и до восьми -
самое  лучшее  время.  В  это время в  их головах снова появляются  глубокие
мысли, словно вечерние  тени (это видно по глазам), и тогда лучше замолчать.
Они еще слушают,  что им говорят, но смысл ваших речей уже не доходит. После
восьми  они готовятся и представляют,  как будет сидеть на голове шлем и чем
пахнет воздух внутри черного мешка, который им натянут на потные лица.
     Но  я  застал Вождя в удачное  время.  Он рассказал  мне о своей первой
жене,  о  том,  как  они вместе построили вигвам  в  Монтане. Это были самые
счастливые дни в его жизни,  заметил он. Вода была такой  чистой и холодной,
что при каждом глотке ломило зубы.
     - Послушайте, мистер Эджкум, - сказал  Вождь.  - Как вы  думаете,  если
человек  искренне  раскаялся  в содеянном,  сможет  ли  он оказаться  в  том
времени,  которое было для  него самым счастливым, и жить там вечно?  Может,
это и есть рай?
     - Именно в это я и верю, - ответил я, и это была ложь, о которой совсем
не жалею. Я узнавал о добре и зле от своей прекрасной матушки и верил  в то,
что Святое  Писание  говорит  об убийцах:  для них  нет царства небесного. Я
думаю,  они попадают прямо  в  ад, где горят  в муках  до  тех пор, пока Бог
наконец не велит Архангелу Гавриилу  протрубить конец. Потом они исчезнут и,
наверное, будут этому рады. Но  я никогда даже намеком не обмолвился об этом
Биттербаку, да и никому из  них. Думаю, в душе они все знали. Где твой брат,
сказал  Господь Каину, его кровь вопиет мне из земли,  и я сомневаюсь, чтобы
эти слова удивили именно это  заблудшее дитя.  Готов спорить, что он слышит,
как кровь Авеля взывает к нему из земли на каждом шагу.
     Вождь  улыбался,  когда  я  уходил,  наверняка вспоминая свой вигвам  в
Монтане  и жену, лежащую с обнаженной грудью у огня. Я не сомневался,  что и
он скоро будет в огне.
     Я пошел вверх по коридору, и Дин рассказал мне о своей вчерашней стычке
с  Перси. Думаю, он специально  поджидал  меня, чтобы рассказать, и я слушал
его  внимательно.  Я  всегда  внимательно  слушал, если дело касалось Перси,
потому что был согласен  с Дином, что Перси  из тех людей,  которые приносят
неприятности и окружающим, и самим себе.
     Когда Дин заканчивал рассказ, появился старый  Тут-Тут со своей красной
тележкой с закусками, на которой от руки  были написаны библейские изречения
("Господь будет судить народ  свой", "Я взыщу и вашу кровь,  в которой жизнь
ваша",  а  также  другие  подобные  ободряющие  сентенции),   и  продал  нам
бутерброды и ситро.
     Дин   искал  мелочь  в   кармане,  говоря,   что   больше   не   увидит
Вилли-Парохода, что этот проклятый Перси Уэтмор напугал его до смерти, когда
вдруг Тут-Тут спросил: "Что это там, ребята?".
     Мы  посмотрели  и увидели мышонка  собственной персоной, семенящего  по
центру  Зеленой  Мили.  Он  прошел  немного, остановился,  огляделся  вокруг
черными бусинками глаз и отправился дальше.
     - Эй, мышь! - сказал Вождь, и мышонок, задержавшись, посмотрел на него,
шевеля усиками.
     Честное слово, похоже, это ничтожное создание понимало, что его зовут.
     - Ты что, духовный хранитель? - Биттербак бросил мышонку кусочек  сыра,
оставшийся от ужина. Он упал  прямо перед мордочкой Вилли-Парохода,  но тот,
даже  не взглянув на него, продолжал свой путь по Зеленой Миле, заглядывая в
пустые камеры.
     -  Босс Эджкум!  - позвал Президент.  - Ты думаешь, этот шельмец знает,
что Уэтмора нет? По-моему, знает, клянусь Богом!
     Я тоже так думал... но мне не хотелось говорить об этом вслух.
     В  коридор вышел Харри, как обычно  подтягивая  брюки  после нескольких
минут отдыха в сортире, и остановился, открыв рот. Тут-Тут тоже уставился на
мышь, улыбка  некрасиво скривила нижнюю часть его дряблого  лица  с беззубым
ртом.
     Мышь остановилась на своем обычном уже месте, обвив хвостиком лапки,  и
уставилась на нас. И  опять я вспомнил картинки, где судьи выносили приговор
беззащитным  заключенным...   впрочем,   видел  ли  кто  хоть   когда-нибудь
заключенного  столь  маленького и столь  бесстрашного, как этот? Конечно, он
был не  совсем заключенным, он мог  приходить и уходить когда вздумается. Но
эта  мысль не покидала  меня, и снова я представил, что мы все  будем такими
маленькими  перед Божьим Судом,  когда жизнь  окончится,  но мало кто из нас
сможет смотреть так смело.
     - Клянусь вам, - сказал старик Тут-Тут, - он видит, словно Замороженный
Билли (Billy-Be-Frigged).
     - Ты еще ничего не видел, Тут, - ухмыльнулся Харри. - Смотри.
     Он  залез в  карман  и  вытащил  кусочек сушеного  ко-ричневого яблока,
завернутого в  вощеную бумагу. Отло-мив кусочек, бросил на  пол.  Я подумал,
что сухой и твердый кусочек отскочит, отлетит в сторону, но мышо-нок вытянул
лапку и небрежно, как человек, гоняющий мух, чтобы убить время, сбил кусочек
на пол.  Мы все громко засмеялись  в восхищении, такой взрыв мог бы спугнуть
мышонка, но  он даже не шевельнулся. Взяв ку-сочек сушеного яблока  лапками,
он  лизнул его пару  раз,  потом  уронил  и  снова  посмотрел на нас, словно
говоря:
     "Что ж, неплохо, а что еще есть?".
     Тут-Тут  открыл свою  тележку, достал  бутерброд, развернул  и  оторвал
кусочек мяса.
     - Не беспокойся, - остановил его Дин.
     -  Что  ты  хочешь сказать?  - спросил  Тут-Тут.  -  Неужели живая мышь
пропустит мясо, если его можно взять? Ты с ума сошел!
     Но  я знал, что Дин прав, и видел по  лицу  Харри, что  он  тоже знает.
Дежурили временные  и постоянные надзиратели. Похоже, мышь понимала разницу.
Неверо-ятно, но факт.
     Старый  Тут-Тут  бросил  кусочек мяса  вниз, и, конечно же, мышонок  не
притронулся к нему, только понюхал и отодвинулся.
     - Чтоб я пропал, - обиженно произнес старый Тут-Тут.
     Я протянул руку:
     - Дай мне.
     - Что? Тот же бутерброд?
     - Тот же самый. Я заплачу.
     Тут-Тут  протянул  мне  его. Я поднял верхний кусок хлеба, оторвал  еще
кусочек мяса  и бросил его через стол.  Мышонок тут же  подошел, поднял мясо
лапками и стал есть. Мясо исчезло в одно мгновение.
     - Чтоб я сдох! - закричал Тут-Тут. - Дьявол! Дай-ка я!
     Он выхватил назад бутерброд,  оторвал гораздо больший  кусок мяса  - не
кусочек, а  шматок  - и уронил его так близко от мышонка,  что Вилли-Пароход
чуть  не надел его вместо шляпы. Он снова отошел, принюхался (уверен, что ни
одной мыши не удавалось заполучить такой лакомый кусочек во время Депрес-сии
- во всяком случае, в нашем штате), а потом посмотрел вверх на нас.
     - Ну, давай, ешь! - сказал Тут-Тут еще более обиженно. - Что с тобой?
     Дин  взял  бутерброд  и бросил  кусочек  мяса  - теперь это  уже  стало
походить  на   странную  служебную  процедуру.  Мышонок  взял  его  сразу  и
заглотнул.  Потом повернулся  и  ушел  по  коридору  в  сторону смирительной
комнаты,  задерживаясь  по дороге,  чтобы  заглянуть в пару пустых  камер  и
проверить,  что  там в  третьей. Опять мне  в  голову  пришло,  что  он ищет
кого-то, и на сей раз я прогнал эту мысль не так скоро.
     - Я  не буду об этом рассказывать, - произнес Харри. И было не понятно,
шутит он или нет.
     - Во-первых, это никому не интересно, а во-вторых, никто и не поверит.
     -  Он ест только  из  ваших рук, -  изумился  Тут-Тут.  Он  недоверчиво
покачал головой,  потом с трудом наклонился,  поднял то, что отвергла  мышь,
сунул в  свой беззубый рот  и  начался длительный  процесс перетирания. -  А
почему?
     -  У  меня  есть лучше вопрос, - сказал Харри. - Откуда он  узнал,  что
Перси нет?
     -  Это простое  совпадение, -  ответил  я. - Случай-ность, что  мышонок
появился сегодня.
     Хотя со  временем становилось все труднее верить,  что это случайность,
потому  что  мышонок  приходил  только, когда  Перси не было  в  блоке:  тот
находился в другой смене или в другом конце тюрьмы. Мы -  Харри, Дин, Брут и
я  -  решили,  что  он  узнает  Перси  по  голосу  или  по  запаху.  Мы,  не
сговариваясь, старательно избегали разговоров  о самом  мышонке,  потому что
разговоры  могли  испортить  что-то  особое...  и  прекрасное  со  всей  его
странностью  и  хрупкостью.  В  конце  концов, Вилли сам нас выбрал, а каким
образом, я и сейчас после всех событий  не знаю. Наверное, Харри был ближе к
правде,  когда сказал, что не стоит о нем рассказывать другим, не потому что
они не поверят, а потому, что им все равно.

        4
     Пришло время  казни  Арлена  Биттербака, который  на  самом деле был не
вождь, а первый старейшина своего племени в резервации Ваишта, а также  член
совета ирокезов. Он убил человека по пьянке,  причем пьяными были оба. Вождь
размозжил голову  собутыльника цементным блоком. Поводом для ссоры послужила
пара башмаков.  Так  что семнадцатого  июля в  то  дождливое лето мой  совет
старейшин постановил что его жизни - конец.
     Часы  приема посетителей  в  Холодной  Горе  были  жесткие,  как прутья
решетки,  но  для обитателей  блока  "Г"  делали  исключение.  Шестнадцатого
Биттербак был препровожден  в длинную комнату рядом со столовой -  "Аркаду".
Она была разгорожена посередине сеткой, перевитой колючей проволокой. Сюда к
Вождю придут  его вторая жена и те из его детей, кто хотел еще  поговорить с
ним. Пришло время прощаться.
     Туда его привели Билл  Додж  и двое временных.  У  всех остальных  была
работа -  за час надо было  провести хотя бы  две репетиции. Или  три,  если
удастся.
     Перси  не  сильно  протестовал, когда  его  на время  казни  Биттербака
поставили в аппаратную вместе с Джеком Ван Хэем, он еще  не понимал, хорошее
или  плохое  место ему досталось. Но  он знал, что у  него будет  квадратное
сетчатое окошко, через  которое видна, правда,  лишь спинка  стула,  но  все
равно это достаточно близко, и можно увидеть летящие искры.
     Прямо  рядом с этим окошком на стене висел черный телефон без рычажка и
диска.  Телефон  мог  только  зво-нить,  и звонить  лишь из  одного  места -
кабинета  гу-бернатора.  Я столько видел  фильмов  про  тюрьмы,  в  ко-торых
телефон  губернатора оживал как раз  в тот момент, когда все  было готово  к
включению рубильника для казни невиновного, но наш телефон не звонил ни разу
за все годы моей  работы в блоке "Г" - ни разу.  Это в ки-но  спасение стоит
дешево.  Как и невиновность.  Платишь 25 центов и соответственно  получаешь.
Реальная жизнь стоит дороже, и большинство ответов другие.
     В  туннеле  у  нас  стоял  портновский  манекен,  чтобы   везти  его  в
рефрижераторе.  Для  всего остального у  нас был  старик  Тут-Тут. С  годами
Тут-Тут  стал  традици-онной заменой осужденного,  такой  же ритуальной, как
гусь  на  столе  в  Рождество,  и  неважно,  любите  вы  гусятину  или  нет.
Большинство  охранников  его любили,  им казался  забавным его акцент - тоже
французский,  но канадский,  а не  луизианский, причем  смягченный за долгие
годы жизни  на Юге. Даже Брут радовался выходкам старика  Тута. А я нет. Мне
казалось,  что  он  своего  рода  старый и потертый  вариант Перси  Уэтмора,
человека слишком брезгливого,  чтобы самому  жарить мясо, но  в то  же время
обожающего запах жареного.
     На репетицию собрались все те, кто  будет участвовать в  казни.  Брутус
Ховелл был "выпускающий", как мы его называли, это означало, что он надевает
шлем, следит  за телефонной линией губернатора, приводит доктора с его места
у  стены,  если понадобится, и в  нужный  момент  отдает приказ "включай  на
вторую". Если все проходит хорошо, благодарностей не об®являют никому. А вот
если  не  совсем  хорошо, Брута будут ругать  свидетели, а  меня - начальник
тюрьмы.  Никто  из  нас  на  это не  жаловался -  без  толку.  Просто  земля
вращается, и  все. Можно вертеться вместе с ней, а можно остановиться в знак
протеста, и тогда тебя сметет.
     Дин, Харри Тервиллиджер и я пришли в  камеру Вождя на первую  репетицию
минуты через три после того, как Билл с ребятами вывели Биттербака из камеры
и препроводили в "Аркаду".  Дверь камеры была открыта,  на койке Вождя сидел
старик Тут-Тут, его светлые волосы растрепались.
     - Здесь пятна спермы  по всей простыне, - заметил Тут-Тут. - Он, должно
быть, старался освободиться от нее, чтобы вы ее не сварили.
     И он захихикал.
     - Заткнись, Тут, - сказал Дин. - Давай играть серьезно.
     - Ладно. -  Тут-Тут немедленно напустил  на себя выражение предгрозовой
мрачности. Но  глаза его  подмигивали.  Старый Тут всегда  оживлялся,  когда
играл мертвецов.
     Я вышел вперед.
     - Арлен  Биттербак, как  представитель  суда  штата  такого-то, я  имею
предписание на то-то и  то-то, казнь  должна состояться в 12.01,  тогда-то и
тогда-то, выйдите вперед, пожалуйста.
     Тут поднялся с койки.
     - Я выхожу вперед, я выхожу вперед, я выхожу вперед, - забубнил он.
     -  Повернись, - приказал Дин и, когда Тут-Тут  повернулся, осмотрел его
плешивую макушку. Макушку Вождя обреют завтра вечером, и тогда Дин проверит,
не  нужно ли чего подправить.  Щетина может уменьшить проводимость  и  будет
тяжелее. А все, что мы делали сегодня, призвано облегчить процедуру.
     - Все нормально, пошли, Арлен, - сказал я Тут-Ту-ту, и мы вышли.
     - Я  иду по коридору,  я иду по коридору, я иду по  коридору, я  иду по
коридору, - заговорил Тут. Я шел слева от него, Дин - справа, Харри сразу за
ним. В  начале коридора мы повернули  направо,  прочь от жизни в прогулочном
дворике,  навстречу смерти - в помещении склада. Мы вошли  в мой  кабинет, и
Тут упал  на  колени,  хотя его не просили об этом. Он знал сценарий, хорошо
знал, наверное, лучше, чем любой из нас. Ведь он находился здесь. Бог знает,
насколько дольше нас.
     - Я молюсь, я молюсь, я молюсь, - Тут-Тут сложил свои корявые руки. Они
были  похожи  на  знаменитую гравюру, вы, наверное, знаете, о  чем я говорю:
"Бог - мой пастырь" и т.д. и т.п.
     - А кто будет читать молитву с Биттербаком? - спросил Харри. - Нам ведь
не надо, чтобы какой-нибудь ирокезский знахарь тряс тут своим членом?
     - В самом деле...
     -  Все еще молюсь,  все молюсь, молюсь Господу Иисусу,  - перебил  меня
Тут.
     - Заткнись, старый чудак, - бросил Дин.
     - Я молюсь!
     - Молись про себя.
     - Вы чего задерживаетесь? - крикнул из склада Брут. Его тоже освободили
для наших  целей. Мы  снова были в зоне убийства, и казалось, что здесь даже
пахнет смертью.
     - Подожди, не кипятись! - прокричал Харри в ответ.
     - Не будь так нетерпелив.
     -  Молюсь,  -  проговорил  Тут,  улыбаясь  своей  непри-ятной  беззубой
улыбочкой. - Молюсь за терпение, за чуточку терпения, чтоб его...
     - На  самом деле, Биттербак утверждает, что он  христианин,  - сказал я
им,  - и  он очень  рад, что  к нему придет баптист, который был у  Тиллмана
Кларка. Его фамилия Шустер. Мне он тоже  нравится. Он быстрый, и помогает им
успокоиться. Вставай, Тут. На сегодня хватит молитв.
     - Иду. Опять иду, опять иду, да, сэр, иду по Зеленой Миле.
     Тут  был маленький, и  все  равно  пригнулся,  чтобы  пройти в дверь  в
дальней стене кабинета.  Всем остальным пришлось нагибаться еще сильнее. Для
настоящего  узника это был больной  момент,  и, посмотрев на платформу,  где
стоял  Олд  Спарки, а рядом Брут  с винтовкой, я удовлетворенно  кивнул. Все
нормально.
     Тут-Тут спустился по ступенькам  и остановился. Складные стулья,  около
сорока, уже  стояли по местам. Биттербак пройдет  к  платформе на безопасном
для  сидящих  зрителей  расстоянии, плюс  еще  шесть  охран-ников  обеспечат
безопасность. За  это отвечает Билл  Додж,  У  нас никогда не  было  случаев
нападения  приговоренного  на  свидетелей,  несмотря  на  такой   достаточно
примитивный антураж, и я думал, что так и должно быть.
     - Парни, готовы? - спросил Тут, когда мы вернулись своим первоначальным
составом к ступенькам из моего кабинета. Я кивнул, и мы прошли на платформу.
Я часто думал, что мы похожи на знаменосцев, забывших где-то свой флаг.
     -  А  что  мне  делать?  - спросил  Перси из-за сетчатого  окошка между
складом и аппаратной.
     - Смотри и учись, - крикнул я в ответ.
     -  И  держи руки  подальше от своей  сосиски,  - пробормотал Харри.  Но
Тут-Тут услышал его и захихикал.
     Мы  провели его на платформу, Тут  повернулся кругом - старый ветеран в
действии.
     - Я сажусь, - об®явил он, - сажусь, сажусь на колени  к Олд Спарки.
     Я присел на правое колено у его правой ноги. Дин присел на левое колено
у левой  ноги Тута. В этот момент  мы были  наиболее уязвимы для физического
нападения, если вдруг приговоренный  начнет буянить,  что они довольно часто
проделывали. Мы оба  повернули согнутое колено слегка внутрь, чтобы защитить
область паха. Опустили  подбородки, чтобы  защитить горло. И, конечно же, мы
старались  действовать  быстро,  чтобы закрепить  лодыжки  и  нейтрализовать
опасность  как  можно  быстрее.  На   ногах  Вождя  будут шлепанцы, когда он
совершит последнюю прогулку, но  "все может статься" служит слабым утешением
человеку  с  разорванной  гортанью.  Или  валяющемуся  на  полу  с  яичками,
раздувшимися  до размера  пивной  кружки,  на глазах  у сидящих  на складных
стульчиках сорока с чем-то зрителей, среди которых есть и журналисты.
     Мы  пристегнули лодыжки  Тут-Тута.  Застежка  на  стороне  Дина немного
крупнее, потому что в ней раствор, Когда Биттербак завтра сядет на стул, его
левая икра будет выбрита. У индейцев, как правило, немного волос на теле, но
мы не можем довериться случаю.
     Пока мы закрепляли лодыжки Тут-Тута,  Брут пристегнул его правую кисть.
Харри плавно вышел вперед и пристегнул левую. Когда и с этим было покончено,
Харри кивнул Бруту, и тот скомандовал Ван Хэю: "Включай первую".
     Я услышал, как Перси спросил Джека Ван Хэя, что это означает (просто не
верилось, что он знает так мало, что он ничему не научился, пока был в блоке
"Г"), и  Ван Хэй тихо об®яснил.  Сегодня "включай первую" не значило ничего,
но  когда  он  услышит  это  завтра,  Ван  Хэй  повернет  рукоятку тюремного
генератора блока "Г". Свидетели услышат низкий ровный гул,  и во всей тюрьме
свет станет ярче. В других блоках заключенные при виде слишком  яркого света
решат, что все уже кончилось, хотя на самом деле все только начиналось.
     Брут обошел стул, так что Тут мог его видеть.
     - Арлен Биттербак, вы приговариваетесь к смерти на электрическом стуле,
приговор  вынесен  судом присяжных  и  утвержден судьей  штата.  Боже, храни
жителей этого  штата.  У вас есть что сказать перед тем,  как приговор будет
приведен в исполнение?
     -  Да, -  произнес  Тут со  сверкающими глазами  и беззубой  счастливой
улыбкой на губах. - Я хочу обед с жареным цыпленком, с картошкой и соусом, я
хочу накакать вам в шляпу,  и я хочу, чтобы  Мэй  Вест присела  мне на лицо,
потому что я крутой донжуан.
     Брут пытался сохранить серьезное выражение,  но это было невозможно. Он
откинул  голову  и  захохотал.  Дин  сполз  на  край  платформы,  будто  его
подстрелили, голова в коленях, всхлипывая, как койот, и прижав  руку ко лбу,
словно боясь, что растрясет мозги. Харри прислонился к стене и  выдавал свои
"ха-ха-ха"  так, как будто кусок застрял у него в глотке. Даже Джек Ван Хэй,
не отличавшийся чувством юмора,  смеялся. Мне тоже  было  смешно,  мне  тоже
хотелось   смеяться,   но  я  сдерживал   себя.   Завтра  ночью   все  будет
по-настоящему, и там, где сейчас сидит Тут-Тут, умрет человек.
     - Заткнись, Брут, -  сказал  я.  - И  вы тоже,  Дин,  Харри. А ты, Тут,
смотри, еще одно выступление  подобного рода станет последним. Я прикажу Ван
Хэю включить на вторую по-настоящему.
     Тут ухмыльнулся мне, словно хотел сказать: "Это  было так здорово, босс
Эджкум, правда, здорово". Его ухмылка сменилась выражением недоумения, когда
он увидел, что я не разделяю общего веселья.
     - Что с тобой? - спросил он.
     - Это не  смешно, -  отрезал я. - Вот что  со  мной, и если у  тебя  не
хватает ума понять, то п