бирая  слова,  попытался   ответить   ей   на
французском языке. Так состоялось их знакомство.
   Молодая учительница всем понравилась, она  была  внимательная,  мягкая,
понимала шутки, не стеснялась быть и строгой, требовательной. При  ошибках
своих великовозрастных учеников говорила:
   - Я понимаю,  вам,  взрослым  людям,  трудно  учить  язык.  Но  раз  вы
добровольно взялись за трудное дело - должны стараться!
   А  однажды  сказала  одному  пожилому  человеку,  что  вынуждена  будет
исключить его из группы, потому что тот не выполняет домашние задания.
   - Мне некогда, я очень занят, - буркнул в ответ ученик.
   -  В  таком  случае  подайте  рапорт...  Занятость  не  может   служить
оправданием. Все присутствующие здесь  товарищи  очень  заняты  и  все  же
стараются... - Она сделала небольшую паузу и продолжала: - Не мне говорить
вам о том, как важно знать иностранные языки. Пройдет некоторое  время,  и
наша страна установит дипломатические и экономические отношения со многими
капиталистическими государствами, - может быть, даже со  всем  миром!  Как
тогда нужны будут работники, знающие иностранные языки!
   После этих слов девушка понравилась всем еще больше.
   Как-то  весенним  солнечным  днем  Василий  вышел  на  улицу  вместе  с
учительницей и попросил разрешения проводить ее.
   - Пожалуйста, - просто ответила она. - Тем более что я живу недалеко.
   Они разговорились.
   -  Елизавета  Владимировна,  вы  такая  молодая  и  так  хорошо  знаете
французский...
   -  Меня  языкам  учили  с  детства.  Впрочем,  это  длинная  история...
Как-нибудь расскажу, если вам интересно.
   - А почему не сейчас?
   - Устала очень!.. Вы не обижайтесь на меня, ладно?
   - Обижаться не буду, но о вашем обещании когда-нибудь напомню!..
   Василий помнит, как в другой раз, выйдя из управления, они не  свернули
к Ильинским воротам, а спустились вниз, к  Театральной  площади,  миновали
шумный Охотный ряд и незаметно очутились у храма Христа Спасителя. Сели на
ступеньки, огляделись вокруг. Был теплый  вечер,  небо  чистое-чистое,  ни
облачка.  Отсюда,  с  высоты,  хорошо  был  виден  противоположный  берег.
Маленькие домишки, трамваи, редкие извозчики. На реке покачивались  лодки,
изредка проплывали, пыхтя и дымя, самоходные баржи.
   - Вы  не  забыли  свое  обещание,  Елизавета  Владимировна?  -  нарушил
молчание Василий.
   - Какое?
   - Рассказать о себе.
   - Не забыла... Вы спрашивали, где  я  научилась  французскому  языку...
Родилась я в семье  довольно  известного  московского  адвоката.  Он  имел
большую практику и, говорят,  хорошо  зарабатывал,  но  богатым  он  стал,
получив приданое жены, дочери замоскворецкого купца.  Родители  пригласили
для моего воспитания двух гувернанток - француженку и немку.  В  доме  был
заведен такой порядок: до обеда  говорили  по-французски,  после  обеда  -
по-немецки...
   В гимназии я подружилась с Катей,  девушкой  из  бедной  семьи.  Иногда
бывала тайком от родителей у нее дома, узнала,  что  отец  Кати  сослан  в
Сибирь за революционную деятельность. Брат  моей  подруги,  Григорий,  был
старше нас. Он учился в Московском университете.  От  него  я  услышала  о
вещах, о которых раньше не имела ни малейшего представления: о  революции,
классовой борьбе... Брат и сестра стали давать мне  запрещенные  книги.  Я
читала их по ночам, испытывая необыкновенную гордость, что мне доверяют...
   Мой отец принял Февральскую революцию  с  восторгом  -  он  даже  занял
какой-то важный пост в военном комитете. Катя и Григорий  доказывали  мне,
что произошла только перемена декораций,  что  народ  ничего  не  получит.
Вскоре вернулся из Сибири отец Кати, Евгений Иванович. Он  оказался  очень
умным  и  образованным  человеком.  В  отличие  от  моих   родителей,   он
разговаривал со мной  как  со  взрослой.  И  это  поднимало  меня  в  моих
собственных глазах. Позже я узнала, что Евгений Иванович - большевик...
   В дни Февральской революции я из  патриотических  чувств  поступила  на
курсы сестер милосердия, готовилась ехать на фронт. Как ни  странно,  отец
не  препятствовал  моим  стремлениям.  Накануне  Октябрьской  революции  я
окончила курсы, работала в военном госпитале. Я понимала: мир  раскололся,
и каждый мыслящий человек должен был в те дни определить свое место.  Быть
на стороне белогвардейцев, участвовать в их борьбе  против  красных  я  но
могла... Я решила, что мое место с большевиками, и заявила об  этом  отцу.
Разразился скандал, кончившийся разрывом с  семьей.  При  помощи  того  же
Евгения  Ивановича  я  стала  сестрой  милосердия  Красной  Армии.   Когда
вернулась домой, узнала, что отец с матерью  уехали  на  юг.  Потом  стало
известно, что в дороге они заболели тифом и умерли.
   Меня приютила моя  старая  няня.  Я  и  сейчас  живу  с  ней,  учусь  в
Московском университете - хочу стать лингвистом. Вот и вся моя биография!
   - И в партию вступили? - спросил Василий.
   - Да, на Южном фронте, в двадцатом году...
   У них мало было свободного времени, встречались они урывками, но каждый
вскоре понял, что их связывает нечто большее, чем дружба. И когда  однажды
Василий, набравшись храбрости, сказал: "Лиза, я люблю вас и прошу выйти за
меня замуж", это не было чем-то совершенно неожиданным для нее. Она  молча
приникла к нему и тихо расплакалась. Он долго смотрел ей в глаза и впервые
поцеловал ее.
   Свадьбу сыграли в комнате Василия, в которой стояла  железная  кровать,
покрытая солдатским одеялом, письменный стол  и  две  табуретки.  Зато  на
столе красовался,  невесть  откуда  попавший  сюда,  чернильный  прибор  с
бронзовыми египетскими сфинксами.
   Из  деревни  приехала  сестра  Василия,  Ефросинья,  привезла  домашних
лепешек, полмешка картошки, квашеной  капусты,  кусок  сала,  две  бутылки
самогона. Убрав чернильный прибор, она постелила на стол чистую  простыню,
разложила лепешки, перелила самогон в графин, наварила картошки. В  общем,
получилось не хуже, чем у людей. Пришла Катя с букетиком цветов, ее  отец,
Евгений Иванович, старая Лизина няня.
   Пили за здоровье молодых мутную самогонку,  ели  картошку  с  капустой.
Василий без устали хвалил Ефросинью:
   - Молодчага сестра, выручила, а то я и не  знал,  чем  угостить.  Вчера
получил паек - три селедки и полфунта растительного масла, да и  те  забыл
на работе!..
   Вот так и вошла Лиза навсегда  в  его  беспокойную  жизнь.  Вошла  -  и
приняла, наравне с ним, все тяготы и тревоги.
   Кроме семьи Кати и Григория, у Лизы не было никого на  целом  свете,  и
когда она говорила о "своих", то имела в виду именно их...
   Наступил рассвет. Улицы постепенно заполнялись шумом. Спешил на  работу
рабочий люд, появились дворники и мусорщики, разносчики молока,  овощей  и
свежих булок. Деловая жизнь Парижа началась...
   В  конторе  Василия  ждало  извещение,  приглашающее  господина  Кочека
посетить американское генконсульство в Париже "в  любое  удобное  время  с
девяти часов утра до пяти часов вечера, кроме воскресенья". Это  озадачило
Василия, и он позвонил Джо Ковачичу.
   - Алло, Кочек, могу поздравить вас! - весело закричал тот.  -  Получено
указание выдать вам визу. Я еще  вчера  звонил  вам,  чтобы  сообщить  эту
приятную новость и потребовать угощения, но, к сожалению, не застал вас!
   - Спасибо. Угощение за мной! Когда я могу получить визу?
   - Хоть сегодня.
   За визой Василий  поехал  вечером  с  тем,  чтобы  пригласить  Ковачича
поужинать. Формальности не отняли много времени, и через какой-нибудь  час
они сидели вдвоем в кавказском ресторане, ели шашлык, пили терпкое красное
вино. Джо уверял, что лучшего места для жизни, чем Париж, на всем свете не
отыскать.
   - Народ здесь легкий, веселый, жизнь  приятная,  не  то  что  у  нас  в
Штатах.
   - Чем же не нравятся вам Штаты?
   - Люди у нас скучные, все заняты только  одним  -  делать  доллары,  до
остального нет никакого дела. Впрочем, скоро вы сами все увидите...
   - Скажите, Джо, а как американцы и вы лично  относитесь  к  фашизму?  -
спросил Василий.
   - По-моему, никак!
   - Разве вы не знаете, какие зверства творят в Германии наци?
   - Ну и черт с ними! Если им нравится пожирать друг друга, пусть едят на
здоровье. От этого ничего в мире не убавится и не прибавится.
   - А не ошибаетесь ли вы, Джо? - спросил Василий. -  Фашисты  претендуют
на мировое господство. И если им не помешать, они поработят все  народы...
Кстати, не исключена возможность, что начнут они  с  моей  и  вашего  отца
родины...
   - Неужели? - американец удивленно уставился на Василия. - Возможно,  вы
правы... Плохо быть маленьким  народом  и  иметь  рядом  сильных  соседей.
Сильные всегда пожирают слабых.  У  нас  в  Штатах  идет  непрекращающаяся
конкуренция, и в этой борьбе  всегда  побеждают  сильные,  -  таков  закон
природы!
   - К сожалению, речь идет о другом! На карту поставлены судьбы  пародов.
Неужели такая могущественная страна, как  Америка,  не  придет  на  помощь
слабым? Не исключена возможность, что Франция примет на себя первый  удар.
Немецкие генералы злопамятны, они не забыли поражение в прошлой войне!
   - Заранее скажу: что касается наших, то они пальцем не пошевельнут ради
чужих интересов! Другое дело,  если  запахнет  наживой,  -  тогда  Америка
выступит в защиту кого угодно, хоть черта! - смеясь сказал Джо Ковачич.
   Василию показалось, что в разговоре  с  американцем  он  зашел  слишком
далеко.
   - Ладно, - сказал он, - чего ради  нам  ломать  голову  над  вопросами,
которые нас не касаются?.. Поживем - увидим, не так ли?
   - Поживем - увидим! - согласился Джо и тут же  добавил:  -  А  все-таки
моему старику будет обидно, если немцы тронут Югославию!..
   Наконец пришла долгожданная телеграмма от Лизы из Страсбурга.  Встретив
ее на вокзале, Василий с тревогой смотрел на жену, - за короткое время она
сильно изменилась: похудела, лицо бледное.
   - Что с тобой, Лиза?
   - Ничего... Просто устала, переволновалась...
   Дома, за завтраком, она рассказала о своих приключениях.
   - Понимаешь, я страшно испугалась, глядя в холодные  глаза  фашистского
офицера... Впервые поняла отчетливо, что мы с тобой играем со смертью...
   - Не следует так говорить, - остановил  ее  Василий.  -  Умереть  можно
по-всякому: пойдешь по улице, упадет с крыши на голову кирпич - и  готово!
Или угодишь под колеса  автомобиля...  Если  уж  суждено  умереть,  то  на
посту!..
   Не успела Лиза отдохнуть после поездки, как пришло сообщение от "отца",
что отпуска  их  отменяются:  Лизе  необходимо  срочно  ехать  в  одну  из
Балканских стран через Италию, как было условлено. Откладывалась и поездка
Василия в Америку.



        10

   Лиза раз®езжала по городам Италии - побывала в  Пизе,  Ферраре,  Сиене,
Флоренции. С  неослабевающим  душевным  волнением  посещала  прославленные
музеи  и  картинные  галереи,  дивясь  человеческому   гению,   создавшему
бессмертные произведения искусства. Люди  возвели  величественные  соборы,
построили  дворцы  из  мрамора  и  гранита,  заполнили  их   картинами   и
скульптурой. Но человеку мало всего этого,  -  вместо  того  чтобы  самому
создавать прекрасное, он захотел присвоить  богатства  соседа.  По  улицам
старинных городов Италии шагают чернорубашечники, горланят  песни,  полные
ненависти к другим народам. С балкона римского дворца  раскормленный,  как
боров, дуче призывает молодежь - наследников римских легионеров, как он ее
называет, - быть готовой к завоеваниям чужих территорий. В соборе  святого
Петра папа публично благословляет Муссолини и Гитлера на подвиги во  славу
церкви, хотя всему  миру  известно,  что  фашисты  в  Германии  преследуют
католиков и воскрешают языческий культ древних германцев.
   В Италии светит солнце, к покою призывает голубая гладь Неаполитанского
залива. По вечерам звучат песни  -  не  те,  которые  горланят  фашистские
молодчики, а которые всегда пели и поют здесь  рыбаки,  уличные  торговцы,
гондольеры... И  тогда  Лизе  хорошо,  спокойно,  она  наслаждается  своим
путешествием. Останавливается в хороших  гостиницах,  ни  в  чем  себе  не
отказывает, - Василий щедро снабдил ее  деньгами.  "Постарайся  хорошенько
отдохнуть, - сказал он ей на прощанье, - учти, что нам не  часто  выпадает
такое счастье - побывать беззаботным туристом в самой прекрасной  стране".
И все же что-то постоянно гложет сердце, а  по  ночам  мучает  бессонница.
Впереди у нее трудное дело. Разве исключена возможность провала?  Конечно,
она постарается быть всегда начеку, но не все зависит от нее,  могут  быть
любые случайности. Достаточно вспомнить случившееся на германо-французской
границе...
   Под окнами гостиницы опять горланят чернорубашечники - кричат  о  своем
желании  восстановить  великую  Римскую  империю,   наследниками   которой
являются... В жилах у  них  течет  кровь  непобедимых  легионеров!  Жалкие
маньяки, - не понимают, что к прошлому возврата нет.  Что  сохранилось  от
этого прошлого? Воспоминания и развалины...
   До конца студенческих каникул оставалось  немногим  больше  месяца.  За
этот короткий срок ей нужно многое успеть в чужой стране, в которой она не
знала ни одной живой души, не имела ни одного надежного адреса.  Знала  по
имени только профессора Николаи, производящего археологические раскопки...
   Последним пунктом своего путешествия по Италии  Лиза  избрала  Венецию.
Прожив пять дней в одной из гостиниц на Лидо, совершенно очарованная  этим
сказочным городом - "каменным лотосом", она купила билет второго класса  и
села на небольшой пароход, похожий на тот, на котором они плыли с Василием
в Марсель.
   Было очень жарко, даже море не приносило прохлады. Пассажиры, изнемогая
от скуки и жары, не знали, куда себя девать. Слонялись по  палубе,  часами
дремали под тентами в шезлонгах.
   На второй день плавания Лиза заметила двух детей - семилетнего мальчика
и девочку лет пяти, бегающих по палубе.  Когда  дети,  устав  от  беготни,
присели возле нее, Лиза заговорила с ними. Они пришли в восторг  от  того,
что она говорит с ними на их родном языке.
   - В Италии никто нас не понимал!  Итальянцы  такие  невежественные,  не
знают немецкого языка, - сказал мальчик.
   Подошла молодая женщина.
   - Вот вы где! Мои дети не наскучили вам? - спросила она улыбаясь.
   - Мы только что познакомились, - ответила Лиза, - и  потом,  они  такие
милые!
   Женщина, продолжая улыбаться, протянула ей маленькую руку:
   - Гертруда Дитрих!..
   Лиза назвала себя.
   Они разговорились. Выяснилось, что Гертруда - жена директора  немецкого
банка в том самом городе, куда должна была поехать  из  Италии  Лиза.  Они
всем семейством проводят отпуск в Италии.
   Подошел рослый мужчина с рыжими усами, в белом костюме.
   - Познакомьтесь, мой муж Иоганн Дитрих, - представила его  Гертруда,  а
сын ее сказал:
   - Папа, знаешь, фрейлейн Марианна разговаривает по-немецки, как мы!
   - Очень приятно, - Дитрих поклонился. - По-видимому, фрейлейн немка?
   - Не совсем, - ответила Лиза. -  Отец  мой  словак,  а  мать  немка  из
Восточной Пруссии. Хотя и ношу фамилию отца, но  его  помню  плохо,  -  он
умер, когда мне было три года, и мы с мамой остались одни.
   - Насколько мне известно,  национальность  по  закону  определяется  по
отцу! - сказал Дитрих.
   - Ну, какая же я славянка! Не знаю ни одного  словацкого  или  чешского
слова...
   - Приведенные вами доводы кажутся убедительными, - в самом деле, вы  не
только рождены немкой, но и воспитаны ею. Следовательно, вас можно считать
немкой. Немкой от смешанного брака, - подчеркнул все же Дитрих. И спросил:
- Вы тоже проводили отпуск в Италии?
   - Нет, я учусь в Сорбонне.  И  мне  нужно  было  собрать  материал  для
дипломной работы... Сейчас направляюсь туда же, куда и вы... Ведь  там,  в
окрестностях   города,   проводятся   археологические   раскопки   не   то
древнеримского  городища,  не  то  военного  укрепления  под  руководством
профессора Николаи. Вот только не знаю, допустит ли он меня к раскопкам...
   - Профессор Николаи большой оригинал. От него всего можно ожидать!
   - Вы знакомы с профессором?
   - Немного, - усмехнулся Дитрих. - По приезде мы  попросим  его  оказать
вам содействие.  Думаю,  что  профессор  не  откажет.  Как  ты  полагаешь,
Гертруда?
   - Разумеется, он не откажет тебе, Иоганн! - поспешила с ответом жена.
   - Я буду вам так благодарна, герр Дитрих!..
   Лиза была сегодня, что называется, в ударе: легенда об умершем  отце  и
матери-немке пришла в голову мгновенно. Этот Дитрих,  без  сомнения,  наци
или сочувствующий  им.  Она  сразу  поняла,  что  случайное  знакомство  с
немецкой семьей на пароходе может послужить ей мостиком для  проникновения
в немецкое общество города. И тут же, на ходу, приняла решение, что  нужно
использовать  для  знакомства  с  профессором   Николаи   не   письмо   из
Чехословакии, а влияние директора немецкого банка в  том  городе,  где  ей
предстояло  некоторое  время  жить  и  работать.  Конечно,   она   затеяла
рискованную игру, но, как любит повторять Василий: "В нашем деле без риска
нельзя. Только риск должен быть разумным..."
   Настало время обеда. Девочка так и вцепилась  в  ее  платье:  "Фрейлейн
Марианна, пойдемте с нами, пожалуйста!"
   - Действительно, почему бы вам не пообедать с нами в первом  классе?  -
обратился к ней Дитрих.
   - С удовольствием, я только должна переодеться!
   За табльдотом кроме Лизы и семьи Дитрих сидел еще мужчина средних  лет,
круглолицый, чисто выбритый, с солидным брюшком. Когда  Дитрих  представил
ему Лизу, он церемонно поклонился и сказал:
   - Альберт Орковский, к вашим услугам!
   Гертруда шепнула Лизе на ухо:
   - Очень влиятельное лицо в нашем городе...
   За обедом больше  и  громче  всех  говорил  Дитрих.  Соковский,  сказав
две-три незначительные фразы, пил свое пиво.
   -  Наш  город  очень  красив,  фрейлейн  Марианна,  -  говорил  Дитрих,
обращаясь к Лизе. - Много  зелени,  большая  река,  внушительных  размеров
парки и площади. Поживете у нас - и вам не захочется возвращаться обратно,
к своим изнеженным французикам!
   - Но они вовсе не мои! - ответила Лиза, мысленно  попросив  прощения  у
французских друзей.
   - Однако  вы,  немка,  предпочли  учиться  не  в  Германии,  а  избрали
Сорбонну.
   - Это зависело не от меня. Мой дядя, мамин брат,  переехал  в  Париж  и
взял меня с собой, - у него нет своих детей...
   - Чем он занимается,  ваш  дядя,  в  Париже?  -  Дитрих  без  малейшего
стеснения задавал вопрос за вопросом, словно вел допрос подсудимого, а  не
беседовал за столом с девушкой.
   Это заметил даже Соковский.
   - Ну знаешь, Иоганн! - пробурчал он.
   - Но ведь нужно знать своих попутчиц!..  Надеюсь,  фрейлейн  ничего  не
имеет против моих вопросов?
   - О, разумеется! - ответила Лиза, улыбаясь. -  Мой  дядя  коммерсант  и
довольно богатый человек.
   - А ваша мать живет в Чехословакии?
   - Да, у нее там небольшой стекольный завод - наследство отца.
   - И много дохода приносит этот завод?
   - Думаю, что да.  Иначе  мама  не  стала  бы  жить  среди  словаков,  а
переехала бы к себе на родину, в Восточную Пруссию, или к дяде в Париж,  -
он ее все время зовет.
   - Ничего! Скоро немцы будут  чувствовать  себя  в  Чехословакии  совсем
по-другому, - вашей маме недолго терпеть! - сказал Дитрих,  переглянувшись
с Соковским. Обед пришел к концу, и  мужчины,  извинившись  перед  дамами,
поднялись на палубу покурить.
   Лиза занялась детьми. Пока убирали со стола, она мастерила им из бумаги
разных птиц, потом села за пианино, и под ее  аккомпанемент  дети  пели  и
танцевали, а фрау Гертруда, сидя в сторонке, с улыбкой  смотрела,  как  ее
дети веселятся в обществе этой малознакомой девушки...
   Вечером, сославшись на головную боль, Лиза рано ушла к  себе  в  каюту.
Она долго лежала неподвижно с открытыми глазами и  думала,  что  пролог  к
спектаклю сыгран как будто неплохо. Сыграт