чень хорошо! - Он немного помолчал, как бы взвешивая  все  "за"  и
"против", затем кивнул на наручники. - Напишу?!
     Татьяна  Андреевна  нажала  кнопку,  вделанную  в  стене,  и  тут  же
ворвались охранники.
     - Все в порядке! - улыбнулась она. - Снимите  наручники:  осужденному
нужно написать заявление! Они в нерешительности переглянулись.
     - Под мою ответственность!
     - Хорошо, - проговорил старший сержант и снял наручники с Савелия.  -
Мы здесь, за дверью! - многозначительно добавил он, и они вышли.
     - Понапугал ты их, - укоризненно заметила она.
     - Я и сам не помню, как все произошло! Замкнуло... Давайте бумагу!
     Савелий подошел к столу и стоя написал заявление  о  том,  что  хочет
иметь в своем деле все документы о своих специальностях.
     -  На  кухне  стоит  холодильник...  Внизу,  под   мотором,   найдете
фотопленку, проявленную... Очень прошу вас,  отпечатайте  с  нее  наиболее
удачные кадры и принесите мне!  Хорошо?  А  пленку...  Пленку  -  сожгите!
Хорошо? Вы сделаете это? - с надеждой посмотрел он на адвоката.
     - Я попытаюсь.
     - Но еще раз напоминаю: только после вступления приговора в  законную
силу...



        ОДИН В ТАЙГЕ

     Наметив впереди себя метрах в двадцати приметное дерево,  Савелий,  с
трудом переставляя опухшие ноги, упрямо двигался к нему. Проклятое дерево!
Казалось, оно не приближается, а ускользает от него, заманивая куда-то...
     - Врешь! - шептал он. - Все равно дойду! До... берусь до тебя!
     Савелий вдруг споткнулся, проскочил по инерции  несколько  метров  и,
вероятнее всего, упал бы, но успел ухватиться за ближайшее дерево.
     - Сейчас... Сейчас, немного постою и пойду дальше... Сейчас.
     Он провел языком по истрескавшимся губам, пытаясь смочить их,  но  во
рту пересохло.  Оттолкнувшись  от  дерева,  в  которое  упирался,  наметил
очередную цель и поплелся вперед...
     На этот раз злополучные метры дались гораздо труднее:  несколько  раз
он падал, во, не позволяя себе и на минуту расслабиться, вновь  поднимался
и шел дальше. Уже несколько дней, как во рту  не  было  ни  крошки,  и  он
совершенно обессилел от голода.  Добравшись  до  очередной  цели,  Савелий
свалился  у  дерева  как  подкошенный.  В  таком  положении,  не  в  силах
повернуться, он пролежал около часа. Когда руки затекли настолько, что  он
перестал ощущать  их,  собрав  все  силы,  перевернулся  на  спину.  Через
некоторое время руки стали двигаться, хотя их и противно покалывало. Тогда
Савелий вытащил из кармана полиэтиленовый пакет и заглянул в  него,  чтобы
лишний раз удостовериться в его девственной пустоте. С надеждой  посмотрел
в небо: погода стояла пасмурная, и вот-вот мог пойти дождь.
     - Ну что тебе стоит? - шептали губы. - Ну покапай чуть-чуть. Хотя  бы
минутку.
     Савелий устало закрыл глаза и  сразу  же  увидел...  воду!  Она  была
везде: текла  рекой,  огромным  фонтаном  била  из-под  земли,  чудовищный
водопад ниспровергал тонны воды, и  она,  растекаясь,  превращалась  в....
море! Море казалось настолько  реальным,  что  руки  Савелия  с  жадностью
потянулись к нему, но... наткнулись на дерево.
     Савелий открыл глаза, и вдруг что-то ярко-красное "брызнуло" в глаза.
Подумав, что ему мерещится, он зажмурился, снова  открыл  глаза...  Совсем
рядом, метрах в десяти, рос небольшой кустик с ярко-красными  ягодами!  Из
последних сил подполз он к спасительному растению и, дотягиваясь с  трудом
до желанных плодов,  начал  срывать  и  пригоршнями,  вместе  с  листьями,
запихивать их в рот. Они  оказались  кислыми  и  горькими,  но  стоило  ли
обращать внимание на такие мелочи? Савелий жалел только об одном: куст был
маленьким... Вскоре от него остались только голые ветки.
     Он откинулся на спину, залез в карман, чтобы вытащить карту, и  вдруг
нащупал какой-то плотный кусочек бумаги... поднес  к  глазам:  на  кусочке
фотобумаги светилась улыбка...



        ФОТО ЛАРИСЫ

     Он сразу вспомнил, как обрывок фотографии  оказался  у  него.  В  тот
день, вернувшись с работы, он застал у своей кровати Кошку, который держал
в руках фотографии Ларисы. Увидев Савелия, он восхищенно проговорил:
     - Красивая, бестия!
     - Кто тебе позволил копаться в моей тумбочке?  -  вспылил  неожиданно
Савелий и вырвал у него фотографии.
     - Что ты? Я и не думал... не собирался лезть в твою  тумбочку!  Нужно
очень! - обиделся Кошка. Книгу стал смотреть, "Дети  Арбата",  на  кровати
твоей лежала, а оттуда фотки вывалились... - помолчав немного, спросил:  -
Из-за нее на берег списался?
     Савелий  пожал  плечами:  он  был  еще  под  впечатлением  встречи  с
Зелинским, и его все раздражало.
     - Шикарная штучка! - заметил Кошка. - Но знаешь, пустая только!
     - С чего взял?
     - Глаза!.. Вглядись в них... Может, во мне говорит  сейчас  художник,
но... Пустые, холодные... Знаешь, у моей точно  такие  же!  -  Он  стиснул
зубы, помолчал. - Люблю, говорит,  жить  без  тебя  не  могу...  Стерва!..
Прихожу как-то из плавания чуть раньше времени,  открываю  дверь:  сюрприз
хотел сделать... - Он матюкнулся. - Все они одинаковы!
     - И что дальше?
     - Что? Посидели мы все вместе, втроем, за столом: я,  как  пришел,  -
одетый, они, как и застал их, - голяком... Выпили, а  закусывать  я  им  с
кортика подавал: от пахана моего остался. Покормил немного и в ванную  их,
покупать решил... Хлипкий оказался: больше минуты под водой сидеть не мог,
захлебывался...
     - Утопил, что ли?
     - Ну что ты? Помыл, и за дверь обоих, в чем мать  родила...  -  Кошка
усмехнулся. - На прощанье ремешком немного погладил. - Он махнул рукой.  -
Дальше  неинтересно:  думал,  заявил...  Нет,  стерпел!..  Ладно,   пойду,
пожалуй... Ой, чуть не забыл! - Он вытащил из кармана небольшой сверток. -
Я тут мяса и огурчиков сообразил чуток.
     - Спасибо, братишка! - Савелий почему-то смутился и тут же добавил: -
За мной не пропадет.
     - Долго думал? - обиделся тот. - Или мы три года из одного  котла  не
хавали? - Он повернулся и пошел к выходу.
     - Спасибо, не сердись! - крякнул  Савелий  вдогонку  и  долго  сидел,
задумчиво перебирая фотографии Ларисы. Каждая вдруг передним "оживала",  и
веселое выражение сменялось  тем,  какое  было  у  нее  на  суде.  Савелий
встрянул головой, словно избавляясь  от  наваждения,  но  холодный  взгляд
Ларисы снова впивался  в  него,  рвал  сердце,  терзал  душу...  и  он  не
выдержал: судорожно начал рвать каждую фотографию  на  мелкие  клочки.  На
тумбочке росла кучка, а он все рвал и рвал, рвал и рвал...
     Мимо проходили двое зеков, и одна, взглянув на Савелия, шепнул что-то
второму и повертел у виска пальцем.
     - Чего? - зло бросил Савелий.
     - Нет-нет, ничего! - суетливо ответил тот,  таща  приятеля  за  рукав
прочь.
     Сунув кучку разорванных клочков в карман, он тяжело вздохнул и  вышел
из  барака.  Однако  ему  показалось  недостаточным  только  изорвать   ее
изображение и выбросить. Нет! Он обязан уничтожить их, чтобы  и  следа  не
осталось! Оглядевшись, решил, что самое удобное место для "экзекуции" - за
деревянными "удобствами во дворе": никто не помешает.
     - У тебя спички есть? - спросил он проходящего мимо зека.
     - Прикурить, что ли?
     - Нет! Нужно!.. Есть?
     - А-а! Понятно! -  многозначительно  подмигнул  тот  и  протянул  ему
коробок...
     Савелий зашел за "дальняк", вытащил из кармана то,  что  осталось  от
фотографий, сложил в кучку и поджег. Помешивая палочкой, проследил,  чтобы
все догорело до конца. Когда на  земле  осталась  небольшая  кучка  серого
пепла, Савелий несколько  минут  смотрел  на  нее,  потом  ласково  провел
ладонью по пеплу: чувство непоправимого промелькнуло, обожгло  изнутри,  и
он  вдруг  разозлился  на  свою  минутную  слабость,  вскочил  и  начал  с
остервенением топтать, топтать, топтать...



        АВТОКАТАСТРОФА

     Савелий криво усмехнулся, поднял вверх руку с  клочком  ослепительной
фотоулыбки  Ларисы  и  медленно  разжал  ладонь...  Улыбка,   беспорядочно
кувыркаясь в воздухе, долго и медленно  опускалась  к  земле,  но,  когда,
казалось, вот-вот коснется ее, неожиданный порыв ветра  подхватил  обрывок
фотокарточки, снова взметнул вверх и понес все дальше и дальше...  Савелий
глядел  вслед  исчезавшему  клочку  до  тех  пор,  пока  его  можно   было
рассмотреть,
     Постепенно грусть прошла, глаза обрели  спокойное  выражение,  и  он,
встряхнув плечами, вернулся к действительности, вытащил  тряпичную  карту,
повертел в руках, но не стал разбираться в ней, сунул назад в карман.
     - Куда же ты  подевалась,  чертова  река?  -  ругнувшись,  он  ударил
кулаком по земле и с трудом поднялся на ноги.  Всюду  деревья,  деревья  и
только  деревья...  Деревья?   Может,   воспользоваться   старым   детским
увлечением и залезть на одно, чтобы осмотреться? Это мысль!..
     Выбрав дерево повыше и чтобы сучья росли пониже,  он  скинул  сапоги,
размотал портянки, мокрые от пота и крови, подтянулся на нижнем суку  и  с
трудом вскарабкался на него. Передохнул и полез дальше.  Так,  отдыхая  на
каждой ветке, он лез все выше и выше...
     От голода, усталости и нервного напряжения у него начали дрожать руки
и ноги,  но  до  середины  добрался  хоть  и  медленно,  но  благополучно.
Следующая ветка оказалась очень высоко, и  Савелий  попытался  рассмотреть
что-нибудь с этой высоты, но окружавшие деревья перекрывали обзор.
     Прислонившись спиной к стволу, Савелий стал  внимательно  и  спокойно
"изучать обстановку": ветвь, на  которой  он  стоит,  в  метре  от  ствола
изгибается резко вверх, можно это использовать, чтобы как-то дотянуться до
следующей. Ему показалось, что с помощью причудливого изгиба, сотворенного
матушкой-природой, можно преодолеть злополучное препятствие.
     Осторожно переступая босыми йогами, он  начал  медленно  продвигаться
вперед. Когда до изгиба оставалось каких-нибудь пять сантиметров...  Легко
сказать, пять сантиметров! В  таком-то  состоянии...  Пот  заливал  глаза,
мешая смотреть, а смахнуть его не было возможности... Кружилась  голова...
Но Савелий решился на опасный, отчаянный шаг - другого выхода не было.  Он
оторвался от спасительного ствола и вступил на изгиб...
     Многодневное голодание и долгий путь ослабили, притупили  реакцию  на
опасность: он покачнулся, попытался ухватиться за ствол, шагнул машинально
назад и... оступился.
     Опрокинулась перед глазами  земля,  больно  начали  стегать  по  лицу
ветви: раз, другой, третий, но именно они, принимая на себя его  безвольно
падающее  тело,  спасали  его:  пружиня,  смягчали  удар,  предохраняя  от
свободного падения с восьмиметровой высоты... Савелий  падал  с  ветки  на
ветку, которые передавали его,  как  эстафету,  друг  другу,  пока  он  не
ударился о самую нижнюю, потому и самую толстую,  грудью  и  не  шмякнулся
плашмя на землю. Застонав, попытался в горячке подняться на ноги и тут  же
потерял сознание...
     - Мама! Мамочка! Мне больно!  Мамочка!  -  раздавался  детский  крик,
который исходил непонятно откуда.
     Поздним вечером на шоссе в нескольких километрах от города  произошла
автомобильная катастрофа: белая "Волга" скатилась по насыпи и лежала вверх
продолжающими вертеться колесами, а старенькая черная "эмка", столкнувшись
с  ней,  была  сильно  покорежена.  Водитель  "эмки"   сидел   неподвижно,
уткнувшись в руль, а сигнал клаксона печально взывал о помощи...
     Рядом с водителем находился мужчина в военной  морской  форме,  а  на
заднем  сиденье  -  белокурая  женщинам  голова   которой   была   странно
повернута... Дверца с ее стороны была распахнута настежь.
     Мужчина пришел в себя, приподнялся, смахнул кровь, заливавшую  глаза,
и попытался открыть дверь, но  ее  заклинило.  Взглянув  назад,  он  начал
тормошить женщину:
     - Машенька! Что с тобой? Очнись, милая! Очнись! Где Савушка?
     Все его попытки оставались безуспешными: женщина была мертва,  а  тем
временем машину охватил огонь.
     Недалеко от места аварии остановился городской  автобус,  и  из  него
высыпали пассажиры. Некоторые бросились  к  перевернутой  "Волге",  другие
пытались подступиться к  горящей  "эмке",  но  пламя  останавливало  самых
бесстрашных.
     Все видели безуспешные попытки военного  открыть  дверцу,  но  помочь
никто не решался. Водитель автобуса, пожилой мужчина в очках,  накинул  на
голову кожаную куртку и поспешил к горящей машине. Обжигая руки,  выхватил
из нее женщину, оттащил на  безопасное  расстояние  и  предоставил  другим
затушить на ее платье пламя, а сам вернулся назад, чтобы  помочь  офицеру,
но не успел добежать  до  машины:  раздался  оглушительный  взрыв,  и  его
отбросило в сторону...
     Страшная картина парализовала людей, с ужасом смотревших на  горящего
в машине живого человека.
     Во внезапно наступившей тишине слышались лишь  потрескивание  горящей
краски и завывание  ветра.  Совсем  нереальным  был  этот  детский  голос,
взывающий о помощи:
     - Мама! Мамочка!  Где  ты,  мамочка!  А-а-а!  В  первый  момент  всем
показалось, что плач доносится из огня, и какая-то  женщина,  не  в  силах
этого вынести, бросилась к горящей машине, но кто-то выкрикнул:
     - Женщина, не сходите с ума: дите кричит из другой машины! Из другой!
     "Волгу"  уже  сумели  поставить  на  колеса,  но  ребенка  в  ней  не
оказалось: молодой водитель и двое пассажиров-мужчин, вероятно, скончались
мгновенно.
     Какой-то высокий парень, опередивший сердобольную женщину,  побледнел
от увиденного в салоне "Волги", его стошнило, и  он  растерянно  посмотрел
наверх. Из оцепенения его вывел новый крик ребенка:
     - Больно мне, мамочка! Больно!
     Он бросился на крик по кювету, а за ним плачущая  женщина.  Метрах  в
пятнадцати от места катастрофы они нашли мальчика лет  двух-трех,  который
валялся в грязи и громко плакал.  Подхватив  пацана  на  руки,  женщина  с
помощью высокого парня пыталась выкарабкаться из кювета, но  скользкий  от
дождя откос не позволял встать на ноги, и она падала на колени  при  новой
попытке выпрямиться.
     - Да помогите же кто-нибудь! - крикнула женщина  раздраженно.  К  ней
сразу же подбежали несколько человек и помогли выбраться на шоссе. Ребенок
на руках захлебывался от боли и слез. Лицо его было в крови, правой  рукой
он поддерживал левую, неестественно вывернутую в сторону.
     - Больно мне! Тетенька, больно мне! Я к маме хочу! Мама!  Родненькая!
Мамочка! - выкрикивал он, рыдая.
     Около  белокурой  женщины,  спасенной  водителем  автобуса,  хлопотал
сухонький седой старичок с бородкой клинышком. Вскоре он медленно поднялся
с колен и беспомощно развел  руками.  Наклонившись,  снял  с  шеи  женщины
красный газовый платочек и прикрыл лицо.
     - Ей уже ничем нельзя помочь:  поздно!  -  удрученно  произнес  он  и
покачал головой.
     - Неужели ничего нельзя сделать, - Семечка?  -  умоляюще  проговорила
высокая худая старушка.
     - Нет, поздно... Медицина, к сожалению, здесь совершенно бессильна.
     - Скажите,  ваш  муж  медик?  -  спросил  парень,  помогавший  искать
ребенка.
     - Профессор медицины! Но и он здесь, как видите, бессилен!
     - Товарищ профессор! - бросился парень к старичку. - Там  с  ребенком
худо! Помогите!
     - Успокойтесь, молодой человек, несите вашего ребенка...
     - Но это совсем не мой ребенок! - смутился тот.
     - Но ему плохо? - уточнил профессор.
     - Очень...
     - Так что же вы медлите? Какая  разница:  ваш  ребенок  или  не  ваш?
Давайте его сюда, и быстрее - недовольно буркнул профессор.
     - Сейчас! Я мигом! - крикнул парень и побежал к женщине  с  мальчиком
на руках.
     Профессор же занялся обожженным и оглушенным от  взрыва  -  водителем
автобуса. Он заканчивал перевязку, когда принесли мальчика.
     - Нюся, закончи, пожалуйста! - бросил он старушке. - Что с  ребенком?
Откуда он? - ронял вопросы профессор, ощупывая мальчика.
     - Из черной "эмки"... Я думаю... - поморщился раненый водитель, - эта
женщина, которую я вытащил, видно, мать  его...  Дверца-то  открыта  была:
либо успела выбросить мальчика, либо сам вывалился. Что с ним, профессор?
     - Закрытый перелом! - Он вытащил из своего саквояжа  вату,  бинты.  -
Нужна какая-нибудь палка или ветка сантиметров двадцать - тридцать...
     - Для шины? - воскликнул высокий парень. - Бамбук подойдет?
     -  Сгодится,  -  улыбнулся  профессор  и  стал  осторожно   смазывать
кровоточащие ссадины на лице мальчика.
     - Больно! Щиплет меня! - запричитал тот.
     - Потерпи немного, ты же  мужчина!  Сейчас  все  пройдет!  -  ласково
приговаривал старик. Но мальчик дернулся и закричал:
     - Ой, рука! Ма-а-а-ма! Ма-моч-ка-а-а!
     - А где больнее: руке или  где  щиплет?  -  спокойно  поинтересовался
профессор.
     Мальчик, озадаченный вопросом, замолк, раздумывая, где больнее, потом
серьезно, по-взрослому ответил:
     - Вообще-то больнее руке!
     В этот момент в салоне автобуса раздался  какой-то  треск,  и  вскоре
оттуда выскочил высокий  парень  с  обломком  бамбука  в  руке,  на  конце
болтался обрывок лески.
     - Такая устроит?
     - Вполне. А ну-ка,  помогите  мне,  молодой  человек:  держите  ручку
мальчика... вот так, - показал  доктор  и  стал  прибинтовывать  бамбук  к
сломанной руке ребенка.  Тот  снова  заплакал,  и  старый  врач  попытался
отвлечь его вопросами:
     - Тебя как зовут, герой?
     - Саву-у-у-шка-а! Ы-ы-ы! - сквозь слезы отвечал мальчик.
     - Савелий, значит?! Это просто замечательно, что тебя зовут Савелием!
А может, и фамилию свою назовешь?
     - Го-го-вор-ковы-ы-ы... наша фамилия-я-я...
     - А где твоя мама?
     - Она.... она сделала мне бо-больно-о-о... толкну-у-у-ла меня-я-я.
     - Да, товарищ водитель, вы правы, это была его мать... - тихо заметил
профессор и тяжело вздохнул, но тут же взял себя в руки. - Сколько же тебе
лет, герой?
     - Два года-и-ка и по-ло-ви-и-на-а-а... Ы-ы-ы...
     - Какой же ты большой?! Я думал - три и половина! И кем же ты  хочешь
быть, когда вырастешь?
     - Капи-и-та-а-ном... Как папа-а-а...  Ы-ы-ы!  Больно  мне,  дяденька!
Больно! Ы-ы-ы! К маме хочу-у-у! Больно-о-о!
     - А вот и обманываешь, что больно! Я уже все окончил, и  сейчас  тебе
совсем не больно! Правда? -
     Савушка примолк и как бы прислушался - больно или нет.
     - Больно все равно! - серьезно заявил он.
     - Конечно, больно, но не так?
     - Не так, - кивнул мальчик в ответ.
     - Вот,  выпей  таблетку  и  совсем  перестанет  болеть.  -  Профессор
протянул ему пилюлю.
     - Ее нельзя пить: ее только  кушать  можно,  -  рассудительно  заявил
Савушка.
     - Правильно, - улыбнулся профессор. - А  запить  нужно  водичкой!  Ты
любишь лимонад?
     - Люблю,  но  мороженое  больше!  -  продолжая  всхлипывать,  ответил
мальчик.
     - Мамочка,  -  обратился  доктор  к  жене,  -  дай-ка  нам  бутылочку
лимонада. Старушка порылась в огромной корзине и достала початую  бутылку,
прикрытую  откидной  пробкой.  Открыв  ее,  профессор  налил  в  маленькую
мензурку и помог запить мальчику лекарство.
     - Еще хочу!
     - Да хоть всю выпей! - снова улыбнулся старик, и мальки воспринял это
в буквальном смысле: взял здоровой рукой  бутылку  и  стал  жадно  глотать
лимонад.



        НЕ ОТДАВАЙТЕ МЕНЯ В СЫНОВЬЯ!

     Почувствовав влагу на губах, Савелий  глотнул  и  с  трудом  разлепил
глаза. Было темно, и шел сильный дождь. Открыв широко рот,  Савелий  ловил
падающие капли. Лицо, иссеченное ветками, кровоточило  и  сильно  саднило.
Один из порезов был глубоким: пересекая весь лоб, чуть прикасался к правой
брови и оканчивался на щеке. Каким чудом только  глаз  остался  цел!  Этот
рваный,  безобразный  порез  обильно  сочился  кровью.  Савелий  попытался
приподняться, но тут же, громко вскрикнул от боли, вновь потерял сознание.
Дождь безжалостно хлестал по израненному лицу, смешивая и см