о
призыв, состав дернулся, и колеса медленно застучали на стыках рельсов.  И
в этом перестуке Савелию слышалось: "За-чем-бе-жишь? За-чем-бе-жишь?"
     - Главное - вахту проскочить! - сдавленно прошептал он.
     - Эт-т-то точно! Кого штырем заденет, язык хоть  в  жену  спрячь,  но
молчи! Пискнет кто - мочкану! -  прошипел  сверху  Тихоня  и  тут  же  зло
вскрикнул: - Ты чо доску ворочаешь?
     - Под наклоном держи! - бросил Савелий.
     - Зачем это?
     - Чтоб щуп соскользнул... если попадет...
     - Усохни! Вроде под®езжаем... Дернувшись на месте  пару  раз,  состав
замер. Снаружи послышались голоса, лай собак...
     Едкий лак высушивал горло, выбивал из глаз слезы. Липкий пот медленно
стекал по бокам, вызывая нестерпимый зуд. А тут еще от  лака  запершило  в
носу,  и  Савелий  с  огромным  трудом  сдерживался,  чтобы  не   чихнуть.
Неожиданно громко, как  казалось  Савелию,  кто-то  начал  стучать  в  дно
вагона. "Зачем они стучат?" - подумал он, но, когда стук стал  повторяться
примерно через равные промежутки, понял, что этот стук не  снаружи,  а  от
стального штыря, которым протыкают сыпучие материалы, вывозимые за пределы
зоны. Делается это для проверки, на  всякий  случай:  вдруг  кто-то  решил
сбежать...  Представив  себе  острую  сталь,  Савелий  попытался  сжаться,
усохнуть, но доска была слишком узка для его  тела.  Он  даже  позавидовал
Тихоне: того, наверно, и не видно под доской...
     Сквозь стук снова раздались голоса,  и  некоторые  слова  можно  было
разобрать: - ... скорее заканчи... скоро ...минут отхо...  Савелий  понял,
что ждать им осталось недолго: скоро состав тронется. Вдруг он  вздрогнул,
услышав стук совсем рядом с собой, даже дно под  ним  чуть  колыхнулось...
потом второй, третий... Савелию  показался  или  скорее  почудился  то  ли
приглушенный стон, то ли громкий вздох, который  сразу  же  оборвался.  Он
прислушался, но так больше  ничего  не  услышал.  Стон  донесся  вроде  со
стороны Угрюмого... Может, показалось? Он бы еще  долго  размышлял,  но  в
этот момент по их доске ударил штырь и почти одновременно  Савелия  что-то
сильно укололо в бок. От неожиданности и боли он едва не вскрикнул.
     "Ты что, с ума  сошел,  Угрюмый?"  -  хотел  было  крикнуть  Савелий,
уверенный, что тот чем-то его ткнул, но тут же опомнился: Угрюмый-то лежал
с другой стороны! Значит - штырь?!
     Осторожно оторвав руку от доски, которая сразу  же  прижалась  к  его
лбу, Савелий просунул ее к месту укола: там было мокро,  как  и  по  всему
телу. Засунуть руку  под  одежду  сейчас  не  было  возможности.  Боль  не
утихала, саднило бок, закусив губу, Савелий поднял руку и снова  уперся  в
доску...
     Страшные стуки наконец прекратились, и через минуту-другую послышался
визг железных ворот, сопровождаемый ленивым лаем  собаки.  Нервный  толчок
передался от тепловоза к каждому вагону,  колеса  буксанули  на  месте,  и
состав начал медленно набирать скорость. Все быстрее и  быстрее  застучали
рельсовые стыки, но в их перестуке Савелию сейчас слышались совсем  другие
слова: "Про-нес-ло! Про-нес-ло!.."
     Томительно тянулись минуты. Савелий  начал  задыхаться.  От  нехватки
кислорода в глазах вспыхивали разноцветные огоньки. Казалось, прошла целая
вечность, прежде чем раздался скрипучий, но веселый голос Тихони:
     - Все, кореши, свобода! Так как, Бешеный, не натрухал в штаны?  -  Он
нервно захихикал. Неожиданно послышался сдавленный стон.
     - Ты что, Бешеный?
     - Со мной все в порядке... почти... Это  Угрюмый...  -  Он  попытался
протиснуться ближе  к  Угрюмому,  выставляя  вперед  руку,  которая  вдруг
прикоснулась к чему-то горячему и липкому. Угрюмый вскрикнул и  матюгнулся
от боли:
     - Да чтоб тебя!..
     - Кровь?! - догадался Савелий.
     - Что с тобой, Угрюмый? Задело, что ли? - встревожился сверху Тихоня.
     - Ментяры вонючие! - с тяжелым хрипом ругался тот. - Грудь прошили...
Не могу! Задыхаюсь! - закричал он в отчаянии.
     - Сейчас! Сейчас помогу тебе: на воздух выберемся! - сказал Савелий и
полез к нему.
     - Не суетись, Бешеный, рановато еще!.. - жестко проговорил Тихоня.  -
Тебе  придется   потерпеть,   Угрюмый!   Браконьер   говорил,   километров
пятнадцать-двадцать тянутся вышки с прожекторами! Засекут - хана нам всем!
Сможешь потерпеть?
     -  Ты  рану-то  заткни  чем-нибудь,  от  потери  крови  ослабнешь!  -
посоветовал Савелий, жалея в душе этого парня. Только сейчас он  до  конца
понял, какой опасности подвергался: чуть сдвинься доска, и штырь  оказался
бы не в боку, а в животе. Передернув плечами, Савелий почувствовал  озноб:
запоздалая реакция на страх. И чего, спрашивается, сунул свою голову?  Для
чего рисковал? Как для чего? Для того, чтобы отомстить за  друга!  За  его
смерть! Афганистан вспомни, Савелий! За кого и за что там рисковал? Дважды
шкуру свою портил! Политиканы  проклятые!  Их  бы  туда...  Душно-то  как,
Господи! Хотя бы глоточек  свежего  воздуха...  Один  только  глоточек!  В
висках стучало молотом, сердце было готово выскочить из груди, словно  там
ему не хватало места... Когда же наконец  можно  будет  выбраться  наверх?
Савелий вдруг подумал, что выбраться из-под опилок будет не так-то просто:
полтора метра над ними!  Тягуче  тянулись  минуты,  накручивая  на  колеса
километры  пути...  Чтобы  как-то  отвлечься,  Савелий  начал   в   мыслях
разрабатывать путь наверх... Стоп! Надо же чем-то  лицо  обмотать!  Майка!
Точно, майка! И мягкая, и воздух хорошо пропускает, дышать будет легко,  и
опилки задержит...
     Теперь нужно снять ее... Но как? Попробуй сними, когда такая  тяжесть
на тебя давит?! Снять куртку, рубашку - сколько сил уйдет на это!.. Рвать!
Только рвать... С трудом он протиснул руку  к  груди,  разорвал  майку  на
плечах, потом - на животе и выдернул наружу. Даже эти  несложные  движения
отобрали  много  сил,  и  Савелий  несколько  минут  лежал  без  движений,
восстанавливаясь...
     - Ну что, кореши, не передохли еще? - снова прохрипел Тихоня. -  Пора
наверх! Ты, Бешеный, парнища здоровый: бурись первым - мы за тобой!..
     Поднатужившись, Савелий изловчился и чуть приподнял брезент,  обмотал
лицо майкой и попытался  подползти  к  краю  брезента,  но  это  оказалось
настолько трудным, что он прополз с метр и понял, что  потеряет  на  такое
передвижение все силы. Тогда он решил тащить брезент на себя, благо он был
довольно мягким. Вскоре рука, а потом и  все  тело  оказались  в  опилках.
Дышать  стало  еще  труднее:  опилки  забивались  под  самодельную  маску,
проникали в рот, в уши, в глаза, забивались под рубашку и противно кололи,
вызывая  сильный  зуд.  Левый  бок,  проколотый  штырем,  пекло,  как   от
раскаленного железа. Закружилась  голова,  затошнило.  Неожиданно  Савелий
потерял сознание...
     Ему вдруг показалось, что он еще  совсем  маленький,  что  он  еще  в
детском доме...



        ДЕТДОМ

     Спальня для мальчиков была довольно унылой: обшарпанные серые  стены,
тусклый свет от лампочки, единственной на комнату с  двадцатью  кроватями,
еле-еле  освещает  копошащихся  у   своих   мест   коротко   подстриженных
воспитанников.
     - Почему еще не в постелях? - грозно вопрошает вошедшая к ним женщина
лет  тридцати  -  их  воспитательница,  -  попавшая  на  эту   работу   по
недоразумению и всячески подчеркивавшая своим отношением, что имеет  право
на большее, чем воспитывать этих "неслухов". Крысиное лицо венчал  длинный
нос, на котором нервно подрагивали очки с круглыми стеклами.
     При ее появлении все воспитанники испуганно  юркнули  под  одеяла,  и
она, довольная переполохом  и  страхом,  внушаемым  ее  появлением,  важно
шествовала между рядами кроватей и вдруг заметила пустую.
     - Староста, кого здесь нет? - взвизгнула она и повернулась  к  рыжему
пареньку, с®ежившемуся под ее грозным взглядом.
     - Он... здесь... Рита Юрьевна... - мялся паренек, не  желая  выдавать
приятеля. - Он... в туалете...
     - Я ему  покажу  туалет!  -  раздраженно  пригрозила  она.  -  Спать!
Немедленно всем  спать!  Потушив  свет,  воспитательница  быстро  вышла...
Буквально через минуту в комнату вбежал худенький паренек лет десяти.
     - Скорее, Савка! Рота была! Придет  сейчас!  -  послышалось  со  всех
сторон.
     Однако вопреки ожиданиям Сивка не торопился: откинув одеяло, он  стал
спокойно раздеваться. Сквозь огромные три окна спальни от уличного  фонаря
полосами падал свет. Дверь снова распахнулась,  и  в  спальню  вошла  трое
ребят постарше - лет эдак по тринадцать-четырнадцать. Они уверенно подошли
к одной тумбочке, потом к другой, нагло шаря в них. Никто из воспитанников
даже и не пытался возражать.
     Один из вошедших, увидев раздевающегося Савелия, вразвалочку  подошел
к нему.
     - А, это ты, сиротинушка?! - протянул он с усмешкой. - Ты  почему  не
баиньки? А?  Снова  в  котельной  околачивался?  Савва  молчал,  продолжая
складывать брюки.
     - Он же не просто ходит  туда,  она  его  подкармливает!  -  раздался
ехидный голос из угла.
     - Что же на этот раз она тебе подкинула?
     - Тебе-то что? - буркнул Савелий,  инстинктивно  прижимая  карман  на
груди клетчатой рубашки.
     - А ну, дай сюда!
     - Не дам! - упрямится Савва, вцепившись в рубашку.
     - Куда ты денешься!
     Парень заломил Савелию руку, но тот находчиво вывернулся. Нападавшему
ничего не оставалось,  как  позвать  на  помощь  сотоварищей.  Втроем  они
завалили Савелия на пол. После короткой,  отчаянной,  но  неравной  борьбы
парень вырвал "добычу".
     - Отдай, не имеешь права! - закричал Савка и бросился на  обидчика  с
кулаками;
     - Вот бешеный! Держите его! - приказал парень своим  друзьям,  а  сам
разжал руку с "трофеем", им оказалась помятая  в  пылу  борьбы  шоколадная
конфета.
     - Тьфу, я думал - деньги! - Он бросил конфету под ноги Савке. - Дурак
же ты, Савка! Чего ты нашел у своей тети Томы? Нас держись, и все  у  тебя
будет! Где сила - там все есть!
     Он говорил это таким тоном, что сразу было видно:  повторяет  чьи-то,
явно не свои "откровения".
     - Врешь ты все, Шпыня! Врешь!  -  Размазывая  по  лицу  кровь,  Савка
всхлипнул не от боли, а от своего бессилия. - Я  все  равно  тебя  выловлю
одного! Тогда посмотрим!
     - Что? - Парень рассмеялся от этих слов, но Савка  вдруг  вырвался  и
боднул его головой в лицо. - А-а! - взвыл парень и бросился на  Савку,  но
вынужден был остановиться от грозного окрика Руты:
     - Это что такое? Она включила свет.
     - Мы дежурные, Маргарита Юрьевна! Пытаемся об®яснить  Говоркову,  что
нарушать режим нельзя! - нашелся  Шпыня,  смахивая  кровь  из-под  носа  и
исподтишка показывая Савке кулак. - Молодец! - похвалила воспитательница и
скривилась на Савку. - Как же ты мне надоел, Говорков! Если бы  ты  только
знал!.. Ну ничего, на днях заберут тебя... Приличные люди,  между  прочим,
он - завмаг! Дом большой, машина, дача... - Она  завистливо  вздохнула:  -
Везет же дуракам!.. Смотри: держись их
     - глядишь, в люди выведут... Все! Спать всем!
     Выключив свет, она подтолкнула тройку старших ребят к выходу...
     Поздно ночью эта же троица вновь  бесшумно  проскользнула  к  кровати
Савелия. Накинув ему на голову одеяло, ребята молча били  его  кулаками  и
пинали  ногами.  Сквозь  слезы  из-под  одеяла  доносился  яростный   крик
паренька:
     - Трус ты, Шпыня! Трус!.. Я все равно  выловлю  тебя!..  Дубью  тебя,
шакал!.. Отпустите меня!.. Отпустите...



        НУЖНО ЖИТЬ!

     - Бешеный! - испугано позвал Тихоня, обратив внимание  нате,  что  не
слышит никакого шума. - Бешеный!
     - Отпустите меня! Трусы! Отпустите!.. - выкрикнул Савелий.
     - Бешеный!!! - закричал Тихоня. - Что с  тобой?  Этот  истошный  крик
дошел до сознания Савелия, но не настолько, чтобы он до конца  понял,  где
находится. Когда же  постепенно  осознал  реальность  происходящего,  вяло
подумал: "Вот и конец тебе, Савелий Говорков по кличке Бешеный! - И тут же
промелькнуло: - Да и они без меня вряд ли выберутся...  Нет!..  Так  глупо
уйти на тот  свет!  Нет!..  Тебе  жить  нужно,  Савелий!  Жить!  Соберись,
Савелий! Хватит  нелепых  смертей  в  твоей  семье  и  вокруг  тебя!..  Не
раскисай, слышишь ты, Бешеный! У тебя же есть  еще  силы!  Есть,  слышишь!
Вспомни, что говорил старый тренер Магасаки! "Даже у  безнадежно  больного
человека есть Дух, Сила Воли!" Он вдруг даже рассмеялся,  представив,  как
старый японец произносил "сила воли". Он не выговаривал  букву  "в",  и  у
него выходила буква "б"... "Бот, действительно. Сила Боли!.."
     Как ни странно, этот смех прибавил ему силы, помог собраться.
     - Бешеный! Чего молчишь? - вопил со страху Тихоня.
     - Чего скулишь? - громко пробурчал сквозь пропотевшую майку  Савелий.
- Живой я - отдыхаю...
     - Ай, молодец, Бешеный! Ай молодец! -  обрадовался  Тихоня,  забыв  о
том, что чуть ранее договорился с  Угрюмым  расправиться  с  Савелием  при
первой же возможности.
     "Жить-то хочется..." - усмехнулся про себя Савелий и с новыми  силами
начал подгребать под себя опилки... Ему казалось,  что  ползет  уже  целую
вечность, а конца  все  не  видно.  "Да  сколько  же  еще  надо  мною?"  -
чертыхнулся он, и тут его рука вынырнула на поверхность,  в  пустоту.  Еще
несколько усилий, и на воздухе  оказалась  голова.  Лихорадочно  сорвав  с
головы мокрую от пота майку и широко  раскрыв  рот,  Савелий  начал  жадно
хватать легкими воздух, напоминая огромную рыбину, выброшенную на берег...
Отдышавшись, он  осмотрелся:  в  темноте  ночи  стояла  тишина,  и  только
слышался перестук колес да скрип старых вагонов...
     - Вылез я! Голос подайте! - громко крикнул он.
     - Здесь! Здесь мы! - услышал он глуховатый голос Тихони.
     Савелий, преодолевая  навалившуюся,  усталость,  принялся  разгребать
будто налившимися свинцом руками опилки  в  том  месте,  откуда,  как  ему
показалось, раздался голос.
     Руки с трудом подчинялись, но  сдавленный  стон  Угрюмого  подстегнул
Савелия, и он еще энергичнее стал отбрасывать опилки. Наконец наткнулся на
что-то живое.
     - Я! Я это! - выкрикнул Тихоня, высовывая голову наружу,  но  тут  же
закашлялся.
     Не догадавшись обмотать лицо, он  буквально  захлебнулся  опилками  и
теперь с надрывом выкашливал их с кровью.
     - Он... он... - в  редкие  от  кашля  паузы,  захлебываясь  от  него,
выдавливал Тихоня отдельные слова и тыкал пальцем вниз. - Он бли... зко...
- разобрал Савелий и решительно продолжил свои раскопки.
     Беспрестанно кашляя. Тихоня постепенно выбрался на опилки и  согнулся
пополам, помогая своим легким.
     Неожиданно руки Савелия наткнулись на что-то мягкое, и он  обрадовано
схватился двумя руками, но это, был рюкзак...
     - Угрюмый! Отзовись! Угрюмый! - стал  звать  Савелий,  углубляясь  то
влево, то вправо. Он понимал, что если тот не отзывается, значит,  потерял
сознание, а это может окончиться его гибелью. Перекапывать  вручную  целый
вагон опилок - бессмысленная затея,  и  можно  было  надеяться  только  на
случайность или на то, что Угрюмый все-таки отзовется.
     - Может... за... дох... ся! - прохрипел Тихоня в паузы от кашля.
     - Да пошел ты... - покрыл  его  матом  Савелий  и  еще  быстрее  стал
откидывать опилки в стороны. Он уже начал  терять  надежду  и  в  бессилии
несколько  раз  стукнул  по  рыхлым  опилкам,  как  неожиданно  кулак  его
натолкнулся на что-то твердое. Быстро, но осторожно подрыв со всех сторон,
Савелий вытащил голову Угрюмого,  обмотанную  какой-то  тряпкой.  Суетливо
сорвав ее с лица, он замер в испуге: Угрюмый даже не дышал.
     - Угрюмый! - крикнул Савелий. Тот не отозвался. -  Угрюмый!  -  снова
крикнул он и в отчаянии несколько раз махнул его по лицу,  в  ответ  -  ни
звука. Тогда он просунул в опилки  руки  и,  обхватив  его  за  плечи,  из
последних сил начал тащить наверх.
     - А-а-а!!! - простонал тот и глубоко вздохнул.
     - Умница, дружан! Умница! Дыши глубже,  земляк!  Дыши!  -  облегченно
выдавил Савелий, а сам откинулся на спину и потерял сознание...
     Когда он очнулся и огляделся вокруг, то увидел Тихоню,  продолжающего
драть горло, правда, чуть реже, рядом лежал Угрюмый и жадно дышал.  Каждый
вздох его сопровождался клокочущим всхлипом. Неожиданно в уголке  его  губ
Савелий увидел черную струйку и не сразу сообрази, что это кровь...
     Пересилив себя, Савелий поднялся на четвереньки  и  подполз  к  нему.
Распахнув куртку, он разорвал ему на груди рубашку, пропитавшуюся  кровью,
и обнажил грудь. В свете луны он увидел страшную рану,  прямо  под  правым
соском. Покашливая, подполз и Тихоня. Испуганно вскрикнул, увидев рану.
     - Снимай свою рубашку! Живее! - бросил ему Савелий.
     - Чего раскомандовался? - начал было Тихоня, но  снова  посмотрел  на
Угрюмого и безропотно скинул куртку. Сняв рубашку, протянул ее Савелию.
     Савелий быстро и умело нарвал из нее широких  полос,  связал  в  один
бинт, а из куска рукава сделал тампон.
     - Помочиться сможешь? - спросил он Угрюмого.
     - Нет, я уже там успел... - с хрипом отозвался тот. - А зачем?
     - Надо - заметил  Савелий  и,  деловито  отвернувшись,  помочился  на
тампон. Затем приложил его к ране  и  принялся  туго  бинтовать.  -  Самое
старинное и надежное средство для дезинфекции... Мы еще так в детдоме  все
порезы лечили. Как на собаках заживало!
     Закончив бинтовать, Савелий устало откинулся на борт, прикрыл глаза и
тут же провалился в сон...



        МЕНЯ БЕРУТ В СЫНОВЬЯ

     И приснилось ему что он снова  в  детском  доме...  Теплое  солнечное
лето. Тогда их  детский  дом  впервые  выехал  в  Чернолучье.  Новые  шефы
предоставили на два  месяца  свой  дом  отдыха,  расположенный  на  берегу
Иртыша. Омские шинники много сделали для детского дома:  добавили  фондов,
организовали  сбор  одежды,  нашли  несколько   хороших,   любящих   детей
воспитателей. Сменился я  директора  детского  дома.  Старый  директор  не
только растаскивал детдомовское  имущество,  но  и  приставал  к  девочкам
старших групп - за  этим  занятием  его  застала  истопница  "тетя  Тома",
простая деревенская женщина. Выпроводив из кабинета плачущую девочку,  она
"нанесла директору несколько ударов тупым  предметом  по  голове",  говоря
нормальным языком, обломала  об  него  стул.  Директора  судили  и  лишили
свободы на семь лет. Обстановка в детском доме резко изменилась: отношение
к воспитанникам стало лучше, доброжелательнее и милосерднее...
     Приснилось Савелию и то, как его выбрала одна семья для  усыновления.
В этот солнечный день они плескались в Иртыше...
     Трое мальчиков, сверстники Савелия, окружили его и били ладошками  по
воде, стараясь ослепить своего друга брызгами. Они не давали оду вырваться
из кольца.
     - Трое на одного?! - весело выкрикивал он, яростно отбиваясь от своих
соперников. Вода попадала в глаза, заливала уши, рот, нос... -  Ну  я  вам
покажу! - крикнул Савка и неожиданно для "неприятеля" исчез под водой.
     Хитрость его заключалась в том, что он не нырял в какую-либо сторону,
а просто опустился в воду на месте и, энергично работая руками  и  ногами,
проплыл под водой несколько метров, вынырнув рядом с одним из  соперников.
Обхватив его за пояс, завалил головой в воду и принялся методично окунать:
раз, другой, третий... Наглотавшись, тот стал отплевываться и  кашлять,  а
разгоряченный маленькой победой Савка бросился ко второму и с ним проделал
то же самое, что и с первым.  Заметив,  что  двое  приятелей  повержены  и
выведены из  "боя",  третий  соперник,  самый  толстый  и  неповоротливый,
предпочел бежать.
     - Сдаюсь, Савка, сдаюсь! - кричал он, пытаясь ускользнуть  от  цепких
рук Савелия,  но  его  неповоротливость,  усиленная  сопротивлением  воды,
сослужила ему плохую службу: он был схвачен и опрокинут  в  воду.  На  его
счастье наглотаться иртьшской воды ему много не пришлось: с берега донесся
женский