ассказы о  домах, достающих
облака,  или  о  самодвижущихся  комнатах, поднимавшихся даже  в воздух  как
птицы, и даже об управляемой звезде, на которой родители спустились на Зему,
звучали удивительной, несбыточной и невозможной сказкой.
     Эти сказки о невозвратном прошлом слушал сквозь дремоту свалившийся  от
усталости на ложе и Аве Мар.
     Он  слушал и не мог  понять, снятся ли  ему фантастические сны  или  он
вспоминает под влиянием слов уже седой,  но все  еще  прекрасной Мады  давно
забытые картины.
     И  под мерный  рокот бесконечно  любимого голоса  первый  фаэт на  Земе
задумывался о том, что ждет его детей и внуков.
     Вернутся  ли сюда  фаэтообразные? Неужели отпущенный  на свободу  Змеем
говорящий зверь в благодарность за  это не только спасет  Авика, но и уведет
отсюда фаэтообразных, как это сделал  когда-то  Гор Зем? Или нет уже в живых
ни Гора Зема, ни Авика, и война с фаэтообразными возобновится? И кто выживет
в  этой  схватке? Кто  заселит  планету  разумной расой: потомки фаэтов  или
потомки фаэтообразных? В процессе развития они станут походить на теперешних
фаэтов. Или закон развития всего живого надо  рассматривать шире, чем думали
на Фаэне. Распространить его с одной планеты на  все  населенные миры! Всюду
могут появиться  разумные существа и могут переселяться  на  те планеты, где
разумные  еще не  успели  появиться.  Они  вступят  там  в  борьбу  с  менее
развитыми. Не в этом ли смысл всеоб®емлющего закона борьбы за существование,
в котором Разум должен иметь преимущество?
     И  Аве решил историю своей  семьи выбить письменами  на скале  в горах,
куда ходил охотиться.
     Когда-нибудь его разумные потомки прочтут запись.
     Но на кого они будут походить?


         * КНИГА ВТОРАЯ. СЫНЫ СОЛНЦА * 

     Нет ничего выше и прекраснее, чем
     давать счастье многим людям!
     Людвиг ван Бетховен


         * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МИССИЯ РАЗУМА * 

     И ветвью счастья
     и цветком любви
     украшен
     Древа Жизни ствол.
     Но корни!..
     Без них засохнет ветвь, падут цветы.
     Мечтай о счастье, о любви и ты,
     но помни:
     корень Жизни - ДОЛГ !
     Тони Фаэ, первый поэт мариан
     (ранний период творчества)


        ГЛАВА ПЕРВАЯ. СЕРДЦЕ НЕБА

     Звезды были  так  ярки, что  казались  совсем близкими. Особенно  самая
блистательная  из  них.  Вечерняя  Звезда  (Тлау-ицколь-пентакаухтли).   Она
единственная  из  всех ночных светил даже ночью отбрасывает тени. Если долго
глядеть на  нее,  можно рассмотреть не  просто сверкающую искру драгоценного
камня в головном уборе бога  Ночи, но  и крохотный горящий диск,  его  глаз.
Порой он суживается, становясь изогнутым  как лезвие  ножа для резки сладких
стеблей. Однако видеть это дано лишь зорким жрецам-звездочетам.
     Главный  из них Толтекоатль (Змея Людей)  в известные только  ему  ночи
поднимался  на  вершину  ступенчатой  пирамиды,  возвышавшейся  над  городом
Толлой. И оставался наедине со звездами, в расположении  которых умел читать
будущее, исходы войн, славу или позор вождей.
     Великий  Жрец  носил  искусно  сделанную  прическу, внушавшую ужас: его
волосы, склеенные кровью жертв, были  уложены в  виде змеи,  имя  которой он
носил. Его огромный крючковатый нос нависал над выпяченной  верхней  губой и
непропорционально   маленькой   челюстью.  Глаза  с  недобрым  блеском  были
приподняты к вискам,  а  брови повторяли линию  скошенного  назад лба - след
заботы  о   будущей   красоте   новорожденного,  череп   которого  зажимался
специальными дощечками.
     Самый  младший  сын  Гремучего Змея  -  Верховного  Вождя  Толлы  -  не
удостоился  подобных забот. Будучи седьмым (да  еще от побочной жены, бывшей
рабыни) ребенком, он не мог претендовать на наследование власти, и его череп
оставили  без изменений. К тому же его волосы не  были черными, как подобает
вождю,  а светлыми.  И потому, уже став  юношей, Топельцин,  сын  Верховного
Вождя, многим  казался безобразным: длинное  лицо, высокий лоб, прямой нос и
волосы цвета выгоревшей ткани.
     Однако девушка Шочикетсаль (Мотылек) была иного мнения.
     Гремучий Змей (Мишкоатль) совсем не  казался ей  привлекательнее своего
сына, хотя нос его и был горбат, волосы, роскошно украшенные яркими перьями,
благородно черны, лоб великолепно скошен чуть ли не под прямым углом к линии
носа, а нижняя челюсть безукоризненно мала.
     Шочикетсаль,  тайная  дочь  Верховного  Жреца,  с  удлиненными  темными
огненными  глазами, иссиня-черными  блестящими волосами и в  меру  скошенным
лбом, была красой своего племени.
     В ту звездную  ночь, когда ее отец на безлунном еще тогда небе открывал
будущее, глядя на звезды, Мотылек и Топельцин под этими  же  звездами  нашли
свое счастье.
     Для  Топельцина не было  в  Толле  девушки  желаннее, чем  Шочикетсаль.
Молодые  люди поклялись  друг  другу в нежной  любви и не знали препятствий,
мешающих их браку и вечному счастью.
     Топельцин  видел  в  Мотыльке воплощение  женственности,  восхищался ее
царственной  красотой,  но  в  то  же  время  угадывал  под  этой  мягкостью
свирепость ягуара,  в  любой  момент способного  на  смертельный для  жертвы
прыжок. Но Мотыльку не нужны были  жертвы.  Они были нужны ее отцу.  И в эту
ночь...
     Змея  Людей считался знатоком звезд и особенно  одной -  Провозвестницы
людских бед, которую жрецы называли Сердцем Неба.
     Эта  звезда  раз  в  семь  лет  из  тусклой  звездочки  превращалась  в
ослепительное   светило,    не   уступающее   самой   Вечерней   Звезде    -
Тлау-ицколь-пентакаухтли.   Ее  светящийся  диск,  зловещий  блеск  которого
предвещал  скорый Удар  Сердца  Неба,  удар,  содрогающий Землю и приносящий
неисчислимое горе людям.
     Верховный  Жрец,  глядя  на  Сердце  Неба,   уже  не  раз  предсказывал
землетрясения,  наводнения  и  голод.  И всякий раз,  когда  его  прорицания
сбывались, еще больше укреплялась его власть над людьми.
     И  вот Сердце Неба  снова грозно  разгоралось. Приближались дни Великих
жертв, призванных смягчить яростный гнев бога Небес.
     Змея Людей, не ожидая рассвета, стал спускаться по высоким, достававшим
ему до бедра ступеням, направляясь во дворец Верховного Вождя.
     Гремучий Змей не обрадовался ночному визиту жреца, но  был  вынужден во
всем блеске выйти в освещенный факелами  зал, устланный коврами  из  птичьих
перьев.  Он сел  в  желтое кресло,  металл которого  в  отличие от камня  не
тускнел, как и слава Гремучего Змея.
     Об  этом  чудесном  свойстве  металла  и  сказал  Змея  Людей,  льстиво
приветствуя владыку.
     - Однако не  для  того,  чтобы сказать об  этом,  ты пришел сюда, жрец,
забыв об отдыхе, необходимом твоему хилому телу.
     - О  владыка смертных, перед  которым  трепещут все варварские племена,
грозящие Толле с севера, и юга.  Настал день Большого Пророчества. Ничтожный
жрец прочитал по звездам будущее. Оно ужасно!
     -  Великие  охотники  не боятся  шипения змей,  - усмехнулся  Верховный
Вождь.
     -  Угроза  исходит не  от  Змеи  Людей, а от  Сердца Неба. Близится его
страшный удар, от которого содрогнется весь мир. Надо умилостивить богов.
     -  Чего  же  хочет  ненасытный  жрец,  волосы  которого   окаменели  от
пропитавшей их крови? - вспылил владыка. - Опять войны?
     -  Только дальновидный вождь мог сразу  угадать истину! Нужна война,  и
пусть загрохочут боевые барабаны. Гремучий Змей вернется  с вереницей рабов,
связанных одной веревкой.
     - Старость и  страх  лишили  жреца  рассудка. Гремучий  Змей  не желает
верить пустым гаданиям. Живя в мире, владыка  смертных построил  здесь город
дворцов и  храмов  с улицами  прямыми,  как лучи солнца. И он не поведет  на
смерть своих воинов, чтобы разгневать умиротворенные  племена  и вызвать  их
ответный удар, от которого когда-нибудь падет великолепная Толла.
     -  Пусть не гневит богов мудрый, но безумный вождь!  Скоро он сам будет
молить жалкого жреца о заступничестве, когда несчастья страшнее всех набегов
обрушатся на  Толлу и подвластные ему  земли. Не так ли было семь лет назад?
Смиренный жрец оказался прав. Но тогда Гремучий Змей еще не был так заносчив
и послушно приводил к священной пирамиде пленных, захваченных в боях.
     -  Вождь проливал кровь вооруженных людей в бою, а жрец взрезает  грудь
беззащитных  рабов,  которые могли бы трудиться для его же богов, воздвигать
пирамиды  или  строить дороги  для  народа Толлы,  очищать  леса  для  новых
посевов.
     - Пусть опомнится вождь!
     - Гремучий Змей не пойдет войной на соседей. И не позволит никому, даже
Великому  Жрецу,  подрывать основы государства,  созданные трудом всей жизни
владыки смертных.
     - Гремучий Змей  пожалеет  об этом, хотя  он и равен  богам на Земле, -
процедил сквозь редко посаженные зубы Великий Жрец и, пятясь, вышел из зала.
     ...  Следующий  день  был  ясным  и   солнечным,  хотя  утром  внезапно
разразилась гроза.
     Люди  собирались на главной  площади города Толлы  у подножия  пирамиды
храма бога Неба. Глашатаи возвестили, что Великий Жрец провозгласит Скорбные
Пророчества.
     Топельцина, жившего в одной из задних комнат дворца, разбудили крики на
площади.  Он  быстро  оделся  и даже без обычного  убора из  черных  перьев,
прикрывавших его светлую голову, вышел на площадь.
     Толпа бурно приветствовала своего  любимца. Он  был  кумиром  всех, кто
увлекался священной  игрой  в мяч.  Топельцин не стал  прославленным воином,
поскольку  его  отец  давно  не  вел  войн, но в  ритуальных  игрищах  своей
необыкновенной  выносливостью,  силой  и  меткостью  заслужил  славу первого
игрока.  Он  давно бы стал вождем  игрового отряда, если  бы  не  был  сыном
Гремучего Змея.  Столь знатному юноше не  подобало рисковать  своим сердцем,
которым расплачивались вожди проигравших.
     Топельцин рассеянно смотрел поверх голов,  отыскивая единственное лицо,
которое ему больше всего хотелось бы увидеть.
     Мотылек тоже  проспала в это утро, и ее  разбудил шум на  площади.  Она
подбежала к дворцу, увидела Топельцина и стала протискиваться к нему.
     Вскоре она добралась до любимого. Незаметно держась за  руки, они стали
пробираться к пирамиде, чтобы яснее  услышать  слова прорицания.  Оно  могло
быть только самым счастливым. Так сказали им звезды.
     На вершине пирамиды  появился  Великий Жрец. Снизу  казалось, что голос
Змеи Людей вещает прямо с неба:
     -  Горе людям  Толлы, горе! Великие несчастья надвигаются на них. Пусть
бегут былые любимцы богов от огненных рек,  которые вырвутся из жерл дымящих
гор,  спасаются  от  бурлящих рек,  что  выйдут  из  берегов,  пусть  плачут
обездоленные над  возделанными полями,  которые  нечем  будет напоить. Пусть
готовятся  все  изнывать  от зноя  и  жажды, умирать от голода.  Нет  больше
благодатных  войн, которые обогащали людей Толлы  и приводили  к  жертвенным
камням пленных, чьи горячие  сердца были  угодны богам. Ныне все  не  так! И
боги не прощают их забвения. Горе людям Толлы, горе!
     Стон  прошел по толпе. Множество горестно воздетых  рук заколебались  в
воздухе, как тростник на ветру.
     Великий Жрец продолжал:
     -  Ничтожный  заступник  тех,   кто  чтит   богов,  умолял   бога  Неба
смилостивиться над людьми Толлы, он обещал ему богатую жертву в десять тунов
горячих  сердец. Но  как  слабому  жрецу, бескорыстно любящему людей  Толлы,
выполнить  это  обещание?  Доблестные  воины  Толлы ныне сладко  отдыхают на
коврах из  птичьих перьев  и  пьют дурманящую пульке, погружаясь в  "калан".
Недостойный жрец решил  призвать десять раз  по двадцать юношей,  чтобы  они
добровольно отдали свои сердца богу Неба, спасая  тем  свой народ от великих
несчастий. Пусть  прекрасные юноши  сейчас  же взберутся  на первую  ступень
пирамиды,  и завтра  в  полдень,  когда  солнце  заглянет  сквозь  священное
отверстие  в крыше храма,  чтобы  полюбоваться подвигом героев, они  один за
другим взойдут на жертвенный камень, переходя с него на небесную твердь.
     Снова стон прошел по толпе.
     Топельцин и Мотылек взглянули друг на друга. Потом  они перевели взгляд
на первую ступень пирамиды, куда должны были взобраться двести самых сильных
и прекрасных юношей. Мотылек,  словно  боясь  чего-то, крепко сжала мизинцем
палец Топельцина, а тот прошептал:
     - До каких пор будет существовать  этот позор  людей,  недостойный даже
ягуаров?
     Девушка испуганно посмотрела на его каменное лицо.
     Великий  Жрец   терпеливо   ждал,   с  презрением  смотря  вниз,  потом
воскликнул:
     - Слабый заступник смертных знал это!  Люди отдают свои сердца не сами,
а по выбору богов. Змея Людей  запросил богов и получил ответ. Возрадуйтесь!
Десять тунов молодых сердец может заменить на не тускнеющем  от крови блюдце
одно только сердце, если оно принадлежит самому красивому,  самому сильному,
самому знатному юноше города Толлы.
     Топельцин чувствовал, как дрожит рука Мотылька. Он с улыбкой повернулся
к ней:
     - Он сказал "самому красивому", значит, с черными  волосами и скошенным
лбом.
     Шочикетсаль кивнула.
     - Преданный людям Толлы их заступник  запросил богов, кто угоден  им, -
продолжал  Великий Жрец. -  И  они ответили:  тот, кто любим в городе больше
всех, кто сумел показать свою силу и  ловкость, даже когда  нет войн, кто по
родству ближе всех к самому могущественному человеку Толлы.
     И третий раз застонала толпа.
     - Топельцин признан счастливейшим из смертных! - гремел голос жреца.  -
Его избрали боги. Только его сердце может заменить целых десять тунов сердец
его сверстников.
     Топельцин и Мотылек почувствовали,  как отхлынула от них толпа.  Теперь
они  стояли вдвоем  перед  грозной каменной  громадой. Одетые  во все черное
жрецы уже спешили к Топельцину.
     До завтрашнего полдня он будет  первым человеком  Толлы. Великий Жрец и
Верховный  Вождь станут  униженно  прислуживать  ему на вечернем  пиршестве,
которое устроят  в его честь. Его  оденут в  лучшие одежды, перед ним  будут
танцевать  искуснейшие  танцоры,  прекраснейшие  девушки  Толлы  станут  его
наложницами.
     Мотылек в ужасе смотрела на Топельцина. Он стоял как гипсовое изваяние,
недвижный и бледный.
     Жрецы  в черных хламидах оттеснили  Мотылька от Топельцина и  водрузили
ему на голову великолепный  убор из драгоценных перьев.  Заботливо  и  цепко
взяли  жрецы избранника богов под локти  и  повели  через  живой  коридор из
павших ниц людей Толлы.
     Только Мотылек осталась стоять. Она крикнула:
     - Шочикетсаль разожжет сейчас гнев владыки Толлы, если ему дорог сын. И
он будет умолять своего отца пощадить ее любимого.
     Топельцин обернулся и в последний раз улыбнулся ей.
     Мотылек кинулась во дворец к Гремучему Змею. Он уже знал все, но на его
мрачном  лице ничего  нельзя было прочесть. Жизнь  одного человека (даже его
собственного сына) слишком мало значила  в  борьбе с  жрецами.  Старый вождь
сказал:
     -  Пусть не горюет девушка. Владыка  смертных обещает,  что она  станет
женой его сына.
     Мотылек просияла, как Вечерняя Звезда.
     - Шестого,  - добавил  Гремучий  Змей. - Горе  Великому Жрецу,  если не
исполнятся его предсказания.
     Не  помня себя девушка бросилась к пирамиде,  чтобы добраться до своего
отца. Но женщинам  не разрешалось подниматься по священным ступеням, и жрецы
не пустили  ее.  Тогда  она  стала требовать, чтобы и ее  принесли завтра  в
жертву  богам! Ведь Великий Жрец призывал желающих отдать свои сердца. Жрецы
молчали.
     Всю ночь простояла Мотылек у нижней ступени пирамиды.  Она  слышала шум
пира,  доносившийся из дворца. Она с  ужасом думала, что  во  главе пирующих
сидит  ее Топельцин и что  его  ласкают  красивейшие девушки Толлы.  Горе  и
ревность одновременно терзали несчастную Шочикетсаль. Гордость  не позволяла
ей стать наложницей  избранника богов. Но никто не помешает ей  взойти с ним
на жертвенный камень. Таков закон богов.
     Жрецы молчали, но она добилась того, что оказалась  у самого  основания
пирамиды.  Люди  многозначительно  переглядывались, указывая  на нее. Она не
знала,  что  ее  прекрасные  волосы,  прямые и  иссиня-черные,  стали совсем
белыми. Но лицо  Мотылька  было по-прежнему молодо и прекрасно. Седые волосы
лишь  оттеняли  ее  красоту. Сам Великий Жрец, увидев, что произошло  с  его
дочерью,  возвестил,  что бог  Неба  одарил ее серебром  своих звезд и  этим
отверг ее желание принести себя в  жертву вместе с Топельцином. Закон  богов
был  нарушен - Змея Людей, несмотря на свою  жестокость, все-таки любил свою
дочь.
     Солнце  неуклонно  приближалось  к  роковой  для  Топельцина  точке  на
небосводе. Жрецы  в черных одеждах торопили  юношу, ведя  его к пирамиде. На
нем уже не было  роскошных одежд,  а его обнаженное тело покрывала лазоревая
краска.
     Он шел с высоко поднятой головой среди толпы, лишь вчера преклонявшейся
перед своим кумиром, а теперь безропотно отдавшей его жрецам.
     При  виде  Мотылька  с  волосами  еще более светлыми,  чем у  него,  он
удивленно раскрыл  глаза  и замедлил шаг. Но жрецы стали грубо толкать его к
священным  ступеням.  К  счастью,  бедная  Мотылек  не видела,  как  подвели
Топельцина к жертвенному камню, как повалили его. Четыре  жреца  вцепились в
его руки  и ноги, оттягивая их  вниз. Светловолосая  голова юноши откинулась
назад, его широкая грудь выпятилась.
     Для Великого  Жреца  Змеи  Людей  не  было  большего  наслаждения,  чем
распластать острым ножом  натянутую  кожу, запустить  руку  в рану,  вырвать
бьющееся сердце и поднять высоко над головой.
     Змея  Людей  с  хриплым  счастливым  криком  бросил  на  золотое  блюдо
окровавленное, но все еще пульсирующее сердце.
     Жрецы торопливо столкнули лазоревое  тело с крутого склона пирамиды,  и
оно  полетело  вниз,  ударившись  о  мощеную  площадь.  Толпа шарахнулась  в
стороны, а неизвестно откуда выскочившие жрецы  в черных балахонах  схватили
тело и утащили его в глубину пирамиды.


        ГЛАВА ВТОРАЯ. НЕБЕСНАЯ СТРАННИЦА

     Я, Инко Тихий, носивший впоследствии имена  Кетсалькоатля  и  Кон-Тики,
предпослал рассказ о Топельцине своему повествованию о Миссии Разума потому,
что судьба и  даже имя несчастного юноши странно переплелись с моей жизнью с
того  самого времени, когда  к  Мару стало  приближаться  космическое  тело,
которое жрецы Толлы называли Сердцем Неба, а марианские звездоведы - Луа.
     Вместе  с нашим учителем,  великим звездоведом Вокаром Несущим, мудрым,
но  сварливым марианином, не терпящим  чужих  мнения, и  моим другом Нотаром
Криком,  красивейшим и  умнейшим  юношей  Мара,  которого все попросту звали
Нотом Кри, мы готовились  к проверке тревожных предположений Вокара Несущего
о  возможном столкновении  планеты  Луа  с  Маром.  Все население  глубинных
городов с волнением ожидало результатов наших наблюдений.
     Одна из звездных труб  была вынесена из обсерватории прямо под открытое
небо, где видимость в разреженной атмосфере Мара была много лучше, чем через
прозрачный колпак. Но, конечно,  дышать таким воздухом никто не мог. Недаром
на  Маре,  если  не  считать  остродышащих  ящериц,  не  встречалось  других
представителей животного мира, кроме неведомо как попавших сюда мариан.
     Редкая атмосфера Мара была слабой защитой от падающих  метеоритов.  Мы,
звездоведы, вычислили, что за сутки на всю планету  выпадает столько больших
и  малых космических  тел,  что, собранные  вместе, они  составили бы куб со
стороной  в пятьдесят  шагов. К  счастью,  большинство  метеоритов сгорало в
атмосфере, и опасными были лишь наиболее крупные из них. Конечно, звездовед,
работающий  в  скафандре,  рисковал,  но  не  больше,  чем  любой  марианин,
трудившийся в оазисах, орошаемых искусственными глубинными реками, прорытыми
многими поколениями мариан.
     Я  усердно  наблюдал  в  трубу  все  ярче разгоравшуюся  звездочку Луа,
отмечая ее прич