ожатся  в
нее миллионами - ложатся в вечную мерзлоту с застывшей улыбкой  на  губах  и
искренней радостью в сердце.
   Такое - или почти такое - уже случалось, и все это я мог  вообразить,  но
позабыл о масштабах. О том, что над миллиардами рабов должны стоять миллионы
надсмотрщиков, над ними, в свою очередь, тысячи ответственных лиц  -  и  так
далее, и тому подобное, до самых главных боссов, командующих этим социальным
криминалом. Скольких же придется обработать? Скольким  доверить  гипноглифы,
необходимые для обработки? Скольких посвятить в секрет? И неизбежно наделить
их властью - властью пастуха и дрессировщика с кнутом-гипноглифом в руках? И
что потом? Ведь с  властью  расстаются  неохотно?  Это  являлось  совершенно
невероятной, апокалипсической картиной, и я был вынужден признать, что метод
бартоновских боссов и  тоньше,  и  мудрее.  Они,  эти  серые  кардиналы,  не
собирались делиться властью с надсмотрщиками и пастухами; им было  известно,
где рычаги управления миром, где самая важная рукоять, которую надо давить и
крутить. Чего же проще! Выбрав главного  пастушка  и  контролируя  его,  они
могли добиться тех же результатов, какие  я  вообразил  в  своей  наивности.
Добиться чего угодно, не раскрывая волшебных карт  -  того  же  ликования  у
избирательных участков или погрома рыжих и косоглазых.  Их  способ  действий
исключал фантазии и миражи - наоборот, он был реален, как рулевая  тяга  или
клавиши рояля. Реален до судорог!
   Когда мы выбрались из  затора  и  покатили  по  Садовой,  мое  настроение
поднялось. Все-таки я  захлопнул  крышку  -  тяжелую  крышку  над  рояльными
клавишами, прищемив  кардиналам  пальцы!  Совесть  теперь  меня  не  мучила,
сожаления  не  терзали,  и  акт  свершенного  мной  насилия  казался  вполне
приемлемым и даже где-то благородным. Если же говорить начистоту, откровенно
и без обиняков,  я  ощущал  себя  защитником  демократии,  спасителем  Билла
Клинтона, Мадлен Олбрайт и английской королевы. Да что там  Билл,  Мадлен  и
королева! Спасителем мира, вот так! Конаном и Джеймсом Бондом в одном  лице,
который, совершив все подвиги, положенные  по  сценарию,  вернется  к  своей
Рыжей Соне. И, разумеется, к ее попугаю.
   Я размечтался  об  этом,  очнувшись  лишь  в  ту  секунду,  когда  машина
тормознула у Невского. Странно! Очень странно! Чтобы  попасть  на  Литейный,
четыре, в Серый Дом, нам полагалось свернуть у цирка или еще на  Кутузовской
набережной - в общем, где-то  свернуть,  а  вовсе  не  тащиться  к  Невскому
проспекту. Разве что с целью моциона? И теперь, прогулявшись и взбодрившись,
мы повернем в  нужную  сторону,  к  историческим  серым  стенам,  преодолеем
гранитные ступени, войдем в вестибюль и поднимемся в уютный,  обшитый  дубом
кабинет? К генералу, начальнику остроносого?  Генеральские  кабинеты  всегда
отделывают дубом, и двери в них тоже дубовые: дуб  прочней  сосны,  так  что
если придется отбивать атаку? Мысль моя прервалась - вспыхнул зеленый  свет,
рявкнул мотор, и ?Волга? покатилась дальше по Садовой. Мимо Гостиного  Двора
и здания библиотеки, мимо лавочек, кафешек и  ресторана  ?Метрополь?,  будто
никаких серых казенных домов в природе вообще не существует. Я встрепенулся,
раскрыл рот, и Лев с Леонидом сразу напряглись. Это тоже выглядело  странно:
на меня они не смотрели, даже пальцем не шевельнули, но в  плечах  ощущалась
гранитная твердость. Будто  два  жернова  готовились  сплющить  и  растереть
ячменное зернышко.
   Я закрыл рот, сглотнул слюну, потом снова открыл и осведомился:
   - А куда мы, собственно, едем, Иван Иванович?
   - А собственно, куда положено, Дмитрий  Григорьевич.  Вы  ведь  хотели  к
генералу? Так мы к нему и  направляемся.  -  Иван  Иваныч  повернул  голову,
посмотрел на меня и добавил:
   - Генералу тоже захотелось с вами встретиться. Даже из Москвы  для  этого
прибыл. Он, понимаете,  человек  любопытный  и  очень  убедительный.  В  том
смысле, что умеет убеждать.
   - Не водятся на Садовой генералы, - мрачно  возразил  я.  -  Генеральское
место известно где - на Литейном.  Ну  еще  в  Главном  штабе  на  Дворцовой
площади. - Много вы понимаете в генералах! - отбрил меня Скуратов.  -  Ровно
столько  же,  сколько   в   полковниках   ФСБ!   -   Он   помолчал,   затем,
смилостивившись, пустился в объяснения:
   - Во-первых, заметьте, Дмитрий Григорьевич, мы едем не на Садовую,  а  по
Садовой, прямо к Московскому проспекту. А во-вторых,  наше  ведомство  носит
скорее организующий,  научно-аналитический  характер  и  тем  отличается  от
прочих служб системы безопасности. Мы не привыкли дислоцироваться  в  местах
традиционных, набивших оскомину - Литейный или, положим, столичная  Лубянка.
Кстати, для нас там и места нет? Главное Управление в  Москве  располагается
на    Лесной,    неподалеку    от    Белорусского    вокзала,    рядом     с
химико-технологическим  институтом.  Если  помните  -   тот   самый,   имени
Менделеева? и  в  нем  -  несколько  наших  лабораторий?  изучают  внеземные
материалы и артефакты? Очень забавная тематика!  И  очень  перспективная!  А
региональное Северо-Западное Управление -  то  есть  наше,  петербургское  -
находится в одном НИИ. Почтовый ящик, разумеется. Чипы, электроника,  связь,
вычислительная техника?  Ну,  увидите  сами.  ?Что  это  он  разболтался?  -
промелькнуло у меня в голове. -  Зубы  заговаривает  или  желает  на  работу
устроить? В тот самый НИИ, где чипы с  электроникой?  Чтоб  Хорошев  Дмитрий
Григорьич сидел на трассировке плат и был всегда под  боком  и  приглядом?..
Пожалуй, не выйдет. Не слюбится и не станцуется. Насиделся я в таком НИИ,  в
родном Промате. Формально даже сейчас сижу. Никто  ведь  меня  не  увольнял?
всего лишь бессрочный отпуск? скажем, с целью благоустройства личной жизни??
Мысль о личной жизни заставила вспомнить Дарью, что  потянуло  цепочку  иных
ассоциаций, но не  лирических,  а  совсем  другого  свойства.  Я  наклонился
вперед, к затылку Скуратова, торчавшему над спинкой кресла, и пробурчал:
   - А мою соседку вы на Литейный вызывали. Это как понять?  -  А  так,  что
вызывал ее не полковник ФСБ,  а  майор  УБОП,  и  совсем  по  другому  делу.
Удовлетворены, Дмитрий Григорьич?
   - Вполне, Иван Иваныч.
   Но подозрения мучили меня на всем пути по Московскому проспекту,  а  это,
должен  признаться,  очень  длинная  магистраль.  Скуратов  молчал,   словно
наслаждаясь  моей  нервозностью,  и  я,  чтоб  отыграться,   стал   издавать
всевозможные звуки - кашлял, хмыкал, сопел, кряхтел, с удовольствием ощущая,
как Лев с Леонидом напрягают мышцы при каждом моем хмыке и кряке, а голова у
Иван Иваныча непроизвольно дергается. Временами я запускал пальцы левой руки
под правый рукав свитера,  ощупывал  браслет  с  гипноглифом  и  представлял
чугунную рожу зулуса, а также двух ?хвостов?, уснувших на  скамье,  рядом  с
помойными бачками.  Это  придавало  мне  уверенности,  напоминало,  кто  тут
хозяин, кто командует парадом и правит бал. Если не сам Сатана, то крысолов,
его приятель и посланник. Наконец мы выехали на шоссе, повернули  три-четыре
раза и минут через десять остановились  у  бетонного  низкого  корпуса,  над
которым возвышался небоскреб в целых шестнадцать этажей. Отраслевой  НИИ  по
кличке ?Сапсан?, почтовый ящик и военный отпрыск объединения ?Светлана?? Эту
контору я знал: случалось здесь бывать и даже выполнять заказы - конечно,  в
прежние проматовские времена. Занимались  тут  проектированием  начинки  для
компьютеров  спецприменения  -  тех,  что  ставят  на  ракеты  и   подлодки,
истребители и комплексы ПВО. Какая существовала еще тематика, не  ведаю,  не
знаю: я тут выше  восьмого  этажа  не  поднимался  и  к  самой  небоскребной
верхотуре допущен не был. Но и нижние ярусы впечатляли: стерильные цеха  для
напыления  микросхем,  мраморные  стены,   округлые   стальные   двери-люки,
герметичные тамбуры, техники в белых халатах,  компьютеры,  автоматика  -  и
все, заметьте, высшего качества  и  отечественной  разработки.  И  кому  это
мешало?.. Покинув машину, я  заметил,  что  ?Сапсан?  переживает  не  лучшие
времена. Вывесок на нем отродясь не  бывало,  и  нечему  было  трескаться  и
падать, но окна,  когда-то  сиявшие,  как  полированный  хрусталь,  казались
покрытыми пылью, и по обе стороны от приземистого нижнего  корпуса  тянулись
уродливые загородки из стальных прутьев, а за ними торчали  навесы,  забитые
доверху серыми  алюминиевыми  чушками  и  латунными  болванками,  блестящими
желтизной.  Еще  было  несколько  трейлеров:  их  то  ли  нагружали,  то  ли
разгружали небритые  мужики  в  тельняшках.  В  общем,  результат  конверсии
военно-промышленного комплекса был, как говорится, налицо. - Люди гибнут  за
металл, - пробормотал я, поторапливаясь вслед за Скуратовым к подъезду.
   Он обернулся:
   - Что? Что вы сказали?
   - Ничего существенного, Иван Иваныч. Вам вся эта бурная  деятельность  не
мешает? - Я кивнул в сторону загородки и навесов.
   -  ?Крыша?,  -  многозначительно   отозвался   остроносый.   -   Источник
финансирования и надежная ?крыша?, вполне созвучная времени. Мы  перешагнули
порог и очутились в просторном вестибюле. Тут все еще стояла охрана,  но  не
гэбисты, как в нашем Промате, а милицейские сержанты - правда, с  автоматами
и в бронежилетах. Сторожили  они  вход  в  коридор  и  два  лифта  усиленной
грузоподъемности; на левом была табличка  ?НИИ  ?Сапсан?,  этажи  2-14?,  на
правом - ?АО ?Российские сплавы?, Петербургский филиал, этажи 15-16?. И хоть
у ?Сплавов?  площадь  была  поскромней,  чем  у  ?Сапсана?,  не  приходилось
сомневаться, кто тут вверху, а кто - внизу: дверцы  левого  лифта  выглядели
потертыми и исцарапанными, а дверцы правого сияли свежей полировкой.
   Скуратов кивнул охранникам, приказывая посторониться. Меня стражи  словно
не заметили; впрочем, я  шел  вслед  за  полковником,  а  сзади  топали  два
лейтенанта, так что расклад был ясен: кого-то конвоируют. Может,  шпиона,  а
может, соперника ?Российских сплавов?,  перехватившего  заказ  на  бронзовые
канделябры. В кабинку мы вошли вдвоем, я и Скуратов: то ли нужда в конвоирах
отпала, то ли Лев с Леонидом не имели допуска на самый верх, к генеральскому
апартаменту. Лифт  мягко  тронулся,  не  останавливаясь  на  нижних  этажах,
поднимая меня в те небоскребные ярусы, куда лет восемь назад  мог  добраться
лишь наш проматовский директор-академик, да и  то  по  особому  приглашению.
Говорили, что в этих заоблачных высях  обитает  местная  администрация:  сам
генеральный ?Сапсана? плюс куча его замов, плюс первый отдел и представители
заказчика, плюс референты, секретари и остальные прихлебалы. Но теперь  там,
судя  по  всему,   располагалась   служба   ФСБ,   региональное   Управление
аналитических исследований,  и  я  терялся  в  догадках,  когда  и  как  это
произошло. В какую, так сказать, эпоху? Год назад? Пять лет? Или же  десять?
Или Управление было там всегда и лишь в  последние  годы,  отмежевавшись  от
?Сапсана?,  прикрылось  вывеской  ?Российских  сплавов??  Но,  спрашивается,
почему? ?Сапсан? являлся государственной конторой, а ?Сплавы?, надо  думать,
частной; чем же такая фирма  предпочтительней  для  маскировки?  Да  еще  не
группы, не отдела, а целого управления!
   Я чувствовал, что меня морочат.  Дурят,  дезинформируют,  водят  за  нос,
забивают баки и вешают лапшу на уши. В чем, в чем, а в этом остроносый  Иван
Иванович Скуратов был превеликий мастер! Мне вспомнилось, как он вломился  в
мою квартиру - с историей о поддельном авизо, о краденых  досках,  стекле  и
металле. Похоже, уши у этой байки росли отсюда, из ?Российских сплавов?: тут
как раз торговали металлом и, вероятно, не пренебрегали досками  и  стеклом.
Но если  так?  Дверцы  лифта  бесшумно  раздвинулись,  и  мы  вышли  в  холл
шестнадцатого этажа. Он был роскошен. Куда там генеральский  кабинет!  Здесь
стены были обшиты палисандром, с золотистого потолка струился свет невидимых
светильников, нога утопала в пушистом ковре желто-салатных  оттенков,  а  из
огромного окна открывался бесподобный вид на город Пушкин,  лежавший  к  югу
километрах в пяти-шести, на его  дворцы,  озера  и  парки,  сиявшие  осенним
великолепием. Вдоль стен красовались  обтянутые  палевым  шелком  канапе  во
французском стиле, с гнутыми ножками и приподнятым изголовьем,  меж  ними  -
затейливые бюро, тоже из палисандра, двери с отделкой маркетри,  серванты  и
огромные  зеркала;  на  застекленных  полках  и  на   столешницах   бюро   -
продукция ?Российских сплавов?. Вернее, образцы товара; я  был  уверен,  что
эта фирма ничего не производит и, вероятно, ничего  не  покупает,  а  только
продает. Товар был оформлен превосходно: не чушки и не  обрезки  проводов  и
рельсов, а бронзовые изваяния, пепельницы из оптического стекла,  серебряные
подсвечники и  мельхиоровая,  редкой  красоты,  посуда.  Везде  -  рекламные
таблички с ценами в долларах, марках и франках, но ни один из  этих  текстов
ни сном ни духом не намекал, что тут или где-то поблизости  (возможно  -  на
крыше?..) располагается секретное подразделение ФСБ.
   Правда, тут были охранники - трое  верзил  в  серо-зеленом,  напоминавшие
статью покойного  Борю-Боба.  Среди  палисандровых  дизайнов  и  серебристых
зеркал они смотрелись неважно - как самодельные шкафы в изящной  французской
гостиной. Но дело, видимо, знали: я не  успел  из  лифта  шагнуть,  как  три
ствола нацелились мне в лоб.
   - К Георгию Санычу, - отрывисто сказал  Скуратов.  -  Он  ждет.  Один  из
шкафов - видимо, главный - кивнул, и мы проследовали к дверям. От эрмитажных
они отличались лишь в незначительных деталях: ручка была из серебра, в  виде
нагой наяды, а поперек  узорчатой  филенки  шла  надпись,  тоже  серебряными
буквами: ?Приемная?. Мой спутник нажал на ручку, толкнул,  и  плечи  его  на
долю секунды перекрыли поле зрения. Я, озираясь, ввинтился в  комнату  вслед
за  ним,  глянул  и  обомлел:  у  вторых  эрмитажных  дверей   с   табличкой
?Генеральный директор?, за антикварной  красоты  столом,  при  компьютере  и
остальных секретарских аксессуарах, маячило что-то знакомое. Можно  сказать,
очень знакомое! Не иначе как Эллочка, крашеная андалусийская блондинка.  Вот
так сюрприз! Сидела  она  в  креслице,  изящно  сложив  ножку  на  ножку,  и
занималась самым секретарским делом: полировала ноготки.
   - Какая встреча!.. -  воскликнул  я  и  резво  устремился  к  ней.  -  А,
собственно, какая? - отложив пилку, она окатила меня  холодным  неузнавающим
взором и тут же улыбнулась - но не мне, а остроносому:
   - Здравствуйте, Иван Иванович! Этот - с вами?
   - Этот - с ним, - подтвердил я, решив сражаться до последнего патрона.  -
А вы - вы этого не узнаете? Вот этого самого, Эллочка, который  перед  вами?
Коста-дель-Соль и ?Алькатраз? вам ничего не говорят? - Ровным счетом ничего.
- Она сделала жест, каким  сгоняют  надоедливую  муху,  и  снова  улыбнулась
Скуратову. Тот ухмыльнулся в ответ. - В Коста-дель-Соль я не была и  с  вами
незнакома. К счастью. Вы не в моем вкусе, юноша. С нее еще андалусский загар
не сошел, но врать она умела: ресницы даже не дрогнули.  Кстати,  глаза  под
ресницами были серые, точно асфальт в сухую погоду. - К счастью, вы тоже  не
в моем, - произнес я с  чарующей  улыбкой.  -  Если  этот  вопрос  исчерпан,
доложите Георгию Санычу, что к нему пришли. И не забудьте подать нам кофе.
   - Кофе я подаю не всем, а кому  шеф  прикажет,  -  откликнулась  Эллочка,
поднялась и грациозно порхнула за генеральскую дверь.
   Иван Иваныч прошипел:
   - Перестаньте паясничать, Хорошев! Вы хотели к генералу, и я вас привел к
генералу. Но там, - он показал глазами на дверь, - там не цирк, не  оперетта
и не театр комедии. Будьте серьезны и приготовьтесь не болтать, а слушать. И
отвечать! Отвечать на заданные вам вопросы.
   Я приготовился. Я был готов к любым сюрпризам. Даже  к  тому,  что  увижу
сейчас не генерала, а Стелл очку с Беллочкой.
   Но   в   кабинете,   в   компании   разноцветных   телефонов,   рядом   с
сейфом-мастодонтом, под картой бывшего  Союза  из  ценных  древесных  пород,
сидел интендантский полковник  Гоша  и  взирал  на  меня  строгим  отеческим
взглядом.

Глава 22

   Это был, несомненно, он - престарелый, но бодрый джентльмен с  офицерской
выправкой, в строгом темном костюме и с нахмуренным  челом.  Взор  его  и  в
самом деле был суров и светел. Будто не он  пару  недель  назад  тащился  на
полусогнутых к лифту, опираясь на хрупкое плечико Элл  очки;  будто  не  он,
налившись кровью, рычал: ?Н-на что н-на-мекаешь, щ-щенок?..? Будто и не было
никогда милых курортных шалостей: ни страуса с выдранным хвостом, ни стопок,
стаканов и рюмок, что щедро подносил нам Санчес, ни песен боевых, ни баек  о
моджахедах, порубленных в  лапшу,  ни  пьяных  воплей:  ?Батарея,  к  бою!..
надраить кафель!, шашки наголо!..?
   "Может, и правда не было?..? - думал я, устраиваясь  в  глубоком  кожаном
кресле и озирая строгие черты, массивный  квадратный  подбородок,  гранитную
основательность шеи, твердые, жесткие губы и волевые складки  у  рта,  какие
бывают от государственных дум. Но если не было того, о чем я помнил, то  что
же было? Клоунада, цирк? Которому не место в  этом  кабинете,  но  в  других
краях и при других обстоятельствах он, этот цирк,  вполне  допустим  и  даже
желателен? В самом деле, отчего солидному человеку не вспомнить юность и  не
спустить пары?  Повеселиться,  покуролесить,  подурачиться?  Тем  более  что
дурачества безобидные - выпивка там, анекдоты? ну, секретарша? И что с того?
С кем не бывает? Бывает! Как говорится, седина в бороду, бес в ребро!
   Имелась,  впрочем,  и  другая  версия:  все  могло  оказаться  иначе,  не
клоунадой,  а  игрой,   точно   рассчитанным   лицедейством,   желанием   не
подурачиться,  а  одурачить.  Кого?  Меня?  Покойного   Бориса?   И   прочих
алькатразских постояльцев? К примеру, Бартона из Таскалусы?
   Георгий Саныч что-то нажал  под  столешницей,  и  в  кабинет  просунулась
головка Эллочки в светлых кудряшках.
   - Коньяк. Лимон. Кофе. И группу  охраны  к  моим  дверям.  Все  появилось
мгновенно, с армейской точностью - я и глазом моргнуть не  успел.  При  виде
рюмок с коньяком черты у нашего хозяина расслабились, взор помягчел;  сделав
широкий, гостеприимный жест, он произнес:
   - За продолжение приятного знакомства! В новом, как я надеюсь,  качестве!
Мы  выпили.  Коньяк  был  дорогой,  французский;  такой  у  нас  не  принято
закусывать, его положено воспринимать н„бом, и пищеводом,  и  всеми  фибрами
души. Заметив, что я проигнорировал лимон, Георгий Саныч одобрительно кивнул
и покосился на Скуратова.
   - Представь нас друг другу, полковник. По всей форме. -  Хорошев  Дмитрий
Григорьевич, - произнес остроносый в той же официальной тональности, как при
нашей первой встрече. - Возраст -  тридцать  шесть,  холост,  но  собирается
жениться, кандидат наук, сотрудник Института проблем математики в бессрочном
неоплачиваемом отпуску. Наш информатор. А это, - он  с  почтением  приподнял
брови, - это Зубенко Георгий Александрович,  в  прошлом  генерал  КГБ,  а  в
данный момент - генеральный директор компании ?Российские сплавы?. Наш  шеф.
Прибыл вчера из столицы. Цените, Дмитрий Григорьевич, - приехал ради вас!
   Из этой краткой прелюдии слух мой выхватил сперва всего три слова:
   "Холост? собирается жениться?? Кажется, о наших с Дарьей отношениях знали
все: команда альфа, и команда бета, и  даже  попугай  Петруша.  Петруша  был
сравнительно безвреден, покуда клюв не  разевал,  а  вот  зулус  намеревался
бросить мою красавицу под поезд. Не знаю, какие планы были на  этот  счет  у
остроносого,  но  он  меня  предупредил.   Жениться   собираетесь,   Дмитрий
Григорьич? Так будьте  поосторожней.  Ведь,  кроме  поездов  метро,  есть  и
трамваи, и электрички. Осознав сей факт, я тут же столкнулся  еще  с  двумя,
такими же ясными и неприятными: