это  нельзя,  тогда  вон  то
маленькое.
   Шурику  было  семнадцать  лет.  И  он  был  рыжим.  Светло-рыжим,   с
конопушками, рассыпанными  по  всему  лицу,  и  небесно-голубыми,  почти
прозрачными  глазами.  Его  взгляд,  обычно  направленный  внутрь  себя,
оживал, когда Шурик видел симпатичного ему человека, а такими  для  него
были почти все, кого он встречал. Старику казалось, что внутри у  Шурика
находится лампочка.  И  эта  лампочка  загоралась,  наполняя  его  своим
светом. Иногда у старика даже возникало ощущение, что он чувствует волны
тепла, исходившие от этого  мальчика.  За  последние  годы  ему  не  раз
встречались всевозможные экстрасенсы,  целители  и  мессии.  Старик  был
уверен, что Шурик - один из них. Только он был настоящим, в  отличие  от
многих других.
   И еще Шурик был  слаборазвитым.  Не  дебилом,  как  любят  выражаться
некоторые, а именно отстающим в развитии. Он плохо читал, а считал,  как
уже говорилось, еще хуже. Но кто сказал, что хорошие люди -  это  только
те, кто шибко умные?
   Кто были его родители -  неизвестно.  Отец,  возможно,  присутствовал
лишь при зачатии, а мать, как говорили некоторые, оставила  его  в  Доме
малютки сразу же после родов. Поэтому  все,  что  помнил  Шурик,  -  это
областной интернат, откуда его по достижении  соответствующего  возраста
выпихнули со справкой. С тех пор Шурик и жил под железнодорожным  мостом
сразу за вокзалом.
   Шурик считался "помойным". Из тех, что работают  по  мусорным  бакам.
Это низшая категория вокзальной братвы, и остальные относились к  ним  с
высокомерным пренебрежением. Шурику  перепадало  не  меньше  других,  но
старик никогда не видел его озлобленным или сердитым.
   Сейчас он был одет во всегдашние,  ужасно  старые  светлые  джинсы  и
синюю ветровку с желтой улыбающейся  рожицей  "Приятного  вам  дня!"  на
спине. Эта рожица удивительно подходила  Шурику,  она  отражала  обычное
состояние его души. Несмотря на специфику его занятий, одежда  у  Шурика
всегда была чистой. Каждый день он стирал  ее  в  речке,  возле  которой
находилось его жилье. Для этих целей  он  всегда  был  в  поисках  мыла.
Вокзальные "туалетные дамы" его знали и иногда оставляли  ему  крохотные
обмылки. Один раз старик даже видел,  как,  конфузливо  улыбаясь,  Шурик
покупал в киоске кусок  невесть  откуда  взявшегося  там  хозяйственного
мыла.
   Поступок немыслимый для представителей их круга.  Выбрасывать  деньги
на  мыло  у  "помойных"  считалось  глупостью.  Но   Шурик   был   очень
чистоплотным.
   Старик свернул к нему и, подойдя сзади, тронул  набалдашником  трости
плечо.
   - Здравствуйте, Шурик, - сказал он.
   Тот обернулся, и его лицо осветилось.  Глаза  стали  еще  прозрачнее,
хотя, казалось, дальше и так  некуда.  А  конопушки  выступили  на  лице
подобно маленьким звездочкам.  Право  же,  с  Шуриком  стоило  общаться,
только чтобы увидеть это.
   - Здравствуйте, Профессор, - ответил он и улыбнулся.
   - Помочь? - предложил старик.
   Шурик кивнул, продолжая улыбаться.  От  его  улыбки  у  старика  тоже
поднялось настроение, и он почувствовал, что невольно  улыбается  ему  в
ответ.
   - Вы бы чего хотели?
   Шурик неуверенно пожал плечами:
   - Покушать. - И повернулся  к  стеклу,  за  которым  была  выставлена
всевозможная еда.
   По его глазам Профессор понял, что Шурику  хотелось  здесь  буквально
всего.
   Это понятно, ведь голод - постоянный  спутник  людей,  перебивающихся
копеечными доходами. А Шурик, ко всему, еще был любителем сладкого.
   - Очень хорошо. Сейчас посмотрим. - Старик  направился  к  окошку.  -
Зиночка, - сказал он, наклонившись к девушке за прилавком.
   - Да, Войцех Казимирович, - приветливо отозвалась та.
   - Сколько у него денег? - Профессор понизил голос, чтобы стоящему  за
его  спиной  Шурику,  поглощенному  рассматриванием  витрины,  было   не
особенно слышно.
   - Шесть двадцать, - так же тихо ответила Зиночка.
   - Что там у нас выходит?
   - Чашка бульона, хлеб и чай.
   - Зинуля, будьте  добры,  добавьте  ему  окорочка  и...  -  Профессор
оглянулся, пытаясь проследить взгляд Шурика,  -  два  кусочка  вон  того
торта. Он украдкой протянул ей купюру.
   - И придумайте,  пожалуйста,  что-нибудь.  Вроде  того,  что  он  ваш
миллионный клиент.
   Зиночка смешливо фыркнула, пряча деньги.
   - Сейчас сделаем, Войцех Казимирович.
   Старик повернулся:
   - Шурик, ваш заказ готов.
   - Пожалуйста. - Зиночка выставила перед ним  чашку  с  бульоном,  два
кусочка хлеба, тарелку с ароматно пахнущими жареными окорочками,  блюдце
с тортом и чай, налитый в одноразовый пластиковый стаканчик.
   - Ой! - испуганно сказал Шурик. - Дорого.
   - Все в порядке, - заверила его Зина. -  Это  последние  окорочка  со
вчерашней  партии,  поэтому  они  идут  по  сниженной  цене.  А  торт  -
бесплатно, от нашей фирмы. Как стотысячному клиенту.
   Она озорно блеснула старику глазами через голову Шурика.
   - Берите, Шура, -  сказал  Профессор,  пропуская  его  вперед,  -  вы
сегодня удачно попали. Я уже сто тысяч первый клиент, поэтому мне  дадут
за полную стоимость.
   - А... у вас хватит денег? - встревоженно спросил Шурик.
   - Хватит, не волнуйтесь, - успокоил старик. - Берите заказ.
   Шурик растерянно замер над тарелками. Зина  с  улыбкой  наблюдала  за
ним.
   Сначала он  протянул  руки  к  бульону  и  окорочкам,  остановился  в
секундном замешательстве, затем осторожно взял блюдце с  тортом,  чай  и
понес их к ближайшей стойке. Он шел потихоньку, маленькими  шажками,  не
отрывая глаз от блюдечка. Аккуратно поставил  их  и  вернулся  назад  за
следующей партией.
   Профессор взял у Зины  два  черных  кофе  без  сахара,  бутерброды  и
присоединился к нему. Шурик стоял за стойкой,  рассматривая  великолепие
своего сегодняшнего пиршества и не решаясь к нему прикоснуться. Затем он
вздохнул, разложил два кусочка торта на блюдце  так,  чтобы  они  лежали
порознь, и подвинул блюдечко к Профессору.
   - Берите торт, - сказал он. - Угощайтесь.
   - Благодарю вас, Шура, -  мягко  сказал  Войцех  Кази-мирович.  -  Не
стоит. Я не хочу.
   - Он очень вкусный, - проникновенно  сказал  Шурик.  Он  даже  закрыл
глаза, втянул носом  воздух  и  причмокнул,  чтобы  показать,  насколько
вкусный этот торт.
   Профессор покачал головой:
   - Нет, Шура. Ешьте. Я вообще не ем сладкого.
   Шурик  недоверчиво  покачал  головой.  У  него  никак   не   выходило
представить себе, как можно не любить сладкого.
   Старик осторожно отхлебнул кофе и принялся за бутерброды.
   -  Тогда  возьмите  курицу,  -  сказал  Шурик,  отодвигая  блюдце   и
подсовывая вместо него  тарелку  с  окорочками.  -  Вам  же  не  хватило
вчерашней курицы.
   Профессор отложил бутерброд и подвинулся ближе к нему.
   - Понимаете, Шурик. Врачи запрещают мне есть много жареного, - Войцех
Казимирович многозначительно указал глазами себе на живот. - Желудок.
   - А тогда... - снова начал он.
   - Да вы ешьте, ешьте. А не то все остынет, будет  не  так  вкусно,  -
прервал его Профессор. Сейчас, не дай бог, слетится их братия, и  Шурику
самому ничего не останется.
   Шурик вздохнул еще раз и принялся за еду. Сначала он выпил  бульон  с
хлебом, маленьким кусочком тщательно вытер чашку, а потом,  обжигаясь  и
дуя на пальцы, съел окорочка. Косточки он выложил на салфетку,  завернул
и положил в карман.
   - Собачке Нике, - объяснил он. И добавил гордо:
   - Она мне дом сторожит.
   Затем Шурик принялся за десерт. Он секунду поразмышлял, взял еще одну
салфетку и переложил на нее кусочек торта побольше.
   - На потом? - спросил у него Войцех Казимирович, допивая свой кофе.
   - Это Кларе угощение, - сказал Шурик. - Я ей отнесу.
   Клара была сиротой, такой же, как Шурик. Только она никогда не была в
интернате, ее  воспитывала  тетя  Фрося  из  "вокзальных".  Но  как  она
оказалась у нее, никто не помнил, в том числе и сама Клара. Фрося умерла
больше года назад, и с тех  пор  Клара  жила  сама  по  себе.  Она  была
невысокого роста, щупленькой.
   Совсем еще девочка, с громадными черными глазищами. У Клары  оказался
чудесный, очень чистый голос, и она зарабатывала  тем,  что  пела  перед
пассажирами здесь, в зале ожидания, или на привокзальном рынке. Ее пение
завораживало, вокруг нее всегда собирались люди, и даже грубый, насквозь
проспиртованный Матрос  однажды  признался  Войцеху  Казимировичу,  что,
когда он слышит пение Клары, ему являются ангелы.
   - Она нравится вам? - заинтересованно спросил Профессор.
   Шурик застенчиво опустил глаза.
   - Извините, если не хотите, можете не отвечать.
   - Она хорошая, - сказал Шурик.
   - Ну что ж. - Старик достал платок, промокнул губы, стряхнув  упавшие
на пальто крошки. - В таком случае передайте ей от меня привет.
   Шурик просиял, как будто ему сделали комплимент.
   - Конечно, Профессор, я передам.
   - Ну-с.  -  Войцех  Казимирович  взглянул  на  часы.  -  Желаю  всего
хорошего. До свидания.
   Он поднял свой портфель. Взял трость.
   - Профессор, - сказал Шурик, - еще увидимся? Этой фразой, и именно  с
вопросительной интонацией, он всегда прощается с Войцехом Казимировичем.
   - Обязательно, - ответил тот и пошел дальше. Возле  входа  в  мужскую
уборную  сегодня  дежурила  Валентина  Степановна,  добродушная  пожилая
женщина.
   - Доброе утро, - поздоровался старик, подходя к ней:
   - Доброе утро, Войцех Казимирович, -  приветливо  ответила  Валентина
Степановна. - Проходите.
   - Благодарю вас.
   Уборная была, естественно, платной.  Но,  в  отличие  от  большинства
других городских точек, порядок здесь поддерживался на  должном  уровне,
поэтому заходить сюда можно было, не зажимая нос и не рискуя  ступить  в
разлитые  на  полу  лужи.  Она  принадлежала  начальнику  вокзала,  хотя
фактически  была  оформлена  на  его  зятя.  Старик  же  пользовался  ею
безвозмездно, на правах местного обитателя.
   Заведение делилось на два зала. Один  -  с  кабинками  и  писсуарами,
другой - с рукомойниками и зеркалом во всю стену. Еще здесь стоял ящик с
сапожными принадлежностями, возле которого  восседал  четырнадцатилетний
Борька, сын Нади, сменщицы Валентины Степановны.
   Когда  Войцех  Казимирович,  сделав  положенное  в   соседнем   зале,
переместился сюда, Борька отсалютовал ему щеткой,  перепачканной  черным
кремом.
   - Привести вам обувь в порядок, Профессор?
   - Непременно, Боря, - ответил старик. - Вот только я сейчас приведу в
порядок все остальное, и займемся обувью.
   В это время к Борьке подошел клиент, и тот истово принялся за работу.
   Профессор же снял пальто, повесил его на прибитую  к  стене  вешалку,
поставил портфель на подоконник и принялся доставать оттуда  свои  вещи:
полотенце, мыло, зубную  пасту  со  щеткой,  голландский  станок  "Шик",
помазок, крем для бритья, стаканчик и чашечку. Он разложил  это  все  на
свободном рукомойнике  и  приступил  к  ежедневной  процедуре  наведения
порядка. Почистил  зубы,  умылся,  взбил  пену  в  чашечке  и  набрал  в
стаканчик горячей воды. Войцеху Казимировичу часто приходилось бриться в
походных условиях, поэтому у него вошло в привычку  промывать  бритву  в
стаканчике. И он механически продолжал делать это, даже если  под  рукой
была проточная вода. Вот как сейчас, например.
   И как раз сейчас эта привычка себя  оправдала.  Еще  когда  Профессор
умывался, напор воды стал заметно ослабевать. Когда же  он  приступил  к
бритью, все утончавшаяся струйка вконец иссякла, и краны стали  издавать
одно похрапывание. Со всех сторон послышались ругательства тех,  кто  не
успел умыться или помыть руки.
   Борька, обслуживший своего клиента, выскочил в коридорчик между двумя
залами.
   - Теть Валь, - донесся оттуда его голос, - больше никого не пускайте!
Воду отключили!
   Посетители,  все  так  же  вяло   поругиваясь,   принялись   покидать
заведение.
   Так  что  процесс  бритья  Войцех  Казимирович  завершил   в   полном
одиночестве, если не считать вернувшегося Борьки.
   - Хана работе, - сообщил он. - Пролетает мой сегодняшний заработок.
   - Должны включить, - утешил его Профессор. - Не может быть, чтобы это
на целый день...
   Он сложил все обратно в портфель, подошел к Боре и поставил  ногу  на
подставку.
   - А толку? - Борька выдавил из тюбика змейку крема и начал  энергично
растирать его по ботинку Войцеха Казимировича. - У меня подъем бабок как
раз до обеда, - он по-взрослому, с горечью, сплюнул на пол.  -  А  потом
уже хоть и не сиди.
   Борька яростно заработал щетками.
   - Да еще и руки нечем вымыть будет, - пожаловался он.
   - Вас что, не  предупреждали  об  отключении?  -  спросил  Профессор,
наблюдая за сноровистыми действиями шустрого пацана.
   - В том-то и дело. - Борька отложил щетки, взял бархатку  и  принялся
наводить глянец.
   - Похоже, где-то авария, - сказал Профессор. - Ну,  будем  надеяться,
что управятся быстро. Вокзал без воды надолго не оставят.
   Старик вынул из кармана мелочь и щедро сыпнул ему в блюдечко.
   - Без сдачи. Это в порядке компенсации за вынужденный простой.
   - Спасибо, - улыбнулся Борька. Старик  направился  к  выходу,  откуда
слышались возбужденные голоса.
   - А я говорю: "Закрыто!" - это Валентина Степановна. - Непонятно, что
ли?
   Воды нет. Туалет не работает.
   - Ты-ы е-е-о? - услышал Профессор тягуче-хриплое мычание.
   - Иди отсюда! Ну что ж ты такой упертый? Нельзя сюда.
   - На-а-о.
   - Надо? Вон туда, на улицу. И там делай свое "надо".
   Войцех Казимирович  вышел  наружу.  Валентина  Степановна  воевала  с
Крысой, одним из "привокзальных". Крыса был немым. А кроме того, он  еще
был тупым, ленивым и жестоким. Поэтому "вокзальные"  немые  его  в  свою
компанию не пускали.
   Впрочем, Крысу это не слишком заботило, ему никто не  был  нужен.  Он
обитал где-то между складскими помещениями и свалкой. Постоянного  места
у него, насколько  было  известно  Профессору,  не  имелось.  Иногда  он
забирался в чье-то жилище, выгоняя хозяина. Но только в том случае, если
обитатель был слабее его.
   Крыса любил издеваться над слабыми, и те боялись его как огня. И в то
же время он старался лизать ноги всем, кто  сильнее.  Самая  гадкая,  по
мнению Войцеха Казимировича, порода людей.
   Ходили слухи, будто он ловит и ест крыс, тех, что  живут  на  складе.
Может, из-за этого он и заработал свое прозвище. Зная его, Профессор  не
считал эти слухи совершенно беспочвенными.
   У Крысы были рыжеватые волосы. Но не светло-рыжие, как  у  Шурика,  а
темные, с грязноватым оттенком, вечно скатанные в неопрятные сосульки.
   - В чем дело? - осведомился Профессор, останавливаясь.  -  По  какому
поводу шум?
   - Да вот, объясняю-объясняю,  никак  не  могу  втолковать,  что  сюда
сейчас нельзя. Закрыты мы.
   - Туалет  не  работает,  -  пояснил  старик  Крысе,  четко  и  внятно
выговаривая слова.
   Тот пригнулся, как  бы  собираясь  сказать:  "А  почему?",  -  потом,
видимо, решил, что с Профессором не стоит так себя вести, ухмыльнулся и,
повернувшись, затрусил прочь.
   Войцех Казимирович попрощался с Валентиной Степановной и направился к
выходу из зала ожидания. У  него  оставалось  еще  два  часа  свободного
времени, и он намеревался провести их в парке со своими белками.
   Но не успел Профессор пройти и пяти шагов, как  его  планы  оказались
полностью   разрушены.   Он   как   раз   посторонился,   давая   дорогу
прихрамывающему парню  в  синей  бейсболке  с  надписью  "California"  и
большой дорожной сумкой в руках, когда  позади  него  послышался  густой
низкий голос:
   - Профессор! Подожди...
   Войцех Казимирович обернулся. С противоположного конца  зала  к  нему
спешил Коля Мамонт, продвигаясь в толпе пассажиров, подобно королевскому
крейсеру среди китайских джонок. Человеку, рост которого превышает  метр
девяносто, а вес зашкаливает  за  один  центнер,  проделывать  такое  не
составляло особого труда.
   - Ф-фу! - Мамонт, отдуваясь, поравнялся со  стариком.  -  Здравствуй,
Профессор. - И, не дожидаясь его ответного приветствия, сказал:
   - Поехали. Тебя Король зовет.
   Вот тебе и белки.
   Коля Мамонт был правой рукой Короля. А теперь, когда Король  оказался
обездвижен, он стал его олицетворением. Ну а  Король...  Это  Король.  И
этим все сказано. Поэтому, когда Король  предлагал  что-то  делать,  это
следовало выполнять беспрекословно. Все так и поступали. В том  числе  и
Профессор. Но он делал это не столько из-за сложившегося порядка  вещей,
сколько из чувства уважения к  личности  этого  человека.  Уважение  это
обуславливалось многими причинами.
   Во-первых, Король - умный, а таких людей не так уж  и  много.  Войцех
Казимирович не знал, кем был Король в "первой" жизни. У всех у них  была
когда-то "первая" жизнь. Ну, по крайней мере, почти  у  всех.  Некоторые
помнили только ту "вторую", которой они сейчас жили.  Но  зато  все  без
исключения, даже самые пропащие, верили, что рано  или  поздно  наступит
"третья". Настоящая. Все ее представляли по-разному, но для  большинства
она  ассоциировалась  с  той,  "первой",   но   только   в   улучшенном,
исправленном варианте.
   Так вот, Войцех Казимирович не знал, кем был Король в "первой" жизни.
И никто этого не знал. Хотя ходило много  слухов.  Каждый  считал  своим
долгом эти слухи поддерживать, но, по мнению Профессора, ни один из  них
не соответствовал истине.  Говорили,  например,  что  он  был  одним  из
крупнейших   цеховиков,   еще   во   времена    Брежнева    заработавшим
многомиллионное состояние. Но он будто бы попал  под  следствие,  исчез,
когда дело начало попахивать  расстрелом,  был  объявлен  во  всесоюзный
розыск и вынужден, вследствие этого, скрывать свое прошлое. Другие  были
убеждены, что Король - талантливый ученый, когда-то работавший  в  одной
из секретных лабораторий, где создал новое мощное оружие. Когда  военные
наложили лапу на его изобретение и где-то его  использовали,  он  понял,
какое чудовище выпустил на свободу, бросил все и начал другую жизнь. Вот
это уже чуть больше походило  на  правду.  Их  город  являлся  одним  из
главных центров химической промышленности, и засекреченных точек  в  его
окрестностях действительно хоть пруд пруди.  Но  только  уйти  оттуда  и
исчезнуть в реальной жизни было невозможным. Тебя  бы  начали  искать  и
нашли, даже если бы ты зарылся в землю.
   Ходила  даже  версия,   что   Король   когда-то   входил   в   состав
правительства. Не этого, что сейчас,  а  того,  что  заправляло  Союзом.
Будто что-то  случилось  с  его  сыном,  одни  говорят  -  передозировка
наркотиков, другие - автокатастрофа. В общем, после этого он ушел от них
и пришел сюда. Бред, конечно. Но  людям  нравится.  И  рассказывали  они
такие истории, понижая голос и делая вид, что все это известно лишь им и
еще узкому кругу посвященных. И Профессор их не винил.
   Потому что эти истории - часть их жизни. Из них рождались  легенды  и
предания, которые они передадут своим детям.
   Но вернемся к Королю. Как уже говорилось,  во-первых,  он  был  умным
человеком.  А  во-вторых,  он  не  был  сволочью.  По   мнению   Войцеха
Казимировича, этих двух  качеств  уже  было  достаточно,  чтобы  уважать
человека. Король не пользовался своим положением в корыстных целях, хотя
мог бы. Тем более что суммы,  которыми  он  оперировал,  были  настолько
внушительны, что любой коммерсант позавидует. Все  "вокзальные"  платили
налоги. Каждый вносил посильную  сумму,  в  зависимости  от  ежедневного
заработка. Даже "помойные" каждый день несли свои копейки в общую кассу.
Это закон. Иначе им было не удержаться  здесь  и  вообще  не  выжить.  У
Короля эти деньги расходовались строго по назначению - на содержание  их
братства.  И  начальство  вокзала,  и  милиция  прикармливались  оттуда.
Поэтому "вокзальных" не трогали, хотя и показывали при случае,  кто  они
есть и где их место. Король старался найти работу для тех, кто еще мог и
хотел работать.
   Профессор  лично  з