с  ней  чарующие  воспоминания?   такие   же
романтические, как у нас? - Она мечтательно вздохнула и крепче прижалась  ко
мне. - Хм, романтические? А если нет? Почему они  бросили  здесь  этот  маяк
любви?
   - Тебе лучше знать, милый, ты  прожил  рядом  с  ними  много  лет.  Но  я
уверена, что не бросили, а  позабыли.  Как  говорится,  два  переезда  равны
одному пожару? нервы, хлопоты, сумки-чемоданы? еще и малышка на руках?  -  А
почему ты уверена, что позабыли? - спросил я, поглаживая шелковистое  бедро.
Длинные ресницы Дарьи затрепетали.
   - А потому, что прежний хозяин - Сережа, кажется?.. -  за  ней  приходил.
Только я его в спальню не пустила? я в нее не всех пускаю? - Нога,  лежавшая
на  моем  животе,  из  теплой  вдруг  сделалась  горячей  -  можно  сказать,
обжигающей. Дарья хихикнула. - А  он  так  огорчился!  Застыл  на  пороге  и
смотрит жалобно - то на лампу, то на меня? будто ему  чего-то  надо?  Братец
квартиру купил со  всей  обстановкой,  но  из-за  лампочки  я  бы  не  стала
мелочиться. И говорю ему - Сереже то есть? - берите, мне она не нужна. А  он
вздохнул и отвечает: в лампе ли дело, милая Дашенька? вовсе не в  ней,  а  в
вас? И смотрит странно? Тут я перепугалась и выставила его? наврала, что  на
работу пора бежать? вечером, в восьмом часу!
   Она рассмеялась, щекоча мне подбородок ресницами.
   - Вы раньше виделись? - спросил я, поцеловав ее в кончик носа. - До того,
как ты стала моей соседкой?
   - Один раз, у нотариуса, когда братец квартиру покупал. Я  тогда  думала,
что Сережа не женат. Он как-то сразу  начал  в  комплиментах  рассыпаться  и
глазки строить? ну, ты понимаешь? женщины это чувствуют? А Коля, братец мой,
нахмурился и сделал бровями вот так? - Дарья забавно сморщилась. - И  шепчет
мне: женатого кобеля не отмоешь добела. Ну, я? Она что-то  еще  мурлыкала  и
ворковала, нежась в моих объятиях, а я думал: ай  да  Серж,  ну  и  ходок!..
Увидел приятную девушку и тут же сообразил, что лучше забыть и лампу, и  то,
что в лампе? Так, на всякий случай? Чтобы наведаться в гости,  пробраться  в
девичью  спаленку,  а  там  и  в  постель  запрыгнуть  при  помощи  магии  и
колдовства? Я не был на него  сердит,  однако  испытывал  странное  чувство,
будто коснулся чужой и неприличной тайны, которую всякий  человек  старается
скрыть, не афишировать, не выставлять напоказ, а хранить где-нибудь дома,  в
особом месте, в шкафу за зимними одеждами.  В  то  же  время  я  был  вполне
удовлетворен,  ибо  секрет  позабытого  амулета  уже  не  мучил  меня.   Все
объяснялось простыми житейскими причинами:  похотью,  желанием  гульнуть  на
стороне, надеждой, что обломится кусочек сладкого? И обломилось бы,  если  б
Сергей добрался до лампы. Еще я подумал, что голубой амулет был  у  него  не
один. Любовь, пусть суррогатная и временная -  предмет  дефицитный,  и  Серж
Орнати, кудесник и маг, наверняка торговал ею оптом  и  в  розницу.  Значит,
часто нуждался в подсобном средстве, и если б было  оно  одним-единственным,
то не оставил бы его здесь, как бы ему ни хотелось приворожить Дарью.
   Ее тонкие пальцы скользнули по моей щеке.
   - О чем ты задумался, Димочка? Я ведь сказала, что в спальне он не был? А
в коридоре я любовью не занимаюсь. Я девушка строгих правил. -  Это  хорошо.
Это просто отлично! - Я наклонил голову и стал целовать ее соски,  чувствуя,
как они оживают под губами, напрягаются и расцветают, словно  два  маленьких
упругих розовых бутона. Дарья протяжно вздохнула, всхлипнула,  прижалась  ко
мне, гладя мои волосы и едва слышно шепча: ?Лампа? Выключи  лампу,  Димочка,
милый? Пожалуйста? Выключи?? Протянув руку, я повернул латунное колечко.

***

   Потом мы снова ели пирог, пили ?Сангрию? и мечтали о том, чем займемся  в
ближайшие выходные.  Я  предлагал  отправиться  на  дачу,  желая  совместить
приятное с полезным - во-первых,  отдохнуть  и  показать  свои  владения,  а
во-вторых, увезти амулеты от греха подальше. Как говорят британцы, an  ounce
of discretion is worth a pound of  wit  -  унция  благоразумия  стоит  фунта
остроумия. Но Дарья заявила, что в Приозерск на один день не ездят, если  уж
ехать, так на трое суток; в эту  субботу  она  поработает,  а  на  следующую
пятницу возьмет  отгул,  и  вот  тогда-то  мы  навестим  мою  фазенду.  А  в
воскресенье мы можем прогуляться в Эрмитаж и посмотреть бессмертные  полотна
Тициана. Или в Русский, полюбоваться Куинджи с Айвазовским. Я намекнул,  что
Тициан -  не  актуально,  что  в  Гавани  открылась  выставка  компьютерного
оборудования, и что на Среднем есть отличная шашлычная; мы немного поспорили
и сошлись на шашлычной и музее Академии художеств. Она уснула, а мне  как-то
не спалось. Я поднялся, натянул  брюки,  влез  в  тапочки  (в  мои  тапочки,
скромно примостившиеся у ее  постели)  и  пошел  на  кухню  покурить.  Потом
заглянул во вторую комнату - в ту,  где  прежде  спала  Машенька,  а  теперь
обитал Петруша.
   Приоткрыв один глаз, он поглядел на меня и буркнул:
   - Прр-ричаливай!
   - Уже причалил, - отозвался я. -  Вот  только  куда?  Ты  как  полагаешь,
пернатый? Может, к семейному очагу?
   - Прр-равильно, -  похвалил  Петруша.  -  Прр-равильно.  Порр-ра,  бррат,
порр-ра! Крр-ровь и крр-рест! Порр-рка мадонна!
   Я погрозил ему пальцем:
   - Давай-ка без  выражений.  А  то  запакую  в  конверт  и  отправлю  куда
подальше.
   В Бразилию!
   Петруша внезапно оживился:
   - Брр-зилия! Брр! Рр-рио! Поррт, огрр-ромный поррт! Ягуарр - карр-рамба!
   Рр-ром  -  отрр-рава!  Крр-реолка  -  курр-рва!  Прр-ропади  прр-ропадом!
Прр-ристрелю! Просунув ладонь меж прутьями клетки, я попытался  дернуть  его
за хохолок, но Петруша изловчился, клюнул меня в палец и завопил:
   - Урр-род! Грр-рубиян!
   - А ты - курр-риное отрр-родье!
   - Прр-римат!
   - Прр-рохвост!
   - Прр-ропойца!
   - Дрр-рянь!
   - Дерр-рмо!
   Мы препирались так минуту-другую, затем Петруша прикрыл  глаза  и  томным
голосом заявил:
   - Хочу дев-чку. Хочу! Хочу!
   - Выпишу я тебе девочку из Испании, во-от с таким  клювом,  -  мстительно
пообещал я. - Тукан называется.  Она  тебе  попо-рртит  прр-ропилеи!  Потом,
довольный, что поле боя осталось за мной, я повернулся к полкам.  В  прошлые
свои визиты я не разглядывал, что и где на них  стоит,  но  сейчас,  ведомый
безошибочным инстинктом, бросил якорь  в  книжной  гавани.  Прр-ричалил,  по
выражению Петруши.
   Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, кто ты.
   Так кто же?
   Внизу стояли толстенные словари - английские, немецкие и  французские,  с
потертыми  корешками  и  поблекшей  позолотой  надписей.  Над  строем   этих
ветеранов филологических битв блестела шеренга изящных щеголей - альбомы  по
искусству с репродукциями картин, с шедеврами из стекла, фарфора и фаянса, с
резьбой  по  дереву  и  кости.  Великие  имена  -  Врубель,  Мане,  Рафаэль,
Гейнсборо, Тинторетто? Ну, разумеется, и Тициан. Как же без Тициана? Он  был
первым среди захороненных в альбомах гениев и находился в левом углу.
   Выше шли романы для души и сердца, и,  присмотревшись  к  ним,  я  слегка
обалдел. Тут сверкали мечи и клыки чудовищ на обложках саг о Конане Варваре,
Ричарде Блейде и Рыжей Соне, тут громоздился  пирамидой  ?Многоярусный  мир?
Филипа Фармера, парили  драконьи  стаи  Энн  Маккефри,  загадочно  улыбались
?Девять принцев Эмбера?, грозил клюкой  седобородый  Мерлин.  Толкиен,  Мери
Стюарт, Андре Нортон, Танит  Ли,  Кэтрин  Керц,  Семенова,  Дьяченки,  Олди,
Перумов и Бушков? Фэнтези. Сказки для девочек и мальчиков от восемнадцати  и
старше. Рыжая Соня, великая воительница из Хайбории, а может,  из  Киммерии,
занимала в этой шеренге центральное почетное место.
   - Это что ж такое? - вопросил я, оборотясь к Петруше.
   - Прр-рофанация, - раздался сонный скрипучий голос. - Прр-резираю!  Но  я
не был столь категоричен. Прежде чем вынести вердикт,  надо  поразмышлять  и
выпить кофе.  И  выкурить  сигарету.  На  кухне,  где  еще  остался  кусочек
яблочного пирога, Чем не занятие?  Прочищает  мозги  и  продуцирует  здравые
мысли. Особенно если пирог хорош? Так что же я знал о Дарье?  Знал,  что  ей
исполняется двадцать семь, что нет у нее ни мужа, ни  родителей,  зато  есть
попугай и братец Коля, лет  на  двенадцать  постарше,  но  холостой,  первый
помощник на сухогрузе. Еще знал, что Дарья трудится  в  переводческой  фирме
?Линк Транслейшн?, владеет, помимо русского, еще  тремя  языками  и,  будучи
девушкой строгих правил, не занимается любовью в коридорах.  А  также,  надо
полагать, на антресолях и в стенных шкафах. Вот, собственно, и все!
   Но шеренги книг на верхних  полках  намекали  о  многом,  выдавая  натуру
мечтательную,  романтическую,  взыскующую  авантюр,   героических   битв   и
подвигов, сверкания шпаг и скачек под луной с плащом, что вьется за плечами.
Разумеется, этот список включал любовь до гроба  и  прекрасного  принца,  не
лысого, но можно с благородной сединой, с интеллигентной  внешностью,  пусть
небогатого, зато с мозгами. Страшно подумать - вылитый мой портрет!
   Вообще-то такие  мечты  опасны  для  девушек,  ибо  приводят  к  забвению
реальности. Первые признаки - потусторонний взгляд, тяга к духовному общению
и отрицание плотского, а также пренебрежение модой и кулинарным  искусством.
Но с Дарьей случай был не тот. Определенно не тот! Воспоминания  о  яблочном
пироге все еще грели мою душу, а кроме того, она одевалась со  скромной,  но
заметной элегантностью, отлично готовила  яичницу  с  ветчиной  и  плотского
общения не отвергала.
   Может,  мне  достался  бриллиант?  Романтическая  женщина   с   тягой   к
прекрасному плюс превосходная хозяйка? Может, прав Петруша? Может, и в самом
деле пора? Порр-ра,  порр-ра!  Крр-ровь  и  крр-рест!  Порр-рка  мадонна!  В
глубокой задумчивости я возвратился в спальню, сбросил свои одежды и  лег  в
постель. За окном плыл  по  звездным  течениям  тонкий  лунный  серп,  Дарья
улыбалась во сне и тихо посапывала над ухом,  а  мне  все  слышалось:  пора,
пора? Пора!

Глава 13

   Утром моя возлюбленная исчезла, собравшись тихо, как мышка, не потревожив
мой сон. Я проспал до одиннадцати, затем раскрыл глаза и  нашел  под  лампой
записку: ?Милый, обед в твоем холодильнике.  Петрушу  я  накормила.  Вернусь
поздно Люблю, целую. Дарья?.
   Ну что тут скажешь? Мой бриллиант сиял все ярче день ото дня?
   Поумилявшись, я перебрался в свою квартиру, обладавшую  в  данный  момент
большим преимуществом: в ней были компьютер и обед и не было попугаев. Рядом
с компьютером лежал словарь,  раскрытый  на  букве  О.  ?Оология?,  наука  о
птичьих яйцах? Затем - ?оомицеты?, подкласс низших грибов, ?ооспора? - нечто
одноклеточное у водорослей, ?оофорит? - воспаление яичников, и ?опак? - сорт
белой глины, применяемый для выделки фаянса. ?Совсем неплохо, - подумал я, -
такими темпами можно добраться до  буквы  П  как  раз  к  новому  году?.  За
?опаком?   шли   знакомые   и    потому    неинтересные    слова:    ?опал?,
?опалесценция?, ?опера?, ?операция? и ?опиум?, а после ?опиума?  -  странный
термин ?опопанакс?. Но телефонный  звонок  прервал  мои  изыскания  в  самом
любопытном месте.
   С минуту я глядел на верещавший телефон, раздумывая, брать или  не  брать
трубку. С одной стороны, мой плановый отпуск еще не кончился (в  том  смысле
плановый, что  я  запланировал  его  сам),  с  другой  -  нельзя  же  сидеть
отрезанным  от  мира?  Если  звонит  страховая  директриса  (как  там  ее?..
?Гарантия  и  покой??..),  я  скажу,  что  начал  разработку  операции   под
названием ?Опопанакс? и что у ее конкурентов случится вскорости  оофорит.  А
если меня домогается тот самый старец  от  Петра  Петровича,  с  ?Хопром?  и
?Гермес-Финансом?, я отошлю его в банк ?Хоттингер и Ги?, намекнув,  что  там
скупают  любые  векселя,  причем  за  твердую  валюту,  бразильские  юани  и
марокканские талеры.
   Работать абсолютно не хотелось.  Но  мог  звонить  Мартьянов  или  другой
серьезный клиент, могли потревожить бывшие сослуживцы, друзья по  институту,
дальние родичи, Жанна или остроносый;  мог,  наконец,  прорезаться  пропитый
баритон (?Ты, козел? Слушай и не щелкай клювом!?), что было  уже  интересно.
Словом, я не выдержал, поднял трубку, услышал непривычный писк  и  свист,  а
после - голос:
   - Квартира Дмитрия Григорьевича Хорошева? С кем имею честь? -  Голос  был
твердым, ясным, чуть грассирующим на звуке ?р? и совершенно  незнакомым.  Но
не из тех,  каким  сулятся  дать  в  грызло  и  посадить  на  примус.  Очень
интеллигентный голос, приспособленный к чтению лекций и научным дискуссиям с
оппонентами. -  Дмитрий  Григорьевич  Хорошев  у  телефона.  Слушаю  вас,  -
произнес  я  с  тем  же  дискуссионно-лекторским  акцентом.  Эти  неуловимые
интонации что-то вроде визитной карточки: стоит произнести  три  слова,  как
людям ученым -  без  разницы,  физикам,  гуманитариям  или  биологам  -  уже
понятно: свой!
   - Прошу простить за беспокойство? - (Свой, подумал я, свой!  И  чином  не
ниже профессора. Доценты, те погрубее, попроще?)  -  Я  дозваниваюсь  к  вам
вторую неделю, Дмитрий Григорьевич.  Но,  к  сожалению?  -  К  взаимному,  -
подхватил я, уловив, что обозначилась пауза. - Мне  пришлось  отправиться  в
зарубежную командировку. Кембридж? Симпозиум по компьютерному  моделированию
иерархических связей  в  стаях  крупных  хищников?  Львы,  гиены,  волки?  И
человек, само собой. Опасное занятие! Послышался вежливый смешок.
   - Рад, что вы уцелели, Дмитрий Григорьевич, и прошу простить покорно, что
не называюсь. Уверен, моя фамилия вам ничего не скажет. Я?  э-э?  коллега  и
сослуживец вашего знакомого. Того,  с  которым  произошло  несчастье.  Ррад?
Дмитррий  Грригорьевич?  Пррошу  прростить  покоррно?  Уверрен?  Раскатистое
долгое ?эр?, но совсем не такое, как у мерзавца Петруши; впрочем, Петруша  с
сухогруза и слов-то таких не знал  -  прошу  простить  покорно?  -  Кажется,
несчастье случилось на вашей даче? - деликатно поинтересовался голос.
   - Увы!
   Масса эмоций и ноль информации. Теперь послушаем коллегу и сослуживца.  Я
почти не сомневался, что знаю, кто он такой. Вот только имя-отчество не  мог
припомнить.
   - Дмитрий Григорьевич? - Голос приобрел задушевные интонации. -  Не  хочу
обидеть вас? либо, паки того, оскорбить напрасным подозрением?  Но  если  вы
что-то нашли? что-то странное,  непонятное?  может  быть,  пугающее?  будьте
осторожны, батенька мой!
   Батенька мой? паки того? Это тянуло уже не на профессора - на  академика!
Со знанием классических языков, от древнеславянского до латыни! - Милостивый
государь, - произнес я с вежливым придыханием, - не могли бы  вы  выразиться
более определенно?
   - Попытаюсь. Пропала некая вещица? точнее, три вещицы, каждая -  в  своем
футляре особенного цвета? черный, красный,  голубой?  Футляры  небольшие,  в
форме цилиндриков, с плотными крышками? Так  вот,  Дмитрий  Григорьевич,  не
открывайте черный и красный футляры. Ни  при  каких  обстоятельствах!  Прошу
поверить,  я  забочусь  лишь  о  вашей  безопасности.  Я  -  врач,   Дмитрий
Григорьевич, я клятву  давал?  клятву  Гиппократа?  Вы  понимаете,  что  это
значит? ?Давал ты клятву, старый пень, - промелькнуло в  моей  голове,  -  а
потом такое напридумывал, что взглянуть страшно!?  Но  вслух  я  трагическим
тоном пробормотал:
   - Уже? Увы мне, уже! Уже!
   - Что ?уже?? - встревожился голос.
   - Я не знал, что вы давали клятву Гиппократа?  не  знал  и  посмотрел  на
черный амулет? как раз перед отъездом на симпозиум? нашел его на даче? после
несчастья с нашим общим знакомым? Что теперь, профессор? Что со мною будет?
   Кажется, на профессора он внимания не обратил, только раскашлялся,  будто
вдруг запершило в горле. Справившись с приступом, поинтересовался:
   - Вы были одни?
   - Один, как перст.
   - А красный футляр не открывали?
   - Нет, - подтвердил я, не уточняя, что вовсе его не видел.
   - Хорошо. Вы спрятали гипноглифы в надежном месте?
   - Гипноглифы?
   - Да. Амулеты, как вы их называете.
   - В надежном. Я  не  знал,  что  с  ними  делать.  Тут  столько  желающих
объявилось? Я запутался. И уехал на симпозиум, от греха подальше.  -  Никому
их не отдавайте! - Голос был близок к панике. - Никому, Дмитрий Григорьевич!
Никому, кроме меня!
   - Но кто вы, сударь?
   - Я? Ну, не важно. Я вас навещу, я знаю ваш адрес. Приду через  несколько
дней. Ждите и не волнуйтесь. Только не открывайте черный и красный  футляры!
Он повесил трубку, в ней что-то снова пискнуло,  и  я  витиевато  выругался.
Конспиратор хренов! Значит, черный и красный не открывать, а  голубенький  -
можно! Так сказать, для наслаждений души и тела? Впрочем,  что  гневаться  и
сердиться? Косталевский (сомнений не было, что  звонил  именно  он)  добавил
ценную информацию, которой тут  же  сыскалось  место  на  моей  воображаемой
схеме. Теперь я знал, что гаммиками  похищен  красный  амулет,  что  амулеты
именуются  гипноглифами  и  что  они  бывают  разной   силы   или,   верней,
представляют для окружающих разную степень опасности. От одних хохочешь  или
прыгаешь в постель к любимой, а от других? Что? Что именно? Черный гипноглиф
не оказал на меня воздействия? вроде бы не оказал? правда, я любовался им  в
одиночестве? А как положено? Вдвоем? Или втроем? Тогда как  белый?  Я  вдруг
подскочил, сообразив, что о гипноглифе белого цвета речь у нас  не  шла.  Но
разве он не представлял опасности? Странно? Если уж о чем предупреждать, так
о неполадках с головой и вероятной амнезии? Или  тут  был  коварный  умысел?
Откроет Дмитрий Григорьич, батенька мой, белый футляр, посмотрит, поглядит -
и позабудет обо всем на свете? Забудет Сержа Арнатова, и Косталевского, и их
катализаторы-гипноглифы, и собственное имя? Почему бы и нет?  Очень  изящное
решение проблемы!
   Что ж, прибережем эту мысль на будущее. Чутье крысолова подсказывало мне,
что она еще пригодится, дозрев до кондиции в  запасниках  подсознания.  Есть
многие виды ловушек, засад и капканов, но самые надежные из них  -  те,  что
лишают доверия к собственному рассудку.  К  своей  компетентности,  знаниям,
памяти? Я сталкивался с этим не раз и знаю, что потерявший  веру  в  себя  -
конченый человек. А что такое, кстати, человек? На девяносто пять  процентов
- память плюс пять процентов самомнения.
   Итак, мысль об амнезийной ловушке внедрилась в мою подкорку  -  вместе  с
еще одной идеей: о том, что Косталевский не доверяет  никому.  Даже  команде
остроносого, хоть тот являлся, несомненно, его куратором по линии  секретных
ведомств. Однако: ?Никому не отдавайте!.. Никому, кроме меня!..? Крик  души,
можно сказать. Даже вопль.
   Поразмышляв над причинами возможного конфликта и не  придумав  ничего,  я
бросил это занятие, снял трубку и позвонил в ?Голд Вакейшн?, дабы  высказать
благодарность за приятный и пользителъный отдых.  В  начале  нашей  короткой
беседы  в  трубке  опять  что-то  пискнуло  -   чуть   слышно,   но   весьма
многозначительно. Томимый дурными предчувствиями, тревожась, что разговор  с
Косталевским записан, я перебрался в квартиру Дарьи и сделал пару звонков  -
в справочную Аэрофлота и компанию ?Бритиш Эвэйс?, интересуясь ценой  билетов
до Нью-Йорка. У Дарьи тоже пищало. Может, перекликались вольные ветры эфира,
а может, наши жилища были нашпигованы ?жучками?  -  ведь  аккуратно  вскрыть
замок и учинить негласный обыск не составляет проблем.
   Подумав об этом, я похолодел, помчался к себе, оскалил зубы  в  ответ  на
мрачную ухмылку Сатаны и  торопливо  влез  в  компьютер.  Его  не  включали.
Определенно не включали. Никаких следов хищения: все файлы, каким полагалось
бы в этом случае изобразить сквозняк, целехоньки  и  на  своих  местах.  Все
цело, базы и программы, все тайны и секреты, чужие и мои, и никаких  попыток
вскрыть и поживиться информацией. На этот счет сомнений  не  было.  Я  редко
пользуюсь паролями, схемная  защита  надежнее,  и,  чтобы