зошло  потом,
сложилось бы иначе.
     - Чертов педик! Я научу тебя, как распускать руки, вшивый гомосек!
     Бамс!  Бамс!  Бамс! Кровь  потекла из уха  Делакруа,  и  он закричал. Я
перестал его загораживать, схватил за одно плечо и  втащил в камеру, где  он
упал, скорчившись, на койку.  Перси обошел  вокруг меня и дал ему пинок  под
зад - для скорости, можно сказать. Потом Брут его схватил  -  я  имею в виду
Перси - за плечи и вытащил в коридор.
     Я задвинул дверь камеры, потом повернулся к Перси, чувство недоумения и
потрясения боролись  во  мне с настоящей яростью. К  тому времени  Перси уже
работал здесь несколько  месяцев -  достаточно, чтобы  мы все поняли, что он
нам не нравится, но тогда я впервые осознал, насколько он неуправляем.
     Он стоял и глядел на меня не без страха - я никогда  не сомневался, что
в душе  он трус, - но все равно уверенный, что связи защитят его.  В этом он
был прав.  Я подозревал,  что  найдутся люди,  не понимающие,  как это может
быть, даже  после  всего, что я  рассказал,  но этим  людям  слова  "Великая
депрессия" знакомы только  по учебнику истории. Если бы вы жили в то  время,
для вас эти слова значили гораздо больше: если вы  имели постоянную  работу,
то сделали бы что угодно, лишь бы сохранить ее.
     Краска слегка сошла уже с лица Перси, но щеки все еще пылали, а волосы,
всегда зачесанные назад и лоснящиеся  от бриолина, свесились в беспорядке на
лоб.
     - Что это такое, черт побери? - воскликнул я. - На моем блоке никогда -
слышишь? - никогда не били заключенных!
     - Этот ублюдок  - педик, пытался полапать  мой член, когда я вытаскивал
его из фургона, - заявил Перси. - Он еще заплатит за это, я ему всыплю.
     Я смотрел на  него, не в состоянии  найти слова от изумления. Я не  мог
себе представить самого хищного гомосексуала  на Божьем свете, кто бы сделал
то, что Перси только что описал.  Подготовка  к  переселению  в зарешеченную
квартиру на  Зеленой  Миле,  как правило, не приводит  даже самых аморальных
заключенных в сексуальное настроение.
     Я оглянулся на Делакруа, все еще закрывающегося руками на койке,  чтобы
защитить лицо. На  запястьях его  были наручники, а  между лодыжек проходила
цепь. Потом повернулся к Перси.
     - Иди отсюда, - сказал я. - Я поговорю с тобой позже.
     - Это будет  в твоем  рапорте? - язвительно осведомился он. - Если нет,
то ты знаешь, я напишу свой рапорт.
     Я не  собирался писать рапорт, я только хотел, чтобы он убрался с глаз.
Что я ему и об®явил.
     -   Вопрос  закрыт,  -  закончил  я.   И   увидел,  что   Брут  смотрит
неодобрительно,  но не придал этому  значения.  - Давай  иди отсюда.  Иди  в
административный  блок и  скажи, что тебе надо  прочитать письма и  помочь с
упаковкой.
     -  Хорошо.  -   К  нему  вернулось  самообладание  (или   эта  дурацкая
надменность, служившая ему самооблада-нием). Он откинул волосы со лба руками
- мягкими,  белыми и  маленькими, как у девушки-подростка, а потом подошел к
камере. Делакруа увидел его и еще больше с®ежился на своей койке, бормоча на
смешанном англо-французском.
     - Я еще с тобой разберусь, - бросил Перси,  потом вздрогнул, потому что
почувствовал на плече тяжелую руку Брута.
     -  Нет, ты  уже закончил, -  сказал Брут. - А  теперь  иди  на  воздух.
Освежись.
     - Ты меня не запугаешь. Нисколько.  - Глаза Пер-си остановились на мне.
-  И никто  из вас. - Но, похоже, мы его  напугали. Это было ясно, как день,
видно по его глазам, и от этого он становился еще опаснее. Такой парень, как
Перси,  никогда  не  знает  сам,  что сделает  в следующую минуту  или  даже
секунду.
     Но  тогда он повернулся  к  нам  спиной и пошел  по коридору  надменной
походкой.  Ей-Богу,  он  показал  миру,  что  бывает, когда  тощий  плешивый
французик  пытается  лапать его  член,  и  теперь  уходил  с  поля  сражения
победителем.
     Я  произнес  заготовленную  речь  о  том,   как  мы   вклю-чаем   радио
("Фантастический бал" и "Воскресенье  нашей девушки"), о том,  что мы  будем
обращаться  с ним нор-мально, если он тоже будет  вести себя  нормально. Эта
маленькая  проповедь  была не  самой  успешной.  Он  все время плакал,  сидя
скрючившись на своей койке, стараясь отодвинуться как можно дальше от меня и
при этом не  упасть в угол. Он с®еживался при каждом моем движении  и скорее
всего слышал одно слово из шести. А может, и того меньше. Во всяком случае я
не думаю, что именно эта проповедь имела вообще смысл.
     Через пятнадцать минут  я  опять был у  стола, где  с потрясенным видом
сидел Брутус Ховелл и слюнявил кончик карандаша из книги посетителей.
     - Ради всего святого, перестань, пока не отравился, - одернул его я.
     -  Боже Всемогущий, - воскликнул он, опустив каран-даш. - Чтоб еще  раз
такой гвалт при поступлении за-ключенного на блок? Ни за что!
     -  Мой  папа  всегда говорил,  что беда  не приходит одна  и Бог  любит
троицу.
     - Надеюсь, твой папочка сильно ошибался по этому поводу, - сказал Брут,
но,  увы, - это  не так. Когда поступил Джон Коффи, была ругань, и полнейшая
буря, когда  пришел Буйный Билл,  - смешно,  но,  похоже, беды действительно
являлись по три сразу. Рассказ о том,  как мы познакомились с Буйным Биллом,
как он, входя на Милю, пытался совершить убийство, еще предстоит. И довольно
скоро.
     - Что  это еще за  история с  попыткой  Делакруа полапать его  член?  -
поинтересовался я. Брут фыркнул.
     - Он был с цепью  на  ногах, а детка Перси  тянул слишком сильно, вот и
все. Делакруа споткнулся и стал падать, когда выходил из фургона. Он вытянул
руки вперед, как все делают, когда падают, и зацепил одной рукой за переднюю
часть брюк Перси. Чистая случайность.
     - А Перси понимает  это, как  ты  думаешь?  -  спросил  я. - Может,  он
придумал  это как отговорку,  ему просто хотелось  немного  побить Делакруа?
Показать, кто здесь самый большой начальник?
     Брут медленно кивнул.
     - Да, наверное, так и было.
     - Надо за ним следить. - Я запустил руки в волосы.  Только этого мне не
хватало.
     - Боже, как я ненавижу все. И ненавижу его.
     - Я тоже. И знаешь что еще, Поль? Я  его не понимаю. У него есть связи,
и это нормально, но почему он использует их для того,  чтобы получить работу
на этой  долбаной Зеленой Миле? А не где-нибудь еще в исправительной системе
штата? Почему бы не стать служителем  в сенате штата или  тем, кто назначает
встречи  лейтенант-губернатору?  Ведь   наверняка   его  люди  подыскали  бы
что-нибудь получше, если бы он попросил. Тогда почему здесь?
     Я покачал головой. Я не  знал. Я тогда не  знал так много.  Наверное, я
был наивен.

        8
     После этого все пошло, как обычно... по крайней мере какое-то  время. В
суде графства  готовился суд над  Джоном Коффи, и  шериф графства  Трапингус
Хомер  Крибус   муссировал  идею,  что  суд  Линча  может  немного  ускорить
правосудие.  Нам  было все равно,  в  блоке  "Г"  мало обращали  внимания на
новости.   Жизнь   на   Зеленой   Миле    по-своему   напоминала   жизнь   в
звуконепроницаемой комнате. Время от времени доноси-лись приглушенные звуки,
бывшие взрывами на поверхности, но ничего больше. Они не станут торопиться с
Джоном Коффи, они хотят убедиться, что это был именно он.
     Пару раз Перси  принимался издеваться над Делакруа, и во  второй  раз я
оттащил его  в сторону и велел зайти ко мне в кабинет. Это был не первый мой
разговор с  Перси  о  его поведении и  не последний, но  он диктовался ясным
пониманием того, что за фрукт этот Перси. У него сердце жестокого мальчишки,
который ходит в зоопарк не для того, чтобы узнать животных, а чтобы  бросать
в них камнями.
     -  Оставь его  в  покое сейчас же, понятно? -  сказал я. -  Пока не дам
специального приказа, держись от него по-дальше.
     Перси  отбросил  волосы со  лба,  потом пригладил  их  своими  изящными
руками. Парню просто нравилось трогать волосы.
     -  Я ничего ему не делал. Только  спросил, как он себя  чувствует после
того, как  сжег  детишек,  вот  и  все. -  Перси посмотрел на  меня круглыми
невинными глазами.
     - Перестань, а то я напишу рапорт.
     - Пиши, что хочешь, - засмеялся он. - А я  потом  напишу свой рапорт. И
посмотрим, чей окажется лучше.
     Я  наклонился  вперед,  сложив  руки на  столе  и начал говорить тоном,
который мне казался дружески конфи-денциальным.
     - Брутус Ховелл тебя не очень любит, - сказал я. - А когда Брут кого-то
не любит, то известно, что он пишет свой собственный  рапорт. Он не очень-то
ладит  с авторучкой и  никак не перестанет  лизать свой карандаш, поэтому он
напишет рапорт кулаками. И ты понимаешь, о чем я говорю.
     Самодовольная улыбка Перси слегка потускнела.
     - Что ты пытаешься этим сказать?
     - Я не пытаюсь сказать ничего. Я уже сказал. И ес-ли ты расскажешь хоть
кому-нибудь из своих... друзей...  об этом разговоре,  я заявлю, что ты  все
выдумал. - Я  смотрел на него открыто и прямо. - Кроме того, я пы-таюсь быть
твоим другом,  Перси. Говорят, что мудрого слова достаточно. И прежде всего:
зачем тебе все это из-за какого-то Делакруа? Он того не стоит.
     На какое-то время подействовало. Установился мир. Я  даже смог пару раз
отправить Перси с Дином  или Харри сопровождать Делакруа в душ. Ночью играло
радио, Делакруа  стал понемногу отходить, привыкая  к ежедневному распорядку
блока "Г", и все было спокойно.
     Потом однажды ночью я услышал, что он смеется.
     Сидевший за столом Харри Тервиллиджер скоро  тоже засмеялся. Я поднялся
и пошел к камере Делакруа, чтобы посмотреть, что его так развеселило.
     - Смотри, капитан, - сказал он, увидев меня. - А у меня завелась мышка!
     Это  был  Вилли-Пароход.  Он сидел  в  камере  Делакруа. Более того, он
восседал на плече Делакруа и бесстрашно смотрел сквозь прутья решетки своими
глазами-бусин-ками. Его хвостик аккуратно  обвился  вокруг лапок, и выглядел
мышонок абсолютно  спокойным.  Что же до самого  Делакруа -  друзья, это был
совсем не  тот человек, что сидел,  скорчившись и  вздрагивая, в углу  койки
всего  неделю  назад.  Сейчас он  походил на  мою дочь рождественским утром,
когда она спускалась вниз и видела подарки.
     - Посмотри! - повторил Делакруа.  Мышонок сидел на  его  правом  плече.
Делакруа  вытянул  левую  руку. Мышонок  вскарабкался на  макушку  Делакруа,
цепляясь  за волосы  (достаточно  густые  на затылке).  Потом он спустился с
другой стороны,  и  Делакруа  хихикнул,  когда  хвостик  защекотал ему  шею.
Мышонок  пробежал  по руке  до  самого  запястья, потом  повернул обратно  и
засеменил назад на левое плечо Делакруа и уселся, обвив хвостик вокруг лап.
     - Чтоб я пропал, - ахнул Харри.
     - Это я  научил его так делать,  - гордо произнес Делакруа. Я  подумал:
"Черта с два ты его научил", но промолчал.
     - Его зовут Мистер Джинглз.
     - Не-а, - добродушно сказал Харри. - Это Вилли-Пароход, как в мультике.
Начальник Ховелл так его назвал.
     - Это Мистер Джинглз, - настаивал Делакруа. По любому  поводу он мог бы
сказать на черное белое, если вам требовалось, но в вопросе об имени мышонка
оставался непреклонен. - Он шепнул мне это на ухо. Капитан, а можно я заведу
для него коробку? Дайте мне, пожалуйста, коробку для мышонка,  чтобы он спал
в ней у меня! - В его голосе появились заискивающие нотки, которые  я тысячи
раз слышал раньше. -  Я поставлю ее под койку,  и он никому не будет мешать,
никому.
     - Твой английский становится в сто раз лучше, когда тебе что-то надо, -
заметил я, чтобы потянуть время.
     -  О-хо-хо,  -  пробормотал  Харри,  толкая  меня локтем.  -  Вот  идут
неприятности.
     Но Перси,  по-моему, не был похож  на неприятности  в тот вечер.  Он не
приглаживал  руками волосы,  не  играл дубинкой, и даже верхняя пуговица его
форменной  ру-башки  была расстегнута.  Я впервые видел его таким: до-вольно
забавно,  как маленькая деталь способна все из-менить. Больше всего, однако,
меня поразило выражение его лица. Там царило спокойствие. Не безмятежность -
я   не  думаю,  что  Перси   Уэтмору   хоть  в   малейшей  степени  известна
безмятежность,  -  он  имел  вид  человека,  который  вдруг понял, что может
подождать  того, чего хочет. А это очень отличало его  от прежнего  молодого
человека,  которому  пришлось пригрозить кулаками Брутуса Ховелла всего лишь
несколько дней назад.
     Делакруа  не увидел  этой перемены  и  скорчился у стены камеры, прижав
колени  к животу. Глаза  его  округлились  настолько,  что  заняли пол-лица.
Мышонок  вскарабкался  на  его  лысину и замер там.  Я  не знаю,  помнил  ли
мышонок, что ему тоже не стоит доверять Перси,  но, похоже, помнил. А может,
почувствовал исходящий от французика запах страха и реагировал на него.
     - Ну-ка, ну-ка, - протянул Перси. - Никак, ты нашел себе дружка, Эдди?
     Делакруа  попытался ответить - наверное, что-то беспомощное  о том, что
станет с Перси, если он  только тронет его нового дружка  - я так полагаю, -
но  ничего не вышло. Его нижняя губа чуть-чуть задрожала  и все. Восседавший
на макушке  Мистер Джинглз не дрожал. Он сидел совершенно спокойно, запустив
задние  лапки  в  волосы Делакруа, а передние  положив на его лысый череп  и
глядя на Перси, словно измеряя  его. Так люди обычно мерят взглядом с головы
до ног своих старых врагов.
     Перси посмотрел на меня.
     -  Это  что,  тот  самый, которого я гонял?  Что  живет в  смирительной
комнате?
     Я  кивнул. Я  подумал, что  Перси не  видел  вновь  окрещенного Мистера
Джинглза  с той  самой погони. Сейчас же он вроде не подавал признаков того,
что хочет опять погонять его.
     - Да,  тот самый. Только  Делакруа  утверждает, что  его  зовут  Мистер
Джинглз, а не Вилли-Пароход. Говорит, он сам шепнул ему на ухо.
     -  Так это или нет, - произнес  Перси, -  никто не узнает, верно?  -  Я
готов был ожидать, что Перси вытащит свою дубинку и начнет постукивать ею по
прутьям решетки, чтобы показать Делакруа, кто здесь начальник, но  он только
стоял, уперев руки в бока, и смотрел.
     И по какой-то необ®яснимой причине, я сказал:
     - Делакруа только  что спрашивал  насчет коробки, Перси.  Я  думаю,  он
хочет, чтобы мышонок  спал в ней. Чтобы он держал  его у  себя.  - Мой голос
звучал скептически, и  я скорее  почувствовал, чем увидел, что Харри смотрит
на меня удивленно. - Что ты об этом думаешь?
     -  Я  думаю, что  он  нагадит  ему в нос  как-нибудь ночью и убежит,  -
спокойно  отреагировал  Перси,  -  но  полагаю,  что  это  французику  новый
надзиратель. Я не-давно видел в тележке  Тут-Тута отличную коробку от сигар.
Не знаю, выбросил он  ее  или еще нет. Но, может,  за двугривенный и отдаст.
Или за гривенник.
     Я  украдкой взглянул на Харри  и увидел, что тот стоит с открытым ртом.
Перемены  были не совсем те, что произошли со Скруджем рождественским утром,
после того, как привидения поработали над ним, но уж очень близко к этому.
     Перси придвинулся  ближе  к  Делакруа,  просунув  лицо  между прутьями.
Делакруа забился еще дальше. Ей Богу, он бы вплавился в стену, если бы мог.
     - Эй, тюфяк, у тебя  есть двадцать  центов  или хотя  бы десять,  чтобы
заплатить за коробку от сигар? - спросил он.
     - У меня четыре цента. Я отдам их за коробку, если она хорошая, с'иль э
бон.
     -  Знаешь что, - сказал  Перси, - если этот беззубый старый  развратник
отдаст тебе коробку от сигар  "Корона" за четыре цента, я утащу немного ваты
из амбулатории,  чтобы  сделать  подстилку. Устроим  такой мышиный "Хилтон",
пока  ты здесь.  -  Он перевел взгляд на меня. - Я  должен написать рапорт о
работе в аппаратной при казни  Биттербака, - продолжил  он. - Поль, у тебя в
кабинете есть ручки?
     - Конечно. И бланки тоже. В левом верхнем ящике.
     - Отлично, - сказал он и ушел с важным видом. Мы с Харри переглянулись.
     -  Он что,  заболел?-  удивился Харри. -  Может,  пошел к  врачу и  ему
сказали, что жить осталось три месяца?
     Я ответил, что  не  имею  ни  малейшего понятия. И это было правдой,  и
тогда,  и немного позже, но со  временем я все узнал. Через  несколько лет у
меня состоялся  интересный разговор за ужином с Хэлом Мурсом. К тому времени
мы  уже  могли  говорить  свободно,  он был  уже  на пенсии, а  я  служил  в
исправительной колонии для мальчиков. За этим ужином мы много пили,  но мало
ели,  и наши  языки развязались. Хэл рассказал  мне, что  Перси жаловался на
меня и  на жизнь на Миле в целом.  Это  случилось как раз  после поступления
Делакруа  в блок,  когда  мы  с Брутом не дали Перси  избить  новенького  до
полусмерти. Больше всего Перси задело то, что я велел ему уйти с глаз долой.
Он  считал, что с человеком, приходящимся  родственником самому губернатору,
нельзя разговаривать подобным тоном.
     Мурс  сообщил, что сдерживал  Перси, как мог, но когда стало ясно,  что
Перси собирается использовать  свои  связи, чтобы добиться моего наказания и
перевода как минимум  в другую часть  тюрьмы.  Мурс вызвал  Перси  к себе  в
кабинет и сказал, что если тот перестанет раскачивать лодку, то Мурс сделает
так, чтобы  Перси распоряжался на казни Делакруа. То  есть чтобы он стоял за
электрическим стулом. Командовать буду, как  всегда, я, но  зрители этого не
узнают, им будет казаться, что главный распоряди-тель - мистер Перси Уэтмор.
Мурс не обещал боль-ше того, что мы уже обсудили и на что я готов был пойти,
но  Перси этого  не знал Он  согласился  оставить угрозы о переводе  меня  в
другое место, и атмосфера в  блоке "Г" улучшилась Он даже не возражал против
того,  чтобы  Делакруа держал  при себе  старого  врага Перси.  Забавно, как
меняются некоторые люди под воздействием  верного стимула. В случае с  Перси
все,  что начальнику  Мурсу при-шлось предложить  - это  шанс отнять жизнь у
маленького лысого французика.

        9
     Тут-Туту  показалось, что четыре цента слишком мало за отличную коробку
от сигар "Корона", и в этом он, наверное, был прав - коробки от сигар высоко
ценились в тюрьме.  В них  можно хранить  тысячу разных мелочей,  от них шел
приятный  запах,  а  еще в  них было нечто, напоминавшее нашим обитателям  о
свободе. Наверное потому, что сигареты разрешены в тюрьме, а сигары нет.
     Дин Стэнтон,  вернувшийся уже  снова  на  блок, добавил цент,  и я тоже
бросил один. Когда Тут все еще упорствовал, в дело вступил Брут, сказав, что
стыдно  быть таким скупердяем, и пообещав,  что  он,  Брутус  Ховелл,  лично
вручит эту коробку в руки Тута на следующий день после казни Делакруа.
     -  Шесть  центов,  возможно  и  недостаточно, если  говорить  о продаже
коробки, тут можно спорить очень долго, - сказал Брут, - но, согласись,  это
хорошая цена за аренду.  Он пройдет по Миле через  месяц, ну максимум  через
шесть недель. И потом коробка окажется под твоей тележкой еще раньше, чем ты
узнаешь, что его уже нет.
     -  Да,  он еще найдет  себе мягкого  судью, чтобы  заменить приговор, и
будет еще сидеть и распевать "Я позабуду  всех друзей",  - сказал  Тут, хотя
возил свою чертову тележку с библейскими изречениями  с незапамятных времен,
и  у него было много источников информации...  думаю, получше, чем у нас. Он
знал, что  для  Делакруа не найдется добрых судей.  Ему оставалось надеяться
только  на губернатора, а тот,  как правило, не  миловал людей,  поджаривших
заживо полдюжины его избирателей.
     - Даже если он не получит отсрочки, эта мышь будет  гадить в коробку до
октября, а может, и до Дня Благодарения, - спорил Тут, но Брут видел, что он
уже сдается.  - А кто  потом купит коробку  из-под сигар,  служившую мышиным
туалетом?
     - О  Господи, - вздохнул Брут. - Большей нелепости я от тебя никогда не
слышал,  Тут.  Дальше  уже некуда. Во-первых,  Делакруа станет  поддерживать
чистоту в коробке, так что из  нее можно будет есть церковный  обед - он так
любит свою мышь, что вылижет коробку дочиста, если дело в этом.
     - Ладно, с этим ясно, - согл