивился качеству и мягкости напитка.
   - О, здесь все импортное, - сказал Монах. - Иначе пить было бы совершенно
нечего.
   - Я не могу понять, - начал Макоумер, - почему вы настаивали  на  встрече
именно здесь.
   - Вы имеет в виду клуб Джиньджиань? - Монах заказал еще водки. -  Но  это
единственное пристойное место в Шанхае. - Он взмахнул рукой. - Ну, есть еще,
конечно, ?Красный дом?,  или  ?Chez  Louis?,  как  его  называют  иностранцы
старшего поколения, но, смею утверждать, еда там гораздо хуже, чем здесь.
   - Я не это имел в виду, - Макоумер смаковал виски и наблюдал, как  быстро
Монах расправляется с крепкой русской водкой -  он  уже  приказал  официанту
принести еще рюмку. - Вообще: почему в Китае? Можно было  выбрать  любой  из
городов - Гонконг, Сингапур, Бангкок. Там гораздо легче было бы затеряться.
   - Более нейтральная территория, да? - Монах выпил еще  одну  рюмку.  -  Я
более беспокоился о вас, мой дорогой Макоумер. Я могу раствориться  в  любом
из этих городов, - он потер круглый подбородок. - У меня подходящее лицо.
   Но вы - американец, и хорошо  известный  американец.  Что  вам  делать  в
Сингапуре или Бангкоке? Насколько мне известно, вы в основном ведете дела  с
японцами. Даже Гонконг как бы вне поля ваших интересов.
   Вот  почему  я  счел  нужным  воспользоваться  предстоящим  визитом  сюда
Трехсторонней комиссии. В вашей стране объявили об  этой  поездке,  так  что
ваше присутствие здесь вполне объяснимо. Никто не станет его комментировать.
   Макоумер  нашел  этот  анализ  ситуации  безошибочным.  Но  от  того  его
беспокойство  отнюдь  не  стало  меньше,  а,  напротив,   усилилось.   Китай
действовал ему на нервы, он его пугал.  Он  думал  о  том,  что  это  Восток
поглотил Тису, она исчезла бесследно, словно была не человеческим существом,
а каким-то мусором, пустой оберткой от конфетки.
   Он не понимал  китайцев  и  не  любил  их.  Он  чувствовал  себя  с  ними
неуверенно, потому что никогда не мог понять,  что  они  думают,  и  не  мог
предсказать их поступков. Вот Трейси Ричтер - тот  мог.  Он,  казалось,  мог
пробраться в их ум, он умел думать, как  они.  Где,  черт  побери,  пребывал
Ричтер, когда исчез из виду? До этого момента, как девять лет назад вынырнул
в роли советника Джона Холмгрена по связям с прессой.
   Ладно, это неважно.  Сейчас-то  он  был  на  виду,  и  с  ним  приходится
считаться.
   Он  приказал  Киеу  вернуть  подслушивающее  устройство,  но  постараться
избежать каких-либо осложнений. После того,  как  он  прослушал  запись,  он
понял, что лобовая атака невозможна. С Ричтером следует  действовать  тонко.
Киеу надлежало отобрать ?клопа?, но после того, как Ричтер  его  кому-нибудь
передаст. Макоумер никогда не  любил  Ричтера  и  всегда  ему  завидовал.  В
Камбодже Макоумер умел только убивать. Ричтер же мог гораздо больше.
   Монах заказал  гаванский  коктейль,  филе-миньон  ?Монте-Карло?,  зеленый
салат и, на десерт, омлет  ?Везувий?.  Макоумер,  немало  удивленный  такими
излишествами, попросил принести ему лангуста и тушеного фазана.
   - И без сладкого? - Монах от удивления вытаращил глаза. -  Но  вы  должны
попробовать хотя бы ванильное суфле - здешний повар в свое  время  сбежал  с
французского круизного лайнера.
   Макоумер держался твердо:
   - Я внимательно слежу за количеством потребляемого сахара.
   На лице Монаха появилось и мгновенно исчезло странное выражение.
   - Принесите нам еще выпить, - приказал он официанту. За чашечкой горького
европейского кофе Макоумер начал:
   - Насчет нашего консамента...
   - Бизнес - не самая подходящая тема за обеденным столом,  -  прервал  его
Монах. - Я следую этому  правилу  неукоснительно,  -  он  покровительственно
улыбнулся. - Здесь главное - соблюдать правила. Надеюсь, вы не торопитесь? -
Он хихикнул, и Макоумер подумал, что водка  делает  свое  дело.  -  В  Китае
спешка не принята.
   Макоумер откинулся назад и наконец-то расслабился. Ему не  нравился  этот
человек. Он считал его невеждой. Но ради дела он мог отставить  свои  личные
симпатии и антипатии. Бизнес есть бизнес,  а  Монах  был  единственным,  чья
репутация устраивала Макоумера. Целью его сделки было не оружие, не нефть  с
Ближнего востока и не алмазы, нелегально вывезенные из Южной Африки. Хотя он
не сомневался что если бы ему что-то из этого списка и  понадобилось,