ь о неудачах, о неоправданных надеждах,  об
опытах, что завели в тупик, о сложности научных поисков и о том, что  девять
женщин не выносят за месяц одного ребенка. В общем,  тянуть  резину,  как  в
советские  времена.  Потом  -  сожаления  о  пущенных  на  ветер  средствах,
извинения и покаяние. И - баста! Вопрос закрыт.
   Арнатов отвечал, что этот путь традиционный и  разумный,  однако  слишком
длительный. Все можно выяснить надежней и быстрей, придумав подходящий тест;
кому ж тут карты в руки, как не психологам? Несколько пробных шаров,  и  все
предельно ясно?  Какие  шары?  Ну,  скажем,  не  подавать  отчета  за  июль,
закапсулироваться, лечь на дно или  исчезнуть  вовсе?  И  что  тогда  будет?
Будут, разумеется, звонки, сначала -  на  работу,  затем  -  в  институтскую
администрацию, и, наконец, домой. А шеф исчез, вместе с любимым  учеником  и
помощником?  Может,  подался  в  Сочи,  может,  трамвай   его   переехал   и
неопознанный труп валяется где-нибудь в морге? А ученик бросил  семейство  и
умотал за границу с комплектом гипноглифов? Отличный тест! Вроде бы шутка  и
вроде бы нет? И время подходящее - летнее, отпускное. Как раз для маленького
розыгрыша: исчезнуть на месяц и посмотреть,  когда  начнутся  поиски.  Ежели
через день, значит, они сидят под крепким колпаком, а ежели вовсе искать  не
будут, так оно и к лучшему. When the cat is away the mice will  play  -  без
кота мышам раздолье. Косталевский подумал, поразмышлял и согласился на  этот
план. С одной существенной поправкой: все, что стоит уничтожить, должно быть
уничтожено. Мне показалось, что здесь он пытался схитрить - может, надеялся,
что Серж вернет ему ?опасные? гипноглифы? Но тот не вернул,  а  позвонил  по
телефону, и было ясно, что личной встречи он не жаждет. Косталевский мог  бы
нагрянуть к нему и разобраться с этой историей, да все не решался - не в его
привычках было скандалить с близкими людьми. Тем временем в Питер  примчался
остроносый, Сергею всадили пулю в висок, и амулеты пошли по рукам. Тут-то  и
началось? Я выслушал его исповедь и спросил, что  же  теперь  он  собирается
делать: сдаваться и виниться или стоять до  последнего?  Он  признался,  что
пребывает в растерянности. Его задача - уничтожение ?опасных? гипноглифов  -
разрешена, так что можно и повиниться; вот только  с  каким  результатом?  В
сущности, и результат неважен: ведь сколько ни бегай, сколько  ?хвостов?  ни
обрубай,  а  все  равно  найдут.  Бог,  как  известно,  на  стороне  больших
батальонов?  Высказав  свои  сомнения,   Александр   Николаевич   помрачнел,
уставился в окошко,  потом  перевел  взгляд  на  розы,  что  выстроились  на
подоконнике,  и  вдруг  улыбнулся.  -  Какие  необычайные  цветы?  И   какие
прекрасные! Никогда таких не видел? Девушке?
   - Невесте.
   - Это хорошо, Дмитрий Григорьевич, это правильно. Женитесь, батенька мой,
будьте счастливы и нарожайте детишек. А мне вот дарить цветы некому? Я, увы,
вдов и бездетен? Взор его снова сделался  угрюмым,  голова  поникла,  и  мое
сердце сжалось в печали. Я чувствовал к  нему  симпатию;  он  был  одиноким,
немолодым и преданным своим учеником, но никого  не  винил  и  не  просил  о
снисхождении - он собирался отвечать за все свои грехи. И первым делом -  за
грех творца, который выдумал  такое,  что  малограмотным  его  собратьям  не
прожевать и не переварить? Он нуждался в помощи, в добром совете, а это  как
раз одна из сторон моей деликатной профессии. Ее, так сказать, светлый штрих
на фоне грязноватого тумана - помочь клиенту выкрутиться  из  беды,  вернуть
себе прежний статус, чтоб сделался он  уважаемой  личностью,  а  не  гонимым
беглецом. Тем более что гонорар с Косталевского был уже взыскан. И какой!..
   Я поднял голову:
   - Скажите, Александр Николаевич, вам приходила мысль  избавить  чрезмерно
любопытных от лишней информации? С помощью гипноглифа власти? Или вот этого?
- Мой палец коснулся белого футлярчика, все еще  стоявшего  у  профессорской
тарелки. - Приходила, - ответил он, и его сильный грассирующий  голос  вдруг
потускнел и поблек. - Приходила, батенька мой, как не прийти?  Только  можно
ли  до  всех  добраться?  Зубенко  я  знаю,  Скуратова,  еще  нескольких?  А
остальные? Кто они, где? Что им известно? Длинная цепочка, неопределенная? И
разветвленная, если вспомнить о других командах, о зулусе и Танцоре. Даже не
цепочка, а дерево, как называют по научному такую информационную  структуру.
Если капнуть в нее яд, подобный компьютерным вирусам, он просочится везде  и
повсюду, отравит корни, корешки и ствол, доберется до веток, веточек, плодов
и листьев. Возникнет, так сказать, топологическая  неизбежность  глобального
распостранения отравы? ?А отрава-то - вот она, под  руками!?  -  подумал  я,
поглаживая белый цилиндрик.
   - Кажется, вы упоминали, что визуальный  стимул  может  быть  другим?  Не
столь  предметным   и   овеществленным?   Жест,   печатное   слово?   Текст,
способствующий  резонансу   и   порождающий   определенное   желание?   Так?
Косталевский утвердительно опустил веки.
   - Так. Текст - мощнейший психотронный  стимул,  если  составить  его  как
полагается, если он достаточно велик  и  прочитан  полностью,  с  первой  до
последней строчки. Тут все работает, сударь мой, все  ведет  к  определенной
цели - слова, ритмика фразы, порядок следования ударных и безударных слогов,
чередование звонких и глухих  согласных  -  в  общем,  тот  звуковой  аналог
письменного  текста,  который   с   неизбежностью   формируется   в   мозгу.
Двадцать-тридцать абзацев, и разум настроен  на  подчинение;  затем  следует
команда,  тоже  зафиксированная  в  тексте?  -  Профессор  подбросил  желтый
футлярчик, поймал его и усмехнулся:
   - Например, такая: почеши левое ухо правой рукой.
   - Или такая: прочитай, забудь  прочитанное  и  передай  текст  дальше,  -
подсказал я.
   Лицо Косталевского вдруг побледнело  и  тут  же  порозовело,  будто  заря
надежды коснулась его теплым багряным крылом.  С  минуту  он  молча  шевелил
губами, то ли уставившись в пол,  то  ли  разглядывая  в  задумчивости  свои
гибкие сильные кисти, лежавшие на коленях;  потом  вздрогнул,  встрепенулся,
посмотрел мне в глаза и пробормотал:
   - А ведь дельная мысль?  очень  дельная?  Почему  я  об  этом  раньше  не
подумал? Мог бы подготовить необходимый вариант? даже  несколько  вариантов?
прямо  сейчас,  на  вашем  компьютере,  сударь  мой?  Этакий  гипноглиф  для
селективной амнезии? Вот только как заставить прочитать?  Как  сделать  так,
чтобы его прочитали все нужные лица?
   - Ну, вот с этим-то проблем не предвидится, - произнес я,  поднимаясь.  -
Нужные  лица  прочтут.  Все  прочтут.  Это  я  вам   гарантирую,   Александр
Николаевич! В очередь встанут, чтоб прочитать? А сейчас - не угодно  ли  вам
выпить чашечку кофе и отправиться со мной к компьютеру?
   "Забавная  выйдет  комбинация,  -  промелькнуло  у  меня  в   голове.   -
Точь-в-точь как в английской поговорке: you cannot have your  cake  and  eat
it?. А переводится это следующим образом: либо иметь пирог, либо съесть его.
Все-таки мудрые люди - британцы!

Глава 18

   Косталевский ушел поздно, но Дарья вернулась еще  позже.  Собственно,  не
вернулась, а приползла: после деловых переговоров был визит в Эрмитаж, затем
банкет, ну а после банкета гостей, утомленных российским гостеприимством  до
положения риз, развозили по ?Европам? и прочим ?Асториям?. Среди них,  кроме
немцев,  были  шведский  подданный,  говоривший   на   английском,   и   два
франкоязычных бельгийца, так что Дарье пришлось  соображать  разом  на  трех
языках. В результате, когда я открыл дверь, она пробормотала: ?Данке ш„н?  -
и тут же перешла на благозвучный язык Вольтера и Расина. Пришлось  отпаивать
ее чаем, кормить сырниками, раздевать и нести в постель.  Разумеется,  в  ее
квартиру: на моей холостяцкой кровати мы бы вдвоем не поместились.
   Утром, едва я начал ее целовать и поздравлять, она заявила, что мчится на
продолжение переговоров, а вот этим - да-да,  вот  этим  и  всем  остальным,
включая поцелуи и подарки, - мы займемся  ближе  к  вечеру.  Все  равно  она
родилась в двадцать тридцать шесть, если верить покойной мамочке - а  отчего
бы ей не верить?.. Значит, все знаки приязни, дружбы и любви, а также  торт,
вино, холодные закуски и кура в гриле -  вечером,  мой  дорогой.  Адью!  Она
чего-то поклевала и упорхнула, а я отыскал в холодильнике  яблоко,  очистил,
разрезал на дольки и предложил Петруше. Потом выслушал все, что он думает на
мой счет (?Дррянь!.. дерр-мо!.. прр-рохвост!.. прр-ридурок!.. хочу  банан!..
хочу, хочу!..?), и попытался объяснить, что  яблоки  для  попугаев  полезнее
бананов. Черта с два! Карраул!.. Прр-ровокация!
   Плюнув и желая обрести покой, я ушел к себе, но едва затворил двери,  как
раздался телефонный звонок. Как же без звонка? Ведь вчерашним днем  я  опять
выпал из поля зрения компетентных органов. О чем мне  было  сказано  строгим
тоном, с  предложением  сделать  немедленные  оргвыводы.  Я  признался  Иван
Иванычу, что такая уж у меня  манера,  modus  vivendi,  так  сказать;  вечно
куда-нибудь выпадаю, а в данном случае - в цветочный  магазин.  Не  с  целью
приобретения цветов, а чтоб  соблазнить  продавщицу-брюнетку;  любовный  акт
состоялся в кладовой и был повторен многократно, под  нежный  шелест  роз  и
трепет орхидей.
   Скуратов скрипнул зубами и сказал, что у меня могут возникнуть  проблемы:
так, из разряда свидетелей можно выпасть в категорию подозреваемых. Пришлось
объяснять  ему,  что  я  уже  не  свидетель,  не  подозреваемый  и  даже  не
обвиняемый,  а  посредник.  Посредник!  Так  как  вчера  имел   удовольствие
встретиться с профессором Косталевским, который - в отличие от некоторых!  -
лапшу мне на уши не вешал и баков не забивал, а честно признался, в чем суть
вопроса. И поручил урегулировать конфликт.
   После этого  наступила  тишина,  продолжительное  ошеломленное  молчание,
будто Скуратов собирался с мыслями и раздумывал, что же со  мною  сотворить:
представить ли к ордену ?Знак Почета?, пустить ли на фарш для  пирожков  или
прижечь каленым пятаком пупок. Наконец он с сомнением произнес:
   - К вам  приходил  Косталевский?  Вы  в  этом  уверены?  Может  быть,  не
приходил, а птичкой порхнул в окошко? Но мы бы его и в  этом  случае?  Фраза
повисла в воздухе, и я припомнил, что нахожусь под колпаком, что мой телефон
прослушивается и что Косталевского, разумеется, ждали. Но ждать и поймать  -
разные  вещи.  Мой  вчерашний  гость  умел  защищаться,  причем  не   только
гипноглифами; если верить его словам, он был способен на нечто  большее.  Он
не распространялся, как ему удавалось распознать топтунов  и  избавиться  от
слежки, но эти приемы были,  вероятно,  эффективными,  коль  его  не  смогли
разыскать за целый месяц. В конце  концов,  у  психологов  свои  секреты,  а
Косталевский мог считаться  выдающимся  психологом.  Член  десяти  академий,
как-никак!
   Я мстительно усмехнулся и сказал:
   - Вы его не поймаете. Никогда, ни под каким видом! Не  тот  случай,  Иван
Иванович. Он как кошка - гуляет сам по себе. Захотел, и ко мне наведался?  В
дверь вошел, не в окно. Не сомневайтесь!
   Видимо, Скуратов уже не сомневался, так как рявкнул, отставив дипломатию:
   - Где он? Адрес, живо!
   - Чего не знаю, того не знаю. Да и к чему вам адрес? Он сам меня нашел  и
попросил выступить посредником. Чтоб  отвязались  и  от  него,  и  от  меня.
Кстати, упоминались им кое-какие опасные игрушки? Так вот,  имейте  в  виду,
что он их уничтожил. Самым  радикальным  способом!  Сунул  под  десятитонный
пресс, они и не выдержали, лопнули. Пластик все-таки, стекло? - Где вы,  там
неприятности, - пробормотал остроносый.  -  Значит,  арнатовские  гипноглифы
все-таки были  у  вас?  А  Косталевский  их  забрал?  И  вы  ему  отдали?  -
Гипноглифы? Какие гипноглифы? - Мой голос звучал в меру удивленно и  в  меру
возмущенно. - Я и слова такого не  знаю,  Иван  Иванович!  Давайте-ка  лучше
делом займемся, урегулируем проблему, подпишем мирный договор и в заключение
пожмем друг другу руки. Вы ведь этого тоже хотите. Или я не прав?
   В трубке послышалось, как Скуратов переводит дух. Потом:
   - Надо бы встретиться, Дмитрий Григорьевич. Такие проблемы не решаются по
телефону.
   - Встретимся, -  пообещал  я,  -  но  не  сейчас.  Три  раза  мы  с  вами
встречались, и дважды - при трупах. Не желаю, чтоб мой  был  следующим.  Вот
когда договоримся, тогда и назначайте свидание.
   - Ладно, черт с вами! Чего вы хотите?
   - Не я, а Косталевский. Договоренность такая: во-первых, он увольняется и
ставит условие, чтобы имя его, в связи с известными вам предметами, нигде  и
никогда не упоминалось. Он считает свое открытие антигуманным. - Интеллигент
хренов? - проскрежетало в трубке. - Гуманист недорезанный?  -  Во-вторых,  -
продолжал я, - Косталевский не возражает, если вы отыщете менее  щепетильных
специалистов, которые выступят  восприемниками  его  работ  -  если  угодно,
авторами  теории  ментального  резонанса.  Найдутся   такие?   -   В   любых
количествах, - заверил Иван Иванович. Тон у него стал пободрее.  -  Тогда  -
третье  и  последнее:  регламент  операции.  За  три-четыре  ближайших   дня
Косталевский подготовит технологическое  описание  установки  -  той  самой,
которая в данный момент разобрана и уничтожена.  Ну,  вы  понимаете,  о  чем
речь? об агрегате, выпекающем ?веселухи? и ?почесухи?? может,  кое-что  еще.
Этот документ я передам вашему ведомству, а вы позаботитесь, чтобы  отставка
Косталевского  была  воспринята  спокойно.   Гарантией   спокойствия   будет
благодарность  за  беспорочную  службу,  на  фирменном  бланке,   со   всеми
положенными подписями и  печатями.  Когда  Косталевский  ее  получит,  ждите
второй  документ:  теоретическое  обоснование  целенаправленной   стимуляции
психической деятельности и эффекта ментального резонанса. Все будет изложено
в подробностях и деталях  и  передано  вам  самим  профессором.  В  эти  его
откровения я даже заглядывать не желаю. Зачем это мне? И кто я, в  сущности,
такой?.. Математик в отставке, утлый челн в водовороте случайности? Хотелось
бы выбраться из него, и побыстрее. - Вы не  утлый  челн,  а  хитрый  жук,  -
приговорил меня Скуратов. - Но это не принципиально. Вы, Хорошев, теперь для
нас не интересны. Ни с  какого  боку?  Ни  вы,  ни  ваш  покойный  приятель,
маг-недоумок, ни его убийцы? Нам Косталевский нужен.
   - Ну, так я вам его преподнес и умываю руки. Максимум через четыре дня.
   Согласны?
   - Согласен. Но наблюдение с вас пока не снимается.
   - Не возражаю. Посредников нужно беречь крепче  свидетелей.  Кстати,  еще
одно маленькое  условие?  Вы,  Иван  Иванович,  действительно  полковник?  -
Сомневаетесь?
   - А что вас удивляет? Вчера вы были майор УБОП, сегодня - полковник  ФСБ,
а завтра - кто знает? - окажетесь генералом из армейского ГРУ. - Я  -  точно
полковник, и точно из ФСБ, - с нажимом на слово ?точно? произнес Скуратов. -
И я точно не генерал. Генерал у нас уже имеется. В Москве.
   - Вот и хорошо. Ему и  будут  переданы  обещанные  манускрипты.  Еще  раз
напомню - в обмен на почетную отставку и благодарность.
   - Э, постойте, Хорошев!  -  в  голосе  остроносого  прозвучали  тревожные
нотки.
   - У вас никак мания величия приключилась?
   - Ничем не могу помочь. Это условие выдвинул  Косталевский.  Он  полагает
так: чем важней начальник, тем надежнее гарантии. Его право! В конце концов,
он тоже генерал, а может, и маршал от науки? С вами ему контактировать не по
чину.  Я  повесил  трубку  и  подмигнул  Сатане,  скалившему  зубы  с  моего
компьютера. Великий Крысолов, Великий Ловчий и Великий Обманщик?  Он  словно
поощрял и в то же время предупреждал меня: будь бдителен!.. Будь осторожен и
хитер - как всякий смертный  человек,  желающий  выполнить  за  дьявола  его
работу. Щелкнув чугунного Сатану в нос, я  заглянул  на  кухню,  полюбовался
розами и отправился за покупками.  День  рождения  любимой,  как-никак!  Наш
первый совместный праздник, не считая брачной ночи? Голубые луны роз  кивали
мне с подоконника, напоминали о грядущем торжестве.  Они  казались  свежими,
будто  их  только  что  срезали  с  куста:  видимо,  питательный  раствор  в
кувшинчиках обладал чудодейственной жизненной силой.
   Во дворе топтались Танцующий Койот и Три Ноги; дул прохладный ветерок,  и
Три Ноги напялил  свою  куртку,  став  временно  двуногим.  Я  направился  к
универсаму. Два соглядатая шагали сзади, не  скрываясь,  дыша  в  затылок  и
наступая на пятки. В мыслях моих витало смутное соображение - не слишком  ли
я продешевил, торгуясь со Скуратовым. Подумаешь, благодарность! Можно было б
и  большего  добиться?  ордена  и  пожизненной   охраны   от   посягательств
заокеанских агентов, например? для Косталевского и для меня? плюс бесплатный
телефон, раз уж все равно прослушивают? Я купил бутылку  ?Цинандали?,  торт,
салями, кое-какие деликатесы и, разумеется, шампанское. Вернувшись, рассовал
покупки в холодильник, допил минеральную воду, а белую пробку свинтил, чтобы
закрыть бутылку с кетчупом. Гляделась  она  ничуть  не  хуже  черной.  Потом
направился к телефону и позвонил Жанне  Арнатовой,  решив,  что  остроносому
этот звонок полезных сведений  не  добавит.  Дело,  в  сущности,  завершено;
пропавшие  найдены,  мертвые  мертвы,  а  вдовы  нуждаются  в  сочувствии  и
утешении.
   У Жанны все обстояло не так уж плохо. Из Грозного прибыл чеченский десант
- старый Саид-ата, ее отец, а с ним и другие родичи, суровые  отпрыски  гор,
блюстители законов шариата.  И  хоть  законы  те  строги,  сердце  Сайда  не
выдержало, растаяло при виде внучки, которую он тут же начал  звать  Марзией
.
Жанну, за поругание семейной чести,  пообещали  забить  камнями  или  обрить
наголо, но, осмотрев богатую квартиру, успокоились и отложили  экзекуцию  на
неопределенный срок. Саид-ата был, вероятно, человеком разумным и действовал
по принципу: где  спешка,  там  убытки.  Жанну  еще  не  простили,  но  дело
двигалось к тому, что скрашивало ей внезапное несчастье.
   Вспомнив о смерти мужа, она поплакала в трубку и  принялась  рассказывать
мне, как изменился Сергей за последние месяцы,  каким  он  стал  заносчивым,
самовлюбленным, нетерпимым - хоть  о  покойных  не  говорят  плохого,  но  и
случившегося не вычеркнешь  из  памяти.  Я  верил  ее  словам.  Метаморфоза,
произошедшая с Сергеем,  была  обычной  и  скорее  всего  неотвратимой,  как
наступление сумерек после заката солнца. Он не выдержал  искуса  власти,  но
воздаяние за этот грех, в котором повинны многие, обычно следует не в  жизни
сей. Вот недооценить врагов - гораздо большая ошибка! И он ее  сделал,  если
припомнить все обстоятельства смерти: он мог бы защититься черным  амулетом,
а выбрал красный? Отчего? Чтоб доказать Танцору свое превосходство на уровне
кулака?.. Видимо, так: после рассказов Жанны эта гипотеза казалась мне самой
приемлемой. Мы распрощались, и я включил  компьютер,  чтоб  потрудиться  над
описанием, обещанным Скуратову. Этот документ должен был выглядеть солидно и
убедительно, со всеми  финтифлюшками  и  прибамбасами,  какие  требуются  по
научной  части.  Основной  текст  я  набросал  вчерашним  вечером  со   слов
Косталевского; в общем и целом у нас получилась вполне развесистая клюква, в
которой были как бы рассмотрены суть  открытия,  конструктивные  особенности
установки и способ подбора инициирующих частот. В процессе  сотворения  этой
дезы я узнал, что установка, в  физическом  смысле,  не  производит  никаких
гипноглифов.  Их  основой  мог  являться  любой  подходящий  по   нескольким
параметрам носитель  -  гладкий  предмет  из  стекла,  металла,  дерева  или
пластика, хорошо отшлифованный, определенного цвета и формы, без выступающих
ребер или торчащих углов. Но эта исходная структура была тусклой, инертной и
мертвой,  не  испускающей  таинстве