далекий горизонт, теряющийся в зыбком мареве.
     С берега  море казалось  уже иным.  Горизонт  был  четким. Завораживали
волны, мерно вздымавшиеся вдали пенными гребнями или разбивающиеся о камни у
ног.
     Рыбаки, смуглые и мускулистые, в набедренных повязках и плащах из  кожи
крупных  и хищных  рыб - акул,  встретили  нас  с суровой  приветливостью  и
неподдельным интересом.
     Тканей  у  них  не  было. Они еще не  знали хлопка, который люди  Толлы
умудрялись выращивать самых разных цветов.
     Каждый   из  кагарачей  попробовал  зерна  кукурузы  -  разжевывал  их,
закатывал глаза и чмокал губами.
     Однако не  все  рыбаки  пожелали  сменить  рыбную ловлю  на выращивание
"волшебных зерен".
     Нашлось  лишь  несколько  семей,  решивших  стать,   подобно  Хигучаку,
земледельцами. Для них нужно было расчистить в сельве поля.
     Мы уже  знали, как это делают люди Толлы, и помогали вчерашним  рыбакам
выжигать в лесу поляны.
     Дым поднимался над сельвой. Он  ел  глаза  и был горек на губах,  как и
труд, который предстояло вложить в освобождаемые поля.
     Ночью  над подожженными джунглями поднималось пламя, сливаясь в зарево,
словно предвещавшее восход нового солнца людей Земли.
     Вместе с Эрой  Луа  я смотрел на  это  зарево и  ощущал  непередаваемое
волнение. Я думал о будущем.
     Эра Луа, касаясь  меня плечом, тоже была  взволнована,  но, может быть,
совсем по-другому.
     Но  оба  мы  (что  мне,  звездоведу,  было совсем  непростительно!)  не
вглядывались в раскинувшиеся над нами звезды, не старались  разглядеть среди
них ту,  которая уже  начинала разгораться, увеличиваясь в яркости, знаменуя
тем  трагическое сближение двух планет, которое  должны  были  предотвратить
старшие братья людей по разуму, мариане.


        ГЛАВА ПЯТАЯ. ПЕРВЫЙ ИНКА

     Итак,   Хронику  Миссии  Разума   продолжит  уже   не  Инко   Тихий   -
Кетсалькоатль, а Кон-Тики, то есть Солнечный Тики, так называют теперь меня.
Слово  же "инка" - так произносили здесь люди мое имя  -  в знак уважения  к
сынам Солнца стало означать "человек", а  "первый  инка"  -  первый  человек
общины.
     За  то время, пока я не  притрагивался к  рукописи,  сделано было очень
много.
     Общение  с  людьми  теперь  было  иным.  Не страх  перед  лжебогами, не
подчинение их  воле  вопреки  сложившимся  привычкам,  а  пример  достойного
поведения, щедрый результат совместного труда - вот что оказалось сильнее по
своему воздействию, чем первый наш опыт в несчастной Толле.
     Цивилизация инков развилась, а вернее, возникла при  нас взрывоподобно.
Люди,  прежде строившие шалаши из листьев, воздвигали теперь в Городе Солнца
(Каласасаве) прекрасные каменные здания, какие могли бы украсить  Толлу.  Не
строили они лишь ступенчатых жертвенных пирамид...
     Однако  не только мариане учили  людей, кое-что и  пришельцам  пришлось
позаимствовать у земян.
     На  Маре нет  водных просторов. Рыбачьи  плоты  из легчайших  стволов с
веслами, удлинявшими руки, поразили нашего инженера Гиго Ганта.  Он заметил,
что  гребцам  приходилось бороться с  ветром, задумал  использовать движение
воздуха и...  изобрел парус,  решив  передать его  людям вместе с марианским
колесом.
     - Должно знать, - восстал Нот Кри, -  что человек  останется человеком,
от кого  бы он ни происходил - от фаэтов или от фаэтообразных земных зверей,
только в том случае, ежели будет постоянно нагружать важнейшие мускулы тела.
Колесо  принесет  несчастье  людям,  ибо они создадут в  будущих  поколениях
катящиеся экипажи, разучатся ходить  и в конце  концов  выродятся. По той же
причине не нужен им и парус.
     Кара Яр и Эра Луа поддержали Нота Кри.  Ива, наивно благоговевшая перед
своим Гиго Гантом, обиделась  за  него.  Мне пришлось принять, может быть, и
ошибочное  решение,  которое  спустя  тысячелетия  способно  удивить будущих
исследователей, которым  не удастся  обнаружить  никаких следов  колеса ни в
Толле,  ни  в  заливе   Тики-кака.  (Древние  цивилизации  Южноамериканского
материка, как установлено, действительно не знали колеса.)
     Но парус,  как мне казалось, не  мог  повредить людям. Это утешило Гиго
Ганта, и под его руководством инки построили первый парусный корабль (уже не
плот, а  крылатую лодку), на котором  вместе со  своим рыжебородым летали по
волнам вдоль берегов материка.
     Эти путешествия способствовали  быстрому росту государства инков. Никто
не  завоевывал  соседние племена.  Мореплаватели  лишь  рассказывали о своей
стране. Молва о благоденствии инков, умеющих выращивать чудо-зерна и живущих
сплоченной общиной, влекла к Городу Солнца ищущих лучшей жизни.
     Вероятно, в грядущей истории Земян еще не раз случится так, что легенды
о счастливом крае заставят людей сниматься с насиженных мест и  переселяться
целыми селениями и даже народами в поисках воли и счастья. Так случилось при
нас на материке Заходящего Солнца, отгороженного океаном от других земель.
     К  бывшим  кагарачам  постепенно  присоединялось все  больше  и  больше
полуголодных   племен,  промышлявших  нелегкой   охотой.   Они   становились
земледельцами, чтобы,  и  у  них  труд был  столь  же  щедрым, как  у инков,
конечно, обязательный  для  всех без  исключения.  Излишки  благ оказывались
ненужными. Естественным  становилось, что каждый  помогал другому,  а не жил
лишь своими нуждами. Престарелые уже не умирали, как прежде, около брошенных
костров.  Все,  кто  приходил  к  инкам, становились равными между собой,  и
каждый, уже  не голодая, благодаря заботам общины,  сам теперь  трудился для
нее и полную меру своих сил.
     Люди узнали, что сыны Солнца, живущие с инками, научили  их добывать из
горных камней  металл куда более прочный,  чем  мягкое золото.  Рожденный  в
яростном огне, ни был податлив, пока не остывал, и из него можно было делать
не  только  оружие,  но  и множество полезных  вещей,  прежде  всего  орудия
обработки земли, на которой вырастал дар звезд - кукуруза.
     Вокруг государства инков были воздвигнуты бастионы, предназначенные для
защиты  от  грабительских  отрядов  Толлы,  рыскавших  в  поисках сердец для
жертвенных камней. В свое время Чичкалан попал в плен к кагарачам,  участвуя
в одном из таких набегов. Теперь Чичкалан был главным помощником Гиго Ганта,
первым инженером среди землян, искусный не только в игре в мяч,  как бывало,
но  и в  создании хитрых  рычажных механизмов. Неунывающий весельчак, он  не
избавился лишь от своей страсти к пульке, варить которую научил даже инков.
     Вместе  с  ними он строил  парусный корабль и  вместе с ними  плавал  в
незнакомом море. Чтобы научить землян правильно ориентироваться по  звездам,
нам с Нотом Кри пришлось вспомнить, что мы звездоведы.
     Первым звездоведом  среди инков стал наш ученик Тиу Хаунак.  Он обладал
зрением не менее острым, чем у могучих птиц, разглядывавших землю с огромной
высоты. Высокий, широкоплечий, с выпуклой грудью и гордо  закинутой головой,
крючковатым  носом  и  широко расставленными круглыми глазами, он  умудрялся
видеть звезды, доступные нам лишь с  помощью оптики. Его огромные руки, будь
на них перья, казалось, способны, как крылья, поднять его ввысь.
     Он  обладал  каменной  волей  и жестким  упорством,  удивляя нас  своей
феноменальной  памятью  и  способностью  к  математическим  вычислениям,  от
которых  мы,  мариане,  избалованные  вычислительными  устройствами,  совсем
отвыкли.   Собственно,  ему,   а   не  нам  обязаны  инки  созданием  своего
государства.  Если  я был "первым  инкой", то  он был  первым  из инков.  Он
понимал, что процветание его народа основано на дружбе с пришельцами.
     Тиу Хаунак поразил меня своими расчетами, сообщив:
     - Если время оборота вокруг Солнца трех планет: Вечерней Звезды, Луны -
так называл он Луа - и Земли  относилось  бы почти  как восемь  к десяти и к
тринадцати, 225-280-365 земных дней, то орбита  Луны была бы устойчивой, как
камень, скатившийся в ущелье.
     - Но орбита ее неустойчива? - осведомился я.
     - Да, как камень на краю утеса, потому что на самом деле год Луны равен
не 280, а 290 дням. При  опасных сближениях Луны  с Землей "камень  с утеса"
может сорваться.
     - Разве  сыны Солнца  говорили  Тиу Хаунаку  об опасности  предстоящего
сближения планет? - напрямик спросил я своего ученика.
     - Тиу Хаунак сам понял, почему сыны Солнца  прилетели на Землю и  зачем
их братья стремятся на Луну.
     Однажды он привел меня  на берег  моря. Позади  высились  громады новых
зданий.  Впереди  расстилался неспокойный  простор.  Небо  хмурилось,  ветер
доносил брызги с гребней волн. Я вытер ладонью лицо.
     - Мудрейший  Кон-Тики,  наш  первый  инка,  все  же не  знает  людей, -
загадочно начал он. - Люди становятся лучше от общения с сынами Солнца, но в
своей основе остаются столь же жестокими, как жрецы Толлы.
     Порыв ветра рванул  наши  плащи,  сделанные из  еще  пока грубой ткани,
появившейся у инков. Он продолжал:
     -  Мудрый  Нот Кри об®яснил  Тиу Хаунаку, что  причина  кроется в самой
крови людей, в которой таится сердце ягуара.
     - Нот Кри придает  излишнее значение наследственности.  Долг инков  так
воспитать  своих детей,  чтобы  сердце ягуара не  просыпалось  в них  Сестра
Кон-Тики Ива все силы отдает такому воспитанию.
     - Как ни приручай ягуара, он все равно будет смотреть в лес. Что больше
любви и преданности  может  дать воспитание?  И  все же девушка  Шочикетсаль
предала и тех, кого любила, и даже свой народ, едва сердце ягуара проснулось
в ней.
     В черной туче над морем сверкнула молния. Донесся раскат грома.
     - Почему Тиу Хаунак бередит свежие раны друзей?
     -  Потому что  он с  тревогой и болью  услышал слова Нота  Кри о скором
возвращении мариан на родную планету.
     Корабль Гиго  Ганта  с  надутыми парусами  спешил  укрыться  в бухте от
начинающегося  шторма  за  уходящей  в  море  недавно  построенной  защитной
каменной стеной.
     -   Разве  сыны  Солнца  не  научили  людей  основам  добра,  знания  и
справедливости? - спросил я.
     -  Этого мало,  -  с необычной  резкостью ответил Тиу  Хаунак. - Миссия
Разума никогда не должна закончиться.
     - Пришельцы смертны, - напомнил я.
     - Все бессмертны в своем потомстве,  -  возразил  Тиу. -  Если Кон-Тики
женится на Эре Луа, или  Нот Кри  на Каре Яр, или же Гиго Гант на Иве Тихой,
то любая эта чета может остаться с инками, дав им в правители своих детей, в
крови которых не будет крупинок сердца ягуара.
     Я даже вздрогнул. Он сумел увидеть то, чего я не хотел видеть.  Я и Эра
Луа! Нот Кри и Кара Яр! И даже моя сестра Ива с Гиго Гантом!..
     Со  дней моей марианской молодости я считал себя влюбленным в Кару  Яр,
хотя она ни разу не дала мне повода почувствовать взаимность.
     А Эра Луа? Не потому ли она участвует в Миссии Разума, чтобы быть рядом
со мной?
     Поэты Мара утверждали,  что  истинно любят не за что-нибудь, а вопреки.
Вопреки всему: обстоятельствам,  здравому смыслу. И не за качества характера
или внешность, не  в  благодарность, не из  жалости,  не из  долга, а в силу
необ®яснимой внутренней тяги к  другому существу, хотя бы  и несовершенному,
которому готовы простить все его недостатки.
     Вместе с ближайшими  помощниками Чичкаланом, Тиу Хаунаком, Хигучаком  и
его  старшей дочерью Имой, заботившейся  о нашей  пище, мы, мариане, жили  в
одном из первых воздвигнутых здесь каменных зданий.
     Хигучак вбежал ко мне, вырвал из седых волос яркое перышко и бросил его
на пол:
     -  Горе  нам! Прекрасная врачевательница, пришедшая  с  первым инком  к
костру Хигучака, сейчас открыла двери смерти.
     Я вскочил, недоуменно смотря на него.
     - Ничто не спасет Эру Луа, - продолжал он, топча свое перышко.
     Я бросился в  покои, которые занимали  наши подруги, где Ива и Кара  Яр
хлопотали около Эры Луа.
     Услышав мой голос, она  посмотрела  на меня, передавая взглядом все то,
что не могла сказать словами.
     - Сок гаямачи,  -  указал Хигучак на уголки страдальчески искривленного
рта Эры Луа.
     Я заметил красноватую пену, словно она до крови закусила губы.
     - Сок гаямачи, - твердил Хигучак. - Конец всего живого.
     И тут вбежала Има и  упала к  ногам отца. Тот схватил  ее за золотистые
волосы.
     - Тиу Хаунак рядом со смертью, - произнесла она.
     - Сок гаямачи? - свирепо спросил отец.
     -  Сок  гаямачи, - покорно ответила  девушка. Отец выхватил из-за пояса
боевой топор.
     - Тиу Хаунак! Нет, нет! - твердила Има.
     Я стоял на коленях перед ложем Эры Луа и держал ее руку. Ива, приставив
к ее плечу  баллончик  высокого  давления,  впрыскивала  ей  через поры кожи
лекарство. Но ведь от сока гаямачи не было противоядия!
     Кара Яр помчалась с другим таким же баллончиком к Тиу Хаунаку.
     Има посмотрела на нас с Эрой Луа и завыла раненым зверем.
     Я  оглянулся на нее. Внезапное  просветление  помогло мне понять все...
Как же я  был слеп! Прав был  бедный Тиу  Хаунак, сказав мне, что я, "первый
инка", все же не знаю людей!..
     Много позже я попытался разобраться в чувствах и мыслях Имы Хигучак.
     Чуткая на глухих тропках, с верным глазом  и сильной рукой,  не знавшей
промаха при метании копья, с простодушным сердцем пришла она из леса в Город
Солнца.
     Дочери Солнца научили ее многому, даже  умению изображать  слова в виде
знаков на  камне или  дереве,  хотя произносить слова ей  было  куда проще и
приятнее.
     С  рождения  она  уважала силу, ловкость,  отвагу.  Ее воспитание  было
похоже на то, которое дает самка ягуара своим детенышам.
     Ей  непонятны были рассуждения  сынов  Солнца о доброте, но она  ценила
сделанное ей добро.
     Когда отец  и мать стали  выращивать кукурузу, она лишь пожала плечами,
оправив на себе пятнистую шкуру. Охота  в лесу  казалась ей  занятием  более
достойным, чем копание в земле и выращивание из травы кустарника.
     Има чувствовала себя в лесу не женщиной, а мужчиной. Не всякий воин мог
соперничать с ней в быстроте бега, ловкости и точности удара  копьем, умении
читать следы у водопоя. И она болезненно  переживала, что мужчины ее племени
не желали признать ее равной себе, считали, что  и  она должна стать обычной
женой, матерью, рабой своего мужа.
     И вот такой девушке повстречался белокожий бородач, безмятежно уснувший
на пороге ее  хижины,  не  остерегаясь  копья. Он сразу покорил Иму тем, что
признал в ней Великую Охотницу, во всем  равную мужчинам. А потом, когда ему
подчинился отец и стали повиноваться все кагарачи, она увлеклась им.
     Она  гордилась им, никого не унизившим, равным со всеми: и с мужчинами,
и  с  женщинами,  даже  со  сгорбленной  Киченой. Он был необыкновенен  в ее
представлении. Недаром  он  сумел  научить людей  строить  каменные  шалаши,
работая вместе со всеми, поднимая камни или взрыхляя землю. Он сумел изгнать
голод из племени, потом присоединил  к кагарачам другие  народы, не пуская в
ход копья. Но  главное,  у него  были мягкие и  светлые  вьющиеся волосы,  в
которые хотелось запустить пальцы, и голубые глаза, отражавшие само небо.
     Пришелец  не  выделял Иму  среди  других,  но  она  всей  силой  своего
простодушного сердца полюбила бородатого сына Солнца.
     С  наивной простотой охотника  она  решила "добыть" пришельца, но  если
нужно, отстоять его с копьем.
     И она пришла вместе с отцом в новый дом сынов Солнца, чтобы помогать им
жить. Если они, как робкие олени, не умеют есть мясо, которое она достала бы
им в лесу, она соберет им сытных кореньев и сладких стеблей.
     Чтобы  привлечь  к  себе внимание  бородатого  пришельца,  Има  сменила
пятнистую шкуру на новую яркую ткань инков и часто пела.
     Она пела не песни  людей,  а песни леса. Голос ее то урчал разгневанной
самкой  в  логове, то  взлетал в  переливах,  как яркая  пташка  на  солнце.
Бородатый сын Солнца очень любил ее пение, и она подумала, что он  может так
же полюбить и ее.
     Но он  не прикасался даже к ее руке. Има горько  страдала, уязвленная в
своей гордости и первой девичьей мечте.
     В Городе Солнца выросли огромные  каменные шалаши, в море стала плавать
лодка с белыми крыльями. Има все страдала и надеялась.
     Наконец ей стало ясно, что сын Солнца не  принадлежит ей потому, что на
пути ее стоит  та  белокожая, которая  разделила с ним  первую  опасность  у
потухшего костра.
     И тогда с наивностью дикарки, для  которой так  привычно  было убивать,
она собрала смертельный сок гаямачи.
     Она готовила пищу для сынов Солнца и их помощников. Ей ничего не стоило
пропитать им любимую пищу Эры Луа.
     Но она не  собиралась  причинить вред Тиу  Хаунаку, которого  любили  и
уважали все кагарачи. О последствиях  своего поступка свирепая охотница даже
не задумывалась. Просто Эра Луа перестанет существовать,  как и любой из тех
зверей, которых она поражала копьем. Ведь никто не воспитывал в Име тех черт
характера, которые старалась теперь привить маленьким инкам Ива Тихая.
     Черты характера!  Ревность как черта характера присуща  отдельным людям
или  это   характеристика   людей  вообще?  Я   вместе  со  своими  друзьями
впоследствии много думал об этом. Если бы только одна Мотылек  так проявляла
себя, это можно  было  бы счесть за  случайность. Но  сейчас  Има  заставила
думать о закономерности подобного поведения людей - вот что было страшно.
     Обо  всем этом  я,  Кон-Тики,  думал уже много позже, а в тот миг  лишь
увидел, что могучий Хигучак оттянул  за волосы  назад  голову Имы,  взмахнул
топором и со свистом опустил оружие.



        ГЛАВА ШЕСТАЯ. ОШИБКА МОНЫ ТИХОЙ

     Отряд  Совета Матерей  снова  достиг  мертвого Города Жизни, покинутого
несчетные циклы назад.  Как  и в  первый раз,  пылевая  буря встала  на пути
шагающего вездехода, и  путники отсиживались, полузанесенные песком. Войдя в
глубинные  галереи, сообщавшиеся с  атмосферой  Мара теперь  уже без всякого
шлюза, они снова шли по тропинке, покрытой вековой пылью.
     Мона Тихая невольно искала здесь  следы сына. А ее спутник с выпяченной
грудью и  горбом, казавшийся в скафандре даже  не  марианином, а пришельцем,
взволнованно смотрел по сторонам.
     Холодные факелы не могли рассеять глубинный  мрак, вырывая только части
стен, полуобвалившиеся входы в былые жилища.
     Рядом с Моной Тихой брела грузная Лада Луа.
     Вот  и  знакомая  пещера.  Свисавшие  со свода  сталактиты  срослись  с
каменными натеками сталагмитов, образовав причудливые столбы. В одном из них
была скрыта натеками каменная фигура Великого Старца.
     Немало  времени  провела здесь Мона  Тихая,  упорно освобождая  древнее
творение от наросших на нем слоев.
     Дополняя своим  воображением  то,  что  она могла разглядеть при помощи
холодного факела,  свет которого делал  колонну  полупрозрачной,  Мона Тихая
задумала здесь свою скульптуру Великого Старца.
     Но теперь иная цель привела ее сюда.
     Из пещеры  колонн  нужно было спуститься крутым ходом  в нижнюю пещеру,
где находился вход в тайник.
     В  нем  Инко  Тихий,  Кара Яр  и  Гиго  Гант  когда-то нашли  не только
письмена,  рисунки,  но  и  сами  аппараты,  без  которых  остов   "Поиска",
сохраненного фаэтами, был бы мертв.
     Но  ни Гиго Гант,  ни Кара  Яр,  ни  Инко Тихий не знали  тогда, что  в
тайнике есть  еще  один  тайник.  О  нем знала  только  Первая Мать, но  она
молчала.
     И вот теперь в глубинной тишине при свете холодных факелов две Матери и
их уродливый спутник остановились не перед дальней стеной тайника, как можно
было бы ожидать, а перед стеной, в которой была уже открыта дверь, но только
изнутри хранилища.
     - Мне не открыть.  -  Мона Тихая бессильно опустилась на камень. -  Мои
глаза не смогут лгать... Во мне нет желания двигать стены.
     - Тогда  пусть  Матери  позволят мне,  - вмешался  молодой  марианин и,
прихрамывая, подошел к стене, - Но я не вижу  здесь  спирали.