во-первых, из посредников меня разжаловали в
информаторы, а во-вторых, надули с генералом. То есть генерал присутствовал,
и даже не просто генерал, а сам Зубенко, куратор Косталевского, но - бывший.
Отставной! Не эфэсбэшный генерал, а кагэбэшный. И  какое,  спрашивается,  он
имел отношение к делу?
   Да,  нелегкий  выдался  денек!  Можно  сказать,  ревизия  всех  аксиом  и
постулатов? Две команды, и обе - перевертыши!
   Зубенко похлопал ладонью по крышке стола:
   - Материалы, Дмитрий Григорьевич! Кажется, вы что-то нам принесли?
   - Принес, - выдавил я. - Но прежде  хотелось  бы  прояснить  ситуацию.  -
Дмитрий Григорьевич не любит блуждать в потемках, - проворковал  остроносый.
- Такой уж он человек? Предпочитает определенность. С этими словами Скуратов
поднялся, на пару секунд приоткрыл дверь в приемную и продемонстрировал  мне
стражей - три зеленых  вместительных  шкафа  на  белокуром  фоне  секретарши
Эллочки. Для полной, так сказать, определенности. Изображая нерешительность,
я вытащил конверт, покрутил в руках и положил на колени. Затем уставился  на
экс-генерала.
   - Вы, Георгий Саныч, не из  ФСБ.  И  здесь  не  Управление  аналитических
исследований.
   Он коротко хохотнул:
   - Какая проницательность! Так вот, мой дорогой, такого управления  больше
не  существует.  Упразднено!  Лет  этак  семь  тому  назад.  Управление   не
существует, структура исчезла,  а  люди,  заметьте,  остались?  И  этот  ваш
Косталевский, и другие, а среди них - Скуратов Иван  Иванович,  мой  прежний
помощник. Вот он - действительно  из  ФСБ!  Начальник  отдела.  Трудится  на
обновленную державу, но помнит о старых  друзьях  и  начальниках.  И  старые
друзья его не забывают, содействуя в  меру  сил  и  средств.  Общие  деловые
интересы, Дмитрий Григорьевич! Деловые интересы плюс  патриотизм!  Вы  ведь,
надеюсь, тоже патриот? И этот о деловых интересах,  подумал  я,  вспомнив  о
Бартоне. Деловые  интересы,  дьявол  их  побери,  да  еще  с  патриотическим
уклоном! В какую только сторону, в левую или  в  правую?  Затем  я  мысленно
принес свои извинения ФСБ. Справедливость есть справедливость, хоть Скуратов
и относился к этому ведомству, работал он все-таки на прежних начальников  и
друзей.
   Экс-генеральская ладонь нетерпеливо хлопнула по столу.
   - Так что же, Дмитрий Григорьевич?
   - Вы - не из ФСБ,  -  упрямо  повторил  я,  стиснув  конверт  побелевшими
пальцами.
   - Я - из КГБ, - с любезной улыбкой сообщил Зубенко.
   - Такой организации больше не существует.
   - Вы уверены? Вы в этом абсолютно уверены?  Как  в  торжестве  российской
демократии? Может, вам мнится, что прошлое кануло в вечность, что  Политбюро
ЦК - смутный сон, что не осталось в живых ни одного  секретаря  обкома,  что
миллионы членов партии - руководители, офицеры, ученые,  специалисты  -  все
как один ушли на покой или перекрестились в  либеральных  демократов?  -  Он
выдержал  паузу,  разглядывая  меня,  словно  какое-то   мелкое   диковинное
насекомое. - Все не так, Дмитрий Григорьевич, все не так. Я ведь сказал вам:
структура исчезла, а люди остались. Люди,  кадры!  Те,  которые  трудятся  и
верят, и те, которые следят; ну и, конечно, те, которые руководят и  платят.
А раз платят, значит, рассчитывают  на  окупаемость  вложенных  средств.  Вы
спросите - каким же образом? Какую прибыль мы  надеемся  извлечь?  И  я  вам
отвечу: прежний Союз. Прежнюю нашу державу, в прежних ее границах или,  быть
может, продвинутых на запад и на  юг.  Великую  страну,  достойную  великого
народа! Ответьте, Дмитрий Григорьевич, разве это не патриотично?
   - Этот патриотизм пахнет большой кровью, - возразил я, и  ладони  Зубенко
тут же взлетели над столом, как два боевых вертолета. Их пальцы-орудия  были
нацелены в мои виски.
   - Нет, нет и еще раз нет! Есть множество способов для достижения цели,  и
одно из них - в ваших руках, Дмитрий Григорьевич! Вы можете  гордиться  тем,
что? Он говорил о моей  высокой  миссии  информатора-стукача,  а  мне  опять
вспоминался Бартон. Какое совпадение!  С  той,  бартоновской,  стороны  тоже
знали о множестве способов для достижения цели, о средствах  предпочтительно
бескровных, тайных и тихих, но эффективных, как петля на шее? Еще  я  думал,
что Зубенко прав, посмеиваясь над нашей российской демократией: да,  прежняя
структура исчезла, но кадры остались, а значит, бессмертные  традиции  живы.
Живы, хоть ФСБ сменило КГБ, хоть правят страной не генсеки,  а  президент  с
премьером, хоть прежний Верховный Совет теперь называется  Думой.  И  что  с
того? Как говорят британцы, а bad penny always comes back - фальшивая монета
всегда возвращается.  Экс-генерал  Зубенко  продолжал  говорить.  Сейчас  ни
тоном, ни манерами он не был  похож  на  бесшабашного  полковника  Гошу;  он
казался убедительным, где надо - обтекаемым, где надо - ласковым, где надо -
строгим. Он напоминал  мне  кривую  Пеано,  проходящую  через  каждую  точку
плоскости: ни один момент не был упущен, ни один довод  -  позабыт;  он  обо
всем побеспокоился и все учел. Кроме, вероятно, амулета на моем запястье.
   - Не упорствуйте,  Дмитрий  Григорьевич,  не  упрямьтесь.  Вы  математик,
интеллигентный человек, вы понимаете ситуацию. Волею случая  вы  узнали  то,
чего не должны были знать, и теперь перед вами альтернатива:  или  преданное
служение, или бесславный конец. Бесславный и безвестный, что было б трагично
для столь молодого человека? Подумайте! Я не  хотел  бы  на  вас  давить?  -
(взгляд в сторону дверей), - я надеюсь,  что  ваш  выбор  будет  правильным,
объективным и свободным.  Свободным  в  смысле  убеждений:  вы  должны  быть
внутренне уверены, что встаете на правильный путь  и  отдаетесь  в  надежные
руки. А чтобы ваша решимость окрепла, поговорим о другом, о том, кем вы были
и кем вы стали. Вспомните, Дмитрий Григорьевич, вспомните! Вы  были  ученым,
уважаемой личностью, доверенным из доверенных, в каком-то смысле избранником
- и вы потеряли все. Все! Работу, почет, материальную обеспеченность, защиту
государства? да и само государство тоже?  Вы  -  нищий!  И  кто  же  в  этом
виноват? Не я и не полковник Скуратов? Вы знаете, кто! Но я  не  призываю  к
мести, я призываю к тому, чтобы бороться,  чтобы  трудиться  над  изменением
ситуации, для вас и для  прочих  россиян.  Ибо  она  позорна,  нетерпима,  и
потому? А ведь он  меня  гипнотизирует,  мелькнула  мысль.  Без  всяких  там
научных выкрутасов, без гипноглифов и хитро закодированных текстов, даже без
пресловутого стеклянного шарика? Именно так, как говорил  Косталевский:  все
работает, все ведет к определенной цели  -  слова,  ритмика  фразы,  порядок
ударных и безударных слогов, чередование согласных? Двадцать-тридцать минут,
и разум настроен на подчинение; затем команда  -  и  кранты!  Будешь  чесать
левое ухо правой рукой? Я так и сделал, чтобы разрушить наваждение: хмыкнул,
почесался и нерешительно пробормотал:
   - Есть,  однако,  моральный  аспект  проблемы?  этическая,  так  сказать,
сторона? Мы с  Косталевским  считали,  что  документ  предназначен  властям.
Точнее - Федеральной службе безопасности,  которая  курировала  проект  и  в
данном случае олицетворяет власти. А  теперь  выясняется,  что  исследования
финансировались  частным  порядком,  и  вы,   Георгий   Саныч,   -   частный
предприниматель, желающий использовать гипноглифы в личных своих  интересах.
С той, вероятно, целью, чтобы влиять  на  президента  и  его  окружение,  на
политиков и облеченных властью лиц. Немного слишком, вы не находите?
   Зубенко обернулся  и  посмотрел  на  карту  Союза,  сверкавшую  на  стене
полированным деревом. Потом, будто почерпнув в этом  зрелище  решимость,  он
подмигнул остроносому:
   - А Дмитрий Григорьич соображает! Аналитик! Голова! Влиять на президента?
Именно так, мой дорогой, - это уже относилось ко мне. -  Но  кое  в  чем  вы
ошиблись. Я-не частное лицо; как было отмечено  ранее,  есть  люди,  которые
руководят и платят. И они, эти люди, тоже власть. Хотите доказательств?  Ну,
что ж? - Экс-генерал  откинулся  на  спинку  кресла,  и  черты  его  приняли
задумчиво-отрешенное  выражение.  -  Я  не  стану  касаться  имен,   Дмитрий
Григорьевич: многие вам знакомы, а незнакомые лучше не  вспоминать.  Давайте
используем  доводы  логики  -  чистой  логики,  в  которой  вы,   бесспорно,
профессионал. Представим, что я хочу влиять на  президента?  с  помощью  вот
этого, - он показал на конверт, лежавший на моих коленях. - Но как это можно
практически осуществить? Помилуй бог, я ведь не пью с президентом  коньяк  и
не отдыхаю в Испании! Меня к нему и близко не подпустят! Я - здесь, а  он  -
тут! - Зубенко хлопнул одной ладонью по столу и  приподнял  другую,  отмерив
изрядное расстояние. -  Однако  есть  люди,  которые  рядом  с  президентом,
которым он доверяет, к которым прислушивается - и будет доверять безоглядно,
не так ли? И раз эти люди близки к президенту - да и  не  только  к  нему  -
значит, они - это власть! Более  реальная,  чем  все  депутаты  Думы  и  чем
кабинет  министров.  Вы  следите  за   ходом   моих   размышлений,   Дмитрий
Григорьевич? Вы понимаете, что мы, - он подчеркнул  это  ?мы?,  -  такая  же
власть, как и любая государственная структура? Или назвать вам пару имен?  Я
покачал  головой.  В  именах,  пожалуй,  не  было  необходимости,  как  и  в
использовании  черного  гипноглифа.  Главное  мне  поведали  и  так,  а  что
опустили, то не представляло трудов домыслить. В  родной  тайге  российского
истеблишмента  я  все-таки  ориентировался   лучше,   чем   в   политических
заокеанских джунглях. Иными словами, людей, упомянутых Бартоном,  я  большей
частью не знал, а вот о неназванных экс-генералом мог догадаться.
   Кто были эти загадочные ?мы?? Личности, не раз мелькавшие на телеэкранах,
по разным поводам, в различных ракурсах и позах. Министр  Икс,  стяжатель  и
взяточник; лидер  парламентской  фракции  Игрек,  болтун  со  склонностью  к
авантюризму; генерал Зет -  мракобес  и  хам,  прямолинейный,  как  штыковая
атака. Были, конечно, и другие: свора алчных парламентариев, тосковавших  по
прежним временам, а в нынешние не обижавших себя зарплатой; партийные боссы,
что набивали карман, попутно горюя о  бедах  народных;  служители  закона  с
подмоченной репутацией, губернаторы - уголовники и аферисты, мэры - лихоимцы
и разбойники, и, само  собой,  генералы,  кабинетные  полководцы,  обожавшие
играть в войну, будто гибли в  ней  не  живые  люди,  а  валились  с  глухим
могильным стуком оловянные солдатики. Все -  при  погонах  и  должностях,  в
орлах и звездах; иные - ближе к власти,  иные  -  дальше,  но  все,  подобно
нанимателям Бартона, спаяны деловыми интересами и  круговой  порукой.  Плюс,
разумеется, патриотизмом. Нет, я не нуждался в  амулете,  чтоб  выведать  их
имена. Они меня, в общем, не интересовали; проблема  заключалась  в  другом.
Собственно, в двух вопросах: чего добивается Зубенко, и уберусь ли я  отсюда
на своих двоих. Иными словами, живьем. Последнее  не  исключалось:  Скуратов
раньше говорил, что я ему не  интересен,  но  ведь  зачем-то  он  меня  сюда
привез! А экс-генерал уламывал с таким упорством и настойчивостью! Хотя  они
могли бы вызвать стражу и вмиг изъять мой драгоценный  документ?  Однако  не
изъяли!  Привезли  и  теперь  уговаривают,  хотят,  чтоб  я   отдался,   как
невеста-девственница в первую брачную ночь? Значит,  что-то  им  надо!  Либо
сейчас, либо в отдаленной перспективе. Откуда им  знать,  что  век  у  наших
перспектив короткий: до той секунды, пока они не прочитают документ.  Решив,
что время пришло, я вытащил пачку листов и дискету и разложил их на столе.
   - Хватит, Георгий Саныч. Вы меня убедили. Предположим, что  убедили?  Вам
хотелось, чтоб я передал документ по доброму  согласию,  без  принуждения  и
страха - и вот я его отдаю. Владейте, распоряжайтесь, и будем  считать,  что
мой долг перед грядущим поколением исполнен. Но есть  еще  договоренность  с
Косталевским, если вы в курсе? почетный пенсион, грамота с виньетками и  все
такое прочее. Не знаю, какой теперь в том смысл, раз  Косталевский  трудился
не на ФСБ, но все же? - Он трудился на меня, - внушительно произнес Зубенко.
- И раньше, и теперь. Я  ему  платил!  И  я  договоренность  выполняю.  Хотя
предпочел бы, чтоб Александр Николаевич лабораторию не  покидал.  Может,  вы
его убедите?
   Косталевского не просто заменить?
   Последние фразы повисли в воздухе - вместе с листком  бумаги,  украшенным
подписями и печатями, который протягивал мне генерал. Я принял его из рук  в
руки и ознакомился. Все в порядке, все о'кей, все по высшему разряду?  Такие
люди подпись приложили! Такие высшие чины! Этот и тот? тот и этот? и даже!..
Мать моя родная!..
   Вероятно,   я   изменился   в   лице,   так   как   Зубенко   сказал    с
покровительственным смешком:
   - Читайте, Дмитрий Григорьевич, читайте! Этот документ я привез с  собой.
Теперь вы понимаете, что я не обманываю ни  вас,  ни  уважаемого  профессора
Косталевского? Мы имеем неплохие контакты -  и  с  ФСБ,  и  с  Министерством
обороны, и - как вы могли убедиться - даже с Российской академией наук. Все,
как я вам объяснял: структура исчезла, люди  остались.  А  люди  -  решающий
фактор? Затем они с остроносым углубились в мой меморандум, просматривая его
по диагонали, мельком, как делал Бартон, то есть в безопасном режиме. Листая
страницы, Георгий Саныч с одобрением бормотал: ?Кажется, все в подробностях?
прекрасная работа? инициирующий модуль описан в деталях?  частоты?  где  тут
частоты?.. Так, в таблице? ну, формулы пропустим, это  для  специалистов?  а
вот  этот  график  любопытен?  оч-чень  любопытен!..?  Судя   по   репликам,
экс-генерал был более в курсе разработки, чем  полковник,  и  не  оставалось
сомнений, что оба они изучат мой манускрипт с начала и до конца. Ну а  потом
- легкая лоботомия, и эти листки с дискетой отправятся  дальше.  В  столицу.
Все дальше и выше? Возможно, прямиком  к  министру  Икс,  политику  Игрек  и
полководцу Зет? Шуршали страницы,  а  я,  прислонившись  затылком  к  мягкой
кожаной спинке кресла, вспоминал Испанию, теплый вечерний  воздух,  звездные
андалусийские небеса и гостеприимный отель  ?Алькатраз?.  Но  на  фоне  этих
красот маячило мертвое лицо Бори-Боба  и  слышался  его  хрипловатый,  будто
простуженный после бассейна голос:
   "Вот она, справедливость? Одни отчизне служили, кровь проливали, а  нынче
топают на костылях? Другие жрали-пили и набивали карман,  и  теперь  им  все
позволено - и та же выпивка, и бабы, и брехня  о  драчках,  где  задницы  их
отродясь не бывало. И власть опять же у них?? У них!
   Знал ли майор Чернозуб, кому он действительно  служит?  Известно  ли  это
другим - Леониду и Льву, Лиловой  Рубахе  и  Джеймсу  Бонду  и  прочим  моим
топтунам? Или они  подчиняются  дисциплине  и  лишних  вопросов  не  задают?
Приказано следить - следят, велят убить - убивают? Где тут правда? А главное
- где вера и любовь? Все так непросто в мире, а  особенно  в  нашей  стране,
веками бредущей из ночи в туман, а из тумана в ночь?  Все  тут  переплелось,
проросло друг в друга и намертво сцепилось  -  истина  и  ложь,  алчность  и
бескорыстное  служение,  жестокость  и  доброта,  маразм  и  великий   взлет
творческой мысли? И каждый из нас должен найти свою дорогу  в  этих  дебрях,
сообразуясь со своими понятиями о честности и  достоинстве;  каждый  решает,
чему служить, за что бороться - или не бороться вовсе.
   Экс-генерал закончил просматривать описание и ткнул пальцем в дискету:
   - Что здесь?
   - Копия, Георгий Саныч.
   - Хм? Предусмотрительно? Надеюсь, себе не оставили?
   - Если оставил, сдайте меня в утиль вместе с компьютером.
   Зубенко соизволил улыбнуться.
   - Может, и сдадим. Главное условие нашего  плодотворного  сотрудничества,
мой дорогой, - искренность. А также преданность. Не забывайте об этом, и вас
не забудут. В смысле поддержки, защиты  и  благ  земных?  -  Он  повернулся,
спрятал бумаги в сейф и произнес начальственным тоном:
   - Когда поступит второй документ? Теоретическое обоснование?
   - В самом ближайшем времени, - доложил я.  -  Например,  тринадцатого,  в
понедельник.
   - Хорошо. Иван Иванович, - кивок в сторону  Скуратова,  -  будет  держать
ситуацию под  контролем.  В  наблюдении  больше  нет  необходимости,  однако
никаких шуточек и фокусов, Дмитрий Григорьевич! Сидите на месте,  никуда  не
уезжайте. Двенадцатого, в воскресенье, вам позвонят,  условятся  о  встрече.
Скорей  всего  здесь.  -  Он  хлопнул  ладонью   по   столу,   потом   начал
приподниматься как бы для прощального рукопожатия,  но  вдруг  снова  сел  и
заговорил таким тоном, словно оставалась  еще  одна,  позабытая  за  важными
делами  мелочь.  -  Увидитесь  с  Александром  Николаевичем,  скажите,  чтоб
перестал дурить, вышел из подполья и взялся за работу. Все прощено и забыто,
никто его не обидит, и все - а прежде всего я, - он ткнул пальцем в грудь, -
все понимают,  что  Косталевский  -  человек  незаменимый.  Труднозаменимый,
скажем так. И нам  бы  его  заменять  не  хотелось.  Он  ученый,  так  пусть
работает! Он,  кажется,  вам  доверяет,  Дмитрий  Григорьевич.  Так  что  вы
постарайтесь донести до него мое мнение в самой? гм?  лестной  форме.  Очень
постарайтесь, мой дорогой!
   - Слушаюсь! - Я поднялся, щелкнул каблуками и принял в обе  руки  широкую
экс-генеральскую ладонь. Потом сказал:
   - Позвольте один вопрос, Георгий Саныч? Какого черта вы ездили в Испанию?
Сами, лично? Там ведь были три таких орла? верней,  орел  и  два  подорлика?
Вам-то зачем беспокоиться? - В серьезных делах стоит побеспокоиться  всегда,
и всюду нужен хозяйский глаз и присмотр, - прищурившись, произнес Зубенко. -
Взять ту же Испанию? Помните негра, который  к  вам  в  приятели  набивался?
Того, которого наш Чернозуб потешил ?веселухой?? Помните, вижу? Так вот,  он
ведь и номер Чернозуба обшарил и кое-что  там  нашел?  еще  один  футлярчик,
коричневый? Нашел и  увез  с  собой,  своим,  значит,  специалистам  -  чтоб
поглядели,  разобрались?  Ну,  пусть  глядят!   Пусть   изучают!   Вещица-то
редкостная - парализатор. Вам Александр Николаевич о нем не рассказывал?
   Я, в полном ошеломлении, смог лишь помотать головой да припомнить - вроде
бы был момент, когда Косталевский засмущался. Точно, был! Когда  обсуждались
возможные потенции - гипноглиф страха, например, и прочая жуть и  ужас.  Что
же он еще сотворил, почтенный наш профессор?..
   Зубенко  с  остроносым   переглянулись.   -   Значит,   не   рассказывал?
постеснялся? А это, Дмитрий Григорьевич, такой предмет,  который  редуцирует
ментальную активность. Проще говоря, отключают мышление.  Но  не  сразу,  не
сразу? Кто месяц продержится, кто - целый год,  но  рано  или  поздно  тихий
кретинизм обеспечен. Профессор наш Александр Николаевич сделал такую штучку,
одну-единственную, в порядке эксперимента. Давно еще, в самом начале? Вот  и
пригодилась. Пусть разбираются, пусть!
   Он засмеялся, а я, почтительно выдавив: ?О!..? - шмыгнул за дверь. Волосы
у меня стояли дыбом, а по спине струился пот. Спускаясь на лифте (конечно, в
сопровождении охранника), я размышлял над тем, успеет ли Ричард Бартон  дать
фотографию в ?Плейбой? - ту самую, с лунными розами,  на  фоне  какой-нибудь
топ-модели. Может, и успеет, но завести свой садик в Калифорнии ему, похоже,
не судьба.
   Ну, тут ничего не поделаешь. Не should have a long spoon that  sups  with
the devil - кто обедает с дьяволом, должен запастись длинной ложкой.

***

   В этот день я вернулся домой попозже Дарьи, что было событием  редкостным
и чрезвычайным. Пережитое и передуманное зашторило лик мой чадрою  грусти  и
притушило блеск очей; а если говорить без  выкрутасов,  то  был  я  голоден,
грязен, мрачен и утомлен. Любимая мной, однако,  не  пренебрегла  -  обняла,
утешила, приголубила. Пахло от нее розами, и я, прижимаяс