Эрик ВАН ЛАСТБАДЕР
   ЧЕРНОЕ СЕРДЦЕ


   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru

От автора

   Читая материалы по современной истории Камбоджи,  вспоминаешь  ?Расемон?.
Ни одно из свидетельств, письменных или устных, нельзя принимать  как  факт.
События и, в особенности, мотивы главных действующих лиц постоянно меняются,
словно  рельеф  песчаного  пляжа,   постоянно   меняемый   ветром.   Похоже,
объективного взгляда на эти  события  и  мотивы  и  существовать  не  может:
политическая ситуация и по сей  день  остается  взрывоопасной,  политические
линии так тесно переплетены,  что  истину  выявить  невозможно.  И  все  это
сопровождается людской болью, страхом и идеологической истерией.
   Я попытался просеять многочисленные ?факты?  и  ?свидетельства?  страшной
истории Камбоджи последних десятилетий и полагался при этом, в основном,  на
интуицию - поскольку другого способа добраться до правды я не представлял.
   Насколько правдиво то, что вы прочтете здесь - сказать невозможно. Но мне
по крайней мере кажется,  что  истинную  натуру  характера  камбоджийца  мне
показать удалось.
   Эрик Ван Ластбадер, Нью-Йорк, 1982 год

***

   "Черное  Сердце?  -   плод   фантазии.   Однако   исследования,   которые
понадобились для того, чтобы все это придумать, вполне серьезны и реальны. Я
бы хотел воспользоваться возможностью и поблагодарить людей,  которые  щедро
предоставили мне свою помощь. Вряд ли,  конечно,  стоит  говорить,  что  все
персонажи этой книги - сугубо вымышленные, они не имеют никакого сходства ни
с кем из реально существующих людей.
   За помощь в работе я искренне благодарю:
   Морин Аунг-Туин, ?Эйша сосайети?
   Ричарда Дж. Мэнгана, шефа городской полиции Соулбери
   Стивена Мередита, патрульного городской полиции Соулбери
   Пра Маха Госананда
   Меррил Эшли
   Хелен Алексопулос ?Нью-Йорк сити беллей?
   Лесли Бейли
   Мелину Хунг, туристическая ассоциация Гонконга
   Гордона Корригана, конюха, а также весь персонал Королевского  жокейского
клуба Гонконга, и, особенно, Сичана Сива, который выжил в той трагедии,  что
постигла его страну
   Милтона Осборна, чья книга ?Перед Кампучией: прелюдия  к  трагедии?  дала
мне как исторический фон, так и идеи.
   Я благодарю В. за бесценную помощь в редактировании, а также моего  отца,
который, как всегда, вычитывал рукопись.
   Переводы: Сичан и Эмили
   Техническая помощь: доктор Бертрам Ньюмен, доктор Брайан Коллиер

   ПОСВЯЩАЕТСЯ ВИКТОРИИ, моей любимой, без которой все было бы так трудно.

   Я знаю: есть роза, ради которой я хотел бы жить,
   Хотя, Бог знает, я, может, никогда и не встречу ее.
   "Призыв?, Джо СТРАММЕР

   Хана-но каге ака-но танин ва накари кери
   Спасибо вишням в цвету:
   Под сенью их Никто не чужд мне
   ИССА (1762 - 1826 гг.)

Наши дни, Нью-Йорк

   И око Будды узрит все сущее.
   В ночном небе сияли короны света. Гирлянды лампочек указывали  ему  путь.
Сгустки ночи расступались и обнажали тропу, по которой невидимым прошествует
он.
   Пространство,  в  которое   он   вступил,   наполняли,   словно   ароматы
свежеприготовленного мяса,  ритмичные  звуки  их  животного  спаривания.  Он
слышал, как стонала женщина и как выкрикивала она имя мужчины:
   - О, Джон, о!
   Голос у нее был хриплым, она  уже  не  владела  собой.  Голос,  напоенный
вожделением и обещанием. Но обещание не достигало его, он и не прислушивался
- эта горячка не для него, ни  сейчас,  ни  потом.  Эти  звуки  были  словно
песнопение чуждой религии. Может, как христианская месса. На латыни.
   Он полз на  животе,  молчаливый,  как  змей.  Разум  его  был  холоден  и
отстранен. Этот разум заполняли воспоминания, привычки, знания - все то, что
они так тщательно вложили в него. Именно они сделали  его  таким,  каким  он
был. Они и, если б он о том задумался, история. Но он  никогда  об  этом  не
размышлял.
   За диваном он перевернулся на спину  и  изготовился.  Воздух  пронизывали
стоны и хрипы, плотная паутина страсти.
   Из  набедренного  кармана  он  извлек  мягкую  пластиковую  бутылочку   с
бесцветной  жидкостью.  Движением  неощутимым,  почти  волшебным   в   своей
неуловимости, он достал откуда-то стальную иглу, которую придумал и дал  ему
Мицо. По форме она напоминала букву Т, и потому очень удобно ложилась  между
вторым и третьим пальцами.
   Расчетливым движением он воткнул иглу в пластиковую бутылочку со зловещей
жидкостью. Убедившись,  что  она  покрыла  всю  поверхность  иглы,  выдернул
приспособление и невидящим взором уставился в потолок.
   Он настраивался на волну их стонов и придыхании, словно радиоприемник  на
далекую  станцию.  Он  старался  зрительно  представить  их,   замкнутых   в
свернувшемся пространстве растущей страсти:
   - Мойра, о Мойра, я так тебя люблю!
   Наконец он поднялся, возник из-за диванной спинки. Мужчина был сверху,  с
бычьей яростью он набрасывался на трепещущую женскую плоть. Их заливал  пот,
лицо мужчины покраснело от трудов. Похоже, он скоро  извергнет  в  нее  свое
семя.
   И даже скорее, чем он сам может предположить...
   Точный глаз и натренированная рука действуют заодно, и он поднял иглу  на
уровень своей головы. И  сразу  же  почувствовал,  как  его,  словно  потоки
серебряного дождя, пронизало ощущение собственной мощи.
   Мужчина двигался вверх-вниз, вверх-вниз,  словно  скакал  на  обезумевшем
женском лоне. Глаза женщины были закрыты. Она протяжно стонала.
   Вот шея мужчины опять дернулась вверх, и игла, сверкнув на свету,  словно
по своей собственной воле впилась ему в загривок.
   Результат был мгновенным, хотя иглу  тотчас  выдернули.  Мускулы  мужчины
напряглись,  он  громко  глотнул  воздух.  В  этот  момент  женщина  открыла
затуманенные  страстью,  ничего  не  видящие  глаза.  Ее  бедра  еще  теснее
обхватили мужчину, потому что ее уже настиг оргазм.
   И тут она закричала, но не в  экстазе.  Что-то  явно  было  не  так.  Она
кричала, потому что залитое потом тело возлюбленного  рухнуло  на  нее  всей
обессилевшей тяжестью. Она видела его глаза, подернутые пленкой  смерти,  он
был все еще внутри нее, и все еще не утратил твердости.
   Она, не переставая, кричала.

КНИГА ПЕРВАЯ

ВАСИЛИСК

Июль, наши дни Нью-Йорк - Кенилворт - графство Бакс - Вашингтон

   - Эй, парень, ты что это со мной делаешь, а?
   Трейси Ричтер  продолжал  отжиматься,  упершись  кулаками  в  великолепно
натертый паркет. Над  ним  нависла  тень  сержанта  полиции  Дугласа  Ральфа
Туэйта. Тень эта явно нарушала гармонию света, царившую в доджо.
   - Я с тобой разговариваю, парень. Изволь слушать.
   Трейси  уже   сделал   шестьдесят   пять   отжиманий   и   не   собирался
останавливаться ни ради сержанта полиции Туэйта, ни ради кого другого.  Этим
утром, спустя немногим более двух суток после смерти Джона Холмгрена, им все
еще владела бессильная ярость, и он должен был изгнать ее из себя.
   - Эй, парень, я не собираюсь торчать тут весь день. Так что уж отвечай на
мои вопросы.
   Семьдесят семь.  Семьдесят  восемь.  Остальные  ученики  сэнсея  мучились
любопытством,  но  были  слишком  хорошо  обучены,  чтобы  проявлять  его  и
прерывать упражнения.  Не  зря  их  группа  в  этом  доджо  считалась  самой
подготовленной что в карате, что в айкидо.
   Восемьдесят  один.  Восемьдесят  два.  Сэнсей  сделал  шажок  в   сторону
посетителя, но Туэйт вынул свой значок. Этого было достаточно. Сэнсей хорошо
знал Трейси и не удивился появлению полицейского. О Джоне Холмгрене  слышали
все.  Потому  что  примерно  до  десяти  часов  позапрошлой  ночи   он   был
губернатором штата Нью-Йорк.
   - Моя матушка, благослови ее Господь, всегда  говорила,  что  терпения  у
меня ни на грош, -  сержант  полиции  Туэйт  нагнулся  вперед,  и  полы  его
светлого плаща коснулись напряженных мышц на спине Трейси.  -  Но  ребята-то
знают, что я умею ждать.
   Трейси сделал уже больше девяноста отжиманий, он изрядно  вспотел.  Пульс
его участился, адреналин начал поступать в  кровь,  уравновешивая  состояние
его тела с состоянием мозга, полного отчаяния. Все, над чем он работал почти
что десять лет,  рухнуло  в  одно  мгновение.  Такое  невозможно  было  даже
представить.
   - Твое время истекло.
   Трейси отсчитал про себя ?сто? и вскочил на ноги. Его трясло от ярости.
   - Что вы от меня хотите? - голос его, однако, был ровен. - Я полагал,  мы
уже обо всем переговорили  в  губернаторском  особняке.  Вы  продержали  нас
несколько часов.
   - Единственное, что  я  услыхал  от  тебя,  парень,  -  это  обыкновенная
трепотня и иносказания. Впрочем, я ничего другого и не ожидал - ты же у  нас
занимался связями покойного губернатора с прессой. А эту  мадам,  Монсеррат,
накачали успокоительными.
   - У нее  началась  истерика.  Она  же  была  с  губернатором,  когда  это
случилось.
   На крупном лице полицейского появился намек на улыбку.
   - Как же, как же, - с расчетливым цинизмом произнес  он.  -  У  Холмгрена
приключился сердечный приступ.
   Трейси понимал, что полицейский нарочно старается взбесить его,  но,  как
ни странно, его это ничуть не заботило. Он не просто  скорбел  о  друге:  со
смертью Джона вся его жизнь утратила смысл. Поэтому он ответил спокойно:
   - Да, это был сердечный приступ. В  глазах  Туэйта  вспыхнул  огонек:  он
понял, что Трейси будет теперь отвечать на его вопросы.
   - Ладно, Ричтер, будет.  Старик  трахал  эту  Монсеррат,  -  и  вновь  он
расчетливо ввернул вульгарное словечко. - Он умер в седле.
   - Он умер от обширного инфаркта миокарда, - в голосе  Трейси  послышалось
отвращение. - Так гласит предварительное медицинское заключение. И я  бы  не
советовал  вам  произносить  на  публике   что-либо   противоречащее   этому
заключению. Тогда уж я прослежу за тем, чтобы никому не захотелось оказаться
в вашей шкуре.
   - Вот  потому-то  я  пришел  сюда,  парень,  -  морщинистое  лицо  Туэйта
покраснело от гнева. Это был крепко сколоченный широкоплечий человек, но его
внутренние силы, и Трейси это чувствовал, были явно разбалансированы. Трейси
знал, что справиться с этим человеком будет просто.  Это  не  означало,  что
Туэйт не может быть опасным. Трейси понимал: следует остерегаться  подобного
хода мыслей.
   Здоровенная башка Туэйта дернулась,  широко  расставленные  глаза  злобно
уставились на Трейси:
   - А ты и так уже достаточно мне нагадил. Я только что встречался со своим
капитаном, и знаешь, что он мне сказал?
   - Не знаю, но непременно узнаю, Туэйт. Мне  времени  хватит,  я  подожду,
пока вы сами мне доложите.
   Казалось, в полицейском что-то оборвалось, и он шагнул к Трейси. Лицо его
побагровело.
   - Вы, высокопоставленные ублюдки, все вы одинаковые! Все вы считаете, что
стоите над законом. Ты отлично знаешь, о чем я говорил  с  Флэгерти,  потому
что это ты сделал так, чтобы наша с ним встреча состоялась! И вот  теперь  я
официально отстранен от дела Холмгрена!
   - Какого дела Холмгрена? - произнес Трейси с максимальным спокойствием. -
Губернатор до поздней ночи работал со своим личным секретарем, как делал это
триста шестьдесят пять дней в году. Мы начинаем кампанию по выдвижению его в
кандидаты в Президенты, и я думаю, что он...
   - А мне плевать на то,  что  ты  думаешь,  парень,  -  мстительно  заявил
полицейский. - Если все было именно так, с чего бы это  вдруг  приключилось?
От Монсеррат я получил какое-то абсолютно невнятное  объяснение,  потом  мне
заявили, что ее увезли. Кто ее увез? Некий Трейси Ричтер,  сообщают  мне.  Я
собираюсь допросить ее еще  раз,  но  семейный  доктор  Холмгренов  заверяет
нашего капитана, что Монсеррат, видите ли, находится в  таком  эмоциональном
шоке, что к ней нельзя ?приставать с расспросами?. - Как  видишь,  я  хорошо
запомнил выражение. А теперь мне просто приказывают  забыть  обо  всем,  как
если б ничего и не случилось. -  Его  толстый  указательный  палец  чуть  не
уперся в грудь Ричтера. - И знаешь, что я  думаю,  умник?  -  Он  язвительно
улыбнулся. - Не думаю. Знаю. Заявление доктора составил ты, а доктор  только
подписал. И ты разработал весь сценарий, по которому была разыграна  смерть,
потому что в истории этой Монсеррат есть целых сорок минут,  о  которых  она
мне ничего  толком  сказать  не  могла.  А  я  знаю,  что  эти  сорок  минут
потребовались ей на то, чтобы  позвать  тебя  для  расчистки  свинарника.  А
теперь сверху давят и  требуют  прихлопнуть  дело.  Мой  капитан  ни  о  чем
говорить не хочет, твердит только, что  мне  дают  другое  задание,  а  этой
историей будут заниматься либо в Олбани, либо у генерального прокурора.
   - Просьба, - произнес Трейси, решив, что на сегодня это  будет  последним
его вежливым ответом полицейскому, - исходит от Мэри Холмгрен, вдовы Джона.
   -  Ага,  вот  и  третье  заинтересованное  лицо!  -  Туэйт  и  не   думал
останавливаться. - И еще одно я знаю наверняка. Именно  ты  организовал  все
таким образом,  именно  ты  обвел  вокруг  пальца  комиссара...  И  капитана
Флэгерти. Потому что он трус, потому что у него в  штанах  пусто.  Но  я,  я
совсем другой человек!
   - Слушайте, Туэйт, - Трейси сдерживался уже с явным трудом. - Мне надоели
ваши угрозы. И они для меня ничего не значат. Мой  лучший  друг  мертв.  Это
была естественная смерть. Не более  того.  Мне  кажется,  вы  слишком  долго
общались с мошенниками и преступниками, и теперь охотитесь за тенью.
   Туэйт злобно захохотал:
   - Совершенно верно,  парень,  ты  и  есть  мошенник.  Вы,  политики,  все
мошенники. От вас воняет, как из помойки.  -  Туэйт  все-таки  ткнул  Трейси
пальцем в грудь. - Мне все равно, куда ты запрятал Монсеррат, я ее найду.  И
тогда я все из нее выжму. Я сломаю ее, парень.
   - У вас есть приказ, Туэйт.  Держитесь  в  сторонке.  Глаза  полицейского
вылезли из орбит.
   - Я сломаю ее, Ричтер!
   - Не смешите меня. Существует медицинское заключение и официальный приказ
о прекращении дела. Если вы  только  приблизитесь  к  Мойре  Монсеррат,  вас
выкинут из полиции и к  тому  же  предъявят  гражданский  иск  за  угрозы  и
запугивание. Забудьте. Эта история похоронена.
   Туэйт подошел почти вплотную.
   - Я бы хотел, чтобы оно было так, парень. Я бы хотел,  чтобы  губернатора
действительно похоронили с миром, но, будь моя воля, я  бы  выволок  его  из
гробика. - Он ткнул толстым  пальцем  Трейси  под  ребра.  -  Но  ты  и  это
предусмотрел, ублюдок. Ты сделал так, чтобы Холмгрена кремировали  сразу  же
после предварительного вскрытия.
   - Такова была воля Мэри.
   - О да, говори, говори... А я знаю, кто именно  ей  насоветовал.  Это  ты
спустил губернатора в сортир,  чтобы  никто  из  нас  и  попытаться  не  мог
провести полное расследование.
   Терпение Трейси лопнуло. Он почувствовал, что его снова охватывает  волна
тоски и отчаянья, и он был  близок  к  тому,  чтобы  совершить  какую-нибудь
глупость. Он даже принял  атакующую  позу,  и  лишь  годы  самовоспитания  и
тренировок спасли Туэйта. Но все мышцы Трейси трепетали.
   Туэйт это почувствовал. Он поднял сжатые кулаки:
   - Ну давай, парень. Хочешь подраться - будем  драться.  Ты  доставил  мне
слишком много огорчений, -  его  бицепсы  напряглись  под  плащом.  -  Будет
расследование дела Холмгрена, или нет, но ты получишь большие неприятности.
   - Послушайте Туэйт, я не из тех, кого легко запугать.
   -  А  ты  что,  думаешь,  я  тоже  боюсь   тебя   или   твоих   конфетных
мальчиков-политиков?
   Трейси пропустил оскорбление мимо ушей, но сказал:
   - Открою вам секрет. Больше всего на свете мне хочется  выкинуть  вас  на
улицу. Для меня  это  не  составит  никакого  труда.  Мне  понадобится  лишь
мгновение. И я догадываюсь, что потом буду чувствовать себя  намного  лучше.
Но этим мы ничего не добьемся... Я проработал  с  Джоном  Холмгреном  десять
лет. Сначала я заронил в него зерно мысли о том, что ему стоит выдвигаться в
кандидаты,  затем  сам  разработал  план  его  предвыборной  кампании.   Нам
приходилось сражаться со многими, особенно  с  Атертоном  Готтшалком,  но  я
твердо знал, что мы справимся. И  вот  теперь...  Если  вы  думаете,  что  я
позволю какому-то поганому копу трепать наши имена  на  страницах  ?Нью-Йорк
пост?, вы глубоко заблуждаетесь. Что  было  у  Джона  в  ту  ночь  с  Мойрой
Монсеррат - это их личное дело, и ничье более. И да поможет вам Бог,  Туэйт,
если вы посмеете хоть чем-то запятнать имя Джона Холмгрена.
   Сэнсей посмотрел на Трейси, и Трейси понял, что ему пора. Он молча отошел
от Туэйта и занял позицию в центре доджо, напротив сэнсея.  Они  поклонились
друг другу. Туэйт уже собрался  было  уходить,  но  сэнсей  вдруг  четырежды
взмахнул рукой, и четверо учеников покинули свои позиции.
   - Вы четверо станьте вокруг Ричтер-сана, - сказал сэнсей. Его  голос  был
мягким и сухим, как песок. Он словно бы и не приказывал.
   Ученики заняли новые позиции, и в зале возник звук, похожий на шум ветра.
Полицейский почувствовал, как волосы у него на загривке встали дыбом,  мышцы
на животе  напряглись.  В  этом  звуке  было  нечто  ужасное,  как  в  вопле
завидевшего добычу хищника.
   Звук стал громче, казалось, в унисон с ним завибрировали  стены.  На  лбу
Туэйта выступил пот. Он с ужасом понял, что звук исходил из приоткрытого рта
Трейси.
   - Вот это, - произнес сэнсей, указывая на вздымавшуюся  грудь  Трейси,  -
есть йо-ибуки, тяжелое дыхание, применяемое в битве. Как вы все знаете,  оно
противоположно ин-ибуки,  дыханию  медитации.  И  при  обоих  типах  дыхания
задействован весь ваш дыхательный аппарат, а не только верхушка легких,  как
принято в современном обществе. Работает  весь  организм,  включая  горло  и
пищевод, по ним воздух выталкивается из области диафрагмы.
   Сэнсей словно танцуя, отступил назад и очистил пространство.
   - А теперь, - сказал он, - постарайтесь сбить его с ног. Ученики послушно
приблизились к Трейси.  Туэйт  почему-то  обратил  внимание  на  пальцы  ног
Трейси, согнутые и напряженные, пребывавшие в  такой  неподвижности,  словно
они были высечены из камня. Он прикинул, что эти четверо  учеников  в  общей
сложности весили где-то между 600 и 750 фунтами.
   - Работайте в полную силу! - выкрикнул  сэнсей.  Казалось,  Трейси  всего
лишь шевельнулся на месте, но его партнеры полетели от  него  прочь,  словно
подхваченные ураганом. Туэйту это напомнило разрушительной силы ураган Уинн,
буквально разметавший Кони-Айленд.
   - Отлично! - В голосе сэнсея слышался сдерживаемый триумф. - Займите свои
места. На сегодня  занятия  окончены.  Учитесь  у  него!  А  сейчас  часовая
медитация.
   Поначалу Туэйт и не собирался прислушиваться к угрозам Трейси, но  теперь
понял, что ему все-таки лучше уйти отсюда. Он задыхался от  бешенства.  Этот
человек был отныне его врагом.

***

   Сенатор Роланд Берки был склонен к театральным эффектам.  Именно  поэтому
он и предпочитал контрасты. Убранство его дома в Кенилворте,  самом  дорогом
пригороде  Чикаго,  было  выдержано  в  черном  и  белом  цветах,  а   лампы
расположены таким образом, чтобы создавать пляшущие острова света в  океанах
глубокой тьмы.
   Этим теплым  июльским  вечером  сенатор  с  особым  удовольствием  открыл
входную  дверь:  за  ней  его   встречала   столь   любимая   им   тщательно
аранжированная чересполосица света и тьмы.
   Сенатор повернулся  и,  глубоко  вздохнув,  закрыл  за  собою  дверь.  Он
медленно пошел через холл, то возникая в световом потоке, то снова исчезая в
тени. Как же все-таки хорошо дома!
   В Кенилворте всегда было тихо. Ветер, элегантно  колышущий  ветви  хорошо
ухоженных деревьев, летом пара соловьев, сверчки и цикады - и все.
   Он прикрыл глаза, помассировал веки. В ушах его все  еще  рокотал  наглый
шум утренней пресс-конференции. В гостиной он  сразу  же  прошел  к  бару  и
принялся смешивать себе бурбон с водой.
   Господи, подумал он, опуская в сделанный под старину стакан кубики  льда,
какой же вой поднимает  пресса,  когда