мнили о Долге, всколыхнули доброе
начало, заложенное в сердце каждого. И мариане, преодолев свой страх, пришли
на помощь засыпанным песком пришельцам.  Они не могли не прийти. Такова была
их сущность.
     И  в  шлюзе города, освобожденные от скафандров, мы, пришельцы (я и мои
новые  друзья  с  Земли), жадно вдохнули сочный искусственный воздух  Города
Долга.
     Мариане    толпились    вокруг   нас,   протягивая   тоненькие   ручки,
большеголовые,  похожие на робких и  любопытных детей, наивных,  пугливых  и
добрых.
     Надо было видеть, в каком неподдельном ужасе шарахнулись они в сторону,
узнав, что пришельцы действительно люди  с  Земли  (то есть  демоны), а  я -
древний марианин, легендарный Инко, сын Моны-Запретительницы, покинувший Мар
более шести тысяч  циклов назад, а значит, живое подтверждение божественного
учения  Страха.  Ведь  именно  Инко   встречался  на   Земле  с  чудовищами,
вырывавшими сердца, именно из-за него Мона запретила полеты на Землю.
     Я  постарался  было разуверить их в своей  божественности,  рассказал о
холодном сне,  даже  признался, что рассчитываю на  их помощь  в пробуждении
Эры, но маленькие большеголовые дети лишь недоуменно моргали  огромными, как
у ночных птиц Земли, глазами. Они ничего не знали о  холодном сне и той, что
спит до сих пор в "Хранилище Жизни".
     Даль, мой новый друг,  стал с  жадностью расспрашивать  мариан, которые
кое-как понимали его. Галактион и Эльга показали себя подлинными изучающими.
Несмотря  на  все пережитое,  они  были увлечены теперь историей "ископаемой
народности", как назвал Галактион глубинных мариан.
     Мне  же  горько  было  узнавать  историю  увядания  великой  марианской
культуры, наследовавшей цивилизацию фаэтов,  а ныне задавленной, поглощенной
религией Страха.
     Видимо, не сразу восторжествовало  это  мрачное учение. Культура мариан
сопротивлялась. И не один раз был  нарушен запрет Моны лететь к  Земле.  Но,
очевидно,  привезенные оттуда  впечатления говорили  не в  пользу  людей.  И
недальновидные Советы  Матерей вместе с новыми жрецами повернули цивилизацию
мариан в тупик.  Уничтожались всякие следы пребывания мариан на поверхности.
Ее  можно  было  видеть лишь  жрецам-стражам  через  оптические  устройства,
которые люди называли перископами.
     От  такого  перископа не отходила младшая  из женщин  Земли,  Таня. Она
больше других страдала от нашего заключения, первая ощутила себя пленницей.
     Мариане, конечно, не прибегали к силе, к принуждению. Мы пользовались в
Городе  Долга  полной  свободой.  Но  скафандров  и  шлемов с  переговорными
устройствами у нас не было.
     Когда Таня увидела в перископ двух пилотов "Поиска", бродивших на месте
наших недавних раскопок, она поняла, что не в состоянии дать им о себе знать
без  скафандров  и  шлемов.  Она  попросила  Даля  об®яснить  марианам,  что
необходимо сигнализировать пилотам. Но мариане  боялись. И слова Даля пугали
их еще больше. Таня не понимала этого, не могла понять.
     Мне  тоже нелегко было  понять,  как  отказались  мариане  от  познания
Вселенной, вычеркнули из своих знаний звездоведение. Выводы  учения  Страха,
хоть на чем-то прежде основанные, постепенно выродились, превратились просто
в пугающие  образы  демонов  с  Земли. Как  же  могли  мариане  выдать  свое
присутствие этим демонам, сила которых таилась в их угрожающей башне?
     И  мариане  затаились  в  своих  норах.  А  вместе  с  ними  свободными
пленниками сидели и мы.
     Пилоты  приходили к месту раскопок  каждый  день  и, выбиваясь из  сил,
пытались  откопать  наши  трупы.  Но  им  удалось  найти  лишь  механический
копатель, которым управлял Даль, и больше ничего.
     По-видимому,  они  получили  с  Земли  какое-то  указание,  потому  что
принесли с собой странное сооружение из легких труб. Вероятно, они оставляли
указательный   знак,   где   "погибла   первая  марсианская  археологическая
экспедиция", чтобы новые  корабли  землян могли найти это  место и  откопать
погибших археологов.
     Водрузив знак, пилоты двинулись  к видневшемуся вдали "Поиску". За ними
тянулись цепочки следов на песке.
     - Они уходят!  - в  отчаянии  крикнула Таня  и залилась слезами. -  Они
сейчас улетят!
     Рыдания  не  надо  переводить  на  другие языки, они  понятны всем и на
Земле, и на других планетах.
     - Надо догнать, остановить  их,  - сказал Даль  и обратился к  Великому
Жрецу, умоляя  его отдать хотя  бы  один  скафандр или даже  шлем от него, в
котором было переговорное устройство.
     Великий Жрец закивал  своей тяжеловесной для его хрупкого тела головой,
что означало у мариан отрицание, отказ.
     Мне пришлось об®яснить это Далю.
     Мы с ним вместе прильнули к перископу.
     Шлюзы   находились  над  нами,  выбитые  в  утесе.  Я  хорошо  знал  их
устройство. Их  никто не  охранял,  да  мариане и не способны были применять
силу.
     Решение озарило  меня.  В  памяти  вспыхнули  незабвенные дни юности  и
увлечения бегом без дыхания.
     Кара Яр, Нот Кри!
     Многим тогда это казалось нелепым дурачеством. Но вот настал миг, когда
я должен был доказать, на что способен марианин.
     - Что он делает! - закричала Таня. - Остановите его!
     Мариане испуганно отшатнулись от меня, когда я ринулся к шлюзам.
     Без всякого скафандра, в одном облегающем костюме, в котором я пролежал
тысячелетие в "Хранилище Жизни", я выскочил из шлюза в пустыню.
     Здесь, на  Маре, я уподобился земным ловцам жемчуга, ныряющим порой  на
несколько минут в океан.
     В  свое  время,  увлекаясь бегом  без  дыхания, мы с Ивой  и  Карой  Яр
мечтали, что мариане когда-нибудь смогут приспособиться к  острому  дыханию,
наподобие  остродышащих  ящериц, чтобы наши потомки смогли  наконец выйти из
глубинных  убежищ на  поверхность,  под фиолетовое небо, победив  неуклонное
увядание нашей расы. К сожалению, это  так и осталось несбывшейся мечтой. На
деле наши потомки совсем отказались от поверхности планеты с  ее непригодной
для дыхания атмосферой. И их раса вконец увяла.
     Но я  принадлежал  еще к прежним марианам,  которые  шутя, ради спорта,
пробегали без дыхания в пустыне по тысяче и больше шагов.
     Помню, как волновал меня всегда переход от пещерных потемок к сиявшей в
лучах  солнца  пустыне. Правда, это не  шло ни  в какое  сравнение с  земным
освещением.  Но  глаз  наш  непостижимо  приспосабливается  к  самым  резким
изменениям силы света.
     Я бежал вначале зажмурившись,  потом открыл глаза и увидел перед  собой
две удалявшиеся фигуры в скафандрах.
     Сколько сот шагов до них?
     Ноги мои размеренно двигались, неся меня.
     Последний вдох  я сделал в  шлюзе перед тем, как выскочить  в  пустыню.
Конечно, ни один марианин  не мог представить  себе,  что это возможно. Но я
должен был спасти людей, я должен был  спасти мариан, победив их лжестрах, я
должен был пробудить свою Эру.
     Я  пробежал шагов триста. В глазах у меня помутилось. Ведь  я так давно
не тренировался  в этой игре!.. И  все-таки  навыки,  обретенные  моим телом
ценой неустанных  тренировок, не исчезли  бесследно. Даже спустя долгие годы
(я исключаю тысячелетия сна, к счастью ничего не изменившего во мне) весь я,
словно ощущая вернувшуюся юность, превратился в бег. Да, именно  не бежал, а
превратился в бег. В другое время я не поверил бы, что это возможно... И еще
мне в помощь дул со спины ветер, больно раня песчинками голый затылок, шею и
уши, но помогая бежать.
     Вскоре я почувствовал, что сил больше нет, рот открылся, чтобы глотнуть
отравленный воздух, как  это  бывает на  Земле с  тонущими  под  водой.  Мне
показалось, что ноги мои подкашивались, что я падаю, в глазах помутнело.
     Но, сильно  нагнувшись  вперед и вынося перед собой ноги,  я не упал. И
еще через мгновение  снова с прежней яркостью увидел башню корабля  "Поиск",
две фигуры в скафандрах, приближавшиеся к нему.
     Я думал  только о  том, что от того, добегу ли  я  до  корабля или нет,
зависит все будущее Мара, мариан, людей, Эры...
     И  силы вернулись  ко  мне  раньше,  чем я  пробежал половину  пути  до
"Поиска". Снова ноги сами собой понесли меня к цели.
     Тут один из пилотов обернулся, может быть, для того, чтобы  в последний
раз взглянуть на оставленный знак, насколько он приметен. И он увидел  меня,
ошеломленный несуразным  видением. Мог  ли человек  (а я  ему  представился,
конечно, человеком) бежать без скафандра по марианской пустыне?
     Он   бросился  мне  навстречу.  Но  я   бежал  быстрее.  Сказались  мои
натренированные в  земных  условиях мышцы. Ведь  на Маре  для меня была лишь
половина привычной тяжести. И я не бежал, а летел к "Поиску".
     И я добежал. Я промчался мимо космонавта, спешившего мне навстречу (это
был  Крутогоров),  мимо  другого,  только  теперь обернувшегося  на  возглас
командира.
     Я ухватился за  внешние скобы, как  когда-то  мой древний друг Чичкалан
(Пьяная  Блоха), и взлетел по  ним  к шлюзу корабля, который открывался  сам
собой.
     Больше я ничего не помню.

        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДОЛГ РАЗУМА

     Любовь,  гений, труд  -  все  это  вспышки  сил,  вышедших  из  единого
пламени...
     Р. Роллан


        ГЛАВА ПЕРВАЯ. ПРОБУЖДЕНИЕ

     Я поклялся  вернуться к своим запискам  лишь в  день пробуждения Эры. И
вот я дождался его...
     Трудно  передать,  что  переживаю   я  сейчас,  умудренный  несколькими
жизнями, которые прожил на непохожих планетах в разные тысячелетия.
     Я  снова  чувствую  себя робким, как  в непостижимо далекой юности. Мне
страшно  предстать  перед Эрой. Какие чувства  вызову  я в ней:  радость или
горе? Имею ли я право что-либо напоминать ей, вступающей в новую жизнь? Люди
слишком часто разрушают свои семейные пары,  расходятся. Можем  ли мы с Эрой
быть исключением?
     Вместе с двумя  земными учеными вхожу я в космический  корабль  ближних
рейсов,  который  постоянно  курсирует  между земными  научными  центрами  и
"Хранилищем Жизни", доставленным на околоземную орбиту.
     Сколько  раз  я  уже  подлетал  к этому космическому  центру, выросшему
вокруг прозрачной камеры, где продолжала спать моя Эра!
     В  стороны  от  прозрачного  куба протянулись  толстые спицы  огромного
колеса,  напоминающего Фобо.  По  существу, это  и было орбитальной  научной
станцией, на оси которой,  сохраняя невесомость парящего в воздухе саркофага
Эры,  находилось  "Хранилище  Жизни".  В  ободе  же  колеса,  где  ощущалась
нормальная земная  тяжесть, работали, сменяя друг друга, ученые. Сменяя... в
поколениях.
     Сколько раз посещал я их  лаборатории, знакомясь с ходом столь трудных,
требующих непостижимой выдержки и терпения планомерных и неотступных  работ.
И  всякий  раз  я  просил  провести  меня  к  прозрачной  камере  с  висящим
саркофагом,  вход  куда  до поры  до  времени был строжайше  запрещен. Через
прозрачные стенки  и крышку  гроба,  биованны,  я  с болью любовался чертами
дорогого мне лица.
     Оно, как на миллионах  изображений, знакомых каждому живущему на Земле,
оставалось прежним, готовым улыбнуться, ожить, радуясь свету и добру...
     Я занимал кресло напротив профессора  Петрова.  Но это не он,  не вождь
первого отряда людей, разбудивших меня. По фантазии родителей имя его звучит
как игра слов.  Неон Дальевич Петров, -  сын моего первого друга среди новых
людей. Виднейший  биолог (Жизневед по-мариански) об®единенного  мира  Земли,
посвятивший  свою  жизнь  проблеме анабиоза  высших организмов. В свое время
Даль сказал, что если  не он, то его  сын Неон сделает так, что я увижу свою
Эру живой и по-прежнему прекрасной.
     Сам  он  занимался  совсем  иными проблемами,  но  слово свое  сдержал.
Напротив меня сидели его  сын и его  внук,  заслуженный профессор  и молодой
ученый.  Десятки  тысяч  животных  были  погружены  ими  в  холодный  сон  и
благополучно  вернулись к жизни.  Более  тысячи человек  проделали  на  себе
опаснейший  эксперимент,  и пробуждены. И  последним  из них  был  сам  Неон
Петров.  Потому  он  кажется  таким  молодым,  хотя   недавно  отметил  свой
пятидесятилетний юбилей, а также появление внучки, которую назвали Эрой, - в
честь моей подруги, ждавшей своего пробуждения, и в  честь новой эры (таково
совпадение  звуков  марианской и земной речи!), наступившей со дня  начатого
полвека назад космического "переливания крови".
     Сын Неона Иван сам разбудил отца после  его семилетнего сна в анабиозе.
Это была первая видная научная работа молодого ученого.
     Но что значит семь лет по сравнению с тринадцатью тысячами лет сна моей
Эры! Но ведь  я-то живу, как и все  остальные  на Земле,  спавшие  только по
ночам! Так я успокаиваю сам себя.
     Неон уверен в успехе пробуждения, к которому так долго никто не решался
приступить. Но я знаю: более критически настроенный и не по летам осторожный
Иван волнуется.
     Из тысячи человек,  погружавшихся в анабиоз, только двое не проснулись.
И трое скончались вскоре после пробуждения.
     - Только пять человек на тысячу, - говорил отец.
     - Целых пять человек на тысячу! - говорил сын.
     Все зависит, как на это смотреть...
     Но почему мне волноваться?  Поколения ученых в течение полувека во всех
тонкостях   изучали   аппаратуру   древних   мариан.   Разобрав   на  детали
саркофаг-биованну, в которой я спал, они построили второе  "Хранилище Жизни"
и для  пробы  усыпляли и пробуждали  в нем  животных и людей, самоотверженно
шедших на риск.
     Чем отплатить  мне  им?  Впрочем,  они  рассматривают  свои усилия  как
выполнение  долга   перед   марсианами,   в   свое   время  предотвратившими
столкновение Земли с Луной.
     Пилоты привычно подвели космический  корабль к  месту стыковки.  Сердце
колотилось  во мне, готовое выскочить. Я не  думал, что оно может  так вести
себя у стариков.
     Бритое,  энергичное,  оттененное  седыми  висками, пожалуй,  даже  чуть
суровое  лицо Неона Петрова  спокойно,  а  Иван  щурится, проводит  рукой по
белокурым длинным волосам и нервно теребит курчавую, плохо растущую бородку.
     По  внутреннему переходу  в месте  стыка  корабля  мы  перебираемся  на
орбитальную   станцию.   Научные    сотрудники   исследовательского   центра
почтительно встречают своего руководителя и радуются Ивану, общему любимцу.
     Неон  действует  быстро  и решительно. Слишком  много  времени уже было
затрачено на подготовку. Он предлагает немедля приступить к пробуждению Эры.
     К своему изумлению и радости, я узнаю среди присутствующих, прилетевших
раньше  нас,  своих  старых  друзей:  прежде  всего  Эльгу  Сергеевну,  ныне
члена-корреспондента  Академии   наук,   все  еще  бодрящуюся,  но   досадно
пополневшую  женщину с белоснежными  волосами, заложенными тяжелым узлом  на
затылке. Десять  лет  назад  я  присутствовал  на ее  серебряной  свадьбе  с
академиком  Леонидом Песцовым. Галактион Петров, тоже уже давно академик, не
мог ей простить разрыва с ним, и, хотя прошло много лет, все же не явился на
их серебряную свадьбу.  Но сюда  он  прилетел.  Очень  постаревший, сутулый,
обрюзгший, с ненужной в условиях невесомости, но привычной палочкой в руках,
он  стоял в  стороне,  удерживаемый магнитными подошвами.  Он  присутствовал
здесь  как  самый почетный  гость,  как руководитель первого отряда  ученых,
нашедших в космосе "Хранилище Жизни".
     А вот  Даля и его жены Татьяны Сергеевны, близких моих друзей, не было.
Оба  они  долго  жили  в  Антарктиде. Он освобождал ото льда материк,  а она
искала там стоянки доисторического человека, и не только искала, но и нашла!
Успела  найти до  своей кончины...  Я  обещал  прилететь  туда  к  Далю,  и,
возможно, с Эрой, после ее пробуждения...
     После пробуждения!
     Как  предстану я перед нею, седобородый  глубокий старик, заканчивающий
свою жизнь на Земле, куда мы с Эрой так стремились. Ей еще предстоит увидеть
дальнейшую жизнь  людей, которые распространяют сейчас на весь земной шар те
принципы,  которые мы с нею  вместе закладывали  когда-то  в  основу  общины
инков: трудятся все, бесплатный хлеб всем...
     Кем  я  стану  для  Эры?  Древний старец,  лишь носящий имя  любимого в
прошлом юноши? Живое,  но дряхлое материализовавшееся  вдруг воспоминание  о
прежней жизни?
     Впрочем,  я  не  так  уж  дряхл.  В особенности  если сравнивать меня с
Галактионом или хотя бы с тем  же неистощимым весельчаком Песцовым, супругом
Эльги Сергеевны.  По  курьезному стечению  обстоятельств,  если сбросить  со
счетов  время  моего многотысячелетнего  сна,  то  я  как-никак моложе  этих
академиков.
     Слабое утешение! Вряд ли оно поможет Эре перенести неотвратимый удар.
     Но ничего не поделаешь. Можно с помощью холодного сна перескочить через
десяток тысячелетий, но невозможно двинуться хоть на день назад,  не  говоря
уже о том, чтобы помолодеть хоть на десять лет! Таков закон причинности!
     Десять  лет!  Смешно!  Что  значат  они  в  моем  преклонном  возрасте?
Восемьдесят, семьдесят - не все ли равно!
     Чтобы быть ровней моей Эре, мне  надо помолодеть на  пятьдесят, вернее,
на пятьдесят один земной год!..
     Цилиндрический коридор, в  конце которого помещалось "Хранилище Жизни",
чем-то напоминает мне оранжерею фаэтов, хотя и не прозрачен.
     Мы, присутствующие при пробуждении, стоим около единственной прозрачной
стенки, примыкающей к "Хранилищу Жизни". Отсюда виден висящий в воздухе гроб
моей Эры. Впрочем, его надо называть биованной.
     Иван ведает автоматикой, той самой, которая не сработала полвека назад.
Неон руководит последовательностью операций, отвечая за  их  биологический и
психологический результат. Мы с ним  долго обсуждали, как подготовить Эру  к
встрече со мной.
     Неон  - человек редкого  хладнокровия и чуткости. Меня он понимал не то
что с  полуслова,  а просто  с одного взгляда.  Мне не приходилось встречать
подобных людей на Земле или марсиан на  Марсе, даже  в мое далекое время.  В
нем  словно  одновременно жили  Нот  Кри, Кара Яр  и Гиго Гант, друзья  моей
прошлой жизни.
     Он утешал меня:
     - Хорошо, что тебе,  Инко, не удалось в свое время  включить автоматику
биованны Эры. Из-за обнаруженных  неисправностей  Эра никогда не  проснулась
бы.
     Так или почти так сказали бы мне Кара Яр или Гиго Гант.
     - Чудо, что тебе удалось проснуться самому. Теперь все будет в порядке.
- Это уже звучал голос Нота Кри.
     И так же, как пятьдесят  один  год назад, видел  теперь я заполнившийся
мутным туманом прозрачный куб "Хранилища Жизни".  Но теперь передо мной  был
специальный  экран,  на  котором  можно  было  видеть  без  помех  все,  что
происходит в камере.
     Крышка гроба  поднялась,  та  самая  крышка, которую  я  так безуспешно
пытался поднять силой воли, даже отчаянием.
     И  лицо Эры  вздрогнуло. Ресницы  шевельнулись. Нежные губы растянулись
между ямками щек. Она улыбнулась!
     Это было невероятно!
     Незадолго до этого  ледяная, мертвая, как метеорит, она ожила теперь  в
улыбке...
     Глаза  ее  открылись, и  она  стала кого-то  искать  около  себя. Потом
сделала движение  корпусом (ее мышцы  уже  были разогреты массажем,  им была
возвращена  былая  сила).  От этого движения тело  ее  взмыло  над гробом  и
повисло  в  тумане.  Теперь сквозь мутную пелену можно  было  разглядеть две
отделившиеся одна от другой тени.
     Наука Земли победила!  Чудо свершилось! Но почему же  чудо?  Тринадцать
тысяч  лет? Но ведь одноклеточные организмы, обнаруженные  в вечной мерзлоте
Земли,  оживали  спустя  двести пятьдесят миллионов лет! Значит, не чудо,  а
явление природы, которым можно овладеть. И я сам тому первое доказательство.
Но теперь не я один буду свидетелем древности.
     На экране  видно было, как озабоченно озирается Эра, конечно разыскивая
меня.  Она уже заметила исчезновение  из  камеры  второго саркофага. Он  был
давно извлечен, чтобы на нем изучить всю технику марианского холодного сна.