Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
ись в отель в девятом часу.
Дальнейшая программа была кристально ясной: бассейн и променад до бара. Я
спросил бутылку белого, а Боб - стакан покрепче; затем мы вынесли столик в
парк, уселись под цветущим тамариском и стали потягивать каждый свое. Мои
лейтенанты куда-то запропастились - должно быть, от смущения за утренний
провал, но Ричард Бартон из Таскалусы был тут как тут: приплясывая и поводя
плечами, двигаясь как бы под звуки неслышимого джаза, подтанцевал к нашему
столику с порцией виски и карманами, набитыми жвачкой. Поразительная
личность! Если не пьет, то говорит, а если не говорит, так жует. Правда,
угощать нас он не забывал. Мы потрепались о том о сем - о национальных
пристрастиях в сфере напитков, о династии Бурбонов и испанском короле, чей
гордый профиль украшал песеты, о паре гомиков, появившихся сегодня в
отеле ?Алькатраз?, о толстой немке, которая хоть не отличалась стройностью
испанок, но вряд ли уступала им в постели. Выпили мы немного: я одолел
половину бутылки сухого, а Боб с Диком - по три порции горячительного. Время
за разговорами (вполне мирными, без посягательств на чью-либо печень) летело
незаметно и быстро. Меж тем небеса потемнели и озарились яркими южными
звездами, над горным хребтом поднялась ущербная луна, посеребрив воду в
бассейне и выложенные искусственным мрамором дорожки, поле для гольфа
покрылось мраком, а платаны и пальмы оделись густыми сумрачными тенями, став
похожими на гигантских рыцарей в черных плащах. В парке и на открытой
площадке у бара вспыхнули фонари, но публика - большей частью народ
семейный, малопьющий - уже расходилась. Проковыляла толстая немка со своими
чадами, тащившими ворох бутылок с пепси; чинно удалились британцы и датчане;
тихонько уползли гомики; покинули бар пожилая чета из Питера и молодые
супруги с шустрым малышом. Только неугомонный полковник Гоша все колобродил
у стойки, заливая Элле, Стелле и Белле, а также бармену Санчесу, как
довелось ему командовать полком в Афгане, как он гарцевал на полевой кухне и
рубил моджахедов в лапшу. Девушки попискивали в самых драматичных моментах,
а Санчес вежливо улыбался и ждал, когда же русский сеньор угомонится и
свалится под стойку. По-моему, шансов у Санчеса не было. - Вот она,
справедливость, - задумчиво протянул Боря-Боб, скосив глаза на полковника. -
Одни отчизне служили, кровь проливали, а нынче топают на костылях? Другие
жрали-пили и набивали карман, и теперь им все позволено - и та же выпивка, и
бабы, и брехня о драчках, где задницы их отродясь не бывало. И власть опять
же у них? Иду на спор, что этот шмурдяк всю жизнь просидел в тихой дыре под
Питером или Москвой и на горы глядел отдыхаючи в Сочи? А нынче врет и не
краснеет! И где ведь врет, каленый пятак ему к пяткам - не в Сочах
каких-нибудь сраных, а в заграницах! Куда за рубль не долетишь! - Но ты ведь
тоже долетел, - произнес я.
- Долетел!.. - Борис резко оборвал фразу, и мне показалось, что он хотел
добавить: ?За казенный счет?. - Долетел, зато не вру. А мог бы порассказать?
мог бы? Он выплеснул содержимое стакана в глотку, поднялся и твердым шагом
направился к стойке. Бартон дернул меня за рукав:
- Боб расстроен? Почему? Из-за утреннего инцидента? Так я готов искупить.
Может, мы и ему откроем счет в банке ?Хоттингер и Ги?? - Боб душой
тревожен, а это деньгами не поправишь, - объяснил я. - Он хочет не денег, а
справедливости.
- Справедливость - тоже вопрос денег, - заметил Бартон с истинно
американским прагматизмом.
- Отнюдь. И то и другое надо рассматривать в аспекте конкретной
национальной идеи. Американская идея какова9 Что Штаты - оплот демократии, а
раз оплот, то должны быть сильны и богаты. Богатство и сила измеряются
деньгами, значит, кто при деньгах, тот и прав. Русская же идея совсем иная и
коренится в православных и коммунистических догматах. Русские считают, что
богатство - зло, а бедность - не порок, что духовное превалирует над
материальным и что их миссия - распространить такие идеи по свету, в обоих
земных полушариях, не исключая Антарктиды. Вот когда распространят, тогда и
установится справедливость! Героям дадут по ордену, честным труженикам - по
медали, а мошенники и тунеядцы вымрут сами собой. Понял? - Не понял, -
отозвался Дик. - По-моему, это чепуха, и вот тебе живой пример: все
страховые агенты - мошенники, но я не собираюсь вымирать. - Вымрешь, когда
мы до вас доберемся.
- Не доберетесь. Пока что мы вам одалживаем деньги, а не наоборот. Мы
замолчали, чтобы в покое и тишине обдумать национальную идею: он - свою, а я
- свою. Боб тем временем топтался у стойки с полной емкостью в руках, но,
против моих ожиданий, морду полковнику бить не стал, а даже чокнулся с ним и
перекинулся парой слов с девицами. Затем вернулся к нам - повеселевший и
возбужденный. Глаза его хитро поблескивали из-под нависших бровей, и даже
квадратная физиономия вроде бы сделалась округлой.
- Что приуныли, братаны? - провозгласил он. - Порох отсырел или градус в
душе не играет? Так я вас щас развеселю! Есть у меня одна штучка? Он полез в
карман, а Дик взглянул на меня с явным вопросом во взоре. Пришлось
переводить.
- Боб боится, что у нас порох отсырел, и обещает развеселить.
- Я уже веселый, - промычал Бартон, отхлебывая из стакана. Я потянулся к
своему, но моя конечность внезапно застыла в воздухе, будто стрела
подъемного крана, не обнаружившего груз. Боря-Боб, поглядывая то на меня, то
на зулуса, подбрасывал на ладони небольшой футлярчик, пестренький,
цилиндрический, как раз такой, в каком хранят непроявленную фотопленку. И
был этот футляр, за исключением расцветки, полным подобием найденных мной,
распиханных по сейфам и халатам: точно такого же размера, той же формы и,
кажется, из того же пластика.
Признаюсь, что к этому фокусу я не был готов. Совсем не был! Хоровод
цветных футлярчиков мелькнул перед моими глазами; черный и голубой будто
выпрыгнули из сейфа в Промате, а остальные присоединились к ним, покинув
продранный карман, и закружились надо мной по эллиптическим орбитам.
Двигались они неторопливо, будто давая возможность как следует их разглядеть
и даже пересчитать, так что я смог убедиться, что память меня не подводит,
что их по-прежнему шесть, и пестрый никуда не делся - вот он кружится за
белым и золотым, подмигивая разноцветными полосками.
- Никак ты привидение увидел? - с насмешкой произнес Борис, хлопнув меня
по руке. - Знакомое привидение, а? - Он перевел взгляд на Бартона, но тот
разглядывал пестрый цилиндрик с явным недоумением. Потом спросил:
- Это что такое?
Видимо, Боря-Боб понял вопрос по интонации, так как тут же откликнулся:
- Это такая штука-?веселуха?, которой у нас в любом ларьке торгуют.
Погляди-ка!
Он отвернулся и вытряхнул на ладонь что-то крапчато-полосатое, искристое,
с плавными округлыми обводами, напоминающее маленькую фигурку енота или
иного зверька, кошки или белки, причем было абсолютно неясно, где у этой
кошки-белки хвост, а где голова. Она показалась мне такой забавной, такой
смешной, что на губах волей-неволей родилась улыбка; потом, не спуская глаз
с широкой ладони Бориса, я рассмеялся и наконец захохотал. Бартон вторил мне
гулким басом. Говорят, что смех - ужасное оружие, но где пределы его власти?
Смех способен вызвать слезы, героя превратить в паяца, владыку-в глупого
шута; из красавицы смех сделает дурнушку, из академика - кретина; он может
привести к дуэли, к самоубийству или драке, разжечь костер ненависти,
уязвить гордость; еще он умеет жалить, жечь, ранить, унижать и убивать. Но
все это - фигуры речи, включая смерть; мы понимаем их иносказательно, и
потому нам мнится, что смех сам по себе безвреден.
Но это не так.
Наш смех не был обидным, злобным или мстительным, издевательским или
саркастичным. Мы просто смеялись; первые две минуты с удовольствием, причем
хохотали так, что скамейка тряслась, а с тамариска осыпалась половина
цветов. В следующие две минуты удовольствие приуменьшилось, но мы не могли
остановиться, мы смеялись с натугой, еще не понимая, чем кончится внезапное
веселье. Затем смех принялся выворачивать нам внутренности, и наступило
время испугаться, но испуг был каким-то вялым, заторможенным, неспособным
бороться со смехом: мы хохотали по-прежнему, зачарованно глядя в ладонь
Бориса, наши расслабленные тела содрогались, пот заливал глаза, а из
разверстых глоток рвался хриплый каркающий рев.
Наш мучитель сжал кулак, и мы в изнеможении откинулись на спинку скамьи.
В горле у меня хрипело и клокотало; Бартон то ли постанывал, то ли
повизгивал, и с нижней его губы стекала на подбородок слюна. В данный момент
все его мускулы, крепкие кости, непрошибаемый череп, могучие челюсти, как и
умение пользоваться этим добром, не значили ровным счетом ничего; он был
беззащитен, словно новорожденный младенец. Мешок с трухой, и только.
Впрочем, и я оказался не в лучшей форме.
- Ну, повеселились, и хватит, - сказал Боря-Боб, прибирая пестрый
футлярчик в карман. - Пощипали перышки кое-кому? всяким хитрожопым умникам?
Глядел он при этом не на Бартона, а на меня, так что не приходилось
сомневаться, кто тут хитрожопый умник. Дмитрий Григорьевич Хорошев,
специалист по части крыс, полировальщик рогов, великий химик и токсидермист?
В этот момент я и в самом деле готов был содрать с Бориса кожу и набить
чучело. Ведь он меня купил! Купил со всеми потрохами! Я мог долдонить сколь
угодно, что знать не знаю о штучках Арнатова, но у противной стороны будет
иное мнение: теперь им известно, что я их видел. А раз известно, они меня
дожмут. Навалятся скопом, устроят допрос и выдавят истину пытками? хотя бы
той же веселухой? Такой вариант полагалось обмозговать, и я, шатаясь,
поднялся. - Хрр? Ты, Боря, лучше фруктами торгуй. Серьезное занятие, там не
до смеха? Опять же грыжу не наживешь? - Я-то не наживу, - с усмешкой сообщил
Борис. - Ты о себе позаботься, химик!
- Вот это правильно, с этим я согласен. Главное - забота о здоровье, так
что пойду-ка я спать. Смех продляет жизнь, если подкреплен долгим сладким
сном. Я развернулся, но тут Бартон пришел в себя, вытянул длинные ноги в
коричневых замшевых башмаках и хриплым голосом спросил:
- Что это было, Гудмен? Меня словно перышком щекотали? по пяткам и в
других местах? Даже внутри, по селезенке? О-ох! Брюхо до сих пор сводит? -
Магия и колдовство, колдовство и магия, - сказал я, мстительно улыбаясь
Борису. - Это, Дик, был тот самый раритет ценою в десять тысяч долларов.
Переведи их для Боба в банкирский дом ?Хоттингер и Ги?.
- А формула?
- Формула за мной.
Зулус поскреб курчавый затылок, достал непочатую жвачку в золотистой
обертке, медленно развернул и кивнул Борису - мол, угощайся, друг дорогой.
Перешагнув через его ножищи в гигантских башмаках, я потащился к лестнице и
лифтам, чувствуя, как в животе что-то екает, подпрыгивает и раскачивается,
словно кишки затеяли футбольный матч с желудком. По дороге я нагнал девиц и
полковника - он тоже тащился на полусогнутых, опираясь на хрупкое плечико
Эллочки.
- Т-ты, ммуж-жик? - произнес полковник Гоша, уперев в меня мутный взор. -
В-вы, ммуж-жики? ч-чего там рр-жали? Анн-хдот ннов-вый, х-хе? - Самый новый,
- сообщил я. - Про Афган. Как моджахед ставил клизму одному интендантскому
полковнику.
Эллочка хихикнула, а Гоша, хоть и был крепко пьян, побагровел. - Т-ты
н-на что н-намекаешь, щ-щенок? Я бы объяснил, на что, но тут кишки забили
гол желудку, и мне пришлось срочно юркнуть в лифт.
Глава 10
Я проснулся в восьмом часу от истошного визга. Он был громким,
паническим, но довольно мелодичным - похоже, вопила женщина с незаурядным
вокальным даром. Мне чудилось, что где-то подо мной, на нижних этажах, ведет
бесконечную партию колоратурное сопрано: визг то поднимался до самой высокой
пронзительной ноты, то смолкал на мгновение, как будто визжавшая набирала
побольше воздуха в грудь, то начинался с новой оглушительной силой.
В чем был, я выскочил на балкон.
Визжала толстая немка.
Не знаю, что побудило ее подняться в такую рань - может, неистребимая
немецкая пунктуальность или гигиенические соображения. Нормальный человек,
который находится в отпуске, обычно спит до девяти, потом неторопливо
продирает глаза, завтракает, пьет чай и только после этого лезет в бассейн
купаться - с полной гарантией, что он проверен ответственными лицами. Теми,
которым положено осматривать и проверять бассейны, а также беречь
постояльцев от нервных стрессов. Если же вы пренебрегаете этим правилом, то
можете наткнуться на что-то неприятное - скажем, на дохлую крысу или кошку,
на жабу, собачьи фекалии или, как в данном случае, на свежий труп.
Труп прибило к бортику, и с моего восьмого этажа он был отлично виден с
тыла. Человек лежал в воде ничком: майка обтягивала мощную спину, руки были
распластаны, ноги в синих линялых джинсах дрейфовали вслед за квадратным
корпусом, как две баржи за широким кургузым буксиром. Стриженый затылок
напоминал чугунное ядро, приделанное к короткому толстому основанию шеи, зад
был приподнят, а плечи опущены, словно утопленник с разбега нырнул в бассейн
вниз головой. Вода в бассейне была прозрачной, дно выстлано голубоватой
плиткой, и на этом пастельном фоне труп казался каким-то темным инородным
включением - гигантский жук, угодивший по случайности в миску с формалином.
Немка продолжала визжать.
Я протер глаза, сглотнул и убедился, что не ошибаюсь: там, в бассейне,
раскинув конечности и тыкаясь носом в дно, плавал мой земляк Боря-Боб,
безгласный и недвижимый, точно останки шкафа, распотрошенного и выброшенного
за ненадобностью. Эта картина была резкой и четкой, однако какой-то
неестественной: во-первых, я еще не осознал случившегося, а во-вторых,
увиденное опровергало все уверения Леши и Гриши о безмятежном отдыхе в
испанском королевстве. Теперь приходилось признать, что если тапок и
полотенец в Коста-дель-Соль не воровали, то все же здесь случались иные
неприятности.
К немке подскочил дежурный портье, глянул вниз, отшатнулся и что-то
завопил по-испански. Прибежали еще люди, кажется, из местного персонала:
двое, бережно обняв немку за талию, принялись ее успокаивать, потом повели к
Санчесу, уже спешившему к ним со стаканом воды; остальные склонились над
трупом, будто хотели его выловить, но портье прорычал: ?Полисиа! Дотторе!? -
и один из служащих метнулся в холл отеля - видимо, к телефону.
Когда, торопливо умывшись и одевшись, я спустился вниз, полиция и медики
уже приехали, а Борю выловили из воды и положили на носилки. В гостиничном
холле, выходившем на две стороны, к шоссе и к парку с бассейном, толпилось
человек десять - видимо, немка разбудила не всех. У выхода в парк стоял
полицейский в роскошной форме с серебряными шнурами, не пропуская желающих
взглянуть на мертвеца. Самую яростную активность проявляли Лев и Леонид - с
отчаянными лицами пытались что-то втолковать служителю закона, однако тот
лишь отмахивался от них и время от времени рявкал: ?Но, сеньоре! Но!? Меня
он пропустил - когда Санчес, которого допрашивал какой-то тип в штатском,
ткнул рукой в мою сторону и разразился воплями сначала на испанском, а после
на английском. Из слов его можно было понять, что покойный сеньор выпивал
прошлым вечером с доном Диего и чернокожим американским доном, что они
веселились и хохотали, а потом дон Диего - вот он!.. в дверях стоит!.. -
ушел, а чернокожий дон остался. И беседовал с русским сеньором тихо-мирно,
хоть оба были в приличном подпитии - в чем у него, у Санчеса, нет сомнений,
повидал он всяких сеньоров, и русских, и финских, и американских, и на ушах,
и на бровях. А после он, Санчес, закрыл бар и тоже ушел, и что случилось, не
знает, но думает так: американский сеньор отправился спать, а русский,
наверное, еще добавил - по этой части русские сеньоры будут покруче
американских Добавил он, значит, и пошел прогуляться, а по дороге свалился в
бассейн. И решил, что самое Время поспать? Вот чернокожий сеньор из Америки
то же самое скажет? Чернокожий сеньор из Америки был тут как тут, стоял
слева от детектива в штатском и кивал с печальным видом А также грустно
причмокивал губами, мотал головой и закатывал глаза, будто собирался
огласить окрестности протяжными звуками спиричуэлс. Портье, врач в белом
комбинезоне и детектив тоже кивали - видимо, изложенная Санчесом версия
устраивала всех, как не грозившая крушением туристскому бизнесу в
Коста-дель-Соль.
Мне пришлось подтвердить, что вчера Боря-Боб и в самом деле набрался,
однако не слишком, если учесть его габариты и спортивный тонус. Детектив с
кислой миной возразил, что тонус тонусом, а градус градусом; ведь дон Диего
не знает, чем закончились вчерашние посиделки и сколько спиртного принял его
земляк en masse . ?Если принял, то из
чего?? - поинтересовался я. Бар был закрыт, но всякий запасливый русский
сеньор имеет при себе бутылку либо фляжку. Так где же она? Где роковая
емкость, оборвавшая жизнь моего земляка? Начались поиски бутылки -
безрезультатные, хотя искали тщательно, под скамейками и лежаками, среди
травы и на дне бассейна. Тем временем я наблюдал, как детектив шарит у
Бориса по карманам. В них обнаружились солнцезащитные очки, российский
зарубежный паспорт, сорок долларов и тысяч пять песет, монетки, зажигалка и
размокшая пачка с сигаретами. Никаких следов цилиндрика с пестрым забавным
зверьком, то ли кроликом, то ли белкой? Я бросил взгляд на Бартона, но тот
по-прежнему шлепал губами да закатывал глаза, будто бы в горестном
недоумении.
Носилки с телом Бориса подняли и потащили к шоссе - кружной дорогой, не
через холл, дабы не эпатировать собравшуюся там публику Ей портье объявил,
что произошла трагическая случайность, что полиция во всем разберется и что
бассейн будет надраен, вымыт и спрыснут французскими духами, так что
уважаемые постояльцы смогут резвиться в нем через пару часов Бартона, с
которым мы не успели перемолвиться ни словом, детектив забрал с собой:
все-таки мой чернокожий приятель являлся последним, кто видел Бориса в
добром здравии, и это полагалось отразить в официальном протоколе.
Едва полицейский в дверях исчез, как Лев и Леонид, два братца-лейтенанта,
ринулись ко мне со скоростью космических ракет. Они были бледными - краше в
гроб кладут! - и я их вполне понимал: во-первых, не досмотрели по службе, а
во-вторых, могли очутиться на месте Бориса, порознь или парой. Бассейн
велик, а запасы виски и коньяка у Санчеса неисчерпаемы? Я ознакомил их с
официальной версией, и минут пять они поливали тупых испанских детективов,
врачей, портье и полицейских, не обходя вниманием и королевскую чету.
Монархи были, конечно, последними с края, но чего не сболтнешь под горячую
руку? Так что меня раздражала не столько ненормативная лексика, сколько ее
неандертальский примитивизм - с позиции цивилизованного кроманьонца,
читающего нужные словари. Я послушал-послушал, затем вмешался в их диалог и
высказал свои соображения по этому поводу - в пяти этажах, с завитушками и
прибамбасами. Близнецы почтительно примолкли.
Затем Леонид отправился звонить начальству - думаю, в Петербург, а может,
и в Москву. Мои