кого пополам с английским  в  ушах
началось какое-то невнятное жужжание. - О, йес, мормон! Зе бук оф мормон!  -
Его пальцы бережно погладили книгу. - Это есть новие  свидэтелтва  про  Исус
Христ!
   - Заходи! - произнес я со вздохом и закрыл дверь в кабинет, чтоб гость не
смутился при виде чугунного Сатаны. Затем перешел на язык Шекспира:
   - Кто ты такой, великомученик?
   Услышав родную речь, парень порозовел, оживился и проследовал за мной  на
кухню. Имя свое он произнес  невнятно  -  что-то  вроде  Джек-Джон-Джим;  во
всяком случае, там доминировало ?дж? с каким-то  неопределенным  окончанием.
За кружкой кофе выяснилось, что гость мой - студент теологического  колледжа
в Прово, штат Юта: их, истинных христиан, рассылают повсюду, от  Соломоновых
островов до карельских рощ, для миссионерской практики и с  целью  обращения
прозелитов. Два прозелита - зачет, три - экзамен, четыре - благодарность  от
ректора в  приказе,  а  ежели  один,  зато  погрязший  перед  тем  в  грехах
закоренелый нечестивец, то полагается диплом  с  отличием.  Моему  мормонышу
пока что ничего подобного не светило, но надежды он не терял и действовал  с
похвальным усердием. Я глядел, как  он  глотает  кофе,  не  выпуская  ?Книгу
Мормона? из рук, слушал, как он разглагольствует о евангельских  истинах,  и
думал: истина, где ты, ау! Истина в данном  случае  была  трансцендентной  -
иными словами, завуалированной и скрытой, и заключалась она в том,  что  мой
мормоныш был фальшив, как авизо - то самое авизо, о котором давеча  толковал
остроносый.
   Обидно, что за морями-океанами нас числят по разряду  дикарей.  Будто  не
знаем мы, что  мормонам  -  в  отличие  от  свидетелей  Иеговы  -  запрещено
вербовать в свою конфессию, таскаясь по домам и приставая к прохожим. Мормон
- настоящий мормон - стоит навытяжку с книгой в руках и ждет, когда  к  нему
обратятся заинтересованные лица. Вот когда обратятся, тогда он  и  расскажет
о ?нових свидэтелтвах про Исус Христ?! А до того -  молчание,  скромность  и
никакой агитации. К тому же мормоны не пьют горячего, а если и пьют,  то  не
чай и кофе, напитки дьявольские и греховные. Такой  вот  у  них  порядок,  и
всякому читателю энциклопедий и словарей о том доподлинно известно.
   Вывод напрашивался сам собой, и я раздумывал, не принести ли топор  и  не
прижать ли гостя в щели меж холодильником и кухонным пеналом. Я не сторонник
насилия,  но   этот   Джек-Джон-Джим   мог   оказаться   в   лучшем   случае
коммивояжером-хитрецом, а в худшем - наводчиком или воришкой. Язык? И что  с
того? Жулики нынче пошли образованные: надо - так  китайский  выучат.  Я  уж
совсем собрался сбегать за топором, но тут наша  беседа  перетекла  в  иное,
весьма любопытное русло.
   - Мир погряз в грехе и дьявольских кознях, - вещал  мормоныш,  размахивая
кружкой. - Одни стяжают богатств  и  сокровищ,  другие  -  славу,  власть  и
почести, иные же  Полны  высокомерия,  жестокосердны  и  не  внемлют  стонам
голодных, убогих и сирых, иные же жаждут крови  и  веселятся  на  пепелищах,
иные торгуют словом божьим, требуя мзду за всякое священное деяние - даже за
то, чтоб проводить усопшего в последний путь. Воистину, они  грешны!  Забыты
ими слова господни, а ведь он повелел, чтоб люди не убивали, чтобы не лгали,
чтобы не крали, чтобы не произносили всуе имя  господа  бога  их,  чтобы  не
завидовали, чтобы не имели злобы, чтобы не ссорились один с другим, чтобы не
совершали прелюбодеяний, ибо преступивший  через  законы  господа  погибнет!
Спасибо, брат? да будет с вами милость Всевышнего? - (Я подлил ему кофе.)  -
Но самый мерзкий грех свершают те, кто предан Люциферу не по  неведению  или
по слабости своей, не  ради  богатства  или  славы,  но  алчет  дьявольского
могущества  и  пособничает  ему  в  улавливании  душ,  творя  колдовство   и
чародейство. Вот вы,  мой  добрый  мастер,  кто  вы  такой?  -  Крысолов,  -
отрекомендовался я, - скромный крысолов-токсидермист. Ловлю крыс  и  набиваю
чучела - для музеев и кунсткамер. Разумеется, во славу господа, ибо крыса  -
тоже дьявольский пособник.
   - Вполне достойное занятие, - кивнул Джек-Джон-Джим, - хотя,  я  полагаю,
не очень приятное. Но всякий  смертный  несет  свой  крест,  и  всякий  труд
почетен перед господом, если свершается во славу и во имя его?  -  Аминь,  -
молвил я, предложив мормонышу сигарету. Он не отказался. - Но те нечестивцы,
маги и колдуны, о коих я упомянул, трудятся не на бога, на дьявола,  за  что
гореть им в геенне огненной! Ибо сказано, - он потряс книгой, - сказано так:
если пытались вы делать зло во дни  вашего  испытания,  то  будете  признаны
нечистыми пред судилищем божиим, а ничто нечистое не может существовать  при
боге, и потому вы должны быть  отвергнуты  навек.  Но  сказано  также:  если
праведная душа, жертвенная и не запятнанная грехом, - тут он ударил  себя  в
грудь, - спасет нечестивца и выведет его на верную дорогу,  то  обретут  они
оба благоволение господа и рай в его объятиях. И вот я? - Погоди-ка, парень.
-  Мне  пришлось  дернуть  его  за  рукав,  чтобы  остановить   этот   поток
красноречия. - Кто тут у нас нечестивец? Ты на кого намекаешь? На меня?
   Мормоныш перекрестился.
   - Ни сном, ни духом, добрый мастер! Ваше занятие, как сказано мною  выше,
почетно и  полезно.  Я  же  говорю  о  колдунах,  об  истинных  нечестивцах,
предавшихся Люциферу. Не думают они про Страшный суд и кару господню, а лишь
плодятся и увеличиваются в числе - и у нас, и у вас, и  в  иных  странах,  и
даже в Святой земле, политой кровью Спасителя нашего. Повсюду видны их  злые
лики, а богомерзкие слова звучат в эфире и? Не понимая, к чему он  ведет,  я
привстал и выглянул в окно. -  Не  вижу  злых  ликов.  Оголодавшие,  правда,
попадаются.
   Джек-Джон-Джим сокрушенно покачал головой:
   - Здесь не видны. Но если вы пройдете дальше, к супермаркету  и  доске  с
рекламой, то узрите, брат мой, обличье колдуна и прочтете имя его и  призыв,
исполненный дьявольской гордыни. И это лишь один  из  многих!  Серж  Орнати,
нечестивец, пособник Сатаны!
   В самом деле, был у нашего универсама щит, а на нем - плакаты и  листовки
с объявлениями, и среди них встречалось и такое: мой бывший сосед с  горящим
магнетическим взором, в кольце  самонадеянной  надписи:  ?Серж  Орнати:  Бог
предначертал, а я исправлю!? Перебор, конечно,  но  в  рекламных  агентствах
служат сплошь одни атеисты.
   Я поскреб в затылке, выдавил наивную улыбку и произнес:
   - По странному совпадению, Джек, этот самый нечестивец был моим  соседом.
Из квартиры сто двадцать два.
   Зрачки мормоныша вспыхнули, он вздрогнул, прижал святую книгу к сердцу  и
приподнялся, готовый бежать, обращать и спасать. Пришлось  хлопнуть  его  по
плечу, дабы привести в чувство.
   - Спокойней, парень. Был сосед, да сплыл.
   - Это как понять, брат мой? - Он перешел на  русский.  -  Это  есть  ваша
рашен идиом?
   - Она самая. Русская идиома, и  сосед  мой  тоже  был  русским,  а  потом
сделался ?новым русским? и переехал. Дом у нас, видишь  ли,  старый,  в  нем
?новые русские? не живут.
   Глаза у Джека-Джона-Джима округлились.
   - А где они живут, сэр?
   Я пожал плечами:
   - На Кипре, Крите или Мальорке? Не знаю! И никто не знает.  Ни  УБОП,  ни
Интерпол.
   - Что есть УБОП? Также рашен идиом?
   - Не идиом, а аббревиатура, - ответил я и объяснил ему  ситуацию.  Почему
бы и нет? Подписки о неразглашении остроносый с меня не потребовал. Осознав,
что грешник исчез в неопределенном направлении и избавить его от  геенны  не
удастся, мормоныш погрустнел. Нашлось у него еще несколько вопросов - все  о
том, как нечестивец Орнати дошел до жизни  такой  и  нельзя  ли  спасти  его
супругу, его чад или хотя бы соседку, что  обитает  сейчас  в  сто  двадцать
второй квартире. Пришлось сказать, что жена у него мусульманка и проходит по
другому ведомству, а  чадо  имеется  одно,  пятилетнее,  и  значит,  юное  и
безгрешное. Оставалась соседка, и мой мормоныш желал познакомиться с  ней  с
упорством, свойственным религиозным фанатикам и придуркам.
   Правда, на мой вкус, он чуть-чуть переигрывал.
   В конце концов это мне надоело, и я сказал:
   - Ждать соседку бесполезно, она на гастролях в Туруханске. Очень  далекий
город в сибирской тайге. Вокруг одни концлагеря, еще со  сталинских  времен.
Сталин, кстати, тоже был Иосифом, как ваш преподобный  Смит.  Проигнорировав
мою последнюю реплику, Джек-Джон-Джим приподнял белесые брови и  с  заметным
разочарованием воскликнул:
   - На гастролях!
   - Вот именно. Моя соседка в цирке служит,  дрессировщицей.  Тигры,  львы,
медведи, крокодил и два мастифа? Есть и третий, говорящий, но его  она  дома
оставила. Злой, как Сатана!
   Мормоныш поперхнулся кофе.
   - Говорящий пес? Это есть такой рашен шутка?
   - Какие шутки! - с чувством сказал я. - Сам по стеночке каждый божий день
пробираюсь, дрожу, чтоб зверюга дверь не вышиб! Да что говорить -  выйди  на
площадку, приложись ухом и послушай. Знаешь, что он орет? Прр-раведника мне,
прр-роповедника! Жрр-рать хочу!
   На том мы и расстались, навешав друг другу лапши на уши.  Я  потянулся  к
словарю, но настроение было не читабельным. Мысли кружились медленно,  будто
грифы над свежим трупом, не успевшим как следует протухнуть. Трупов  -  или,
если  угодно,  крыс  -  было   две:   одна,   остроносая,   предъявила   мне
удостоверение, другая - книгу с золотым тиснением, но я полагал, что все это
сплошная иллюзия и обман. Обе они подбирались к Сергею,  и  оставалось  лишь
догадываться, когда и как он ухитрился насолить и нашим, и вашим. Кто они  -
наши и ваши - тоже было не совсем ясно, но нюхом опытного крысолова я  чуял,
что люди это серьезные, привыкшие вершить свои дела не при солнечном  свете,
а преимущественно в сумерках. Конечно, не составляло труда позвонить Жанне и
спросить, но это было б опрометчивым поступком. Раз заварилась  такая  каша,
то телефон Арнатовых скорее всего на слуху, и что бы я ни спросил, чем бы ни
поинтересовался, все будет Сергею не к пользе, а мне поставлено  в  вину.  С
чего бы, действительно, мне звонить? Был у меня сосед, не брат,  не  друг  -
приятель;  потом  переехал  и,  по  официальной  версии,   стал   заниматься
превращениями досок, железных чушек и стекла в капусту. Напревращал, сколько
хватило магической силы, и отвалил. На Кипр, на Крит или на остров Мальорку?
Ну и что же? Обычная история по нынешним временам? В  общем,  я  не  рискнул
звонить и, укрепившись в  намерении  отправиться  завтра  на  дачу,  включил
телевизор.
   Шли последние известия.  В  Подольске  в  очередной  раз  был  воздвигнут
памятник жестоко убиенному государю  Николаю  II.  Памятник  этот  регулярно
взрывали, и теперь, для лучшей сохранности,  цоколем  ему  служил  настоящий
бетонный дот с бронированной дверью и четырьмя  амбразурами  -  дабы  отбить
атаку с любой стороны слезоточивым  газом.  В  Москве,  на  улице  Горького,
торговали  вразнос  взрывчаткой,  киллеры  отстреливали  видных  демократов,
экономисты толковали о долгах, дефолте, инфляции и  реструктуризации,  левые
сражались с правыми, Дума билась с президентом, губернаторы - с мэрами, а  в
дыму этих баталий всякие умники приватизировали державу оптом и  в  розницу.
Собственно, она была уже давно распродана, расчленена и препарирована, и меж
ее руин бродили крысы и гиены всех мастей,  выхватывая  тут  и  там  кусочки
пожирнее.
   Не успел  я  додумать  эту  мысль,  как  на  экране  возникла  физиономия
престарелого кудесника и мага из  бывших  южно-союзных  краев,  который  мог
обставить  Сержа,  как  дитя,  в  искусстве  превращений:  был   он   первым
секретарем, стал президентом, но не исключалась и дальнейшая трансформация -
в хана, султана или короля. Слушать его мне не хотелось, я переключил  канал
и напоролся на рекламу  мебельного  салона  ?Венеция?,  который  не  обещает
клиентам морковок, не делает из них петрушек, но честно экономит их капусту.
Прослушав это объявление, я восхитился, сделал себе  овощной  салат  и  съел
его, размышляя о венецианских  маврах,  венецианских  дожах  и  венецианской
мебели.
   И приснилось мне в эту ночь, что я поехал не в Испанию,  а  в  Италию,  в
Венецию, и там, у собора  Святого  Марка,  встретился  с  Сержем:  он  стоял
подобно  монументу  на  груде  долларовых  пачек,  загадочно   усмехался   и
протягивал мне блестящий шарик из  оптического  стекла.  А  с  тыла  к  нему
подбирались мормоныш и остроносый.

Глава 3

   Утром в субботу я встал пораньше, плотно перекусил, добрался до вокзала и
вместе с толпой дачников влез в пригородную электричку. Путь  от  Питера  до
Приозерска неблизкий, часа  три,  и,  скучая  на  жесткой  скамье,  покрытой
изрезанным рваным пластиком, я размышлял о разных разностях.  К  примеру,  о
том, отчего бы России не вступить в НАТО.  Геополитический  фактор  за  нас:
альянс нуждается в усилении, а мы  -  в  финансах;  получим  их  и  достроим
Байкало-Амурскую магистраль, чтобы пресечь китайские амбиции? Почему бы нет?
Политика - это искусство возможного, а парадоксам  истории  несть  числа?  В
такт моим раздумьям за окнами мелькали стволы карельских  сосен,  кто-то  из
пассажиров  включил  магнитофон,  и  томный  голос  певца  посоветовал:   не
прогибайся под этот изменчивый мир, пусть он прогнется под нас.
   Я, собственно, не  собирался  прогибаться.  Психика  у  меня  устойчивая,
закаленная жизненными испытаниями, учебой, армией, аспирантурой и  Проматом.
Эти четыре периода моей жизни резко  различались  между  собой,  но  было  и
сходство:  подчинение   вышестоящим,   отсутствие   нижестоящих   и   вечное
безденежье. Даже в армии я никем не  командовал,  а  подвизался  в  качестве
лейтенант-программиста при чуде отечественной  техники  компьютере  ?Пурга?.
Этот компьютер, по задумке, должен был заменить в бою пятерых генералов,  но
в мирную эпоху его - и меня вместе с ним - рассматривали как чистый нонсенс.
В  лучшем  случае  как  нонсенс,  а  в  худшем  -   как   опасную   диверсию
империалистической шлюхи-кибернетики. Оно  и  понятно:  генералам  вовсе  не
улыбалось, чтоб их заменили компьютеры.
   Но теперь, впервые за много лет, моя позиция стала  иной.  Теперь  я  был
крысоловом, человеком свободной профессии, уважаемым в определенных  кругах;
я обладал репутацией почти непогрешимого пророка,  я  не  имел  конкурентов,
зато имел заказчиков и даже кое-какие деньги.
   Собственно, я математик и занимаюсь теорией игр. Играю, разумеется, не  в
шашки и не расписываю пульку на четверых, зато могу  промоделировать  третью
мировую  войну  или  какой-нибудь  политический  катаклизм:  что,  например,
случится, если Дума  заломает  президента  или  наоборот.  Само  собой,  эти
прогнозы  носят  гипотетический   характер,   однако   они   гораздо   более
определенны,  чем  смутные  догадки  политиканов,  финансистов  или  дельцов
теневого бизнеса. Прежде я трудился над такими проблемами,  как  оптимизация
зон поражения при обстреле  потенциального  врага  со  спутников,  а  теперь
больше рассчитываю  вероятности  выигрыша  во  всевозможных  ?пирамидках?  и
лотереях. И не жалею об этом. Как-то, в бытность мою в Промате, пришлось нам
моделировать  последствия  аварии  на   ЛАЭС   -   иными   словами,   играли
дяди-математики в Чернобыль, но только под Петербургом. Поверьте,  выглядело
это страшно, даже в компьютерном исполнении. Так что я  ничуть  не  сожалею,
что переквалифицировался в крысолова. Надо отметить, что данный термин несет
троякий смысл - прямой, жаргонный и переносный. Прямой очевиден: крысолов  -
это борец с вредоносными грызунами, искусник по части  капканов,  ловушек  и
ядов. Жаргонный обозначает одну из категорий квартирных воришек, которые  (о
польза  чтения  словарей!)  подразделяются  на  ?обходчиков?,  ?наводчиков?,
?хвостовщиков?, ?балконшиков?, ?форточников?, ?сычей?, ?ходящих по  соннику?
и ?крысоловов?. Но переносный смысл этого термина не столь очевиден и весьма
глубок. Происходит он, разумеется, от крысы, только не серой, а  финансовой,
каких в условиях демократических свобод расплодилось видимо-невидимо;  ну  а
где крысы, там и крысолов.
   Если угодно, считайте меня сыщиком, аналитиком или специалистом в области
прогнозов, но я определяю свою профессию иначе: охотник на  крыс.  Случается
мне оказывать и другие услуги, в смежных и сопредельных областях -  так  что
если вам нужен деловой совет, если вы стонете под гнетом налогов,  если  вас
интересует рейтинг определенных фирм, если вы нуждаетесь в  кредитах  или  в
финансовой ?крыше?, если вы  подыскиваете  партнеров  или  намерены  утопить
конкурента  -  словом,  если  при  минимуме  затрат   вы   хотите   добиться
максимальной пользы, навестите меня. Вместе мы  пересечем  океан  коррупции,
инфляции и девальвации, минуем отмели монетаризма  и  рифы  налогообложения,
уцелеем в мафиозных  штормах,  переживем  обвальные  лавины  и  окажемся  на
благодатных  островах,  густо  заросших  ?черным  налом?.  В  конце  концов,
экономика должна быть экономной, и я продемонстрирую вам это на  практике  -
но, разумеется, не бесплатно. Еще я объясню вам законы нынешнего российского
рынка,  согласно  которым  социалистическая  экономика  плавно  переросла  в
криминальную.  Промелькнули  Орехово,  Сосново,  Лосево,  затем   электричка
прогрохотала по мосту над Вуоксой. Внизу  ревел,  ярился  и  стонал  широкий
поток; волны хищно облизывали скалы, две отважные байдарки мчались по самому
стрежню с маниакальным упорством самоубийц. В течение следующих сорока минут
поезд приближался к Приозерску, вагон постепенно пустел, а пейзаж  за  окном
становился все более девственным, суровым и диковатым. Местность тут, говоря
языком топографов, сильно пересеченная: овраги и  буераки,  холмы  и  скалы,
ручьи и речушки, а также болота, озера и лужи.  Все  это  -  за  исключением
водных пространств - поросло соснами да  елями,  осинами  да  березами,  все
обильно увлажнено, украшено папоротником, мхами и  зарослями  дикой  малины.
Поселки тут небольшие, однако, по давней финской традиции, просторные  -  от
дома до дома не  докричишься.  Отличное  местечко,  чтоб  спрятаться,  когда
отоваришь пару-другую поддельных авизо. Я вышел на станции Морозное, в одном
перегоне от Приозерска. Отсюда до моей фазенды полчаса  пешком:  сначала  по
шоссе, потом по грунтовке, ведущей к совхозу ?Три Сосны?, потом  мимо  озера
за холм к детскому лагерю ?Солнышко?, а от него  -  по  колдобистой  дорожке
через лес, потом снова через лес, но  уже  без  дорог  и  тропинок.  Дорожка
сворачивала к хутору  Петровича,  служившего  пожарником  в  ?Трех  Соснах?;
Петрович, основательный мужик в годах, его супруга Клава, их  дочь,  зять  и
малолетние внуки были самыми близкими из моих соседей. Не в смысле  духовной
близости, а чисто территориально.
   Одолев дорогу в бодром темпе, я подошел к калитке, остановился и осмотрел
свои владения поверх штакетника. Дом - небольшой бревенчатый сруб с  трубой,
под крашенной охрой железной крышей; слева - веранда с  крыльцом  и  дверью,
справа - дровяной навес на четырех  столбах  и  кубометра  четыре  неколотых
дров. Еще имелись деревянный столик  со  скамьей,  будка  -  отхожее  место,
колодец, большая ель, десяток сосен,  кусты  одичавшей  смородины,  а  также
трава - в буйном и непобедимом изобилии.
   Дверь на веранду была притворена, трава  не  примята,  дым  из  трубы  не
вился,  на  кустах  смородины  алели  грозди  ягод,  еще  не  оприходованных
дроздами.  Безлюдье,  тишина,  покой?  Только  с  дровами  случилось  что-то
непонятное - они были  раскиданы,  словно  под  навесом  порезвился  средних
размеров носорог. Но  старые,  заляпанные  краской  лабораторные  халаты,  в
которых я красил крышу, по-прежнему висели на вбитом в столб гвозде. Халатов
было два: один -  синий,  другой  -  коричневый,  и  в  кармане  коричневого
хранились запасные ключи от веранды и от двери