в  милиции
держат до сих пор. А раз так... Спасибо тебе, а  то  я  уж  собралась  к
переходу идти, да боязно, не наш переход-то...
   Войцех Казимирович еще раз успокоил Елизавету, пообещал,  что  завтра
все будет как прежде, и вошел в зал ожидания.
   - Здравствуйте, Профессор, - широко улыбнулся ему стоявший на проходе
охранник Дима. - С возвращением.
   -  Спасибо  вам,  Дима.  Добрый  день,  -  Войцех  Казимирович  пожал
протянутую ладонь.
   - На работу? - спросил Дима.
   - Пока нет, - ответил старик. - По делу.
   - А-а. Ваши все уже здесь работают.
   - Всех выпустили? Дима пожал плечами:
   - Вообще-то, я не в курсах. Видел многих, а всех выпустили или нет...
Вы зайдите в линейное, спросите у Степанишина, он знает.
   - Клару случайно не видели?
   - Здесь она. Только что пела, минуты две назад. Стоит на своем месте,
наверное.
   Профессор поблагодарил Диму  и  направился  к  лестнице,  ведущей  на
второй этаж. Но Клары там не было. Ничего не поделаешь, придется  теперь
искать ее в этом муравейнике.
   Войцех Казимирович начал обходить все залы по порядку, вглядываясь  в
лица.
   Минут тридцать ушло на бесплодные поиски. За это  время  он  встретил
восьмерых "вокзальных", которые бросались ему на шею, хватали  за  руку,
жаловались на цыган и делились своими переживаниями по поводу того,  как
их задерживали и развозили  по  разным  отделениям.  Четверо  признались
Профессору,  что  там  какие-то  люди  в  штатском,  "не  менты",  очень
интересовались его персоной и задавали кучу вопросов. Причем все четверо
клятвенно утверждали, что ни на один вопрос они  не  ответили  и  вообще
держались как партизаны. Всем им  Войцех  Казимирович  отвечал,  что  ни
капли в  этом  не  сомневался,  выражал  свою  горячую  признательность,
заверял, что подобного произвола со стороны милиции больше не  будет,  и
продолжал двигаться дальше в поисках Клары.
   И  все-таки  первой  Профессора  увидела  она.   Войцех   Казимирович
обернулся на оклик, увидел маленькую фигурку в старой бордовой  кофточке
за рядами с полусонными отъезжающими и направился к  ней,  обдумывая  на
ходу, с чего начинать этот разговор.
   А подойдя ближе и заглянув в ее бездонные карие глаза, он понял,  что
впереди  у  него  самое  тяжелое.  Ей  не  сказали.  Клара  была  чем-то
раздосадована, кто-то ее здорово  разъярил,  но  в  ее  глазах  не  было
знания. И Профессору предстояло сейчас сообщить ей то, что камнем  легло
на его душу, объяснить, почему она не сможет найти Шурика, и рассказать,
как он погиб два дня назад под колесами девяносто шестого  скорого.  Это
была его ноша, и Войцех Казимирович  не  мог  переложить  ее  на  другие
плечи. Ему придется сделать все самому, сейчас и здесь.
   - Что же это такое, Профессор? - почти  выкрикнула  Клара,  когда  он
приблизился к ней. - Вы уже слышали?
   - Конечно, слышал, девочка моя, - мягко сказал Вой-цех Казимирович  и
взял ее за руку. - Но нам нужно поговорить.
   -  Вот  именно,  Профессор.  Нам  нужно  поговорить.  Я  ищу  вас  со
вчерашнего дня. Ведь это же  черт  знает,  что  такое!  У  нас  забирают
последнее. Нельзя позволять всякой сволочи...
   -  Клара,  -  еще  мягче  сказал  Войцех  Казимирович,  -  нам  нужно
поговорить о другом.
   - Как это о другом? - Она  топнула  ногой.  -  Профессор,  вы  должны
немедленно это прекратить! Да нет, что там прекратить. Нужно как следует
морду набить, вот что.
   - Клара, хорошая моя, да выбросьте  вы  из  головы  этих  цыган.  Уже
сегодня к вечеру их здесь не будет.
   - Цыган? Это кто у нас цыган? Это Крыса цыган? Вы что,  Профессор?  У
вас все в порядке? Да вы посмотрите, что он с ним сделал. Вы посмотрите,
посмотрите...
   Войцех Казимирович, все еще находясь  в  мучительных  поисках  нужных
слов, машинально повернул голову в  ту  сторону,  куда  так  нетерпеливо
показывал ее маленький указательный палец с розовым ноготком.  Взглянул,
и пол дрогнул у него под ногами. Там,  у  дальнего  киоска,  с  холщовой
сумкой в одной руке и надкушенным пирожком в другой стоял Шурик. Живой и
даже, кажется, вполне  здоровый.  Одет  он  был  в  какое-то  немыслимое
рванье: старые, пузырящиеся  на  коленях  спортивные  брюки  и  штопаный
коричневый   свитер   с   непомерно   длинными   рукавами.   Поглощенный
рассматриванием витрины, Шурик как раз повернул голову в  их  сторону  и
замер. Его рука с пирожком застыла на полпути ко рту.
   Шурик хлопнул глазами, опустил не донесенный к  цели  пирожок,  затем
его лицо, вспыхнув, засияло ослепительной  радостью,  и  он,  забыв  обо
всем,  опрометью   бросился   сквозь   толпу   отъезжающих   к   Войцеху
Казимировичу.
   А Профессор почувствовал, как его сердце отрывается и падает  куда-то
вниз.
   Ему стало трудно дышать, ноги внезапно ослабели, и Войцех Казимирович
понял, что вот сейчас он упадет здесь, на этот затертый  миллионами  ног
пол и умрет.
   Просто перестанет дышать,  и  все  погаснет,  как  будто  кто-то  там
наверху выключит свет.
   Но тут две пары рук подхватили его и заботливо  усадили  на  одно  из
сидений в ближнем ряду. Войцех  Казимирович  хватанул  широко  раскрытым
ртом воздух, как рыба, выброшенная  на  берег,  и  услышал  слабый  стук
своего сердца.
   А затем из тумана появились встревоженные лица Шурика и Клары.  Шурик
с несчастным видом заглядывал Профессору  в  глаза,  а  Клара,  стоя  на
коленях, проворно расстегивала его жилетку и ворот рубашки. Шум  в  ушах
стал постепенно исчезать,  и  Войцех  Казимирович  мало-помалу  различил
голос Клары:
   - ...такое? Что с вами, Профессор? Сердце, наверное, фу-ты, черт,  ну
и напугали вы нас. Это от духоты. Сегодня с утра ужасная парилка.  А  вы
еще в этом пальто... Или вы из-за Крысы перенервничали?  Да  бросьте  вы
тогда так расстраиваться! В  конце  концов,  ничего  такого  уж  слишком
страшного не произошло. У Шурика вон уже и зажило  все.  Правда,  Шурик?
Покажи Войцеху Казимировичу...
   И  пока  Профессор  слушал  всю  эту  милую  болтовню  Клары,   глядя
поочередно то на нее, то на Шурика, озарение снизошло наконец  на  него,
представив все события в новом свете.
   Крыса, который так и не попал в руки  милиции,  потому  что  не  имел
постоянного места обитания, забрался в лежбище Шурика утром,  когда  они
отправились на полигон. Это  он  убил  Нику,  самоотверженно  защищавшую
жилье своего хозяина. Когда вернулся Шурик, Крыса  оглушил  его,  забрал
курточку и джинсы, а затем выгнал взашей. Ближе к концу  дня,  перебирая
вещи Шурика, он наткнулся на термитный заряд, решил посмотреть, что  это
такое, и едва успел выскочить из норы.
   Вот тут-то его и нашли люди  Управляющего.  Отнятые  вещи  сыграли  с
Крысой дурную шутку. Шурика ведь искали по описанию, а не по фотографии,
и вот в нужном месте они находят парня в той же одежде и тоже рыжего.  А
поскольку объяснить Крыса ничего не мог, то его и забрали вместо Шурика.
   И, что самое главное, все это было так очевидно. Езус!  Какой  же  он
дурак!
   С самого начала кровавое зрелище на железнодорожной  насыпи  казалось
Профессору не правильным. Что-то  в  нем  было  не  так.  Теперь  Войцех
Казимирович понял, что не давало ему покоя все это время. Шнурки. Черные
нити шнурков, тянувшиеся за ногами погибшего. У Шурика никогда  не  было
шнурованных туфель. Он всегда носил  кроссовки  на  липучках,  настолько
старые и рваные, что на них не позарился даже  Крыса.  Эти  кроссовки  и
сейчас были на ногах у  Шурика.  Войцех  Казимирович  должен  был  сразу
обратить на это внимание, но в тот момент на него словно затмение нашло.
Курточка с желтой улыбающейся рожицей сбила его с толку.
   Но все это уже не имело значения. Шурик, его Шурик, который умудрился
остаться живым, стоял сейчас передо ним, и  Клара  сидела  на  корточках
рядом, гладила его руку и с тревогой заглядывала в  глаза.  А  Профессор
смотрел на них, любовался их лицами  и  все  хотел  сказать,  какие  они
прекрасные и милые, черти, и как он их безумно любит, но что-то тугое  и
тяжелое застряло у него в горле, сжимая его все  сильнее  и  сильнее,  и
Войцех Казимирович так и не смог произнести ни одного слова.
   И тут Шурик вдруг кашлянул и, словно вспомнив о чем-то, поставил свою
синюю холщовую сумку у ног Профессора. А старик  внезапно  почувствовал,
как  остро-колючий  мороз  прошел  по  его  коже,  и  в  голове  молнией
пронеслась  неожиданная  мысль.   Когда   Шурик   под   надзором   Крысы
переодевался в это рванье, была ли у него возможность?..
   Или нет? Улыбка медленно сползла с лица Войцеха Казимировича.
   Вот так он и сидел со своими ребятами перед старой матерчатой  сумкой
в самом центре огромного  зала  ожидания,  набитого  людьми,  и  не  мог
заставить себя прикоснуться к ней.
   Профессор уже догадался, что может там сейчас оказаться.

КРУТИН СЕРГЕЙ ВЛАДИМИРОВИЧ

   Он шел по траве, подняв голову к желтолицему солнцу, и полной  грудью
вдыхал аромат полевых цветов. Трава была высокая, выше колен,  и  Сергей
на ходу гладил ее рука-.ми. Ее стебли  ласкали  кончики  пальцев,  и  от
этого становилось так хорошо, что сердце начинало таять.
   А потом Сергей бросился на землю  лицом  вниз,  прямо  в  эту  траву,
провитую ветром и впитавшую в себя  тепло  мягких  солнечных  лучей.  Он
купался в ней, прижимая  к  себе  упругие  стебли,  и  задыхался  от  ее
смешанного с землей запаха. А небо, бескрайнее  и  прозрачное,  обнимало
его своими голубыми крыльями.
   Крутин открыл глаза. Прямо  передо  ним  сидел  Мусей  и  внимательно
смотрел на него. Убедившись, что все в порядке и что  хозяин  проснулся,
он коротко мавкнул и принялся  за  свое  всегдашнее  утреннее  умывание,
время от времени косясь на Сергея желтым сатанинским глазом.
   Крутин  потер  переносицу,  встряхнул  головой  и  сел  на   кровати.
Настроение у него почему-то было приподнятое, а на душе так  легко,  как
когда-то в далеком детстве, когда только что сдан последний  экзамен,  а
впереди такие вожделенные длинные каникулы.
   Плечо уже почти не болело и только слегка  напоминало  о  себе  тупым
нытьем.
   Сергей поправил повязку, встал на  залитый  солнцем  ковер,  зажмурил
глаза и с наслаждением потянулся. В его памяти мягко всплыл утренний сон
о том, как он купался в теплой траве,  и  даже  легкий  запах  ее  опять
защекотал ему ноздри.
   Сергей открыл рот, чтобы зевнуть, и вдруг так и замер посреди комнаты
с разинутым ртом.
   Черт! Это же сон! Самый настоящий сон! Бля-а-а... Хана.  Он  начинает
бредить. Что-то ему сделали с головой. Точно! Эта старая сука Трофимович
с его В-5, чтоб ему всю жизнь свои препараты жрать! Они  же  еще  что-то
говорили насчет воздействия на мозг, только  Крутин  тогда  закумаренный
был, поэтому помнит плохо, но это точно от их уколов. Больше неоткуда.
   Сергей попятился и сел  на  кровать.  Вот  ур-р-роды!  Это  же  надо,
достали они его все-таки. А может, нет? Может быть, все еще поправимо  и
поддается лечению?
   Сергей  прислушался  к   себе.   Никаких   тревожных   симптомов   не
наблюдается. Ничего подозрительного. Вот только... Голова не болит,  что
уже само по себе необычно, и даже какая-то она  легкая  и  необыкновенно
ясная. Может быть, это еще и не сумасшествие вовсе? Хотя, что ни говори,
появление галлюцинаций - признак очень нехороший. И очень тревожный.
   Все! К чертовой матери! Если в течение ближайшей пары дней эти  глюки
у него не пройдут, с понедельника придется обращаться к психиатру.