хи,  видать,
отчалить решила... потому и к Богу...  -  Старик  настолько  опьянел,  что
совсем  потерял  над  собой  контроль.  -  А  ты...   пришел...   на   все
готовенькое...
     - Чего буравишь, Павел Семенович? - рассердился Савелий,
     - Да это... я так... для порядку... - спохватился  он,  даже  чуточку
смутился. - Но ты...  выстрадал  ты  довольно,  сиротинушка  ты  мой!..  -
жалостливо всхлипнул и пьяно забормотал Семеныч. -  Мне-то  уж  ничего  не
надо... в могилу ить не утащишь... Эх, Шура, Шура! Вот стерва из стерв,  а
любил до ума потери! - снова повторил он, видно,  свою  любимую  фразу.  -
Странная штука - яснеть-то!.. Любишь, не любишь... Веришь,  не  веришь,  а
кричи:  "Ура!  Да  здравствует  наш   дорогой..."   Тьфу!   Мать   вашу...
Перестроились... Дудки! Шиш с маслом!.. Кто урвал  в  свое  время,  тот  и
жует!.. Семьдесят лет в  "струю",  а  мыла  и  колбасы...  настоисси...  И
сколько же людей угробили! Боже ж ты мой!.. Сколько  эти  друзья-соратники
народу-то настругали...
     - Не понял? Какие "друзья-соратники"?
     - Так эти, Сталин-то с Гитлером!.. Ага, думаешь, пьян, себя не  помню
и плету что ни попала? Ан нет! Все соображаю! Люди-то еще посчитают -  кто
больше русичей пограбил!.. Старый я - устал бояться, да и не хочу  бале!..
А потом?.. Возьми пятнадцать тысяч!.. За Афган  говорю...  За  десять  лет
пятнадцать тысяч? Да я старый солдат, разведчик! Кому  они  очки  пытаются
втереть? Не верю! Вся Россея в могилках да лагерях-то... А могилки-то  все
под номерками... И мой брательник  родный  где-то  свой  номерок...  -  Он
всхлипнул, вытер глаза, полные слез, и снова плеснул себе водки. - Выпьем!
Помянем всех убиенных невинно?
     Павел Семенович поднялся, но невзначай зацепил  банку  с  компотом  и
опрокинул на Савелия, залив всю форму темным компотом... Старик  огорчился
и стал виновато стряхивать с него ягоды.
     - Ох ты, оказия... - пьяно причитал он.
     - Да ладно, Семеныч... высохнет, тогда... переоденусь... Ты, Семеныч,
того совсем... Идем, провожу тебя до дому, а сам -  на  пляж!  Переоденусь
только...
     - На пляж хорошо... - Старик  снова  икнул.  -  Богатая  была...  Ох,
богатая! Ты простучи здеся... Я-то не нашел,  но...  может,  тебе  повезет
больше! Только, тс-с-с... - приложил он палец к губам. Савелий  помог  ему
подняться со стула, вывел к выходу, но  вдруг  Семеныч  резко  выпрямился,
встряхнул головой и отстранился от Савелия.
     - Я сам! Сам! - заявил дед, покачиваясь  из  стороны  в  сторону,  но
прямо, держа голову.
     После ухода старика Савелий некоторое  время  смотрел  на  фотографию
матери, потом опрокинул в рот остатки водки и начал переодеваться...



        НЕЧАЯННАЯ ВСТРЕЧА

     - Не сожжешь? - Савелий очнулся от голоса  Бориса  и  поднял  голову,
Борис кивнул на пресс. - Снова сюда кинули?
     Савелий устало пожал плечами и ничего не ответил.
     - Плотно вцепились... как бы не заездили Сивку крутые  горки?!  А  ты
плюнь: нас дерут, а мы крепчаем! Идем, чифирнем, раскумаримся!
     - Не тянет что-то... - вяло ответил Савелий.
     - Хватит киснуть!  Пошли!  -  подхватив  под  руки,  Борис  попытался
поднять Савелия.
     В  закуточке,   словно   специально   образованном   среди   штабелей
бракованных деталей, сидели  трое  зеков.  Они,  словно  завороженные,  не
мигая, уставились на стеклянную банку с чифирем, прикрытую куском фанерки.
     Увидев согбенную фигуру старика-грузчика, который совершал  челночные
рейсы с тележкой по  рельсам,  обеспечивая  деталями  различные  операции,
Борис поддал ему ногой под зад:
     - Ты чего здесь  расселся?  Я  же  русским  языком  тебе  сказал:  за
вторяками подойдешь! - Чо ты, Кривой? Я не... я так сижу... вот...  смотрю
просто... жду... - виновато залепетал старик,  поднимаясь  и  ретируясь  в
сторону. Однако он ушел не совсем: сел поодаль, бросая жадные  взгляды  на
банку с желанной жидкостью.
     - Чего ты на него вз®елся? - лениво поинтересовался Савелий.
     - Надоел, всю плешь  проел:  "Не  бросай  -  покурим!  Не  выливай  -
допьем!" Так и пасет, так и пасет!.. Ладно, хватит о нем! Погнали! Серый -
банкуй!
     Морщинистый мужик, у которого на одном веке была  наколка  "Раб",  на
другом - "КПСС", болтанув из банки в кружку  и  обратно,  дождался,  когда
осядут нифиля, налил четверть кружки  и,  обжигаясь,  сделал  три  глотка.
Причмокнув от удовольствия, передал сидящему рядом Савелию.
     - Ништяк упарился!
     - Еще бы! Вышак! - заметил значительно Кривой.
     - Слышь, Кривой, ты же вроде Угрюмого знаешь? - спросил Серый его.
     - Ну, а что?
     - А вон он! Может, пригласишь?  Борис  привстал  со  своего  места  и
выглянул из-за штабеля. К выходу быстрым шагом  шел  парень  лет  тридцати
пяти с квадратной фигурой.
     - Угрюмый! - окликнул Кривой, но тот, не услышав, скрылся в дверях.
     - Скорость хорошая, да нюх ни к черту! - усмехнулся Кривой.
     - Это что, кличка такая? - поинтересовался Савелий.
     - Ну... Вот сколько его знаю,  ни  разу  не  видел,  чтобы  он  когда
улыбался...
     -  Жисть  такая  пошла:  чему  дыбиться!  -  заметил  пожилой  зек  с
вызывающей наколкой, достав пачку "Астры", протянул каждому  по  сигарете.
Савелий тоже машинально взял, думая о чем-то своем.
     Когда  банка  с  чифирем  опустела.  Кривой  махнул  рукой   старику,
продолжавшему поглядывать в их сторону. Тот сразу же, чуть не  вприпрыжку,
подбежал и жадно подхватил банку с нифилями, словно побаиваясь, что Кривой
передумает.
     Савелию стало жаль этого старика: поморщившись, он вздохнул.
     - Угостись, отец! - сказал он, протянув ему  сигаретку,  которую  тот
моментально схватил, как китайский болванчик, благодарно кланяясь и семеня
прочь.
     -  И  всех-то  тебе  жалко,  Бешеный!  Тому  куртку  отдал,  за  того
заступился... Может, и Аршина жалеешь?
     - Мне старых и немощных жалко! А Аршина... Аршина - нет! - сказал он,
поднимаясь. - Пойду, покемарю чуток...



        НЕПРИЯТНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ

     Яркое солнце почти скрылось  за  горизонтом,  и  последние  лучи  его
ласково касались крыш самых высоких строений зоны.
     Настежь открытые ворота, ведущие в промзону, свидетельствовали о том,
что идет с®ем бригад с работы. По просьбе подполковника Чернышева  капитан
Зелинский  вновь  заменял  заболевшего  майора  Кирьянова.  Процедура  шла
заведенным чередом.
     Осужденные, устало  передвигая  ногами,  проходили  мимо  "снимающих"
ровными рядами по пятеркам. Одна бригада сменяла другую.
     - Разберитесь! - потребовал Зелинский, которому не понравился порядок
прохождения одной из бригад.
     - 73-я?.. Раз, два, три, четыре и три...  Смолил,  где  остальные?  -
грозно спросил старший нарядчик, заглядывая в свою доску.
     - Двенадцать во вторую остались! -  протягивая  ему  листок,  доложил
бригадир.
     - Разнарядку до четырех сдавать нужно!  В  следующий  раз  не  приму!
Ясно? - сердито бросил тот.
     -  Мне-то  ясно!  Кума  долго  искали:  только  что   подписал...   -
оправдывался Смолил.
     - Меня не колышит твой кум! Не приму, и все!
     - Валеулин! - мягко одернул нарядчика начальник режима.
     - Что Валеулин? - огрызнулся  тот.  -  Мне  же  сведения  в  столовую
подавать нужно, чтобы они без ужина не остались!
     - Ладно-ладно, можно постараться! - примирительно отозвался капитан.
     - Пошла 73-я!
     Бригада двинулась к своему бараку, а Зелинский окликнул:
     - Смолян! Говорков на промзоне?
     - Он иногда и  третью  прихватывает...  Как  зверь  пашет!  В  натуре
Бешеный! - засмеялся он. - Что-то вы  зачастили,  командир,  за  дежурного
помощника начальника колонии работать...
     - У Кирьянова снова приступ, кому-то надо...
     - А Говоркова снова в трюм, что ли?
     - Почему это? - поморщился Зелинский.
     - А зачем еще может понадобиться зек: либо для  наказания,  либо  для
работы! Дважды окунули, может, в третий? - Он хитро уставился на  капитана
из-под  козырька  "пидорки",  похожей   на   головной   убор   французских
полицейских.
     -  Ты  лучше  застегни  верхнюю  пуговицу,  философ!  -  оборвал  его
Зелинский, приказав встать в строй.
     Поняв,  что  его  юмор  не  оценен  по  достоинству,  Смолин   быстро
застегнулся и заспешил вслед за своей бригадой. А Зелинский стоял, сердито
смотрел ему вслед. На душе  у  него  было  скверно.  Нет,  не  разговор  с
бригадиром испортил настроение, дело было совсем в другом.  Сегодня  утром
он наконец получил на свой запрос ответ из Москвы. Запрос касался  Савелия
Говоркова.  Спроси  сейчас  капитана,  что   заставило   его   пристальнее
всмотреться в этого паренька, он бы не смог  сказать  тачаю.  Причин  было
много: с одной стороны, спокойное и бесстрашное поведение самого  Савелия,
с  другой  -  некоторые  разговоры  о  нем  с  другими  людьми.  Отношение
администрации  было  однозначным:  опасный  осужденный,  держаться  с  ним
построже.
     После разговора с Федором Федоровичем - тот все-таки добился  своего,
уволился и уехал на Украину
     - Зелинский решил ознакомиться с  делом  Савелия.  Потратив  на  него
несколько  часов,  он  ничего  не  понял  с  точки  зрения  убедительности
приговора. А ведь у Зелинского был опыт следственной работы.  Он  читал  и
перечитывал дело и все  больше  убеждался,  что  для  того,  чтобы  понять
несостоятельность обвинительного заключения и приговора, составленного  на
основании выводов  следствия,  не  нужно  даже  юридического  образования.
Зелинский знал, что многие уголовные дела решались одним звонком "сверху",
интуиция говорила Зелинскому, что и "дело Говоркова" из таких.
     Несколько дней он ходил под впечатлением, пытаясь разобраться в самом
себе. По натуре он  был  человек  мягкий,  не  всегда  уверенный  в  своей
правоте, умеющий сострадать и жалеть людей.  Зелинский  часто  мучался  от
того, что  порой  должен  поступать  не  по  совести  своей,  а  по  воле,
навязанной другими.
     Он тяжело пережил моральный удар, полученный в  Афганистане.  Сколько
ни твердил он себе, что эта война справедливая,  что  она  несет  братской
стране свободу и независимость, все чаше и чаще  возникал  вопрос:  почему
наши совсем еще молодые парни должны погибать в мирное время,  да  еще  на
чужой золою? Полный крах навязанным ему убеждениям пришел даже  не  тогда,
когда он столкнулся с продажей оружия, а когда понял, что старший  офицер,
который занимался этим, - лишь винтик в отработанном механизме  преступной
группы, связи которой тянулись в Москву.
     Попытавшись  намеками  выяснить  отношение  своего  непосредственного
начальства  к  происходящему,  он  мгновенно  осознал,   какой   опасности
подвергал себя: его могли просто убить в Афганистане или потом  в  Москве,
куда был срочно отозван... Напряжение тех лет вылилось в запой.
     Вполне возможно, что он так бы и спился, если бы не его жена. Женился
он рано, еще на третьем курсе. Зинаида Сергеевна, так звали  его  жену,  -
красивая, независимая в суждениях, тогда  тоже  была  студенткой.  К  тому
времени, когда он был уволен в запас, Зинаида Сергеевна, в звании  майора,
работала секретарем заместителя министра  МВД  СССР,  в  ведении  которого
находились и  исправительно-трудовые  учреждения.  Конечно  же,  она  была
посвящена в то, что знали далеко не все сотрудники органов МВД.
     Зинаида Сергеевна, а Зелинский ничего от нее  не  скрывал,  понимала,
что ему грозит реальная опасность и его нужно спасать. Употребив все  свои
связи, она добилась перевода на работу в качестве начальника  спецчасти  в
далекую таежную колонию строгого режима, а для мужа  ей  удалось  "выбить"
место заместителя командира роты, хотя и с потерей его бывшего звания  (из
майора он стал капитаном).
     Пристальнее присмотреться  к  делу  Савелия  Говоркова  заставил  его
разговор с женой. В тот день, придравшись к - строптивому зеку  и  посадив
его в ШИЗО,  Зелинский,  взвинченный  разговором  с  Федором  Федоровичем,
сорвал свое настроение на жене. И сейчас он вспомнил тот разговор...
     - Что с тобой происходит, Саша? - измученно произнесла она. - Что  ты
вз®елся на парня? Тебе мало  тех,  кому  ты  раньше  исковеркал  жизнь?  -
Зинаида Сергеевна тяжело вздохнула.
     - Ты опять за свое? -  вспылил  он.  -  Жена  называется!  Нет  чтобы
посочувствовать, успокоить...
     - Жена, потому и боюсь за тебя... Ведь только я знаю, как  мучаешься,
переживаешь... Как кричишь по ночам!.. Господи! Уезжая  из  Москвы  в  эту
тьмутаракань, я думала, что здесь, в глуши, ты сможешь забыть и то  время,
и этот проклятый Афганистан! - Она неожиданно всхлипнула.
     - Забыть?! - Он даже оторопел, ужаснувшись самой мысли. - Забыть... -
Обхватив голову руками, начал  яростно  тереть  лицо.  -  Это  невозможно!
Не-воз-мож-но... Понимаешь ты, невозможно!!!
     Зелинская с жалостью смотрела на мужа, не зная, чем можно помочь ему,
как отвлечь, как вернуть того сильного, бесшабашного Сашу, каким  она  его
знала. Неожиданно ее взгляд  остановился  на  каком-то  деле,  лежащем  на
столе. Как она сразу не подумала об этом? Может, действительно она зря его
пытается отвлечь? Может,  лучше  попытаться  лечить  болезнь  по  народной
мудрости: клин клином? Она быстро встала, открыла железный шкаф  с  делами
осужденных и начала судорожно искать одно дело среди  сотни  других...  Не
то... снова не то... Ага, вот оно!
     Капитан с недоумением наблюдал за ней и молча  ждал,  зная,  что  она
никогда ничего не делает просто так. Немного  подумав,  Зинаида  Сергеевна
медленно подошла к мужу и положила руку на плечо.
     - Саша!.. Очень прошу тебя: почитай это дело...
     Пожав плечами, он  перевел  взгляд  с  ее  серьезных  глаз  на  дело,
положенное перед ним.
     - Говорков?! - удивленно воскликнул он. - Зачем?
     - Саша!.. Я очень прошу тебя, почитай это дело... - повторила она еще
раз. - Ты бывший военный прокурор...
     - Ну и что?
     - Дело в том, что он тоже афганец...
     - Афганец? - воскликнул капитан. - Валютчик?!
     - Посмотри... Тебе нужно посмотреть это дело!  -  твердо  проговорила
Зинаида Сергеевна, выделив слово "нужно",  потом,  как  бы  между  прочим,
спросила: - Ты еще не потерял связи со своим приятелем?
     - С каким?
     - Владимир Петрович, кажется... майор госбезопасности...
     - Богомолов? Он уже полковник... - не без зависти вздохнул  Зелинский
и потянулся к делу Савелия Говоркова...
     Сегодня, получив ответ от своего приятеля, он  специально  пришел  на
с®ем, чтобы встретить  Савелия,  поговорить  с  ним,  узнать  подробности,
которые мог знать детально он. Прочитав увесистое послание из  Москвы,  он
разволновался настолько,  что  не  мог  дождаться  бригады  Говоркова.  По
странному стечению обстоятельств, полковник Богомолов  вплотную  занимался
этим делом. Зелинский сразу понял, несмотря на то что его  приятель  писал
полунамеками,  дело  Говоркова  завязано   в   каком-то   более   крупном:
госбезопасность  не  занимается   просто   уголовными   делами.   Особенно
Зелинского взволновала небольшая приписка в конце его  письма:  "Возможно,
Саша, мы скоро с тобой  увидимся...  Пришло  время  "покопаться"  в  твоих
прошлых знаниях... И еще подумай - не засиделся ли ты в своей глуши?.."
     Чем больше капитан размышлял о деле Савелия, о нем самом, тем  больше
приходил к мысли, что судьба предоставляет ему реальный шанс разобраться в
самом себе! Понять, наконец, что он значит!  Сохранилось  ли  в  нем  хоть
немного того, что он получил от отца!  Этот  своенравный  парень  странным
образом заставил его взглянуть на себя как бы со стороны... Сможет  ли  он
найти в себе силы стать на защиту справедливости? Сможет  ли  он  отстоять
свои нравственные позиции? Зелинский понял, что если не вмешается  сейчас,
то ему уже никогда не удастся заставить себя уважать в себе Человека...  И
он решил!.. Первым делом нужно поговорить с Савелием! Разговор будет не из
легких: сообщить ему о предательстве будет трудно, но  необходимо...  Этим
он окажет ему полное доверие, а значит, может и сам рассчитывать на  такое
же доверие со стороны Савелия... Приняв решение, он сразу же  почувствовал
явное облегчение и тут же повернулся к нарядчику:
     - Валеулин, сколько, бригад еще не снялось?
     - Сейчас... - Он быстро пробежал по своей доске.
     - Четыре... гражданин капитан!
     - Юра, ты побудешь здесь до конца?  -  спросил  Зелинский  начальника
режимной части.
     - Конечно! - отозвался тот, вытирая платочком пот  со  лба.  -  А  ты
куда?
     - На промзону... - бросил он, направляясь  по  колючему  коридору,  и
зеки, идущие навстречу, почтительно расступались, пропуская начальство...



        НАПАРНИК САВЕЛИЯ

     Савелий взглянул на цеховые электрические часы, висящие над  комнатой
мастера: до ужина оставался еще час! Сипло вздохнув, стальные полки пресса
начали раздвигаться: сработал автомат-реле.
     - Мишка! - крикнул он своего напарника, дремавшего  рядом  на  стопке
деталей.
     Этот молодой  парнишка  пришел  в  зону  недавно.  Несмотря  на  свою
молодость,  он  уже  третий  срок  отбывал  за   квартирные   кражи.   Его
распределили в бригаду, где работал Савелий. Поначалу парнишка старательно
отказывался от любой работы, да его и  никто  особенно  не  заставлял.  Со
временем бездельничать надоело, и  он  стал  втягиваться  в  работу.  Надо
сказать, что  этому  способствовало  знакомство  с  Савелием:  Мишка  даже
согласился на тяжелую работу на прессе, лишь бы работать с Говорковым...
     Миша рос в  благополучной  семье:  отец  -  полковник,  преподаватель
военной академии, мать не  работала,  посвятив  себя  единственному  чаду.
Когда он был маленьким и очень болел, она не давала  никому  и  дышать  на
него, всюду водила за ручку - не  дай  бог,  упадет,  ушибется!  Когда  же
Мишенька вырос в Михаила, то его, вполне естественно, потянуло  на  улицу,
подальше от наскучившей опеки.
     Хотелось стать самостоятельным,  смелым...  Захотелось  романтических
приключений, а тут, совсем  рядом,  в  их  же  дворе,  -  взрослые  парни,
сильные, смелые, ловкие. Им все нипочем, и, конечно, Миша потянулся к ним.
Они не воображали из себя, не  поучали  и  не  отталкивали,  а,  наоборот,
приближали  к  себе,  заранее  зная,  что  этот  юркий  пацан   может   им
пригодиться... Вскоре случай подвернулся. Используя его щуплую,  худенькую
фигурку и маленький рост, они предложили ему "сыграть в военную игру":  "В
Штабе противника находятся очень важные документы для нашей страны,  и  мы
должны взять их и вручить по назначению". Ему,  Мише,  отводилась  главная
роль - забраться через форточку в  квартиру  и  открыть  входную  дверь...
Первое "военное задание" было выполнено с  блеском.  Появились  деньги  на
карманные расходы, и это  было  особенно  приятно:  не  нужно  всякий  раз
просить у родителей. Потом были еще и еще такие же "военные"  поручения  -
одно, второе, третье...
     Конечно, он давно уже понял, что к военному искусству эти занятия  не
имеют никакого отношениям но остановиться уже не мог... На пятом деле  его
поймали и направили в детскую колонию, где он не только не исправился,  но
и завоевал авторитет смелостью и наглостью. Так  начался  его  путь,  путь
преступной романтики, за которую приходилось расплачиваться свободой...
     Всю свою сознательную жизнь Миша мечтал о брате,  и  больше  всего  о
старшем. В его мечтах тот старший брат был очень похож на Савелия.
     Ему нравилось, что Савелия уважают, а некоторые и побаиваются. Каждый
раз он пытался найти пути сближения  и  не  находил.  Когда  его  окликнул
Савелий, он быстро вскочил и бросился к прессу, чертыхаясь про себя за то,
что уснул. Подхватывая руками в рукавицах горячие листы,  толкаемые  сзади
пресса Савелием, он сбрасывал  их  вниз,  складывал  детали  в  стопку,  а
стальные листы задвигал в специальные пазы для следующей загру