ортона назад. Я  поймал  его и  тол-кнул Харри. А Харри
толкнул его по Зеленой  Миле  мимо  ликующего Делакруа и безучастного Коффи.
Уортон  побе-жал,  чтобы не  упасть  лицом  на  пол,  и  всю дорогу  изрыгал
ругательства.  Проклятия  сыпались, словно искры с элект-рода  сварщика.  Мы
втолкнули его в последнюю  камеру с  правой стороны, пока Дин, Харри и Перси
(который впер-вые жаловался  на то, что  все время перерабатывает) вы-носили
всякий  хлам  из  смирительной  комнаты.  Пока  они это  делали,  я  коротко
поговорил с Уортоном.
     - Ты думаешь, что крутой, - сказал  я, - может,  сы-нок, так и есть, но
здесь это не имеет значения. Твои дни все  равно сочтены. Если  нам с  тобой
будет легко, то и тебе  будет легко с нами. Если ты нам добавишь проблем, ты
все равно умрешь, только мы тебя сначала заточим, как карандаш.
     -  Вы будете  счастливы, когда  мне придет  конец, - хрипло  проговорил
Уортон. Он дергался в смирительной рубашке, даже зная, что ничего  из  этого
не  выйдет, его  лицо стало  красным, как помидор.  -  А пока  я не уйду,  я
попорчу вам крови. - И он обнажил свои зубы, как злобный бабуин.
     -  Если ты  только хочешь попортить нам крови, то тебе это уже удалось,
можешь  перестать,  -  вмешался Брут.  -  Но пока идет  твое время  на Миле,
Уортон, нам плевать, можешь весь срок просидеть в комнате с мягкими стенами.
И носить эту рубашку до тех пор, пока от недостатка кровообращения твои руки
не сгниют от гангрены и не  отпадут. - Он перевел дух. - Сюда ведь  никто не
приходит. И если ты думаешь, будто кого-то волнует, что творится с тобой, то
ошибаешься. Для всего мира ты уже мертвый.
     Уортон внимательно вглядывался в Брута, и краска медленно сползла с его
лица.
     - Выпустите  меня, - сказал он  миролюбиво -  слиш-ком  серьезно, чтобы
поверить. - Я хорошо буду себя ве-сти. Честное слово.
     В дверях  камеры появился Харри. Конец коридора стал похож на  блошиный
рынок,  но мы привыкли все  быстро приводить в  порядок, раз уж начали. Мы и
раньше это делали, мы знали, как надо.
     - Все готово, - об®явил Харри. Брут схватил за выступ холщовой рубашки,
где находился правый локоть Уортона и поднял его на ноги.
     - Пошли, Буйный Билл. И постарайся посмотреть на все с хорошей стороны.
В твоем  распоряжении по  мень-шей  мере сутки, чтобы запомнить, что  нельзя
сидеть спи-ной к двери и никогда не стоит откалывать такие номера.
     - Выпустите меня, - заныл Уортон. Он переводил взгляд с Брута на Харри,
потом  на меня, и  лицо его снова  наливалось краской. - Я стану хорошо себя
вести, говорю вам, я усвоил урок. Я... я... у-ум-ммм...
     Он вдруг  упал на  пол,  оказавшись наполовину в камере, наполовину  на
веселеньком линолеуме, дрыгая ногами и корчась всем телом.
     - Боже, да у него судороги, - прошептал Перси,
     - Конечно, а моя сестра - вавилонская блудница, -  невозмутимо произнес
Брут. -  Она  танцует  хучи-кучи  для Моисея  по  субботам  в  длинной белой
накидке. - Он наклонился и зацепил Уортона  одной рукой под мышкой. Я взялся
с другой  стороны. Уортон трепетал между  нами,  как  пойманная  рыба.  Было
ужасно неприятно тащить его дергающееся тело и слышать хрипение и пуканье.
     Я поднял  глаза и  на секунду встретился взглядом с Джоном Коффи. Глаза
его покраснели, щеки были влажными. Он опять  плакал. Я вспомнил Хэммерсмита
и его кусающий жест и поежился. Потом снова обратился к Уортону.
     Мы швырнули его в смирительную комнату, будто мешок, и смотрели, как он
дергается на полу рядом с водостоком, где мы  однажды вели  поиски  мышонка,
появившегося в блоке "Г" под именем Вилли-Пароход.
     - Мне все  равно, если он проглотит свой  язык  или еще чего и умрет, -
сказал  Дин хриплым и резким го-лосом, - но подумайте, ребята, сколько потом
понадобит-ся бумаг! Мы не будем успевать их писать.
     - Да  черт с ними,  с бумагами, подумай о том, какие  слухи  пойдут,  -
мрачно сказал Харри. - Мы  потеряем эту  проклятую работу и кончим тем,  что
отправимся со-бирать горох на Миссисиппи. Знаете, что такое Мисси-сиппи? Это
индейское название задницы.
     - Да не умрет он и не проглотит свой  грязный язык, - успокоил их Брут.
- Завтра, когда откроем эту дверь, он будет как огурчик. Слово даю.
     Так оно и случилось. Когда на следующий вечер в девять часов мы привели
его обратно в камеру, он был тих, бледен и вроде бы покорен. Он шел, опустив
голову, и  уже не пытался никого задеть, когда  сняли смирительную  рубашку,
Уортон  безразлично смотрел на  меня,  когда я говорил,  что в следующий раз
будет  то же самое, и ему надо подумать, сколько времени  он хочет провести,
писая в штаны и кушая детское питание из ложечки.
     -  Я буду  хорошо себя вести, босс, я понял урок, - прошептал он слабым
голосом, когда мы запирали его снова в  его камеру. Брут посмотрел на меня и
подмигнул.
     На  следующий  вечер Вильям  Уортон,  называющий себя  Крошка  Билли  и
никогда  - Джон  Лоу Буйный, Билл  Хайкок, купил  шоколадный рожок у старика
Тут-Тута.  Такое  Уортону было  строжайше  запрещено,  но охрана после обеда
состояла из временных, я уже говорил об этом, поэтому сделка состоялась. Сам
Тут тоже прекрасно знал  о запрете, но для него  тележка с продуктами всегда
была источником дохода, а деньги, как известно, не пахнут.
     Ночью, когда Брут обходил камеры, Уортон  стоял  у  двери. Он подождал,
пока  Брут взглянет на него, а  потом  хлопнул ладонями по  надутым щекам  и
выстрелил густой и удивительно длинной  струей шоколадной  жижи прямо ему  в
лицо. Уортон запихал  себе в рот шоколадный рожок целиком, держал его,  пока
тот не растворился, а потом мусолил, как жевательный табак.
     Уортон  с вымазанным шоколадом подбородком  пова-лился на  свою  койку,
задирая ноги и хохоча, показывая пальцем на Брута, на лице которого шоколада
было куда больше.
     -  Ха-ха, Черный Самбо, сэр, босс, как  поживае-те?  -  хохотал Уортон,
держась за живот. - Господи, если  бы это было дерьмо! Как  жаль, что это не
дерьмо! Если бы у меня было хоть немного.
     - Сам ты дерьмо, - проревел Брут, - А теперь, со-бирай чемоданы, сейчас
опять отправишься в свой лю-бимый туалет.
     Уортона снова запаковали  в смирительную  рубашку, и  опять мы затащили
его в комнату с мягкими стенками. На этот раз на два дня.  Иногда мы слышали
доносившиеся оттуда ругательства,  обещания, что он станет  хорошим, что  он
образумится и  будет хорошим,  что ему нужен  врач, что  он умирает. Но чаще
всего, Уортон все-таки молчал. Молчал, когда мы его выводили, и опять понуро
шел,  опустив голову, глядя перед собой  и не отвечая,  когда Харри  говорил
ему:
     - Запомни, все зависит от тебя.
     Какое-то время он вел себя нормально,  а  потом  придумывал что-то еще.
Почти все, что он пытался выкинуть, делали и до него (разве что этот  трюк с
шоколадным   рожком,   даже   Брут  признал   его   оригиналь-ным),  но  его
настойчивость  пугала.  Я  боялся, что  рано или поздно кто-нибудь  допустит
оплошность, и  тогда  придется  дорого заплатить.  А  такое  положение могло
сохраняться еще  долго, потому что где-то у Уортона был  адвокат,  обивающий
пороги  и доказывающий всем, как это  неправильно убивать парня,  у которого
молоко на губах еще не обсохло... и который, между прочим, белый, как старый
Джефф Дэвис.  Жаловаться  на это было бесполезно,  ведь  уберечь  Уортона от
электрического стула входило в обязанности адвоката. А беречь его в надежном
месте  входило в  наши обязанности. И в  конце концов,  адвокат  там  или не
адвокат, а Олд Спарки Уортону не миновать.

        6
     Именно на этой  неделе Мелинда Мурс, жена  начальника тюрьмы, вернулась
домой  из  Индианолы.  Докторам  она  уже была не нужна:  они  получили свои
новомодные рентгеновские снимки опухоли, отметили в истории болезни слабость
ее руки и невыносимые  боли, мучившие ее тогда  уже почти  постоянно, - и на
этом закончили. Они дали ее мужу кучу таблеток с морфием и отправили Мелинду
домой  умирать.  Хэл Мурс  взял  больничный,  ненадолго,  в те  дни  длинных
отпусков не давали, на сколько мог, чтобы хоть как-то помочь ей.
     Дня  через три после  возвращения Мелинды  домой мы с  женой поехали ее
навестить.  Я позвонил заранее, и Хэл сказал: хорошо, приезжайте, у  Мелинды
сегодня неплохой день, и она будет рада вас видеть.
     -  Терпеть  не  могу  таких  визитов,  -  заметил  я  Дженис, когда  мы
под®езжали к домику, где Мурсы прожили почти всю свою совместную жизнь.
     -  Никто не любит, дорогой, - ответила она и погладила меня по  руке. -
Мы поддержим ее, и ей станет легче.
     - Я надеюсь.
     Мелинду мы увидели в гостиной, она сидела  в лучах не по сезону теплого
октябрьского солнца, и первое, что  меня поразило: она  похудела килограммов
на сорок. Конечно же,  это было  не так, если бы она настолько  похудела, то
вряд  ли сидела бы здесь,  но мой  мозг так отреагировал  на то, что увидели
глаза.  Обтянутый кожей череп,  а кожа - цвета пергамента.  Под глазами были
темные  круги.  И  впервые  за  столько  лет  я  увидел,  что  она  сидит  в
кресле-качалке без  работы на коленях: ни  лоскутов для  одеяла, ни  полосок
ткани для плетения ковриков. Она просто сидела. Как в ожидании поезда.
     - Мелинда, - мягко произнесла моя жена. Я думаю, она была потрясена  не
меньше, а скорее больше, чем я, но перенесла это стойко, как могут некоторые
женщины.  Она подошла к Мелинде, присела около ее кресла-качал-ки и взяла за
руку. В этот момент мой взгляд упал на синий ковер перед камином. Мне пришло
в голову, что  он  должен быть  зеленоватым, потому что теперь эта  ком-ната
превратилась в подобие Зеленой Мили.
     -  Я  привезла  тебе  чай,  - сказала  Джен. - Я сама  его  составляла.
Замечательный снотворный чай. Я оста-вила его в кухне.
     - Спасибо  тебе, дорогая, - проговорила Мелинда. Ее голос был усталым и
бесцветным.
     - Как ты себя чувствуешь, дорогая? - спросила жена.
     -  Уже лучше, - отозвалась Мелинда безразличным скрипучим голосом, - Не
так,  чтобы прямо пуститься  в пляс, но по  крайней  мере сегодня нет  боли.
Врачи дали мне таблетки от головной боли. Иногда они помогают.
     - Это неплохо, ведь правда?
     - Да, но я ничего не могу держать. Что-то случилось с моей рукой. - Она
подняла ее, посмотрела на нее так, словно  никогда  не видела раньше,  потом
снова опустила себе на колени.  - Что-то случилось... со мной вообще. -  Она
беззвучно заплакала, и я вспомнил поэтому Джона Коффи. И в моей голове снова
зазвенели его  слова:  "Я  ведь помог, правда? Я ведь  помог, правда?".  Как
стишок, от которого никак не отвяжешься.
     Вошел Хэл. Он обнял меня  за  плечи, и  я обрадовался этому, можете мне
верить, мы пошли  в кухню,  и он  налил  мне  полрюмки самогона,  крепко-го,
свежего, только что привезенного  откуда-то  из  села.  Мы  сдвинули рюмки и
выпили.  Напиток  обжигал  горло,  как нефть,  но  ощущение  в  желудке было
божественным.  Хотя, когда Мурс протянул мне кружку,  словно  спрашивая,  не
повторить  ли, я  отрицательно  покачал  головой.  Буйный  Билл  Уортон  был
избавлен от смирительных средств, по крайней мере в данный момент,  - и было
бы  небезопасно  находиться рядом  с  ним со  слегка затуманенной  алкоголем
головой. Даже если нас разделяла решетка.
     - Я не знаю, Пол, сколько смогу выдержать, - тихо сказал он. - По утрам
к нам приходит девушка помочь  мне с ней,  но врачи говорят, что у нее может
отказать кишечник, и  тогда...  тогда... -  Он замолчал, сдерживая  в  горле
рыдания, не желая плакать при мне опять.
     - Постарайся сделать все, что в твоих силах. Я протянул руку через стол
и быстро пожал его бессильную, в веснушках руку. - Делай это изо дня в день,
а остальное предоставь Господу. Больше ты, пожалуй, ничего не можешь, так?
     - Пожалуй, да. Но это так тяжело, Пол. Я молю Бога, чтобы ты никогда не
узнал, как это тяжело. Сделав над собой усилие, он взял себя в руки.
     -  А теперь расскажи, что нового. Как  вы  там справляетесь  с Вильямом
Уортоном? И как уживаетесь с Перси Уэтмором?
     Мы  немного поговорили о работе, и на этом  визит закончился. Позже всю
дорогу домой, когда моя жена  почти все время сидела рядом молча, задумчивая
и с мокрыми глазами, в голове у меня  прыгали слова Коффи (почти  как Мистер
Джинглз в камере у Делакруа): "Я ведь помог, правда?".
     - Это  ужасно, - в  какой-то  момент печально произ-несла моя жена, - И
никто ничем не может ей помочь.
     Я кивнул в знак согласия и подумал: "Я ведь  помог,  правда?". Но мысль
казалась безумной, и я постарался отогнать ее.
     Когда мы в®езжали в свой двор, она  заговорила во второй  раз, но  не о
старом  друге Мелинде,  а о моей "мочевой" инфекции. Спросила, совсем ли она
прошла. Я ответил, что совсем.
     - Ну и отлично, - сказала она и поцеловала в заветное место над бровью.
- Может,  нам стоит  кое-чем заняться,  если, конечно, у  тебя  есть время и
желание.
     Поскольку  последнего было  много, да и первого хватало,  я взял  ее за
руку  и отвел  в  спальню,  раздел ее, а она гладила ту  мою часть,  которая
разбухла и пульсировала, но уже не  болела. И когда я двигался  в ее сладких
глубинах медленно, как она любила  -  как мы оба любили, - я опять  вспомнил
слова Джона Коффи, что он помог, он ведь помог, правда? Как мелодия песенки,
не выходящая из ума, пока не вспомнится целиком.
     А еще позднее, по дороге в тюрьму, я стал  думать о том,  что уже очень
скоро нам придется начать репетицию казни Делакруа. Это привело к мысли, что
на  сей  раз  Перси  будет  распорядителем,  и  я ощутил  холодок страха.  Я
уговаривал себя,  что нужно просто через это пройти, всего одна казнь - и мы
скорее всего освободимся от Перси... но холодок остался, словно инфекция, от
которой  я  так страдал, не прошла вовсе, а  просто  переместилась в  другое
место - из паха в затылок.

        7
     - Собирайся, пошли, - сказал Брут Дэлу на следующий вечер. - Мы немного
погуляем. Ты, я и Мистер Джинглз. Делакруа посмотрел на него недовер-чиво, а
потом полез в коробку за мышонком.  Он посадил его на  ладошку и  смотрел на
Брута прищуренными глазами.
     - О чем ты говоришь? - спросил он.
     - Сегодня для  тебя  и  Мистера  Джинглза большой вечер, - сказал  Дин,
подходя вместе с Харри к Бруту. Синяк вокруг шеи Дина стал неприятно желтым,
но он уже мог опять говорить нормально,  а не как пес, дающий на кота. - Как
ты думаешь, Брут, нужны ему наручники?
     Брут слегка задумался.
     - Не-а, - произнес он наконец. -  Он  будет хороша себя  вести, правда,
Дэл? И ты, и твоя мышка. В конце концов, ты сегодня даешь представление  для
довольно высокой публики.
     Мы с Перси стояли около стола дежурного, наблюдая: Перси сложил руки на
груди,  и  на его губах играла презрительная улыбка. Через секунду  он вынул
свою роговую расческу и стал причесываться. Джон  Коффи тоже смотрел, стоя в
молчании у решетки своей камеры. Уортон лежал на койке, глядя в потолок и не
обращая внимания на  происходящее.  Он  все еще "вел себя хорошо", хотя  это
"хорошо"  врачи  в  Бриар  Ридже назвали  бы  ступором. И  еще  один человек
присутствовал.  Его  не было видно из-за двери моего кабинета, но его тонкая
тень падала из двери на Зеленую Милю.
     -  Что происходит, вы  что, с  ума сошли?  -  недовольно  спросил  Дал,
поджимая  ноги на койке,  когда Брут отпер оба  замка  его  камеры и  открыл
дверь. Его взгляд перебегал с одного охранника на другого.
     - Ну ладно, слушай, - сказал Брут.  - Мистер Мурс ушел в отпуск, у него
жена умирает,  может, ты слышал. Поэтому его заменит мистер Андерсон. Мистер
Кэртис Андерсон.
     - Да? А я тут при чем?
     - При  чем? - вступил в разговор Харри.  - Босс Андерсон слышал о твоей
мыши, Дэл, и хочет  увидеть  ее трюки. Он и еще шестеро  других  сейчас ждут
твоего  представления  в  административном  корпусе.  И  не  только  обычные
охранники, говорят,  среди них  есть и  большие шишки.  Один из  них -  даже
политик из столицы штата.
     Делакруа  заметно приосанился,  и я  не заметил ни тени сомнения в  его
лице. Конечно, они хотят увидеть Мистера Джинглза, а кто ж не хочет?
     Он засуетился,  залез сначала  под койку,  а потом под  подушку. Достал
одну из больших розовых мятных  конфет и разноцветную катушку. Вопросительно
взглянул на Брута, тот кивнул.
     - Да, наверное, они хотели посмотреть  именно  трюк с  катушкой, но то,
как  он ест  леденцы, тоже  ужасно занятно. И  не  забудь  коробку. Ты  ведь
понесешь его в ней, так?
     Делакруа взял  коробку, положил в нее принадлеж-ности Мистера Джинглза,
а самого посадил на плечо. Когда он гордо выходил из камеры, то посмотрел на
Дина и Харри:
     - А вы, ребята, идете?
     - Нет, - ответил Дин.  - У  нас дела. Но ты им покажи, Дэл, покажи  им,
что бывает, когда  парень  из Луизианы кладет  молоток и  начинает  работать
по-на-стоящему.
     - Ладно. - Улыбка озарила его лицо таким  внезап-ным и полным счастьем,
что  на  секунду  мне стало  его жаль, несмотря  на совершенное  им  ужасное
преступление. В каком мире мы живем, в каком мире!
     Делакруа обернулся к Джону Коффи, с которым у них возникло что-то вроде
дружбы, как часто бывало среди сотни других приговоренных к смерти.
     - Давай, покажи  им, Дэл, - сказал Коффи серьез-но. - Покажи им все его
штучки.
     Делакруа кивнул  и поднес руку  к  плечу. Мистер  Джинглз сошел на нее,
словно на платформу, и Делакруа протянул руку к камере Коффи, Коффи просунул
сквозь решетку огромный  палец, и, будь я  проклят, если мышонок не  вытянул
шею и не лизнул его кончик, как собака.
     -  Пошли Дэл, хватит  копаться, - поторопил Брут. - Эти ребята отложили
дома  обед,  чтобы  посмотреть, как  твоя  мышь  выкидывает коленца.  - Это,
конечно, была  неправда,  Андерсон пробудет  в  тюрьме до восьми  вечера,  а
охранники, которых  он привел посмотреть  "шоу" Делакруа, и того больше - до
одиннадцати или  двенадцати,  смотря  когда кончаются их смены.  "Политик из
столицы штата" скорее  всего  окажется обычным швейцаром в  позаимствованном
галстуке. Но Делакруа не должен об этом знать.
     - Я готов,  -  сказал  Делакруа просто, тоном звезды, чудом сохранившей
демократизм.  -  Пошли.  -  И,  пока Брут вел его по  Зеленой  Миле и Мистер
Джинглз восседал у него на плече, Делакруа снова начал вещать.
     - Messieurs et mesdames? Bieavenue au cirque de mousie! "Месье и медам!
Добро пожаловать в мышиный цирк!",  -  но даже уйдя с  головой в  мир  своих
фантазий,  он  постарался подальше  обойти  Перси  и  посмотрел  на  него  с
недоверием.
     Харри и Дин остановились перед  пустой  камерой на-против Уортона (этот
тип  так и  не  шелохнулся).  Они  по-смотрели,  как  Брут  открыл  дверь  в
прогулочный дворик, где их ожидали  два  других охранника,  и  вывел Дэла из
блока давать представление перед самыми большими и влиятельными манекенами в
тюрьме "Холодная Гора". Мы  подождали, пока дверь  снова  закроется, потом я
по-смотрел в сторону  своего кабинета.  Тень еще  виднелась на  полу, узкая,
похожая на женскую, и я был рад, что Делакруа в волнении ее не заметил.
     - Выходи, давай,  - сказал я. - И по-быстрому, ре-бята. Я хочу, чтоб мы
прошли два раза, а времени у нас в обрез.
     Старик Тут-Тут, как всегда, с  ясными глазами и лохматой головой, вышел
из кабинета, направился к  камере  Делакруа и  прошел  внутрь через открытую
дверь"
     -  Сижу,  - произнес  он. - Я  сижу,  я сижу, я  сижу. Я  подумал,  что
настоящий  цирк  как  раз  здесь,  и  закрыл  на  секунду глаза.  Да,  здесь
действительно цирк, а мы все - всего лишь стайка дрессированных мышей. Потом
я отбросил эту мысль, и мы начали репетировать.

        8
     Первая репетиция прошла нормально, вторая тоже. Перси действовал лучше,
чем я мог представить в самых невообразимых мечтах. Это не означало, что все
пройдет  гладко,  когда действительно настанет ча