е знал о вопросах, которые
Перси задавал  Джеку Ван Хэю. Вопросов было много, но,  по-моему, для отвода
глаз. Я так думаю, что Перси хотелось  узнать лишь об одном: губка. Для чего
нужна губка. Зачем ее пропитывают рассолом... и что  будет, если ее оставить
сухой.
     Вот что случится, если губка будет сухой,
     Перси  нахлобучил шлем  на  голову  Дэла.  Французик дернулся  и  снова
застонал,  на этот раз громче. Некоторые  свидетели беспокойно  заерзали  на
своих  складных  стульях.  Дин  сделал  полшага вперед,  собираясь  помочь с
завязкой под подбородком, но Перси показал ему нетерпеливым жестом - отойди.
Дин  отошел,  слегка сгорбившись, поеживаясь от очередного раската грома. На
этот  раз после грома  послышались  удары  дождя по крыше,  тяжелые,  словно
кто-то швырял горстями горох на стиральную доску.
     Вам  знакомо  такое  выражение:  "Кровь  застыла  у  меня в  жилах"? Ну
конечно, знакомо. Все мы однажды испытали нечто подобное, но на самом деле я
почувствовал  это  единственный  раз в  своей жизни  -  в ту  грозовую  ночь
октября 1932-го, секунд через десять после полуночи, Я  почувствовал это  не
из-за язвительного самодовольства на лице  Перси Уэтмора, когда он отошел от
фигуры  в шлеме и капюшоне, сидевшей на Олд Спарки, -  этого  я  не заметил,
хотя должен был. По щекам  Дэла из-под шлема не  текла вода. И вот тут я все
понял.
     -  Эдуар Делакруа, - говорил Перси,  -  сейчас  через ваше тело пройдет
электрический ток, пока вы не умрете согласно законодательству штата.
     Я  посмотрел  на Брута  с  такой  мукой,  по  сравнению  с которой  моя
"мочевая" инфекция показалась  мне ушибленным  пальцем. Губка  была сухой! Я
губами  произнес это, но  он только непонимающе покачал головой и снова стал
смотреть  на  маску на  лице  француза,  где  последние  вдохи  втягивали  и
отпускали черный шелк.
     Я  дотронулся  до  локтя Перси, но  он  отошел в сторону,  смерив  меня
взглядом.  Он длился  всего  секунду, но  я  понял все. Это  потом он станет
рассказывать   свою   ложь  и  полуправду,  и  этому  скорее  всего  поверят
влиятельные люди,  но  я  знал теперь  точно. Перси был прилежным  учеником,
когда делал  то, что  ему нравилось, мы это поняли  на репетиции, и он очень
внимательно  слушал об®яснения Джека Ван Хэя о том, как пропитанная рассолом
губка проводит ток, направляет его и превращает  в своего рода электрическую
пулю в мозг.  Да,  Перси хорошо  знал, что делает. Я даже поверил ему позже,
когда он сказал, что не знал, как далеко  все  может зайти, но это все равно
нельзя отнести  к добрым  намерениям, правда? И  все  равно я ничего не  мог
сделать,  разве  что  в  присутствии  помощника  начальника  тюрьмы  и  всех
свидетелей крикнуть Джеку Ван Хэю, чтобы тот не включал рубильник.  Еще пять
секунд, и я думаю, что крикнул бы, но Перси мне этих пяти секунд не оставил.
     -  Пусть   Господь  смилостивится   над  твоей   душой,   -  сказал  он
задыхающейся, перепуганной фигуре на электрическом стуле, а потом  обратился
в  сетчатое  окошечко,  где  стояли Харри и Джек,  и  рука  Джека  лежала на
выключателе с пометкой "Сушилка для волос Мэйбл". Справа от этого окна стоял
доктор,  уставившись,  как  всегда,  молчаливо и  замкнуто  на  свой  черный
чемоданчик, стоявший между ног. - Включай на вторую!
     Сначала все  вроде  выглядело, как всегда - гул  стал чуть  громче, чем
вначале, но ненамного,  затем  тело  Дэла  рефлексивно рванулось  вперед  от
сокращений мышц.
     Потом все пошло наперекосяк.
     Гул перестал быть ровным и завибрировал. Потом к  нему добавился треск,
словно  от  разрыва целлофана. Пошел ужасный запах, но я не смог определить,
что так пахнут  паленые волосы  в сочетании  с горящей  органической губкой,
пока не увидел струйки синего дыма, выходящей из-под краев шлема. Из дыры же
наверху  шлема,  откуда  тянулись провода,  дым  валил,  как  из  индейского
вигвама.
     Делакруа  начал  ерзать и вертеться на стуле,  его закрытое маской лицо
поворачивалось туда-сюда, словно в знак категорического  отказа.  Ноги стали
подниматься и топать по полу, позвякивая застежками на лодыжках. Над головой
снова прогремел гром, и дождь забарабанил сильнее.
     Я посмотрел  на  Дина  Стэнтона,  он сделал мне страшные  глаза. Из-под
шлема донесся приглушенный хлопок,  словно в  огне треснул сосновый сучок, и
теперь стал виден дым, пробивающийся мелкими колечками через маску.
     Я рванулся к сетчатому окошечку между нами и аппаратной,  но не успел и
звука  произнести, потому что  Брутус  Ховелл  схватил меня  за  локоть.  Он
стиснул  его так  сильно, что боль  пронзила всю  руку. Брут был  белый  как
полотно, но совсем не растерян и далек от паники.
     - Не говори Джеку, чтоб остановил, - сказал он тихо.  - Все что угодно,
только не это. Уже слишком поздно.
     Сначала, когда  Дэл начал  кричать,  свидетели  его  не слышали.  Дождь
барабанил по железной  крыше, а гром гремел почти непрерывно. Но мы, стоящие
на  платформе,  слышали  очень  хорошо  эти  сдавленные  вопли  боли  из-под
дымящейся маски,  - звуки, которые могло издавать животное, попавшее в пресс
для сена.
     Гул  из  шлема  стал  прерывистым  и громким, с  периодическим треском,
похожим на радиопомехи. Делакруа  бросало вперед и  назад  на стуле,  словно
ребенка в припадке. Платформа шаталась, ремень на  груди  так натянулся, что
чуть не лопнул. Я услышал хруст кости, словно его правое плечо сломалось или
вышло из сустава. При  этом  еще  был такой звук, словно кувалдой ударили по
бревну. Брюки в паху, видимые не больше  пятна из-за частых  ударов его ног,
потемнели. Потом Делакруа начал  кричать, издавая  ужасные высокие, животные
звуки, слышные даже при шуме дождя.
     Кто-то крикнул:
     - Что с ним происходит, черт побери?!
     - А пряжки его выдержат?
     - Фу, что за запах, Боже!
     Потом одна из двух женщин спросила:
     - Это нормально?
     Делакруа качнулся вперед,  откинулся назад, качнулся  вперед, откинулся
назад. Перси смотрел на  него с выражением тихого  ужаса. Он ожидал  чего-то
такого, но совсем не этого кошмара.
     Маска  на лице  Делакруа  вспыхнула. К  запаху  горящих  волос  и губки
присоединился запах горелого мяса. Брут схватил ведро,  в котором находилась
губка  - теперь  оно, конечно же, было пусто, - и бросился к очень глубокому
баку уборщика.
     - Пол,  мне  отключить ток? -  спросил Ван Хэй сквозь сетку.  Голос его
дрожал. - Мне отклю...
     - Нет! -  прокричал  я  в  ответ. Брут  понял  это сразу, а  я  гораздо
позднее: нам нужно закончить. Все остальное было вторично,  прежде всего нам
надо было закончить с Делакруа. - Включай, ради Бога! Включай, включай!
     Я повернулся  к Бруту, почти не замечая того, что люди  позади  нас уже
разговаривают, некоторые встали, некоторые кричали.
     - Стой! - завопил я Бруту, - Нельзя воду! Нельзя! Ты что, сдурел?
     Брут  повернулся, и до него  наконец дошло. Лить воду  на человека  под
током. Отличная идея. Он посмотрел вокруг, увидел химический огнетушитель на
стене и взялся за него. Молодчина.
     Маска сползла с лица Делакруа, показав черты, ставшие  уже  чернее, чем
Джон  Коффи, Глаза  его, теперь уже бесформенные шары белого полупрозрачного
желе, выскочили  из  орбит  и  лежали  на щеках. Ресницы сгорели, а  пока  я
смотрел, вспыхнули и сами веки.
     Дым  выходил  из выреза  рубашки. А  гул электричества все продолжался,
наполняя  мне голову  и  вибрируя. Я  подумал,  что этот звук, должно  быть,
слышат сумасшедшие, если не этот, то похожий.
     Дин рванулся вперед,  думая, видимо,  что  сможет сбить пламя с рубашки
Дела руками,  и я оттолкнул  его  так сильно, что  он чуть не упал.  Трогать
Делакруа  сейчас,  все  равно  что  Братцу  Кролику  прикасаться к Смоляному
Чучелу. Электрическому Смоляному Чучелу в данном случае.
     Я все еще не оглядывался  и  не видел,  что  происходит за  спиной,  но
похоже было на столпотворение: падали стулья, люди кричали, какая-то женщина
вопила изо всех сил: "Да прекратите же наконец! Разве вы  не видите, что уже
хватит?". Кэртис Андерсон схватил  меня за плечо  и спросил, что происходит,
ради всего святого, что происходит и почему я не приказал Джеку выключить.
     - Потому что не могу, - ответил я. - Мы уже зашли слишком далеко, чтобы
повернуть назад,  разве вы не видите?  Все и  так закончится через несколько
секунд.
     Но прошло  еще не меньше  двух минут до конца,  эти  две минуты длились
дольше  всего  в  моей жизни, и  большую их часть,  думаю,  Делакруа  был  в
сознании.  Он кричал, ерзал и дергался  из стороны в сторону. Дым шел у него
из  ноздрей и изо  рта, ставшего  цвета  перезрелых  слив.  Дым поднимался с
языка,  как  от сковороды. Все  пуговицы  на  рубашке  либо оторвались, либо
расплавились. Его майка не вспыхнула, но  уже тлела, дым просачивался сквозь
нее, и мы чувствовали запах горящих  волос на его груди. Люди  устремились к
дверям, как скот  из  загона.  Они  не могли выйти, ведь это  как-никак была
тюрьма,  поэтому просто столпились у двери, пока Делакруа жарился ("Теперь я
жарюсь, - говорил старый Тут, когда мы готовились к казни Арлена Биттербака.
- Я поджаренный индюк!"), а гром все гремел, и дождь лил как из ведра.
     В какой-то момент я вспомнил о враче и поискал его. Он был на месте, но
лежал,  скрючившись, на полу  около своего черного  чемоданчика.  Он  был  в
обмороке.
     Ко мне подошел Брут и стал рядом, держа наготове огнетушитель.
     - Не сейчас, - сказал я.
     - Я знаю.
     Мы поискали  глазами  Перси  и увидели,  что он стоит прямо  за  спиной
Спарки, застывший, с вытаращенными глазами, прикусив фалангу пальца.
     Потом наконец Делакруа откинулся и обмяк на стуле, его голова с опухшим
бесформенным  лицом  упала на  плечо.  Он все  еще дергался, но так бывало и
раньше, это  просто  ток еще  шел через него. Шлем сполз набок, но, когда мы
снимали его,  почти вся кожа с головы и  оставшиеся волосы  снялись вместе с
ним, прочно приклеившись к металлу.
     - Отключай!  - крикнул  я  Джеку  через тридцать секунд,  когда ничего,
кроме электрических  разрядов, не исходило от дымящегося куска угля в  форме
человека, лежащего на электрическом  стуле. Гул немедленно прекратился,  и я
кивнул Бруту.
     Он повернулся и сунул огнетушитель в руки Перси с такой силой,  что тот
отшатнулся назад и чуть не упал с платформы,
     -  Давай,  шевелись,   -  произнес   Брут.   -   В  конце   концов,  ты
распоряжаешься, так?
     Перси посмотрел на него взглядом одновременно  больным  и убийственным,
потом направил огнетушитель, накачал  его,  нажал  кнопку и  выпустил облако
белой пены  в человека на стуле. Я увидел, что  ступня Дэла дернулась, когда
пена попала на лицо, и подумал:
     "Боже, нет, неужели придется включать еще раз?" - но больше движений не
последовало.
     Андерсон повернулся и  раскланивался перед перепуганными   свидетелями,
об®ясняя, что все нормально, все  под контролем, просто бросок электричества
из-за грозы, не надо беспокоиться. Да,  он  еще  об®яснил бы  им, что  запах
вокруг   -   дьявольская   смесь   из  жженых  волос,    жареного   мяса   и
свежеиспеченного дерьма - это "Шанель" номер пять.
     -  Возьми у доктора стетоскоп,  -  сказал я  Дину,  когда  огнетушитель
иссяк.  Теперь Делакруа был весь в белой пене, и к самому отвратительному из
запахов добавился тонкий химический аромат,
     - Доктор... мне нужно...
     - Не обращай внимания на него, просто возьми стетоскоп, - проговорил я.
- Давай с этим покончим... и убери его отсюда.
     Дин кивнул. "Покончить" и "отсюда" - эти два понятия ему нравились. Они
нравились нам  обоим. Он подошел к  чемоданчику доктора и стал в  нем рыться
Доктор начал  опять шевелиться,  так что  по  крайней мере  его не хватил ни
инфаркт, ни инсульт. И хорошо. Но Брут смотрел на Перси далеко не хорошо.
     - Иди в тоннель и жди у тележки, - приказал я. Перси сглотнул.
     - Пол, слушай, я не знал...
     - Заткнись. Иди в тоннель и жди у тележки. Выполняй.
     Он опять  сглотнул,  скривился, как от  боли,  а потом  пошел  к двери,
ведущей  на лестницу и в тоннель. Он нес пустой огнетушитель в руках, словно
ребенка.  Дин  прошел  мимо  него,  направляясь  ко  мне  со стетоскопом.  Я
расправил шланги и вставил в уши. Я делал подобное и раньше, в армии, а это,
как езда на велосипеде, не забывается.
     Я смахнул  пену  с груди Делакруа, а потом  пришлось   подавить приступ
рвоты, потому  что большой горячий кусок его кожи просто сполз с плоти ниже,
так, как кожа слезает с... ну, вы понимаете. Жареный индюк.
     -  О Боже. - Голос, которого я не узнал, почти прорыдал за моей спиной.
- Это всегда так? Почему мне не сказали, я бы в жизни сюда не пришел!
     "Слишком поздно, дружок", - подумал я.
     - Уберите  этого человека отсюда, - бросил  я Дину  и Бруту, да и всем,
кто слышал. Я сказал это  для того,  чтобы убедиться,  что могу говорить, не
боясь, что меня вырвет прямо на дымящиеся колени Делакруа. - Отведите всех к
дверям.
     Я   успокоил  себя,  как  мог,  потом  приставил   диск  стетоскопа   к
красно-черной полоске свежей плоти, которую  расчистил на груди Делакруа.  Я
слушал и молился, чтобы не услышать ничего, - так оно и произошло.
     - Он мертв, - сказал я Бруту.
     - Слава Богу.
     - Да, Слава  Богу. Вы с Дином,  принесите носилки.  Давайте по-быстрому
отстегнем его и унесем отсюда.

        5
     Мы благополучно спустили его тело по  двенадцати  ступенькам и положили
на тележку. Я до ужаса боялся, что его жареная плоть может просто отделиться
от  костей, когда  мы  будем его  перегружать, но, конечно, ничего такого не
случилось.
     Кэртис Андерсон наверху успокаивал зрителей, пытался по крайней мере, и
для Брута это было  хорошо, потому что Андерсон не видел, как  Брут шагнул к
передку  тележки  и  занес руку, чтобы ударить Перси, с  остолбеневшим видом
стоящего рядом. Я перехватил его руку, к лучшему для обоих. Для Перси хорошо
тем, что  Брут собирался  ударить  так, что голова точно  отлетела бы, а для
Брута -  тем, что, если  бы удар достиг цели, он потерял бы работу, а может,
даже кончил свои дни в тюрьме.
     - Не надо, - сказал я.
     - Что  значит  "не надо"?  - со злостью спросил он. - Как ты можешь так
говорить? Ты ведь видел, что он сделал!   Что  ты мне говоришь? Что ты опять
позволишь его связям спасти его? После всего, что он натворил?
     - Да.
     Брут уставился  на меня, приоткрыв рот, в его сердитых глазах выступили
слезы.
     - Послушай  меня, Брут. Ну, врежешь ты ему, и скорее всего  нас уволят.
Тебя, меня,  Дина, Харри, может,  даже Джека Ван Хэя. Всех остальных понизят
на ранг или два, начиная с Билла Доджа, а тюремная  комиссия наймет трех или
четырех безработных с улицы, чтобы заполнить места. - Может, ты  сможешь это
пережить, но... - Я указал большим пальцем на Дина, всматривающегося в сырой
тоннель с кирпичными  стенами. Очки свои он держал в руке,  и вид у него был
почти такой же потрясенный, как у Перси.  - А как же Дин? У него двое детей,
один ходит в школу, а второй только собирается.
     - Ну, и к чему ты клонишь? Что мы опять его отпустим?
     - Я не знал, что губка должна быть  влажной, - проговорил Перси слабым,
механическим голосом.  Эту версию  он отрепетировал, конечно, заранее, когда
ожидал, что  получится неприятная  шутка, а вовсе  не катаклизм,  который мы
наблюдали. - Она никогда не была мокрой на репетициях.
     - Ах ты, дрянь, - начал Брут и снова рванулся к Перси.  Я опять схватил
его и оттащил  назад. На  лестнице послышались  шаги. Я посмотрел, с  ужасом
ожидая Кэртиса Андерсона, но это оказался Харри Тервиллиджер. Его щеки  были
бледны, как бумага, а губы посинели, словно он ел черничный пирог.
     Я снова переключился на Брута.
     - Ради  всего святого, Брут, Делакруа мертв, и этого уже не изменить, а
Перси того не стоит.
     Был ли  уже  тогда в  моей голове план или хотя бы его начало? Я до сих
пор не  знаю. И по прошествии стольких лет продолжаю спрашивать себя, но так
и не нахожу вразумительного ответа. Я полагаю, теперь это  уже не так важно.
Хотя я заметил, что есть масса вещей,  не имеющих значения, но это не мешает
человеку задавать вопросы.
     - Вы,  ребята, обо мне  говорите так, словно я колода, -  сказал Перси.
Его голос все  еще звучал потрясение и с одышкой,  словно  Перси ударили под
дых и он только-только начинал приходить в себя.
     - Ты и есть колода. Перси, - отреагировал я.
     - Нет, я бы попросил...
     Я едва удержался,  чтобы не ударить  его, да  посильнее. Вода капала  с
кирпичей  тоннеля,  наши  тени, большие  и бесформенные, плясали  на стенах,
словно  тени в рассказе Эдгара  По о громадной обезьяне  с улицы  Морг. Гром
продолжал грохотать, но здесь он звучал приглушенно.
     -  Перси,  я хочу  услышать  от  тебя только одно:  ты  повторишь  свое
обещание завтра же подать заявление о переходе в Бриар Ридж.
     - Не беспокойся об этом,  - мрачно произнес он. Он посмотрел на укрытую
простынями  фигуру на  тележке,  отвел глаза, потом  на  секунду  встретился
взглядом со мной и снова отвел глаза.
     - Это будет к лучшему,  - сказал Харри. - Иначе тебе пришлось бы узнать
Буйного Билла Джона гораздо ближе, чем тебе хочется. - Он выдержал небольшую
паузу. - Мы позаботились бы об этом.
     Перси испугался нас и, наверное, испугался того, что мы сможем сделать,
когда узнаем о его разговоре  с Дже-ком Ван Хэем, о том,  как он  спрашивал,
зачем нужна губка и почему ее всегда смачивают в рассоле, а при упоминании о
Джоне в глазах Перси появился настоящий  ужас. Я видел, что он вспомнил, как
Джон прижал его к решетке и, вз®ерошив волосы, ворковал на ухо.
     - Вы не посмеете, - прошептал он.
     -  Посмеем, еще как, -  спокойно сказал Харри. - И знаешь что?  Мне это
сойдет.  Потому  что ты  уже показал  себя  невнимательным к  заключенным, И
некомпетентным.
     Перси сжал кулаки, а его щеки слегка порозовели.
     - Я не...
     - Да, некомпетентным, - поддержал Дин, присоеди-няясь к нам. Мы  встали
полукругом  вокруг Перси около  ступеней,  отрезав ему путь  к  отступлению:
сзади  была  тележка  с  грузом дымящейся плоти под старой простыней.  -  Ты
только что сжег Делакруа заживо. Что это, если не некомпетентность?
     Глаза  Перси сверкнули. Он  планировал прикрыться  незнанием,  а теперь
понял, что  попался в свою  же яму. Я не знаю, чего бы  он еще наговорил, но
тут  в тоннель спустился Кэртис  Андерсон.  Мы  услышали его •шаги и немного
отошли, чтобы не выглядело, что мы угрожаем Перси.
     - Вашу мать, что все это значит? - проревел Андерсон. - Господи, там же
заблевали  весь  пол!  А  запах!  Я приказал Магнуссону и  старому  Тут-Туту
открыть обе двери, но вонь не выветрится и лет через пять, уж как пить дать!
А этот козел Джон еще и поет об этом. Я сам слышал.
     -  У него что, слух есть, Кэрт? - спросил Брут. Знаете, как можно одной
искрой выжечь  осветительный газ и при этом не  пострадать? Надо поджечь еще
до того, как  собралась  сильная концентрация. Так  вот это как раз был  тот
случай. Мы сначала с изумлением посмотрели на Брута,  а  в следующую секунду
расхохотались.  Высокий звук нашего истерического хохота носился по мрачному
тоннелю,  как летучие  мыши.  Тени качались и  извивались на стенах. К концу
даже Перси присоединился к нам.  Потом смех стих, и  мы  почувствовали  себя
немного лучше. Почувствовали себя опять нормальными.
     -  Ладно, ребята, - сказал Андерсон, утирая платком  слезы  и  все  еще
фыркая от смеха, - что, черт возьми, произошло?
     -  Казнь, - произнес Брут. По-моему, его безразлич-ный тон  обескуражил
Андерсона, но  не  удивил  меня, во всяком случае  не  очень.  Бруту  всегда
удавалось быстро переводить стрелки. - Успешная казнь.
     - И вы, черт возьми, еще хотите  назвать этот аборт при постоянном токе
успешной  казнью? Госп