ому берегу океана там, внизу?
     Я в  изумлении посмотрел на  свою подругу. Вероятно, глубокий  смысл  и
опыт несчетных поколений заключен у  нас на  Маре в  том, что высшим органом
управления  стал там Совет  Любви и Заботы, Совет Матерей. На Земле это даже
трудно представить, но вот сейчас моя Эра снова напомнила мне о родном Маре.
     - Луна стала  спутником Земли.  Непосредственная  опасность миновала, -
продолжала  Эра. - Мы  не  нарушим Долга, если оставим  сейчас  наших земных
друзей. Им предстоит светлая  жизнь на многие тысячелетия, если они и дальше
пойдут по пути Справедливости.
     Я раздумывал над замыслом  Эры. Перенести корабль, опустить его на пять
тысяч шагов вниз по отвесу?..
     В тот  же день я говорил об этом с Гиго Гантом. Наш инженер сначала был
ошеломлен, так  же как и  я. Ива, та взволновалась. Оба  признались мне, что
тоска овладела и ими. Может быть, она была следствием всего пережитого.
     - Но нам с Гиго нужно остаться, - сказала Ива и расплакалась. - Мы дали
клятву никогда не оставлять инков, - всхлипывая, добавила она.
     Гиго  Гант  понуро стоял  рядом  с  ней, протирая  очки.  На  его  лице
отражались все чувства, терзавшие его.
     Тиу Хаунак с высоко поднятой головой выслушал нас. Когда  мы  сказали о
возможном  плавании  на  спущенном  с  гор корабле, на  его смуглом  лице  с
горбатым носом не отразилось ничего. Он спокойно сказал:
     - Тиу Хаунак знал, что сыны Солнца придут к этой мысли. Он и сам мог бы
им сказать об этом, если бы не боялся остаться без них.
     И тогда Ива с решительностью,  присущей марианкам, об®явила, что  они с
Гиго Гантом останутся и что она ждет ребенка. Лицо Тиу Хаунака просветлело.
     -  Пусть благословенно  будет дитя Солнца, которому  предстоит  править
инками, не имея в крови крупинок сердца ягуара.
     Чичкалан,  узнав о  нашем  замысле,  попросил  взять  его  с собой.  Мы
напомнили ему, что он только что выбрал себе юную жену из числа танцовщиц. Я
хорошо  помнил  ее, со шрамом на бедре,  спасавшую вместе  с сестрой  своего
деда.
     Чичкалан усмехнулся и сказал, что согласен лететь со мной хоть снова на
небо и... даже без жены.
     Мы  не захотели разлучать их и  пообещали  взять  обоих.  Тем более что
корабль,  доставив нас на материк великолепных храмов, должен был вернуться.
Поэтому Чичкалану предстояло взять себе в помощь наиболее смелых и отчаянных
инков, прежде уже плававших с ним и с Гиго Гантом. Охотники нашлись. Ну  а о
помощниках и говорить нечего. Не  было инки, который  не стремился бы помочь
нам, хотя все они искренне страдали  от мысли, что должны будут расстаться с
нами.
     Чувства  этих  людей  были для нас наградой за все,  что  мы  перенесли
вместе с ними и ради них.

        x x x

     Под руководством Гиго Ганта корабль стали разбирать на отдельные доски.
Его остов был облеплен людьми, как трудолюбивыми насекомыми земных лесов.
     За  короткий  срок  красавца  корабля,  качавшегося  у  причала  былого
морского порта,  не осталось. На  набережной появились  аккуратно  сложенные
груды  дерева  с письменами на  каждом  кусочке. На берегу  моря эти  значки
помогут собрать  корабль  таким, каким он выстоял  все невзгоды плавания  во
время "потопа".
     Затем  сотни  инков,  нагрузившись  деревянными  частями, возглавляемые
Хигучаком, отправились вдоль берегов озера Тики-кака.
     Мы не могли  пересечь озеро  и  начать разборку  корабля  на другом его
берегу, более близком к океану, потому  что корабль  не взял бы с собой всех
необходимых носильщиков.
     Старыми  тропами  инки  шли до  тех  пор, пока  вновь  возникшие горные
складки не исказили знакомую местность.
     Пришлось  выслать   вперед  разведчиков.  Они  находили,   и   порой  и
прокладывали новые пути, по которым устремлялись носильщики.
     Мы,  сыны Солнца, разделяли  тяготы  наших друзей.  Каждый  из нас  нес
что-нибудь из частей корабля. Нам с  Эрой достался рулевой механизм. К концу
дня он, казалось, весил вдвое больше, чем с утра.
     Я не услышал от Эры ни вздоха, ни слова жалобы.
     Никогда  мне не забыть того дня, когда мы вышли  к обрыву,  за  которым
начинался спуск и куда отступило после катастрофы море.
     Спускаться всегда  труднее,  чем  подниматься.  Каждый  из  носильщиков
понимал, что ни одна  часть корабля не  должна  пропасть,  иначе  не собрать
судна. А уронить ношу в пропасть было так легко!
     Лишь  железная выносливость  людей победила. Вся армия  носильщиков без
единой  потери в пути спустилась к  новому  берегу океана. Последние  тысячи
шагов пришлось прорубаться сквозь молниеносно возникшие здесь заросли.
     Шум прибоя казался нам наградой за непосильный труд.
     И сразу же,  без  отдыха,  люди под руководством  Гиго  Ганта принялись
собирать корабль, спустившийся сюда из-за облаков.
     Вскоре наш  красавец  покачивался на  волнах у отвесной скалы небольшой
бухты. На корабль погрузили все необходимое для дальнего путешествия.
     Наконец настал день, когда мы с  Эрой,  Нотом Кри, Чичкаланом с женой и
еще двумя инками матросами перебрались на корабль.
     Близился тяжкий миг разлуки.  Мы прощались не  только с инками,  но и с
Ивой и Гиго Гантом.
     В  толпе  провожающих почему-то  не  оказалось  старого Хигучака. Мы не
хотели  уплывать  без  нашего  первого  друга, встреча  с  которым  заложила
сообщество инков. Но больше ждать было невозможна.
     Все столпившиеся на скале инки закричали и замахали руками.
     Я видел, что в бухту входит  первобытное суденышко,  каким пользовались
кагарачи-рыбаки до знакомства с нами.
     Это  был  плот, связанный  растительными волокнами из нескольких  очень
легких  бревен с  мягкой  и упругой пористой  древесиной. Рыбаки  столетиями
плавали на этих примитивных мореходных средствах. При всех своих недостатках
плоты не тонули, даже залитые волнами.
     Древнее  сооружение  было  теперь  усовершенствовано.  На  нем  подняли
изобретенный Гиго Гантом парус, и гребцы орудовали длинными веслами.
     У мачты стоял Хигучак. Бывший рыбак кричал нам.
     Я подумал, что наш друг решил выйти с нами вместе в  море, но не угадал
его намерений.
     - Пусть сыны Солнца возьмут на  корабль этот плот,  -  услышали  мы его
голос. - Если океанские  бури разобьют и  потопят  корабль, то бревна  плота
никогда не утонут. На них сыны Солнца могут плыть до самого неба.
     Мы переглянулись с Нотом Кри.
     -  Надобно  отказаться от  бесполезного  балласта, - сказал Нот  Кри. -
Какое варварство! Безнадежны попытки развивать столь примитивные мозги!
     Снова разошлись мы во  мнениях с Нотом Кри. Но я  не мог отвергнуть дар
друзей,  выражавших  по-своему заботу о нас. Плот был  погружен  на корабль.
Огромный  Гиго  Гант   стоял  на  скале,  рыжебородый,   "четырехглазый",  и
трогательно оберегал свою маленькую жену, чтобы она не оступилась.
     - Инки прощаются с Кон-Тики, -  торжественно  сказал Хигучак.  -  Пусть
сыны Солнца  знают: вместе с ними заходит Солнце. -  Это было  верно, потому
что мы уплывали  в сторону  захода Солнца. Но Хигучак  имел в виду  иное.  -
Заходит Солнце для инков. Солнце-Тики покидает их. Но его ученик Тиу Хаунак,
оставшийся  в  Каласасаве, поднимет город из руин, и двое сынов Солнца будут
счастливо жить  и править инками. Однако пусть Солнце-Тики пообещает  инкам,
что вернется.
     Простодушный старик не мыслил, что мы можем уплыть совсем.
     - Пьяная Блоха знает! - крикнул с корабля Чичкалан. - Сыны Солнца умеют
возвращаться на Землю даже после своей смерти. Пьяная Блоха сам это видел...
     - Пусть Кон-Тики скажет, что вернется, - настаивал Хигучак.
     В его словах было столько искреннего чувства, что я не мог не крикнуть:
     - Мы вернемся!
     Лицо Нота Кри перекосилось.
     - Достойно ли так лгать  этим полуразумным существам?  Совет Матерей не
оправдает подобной лжи.
     - Мы вернемся! - снова крикнул я.
     Эра звонко поддержала меня:
     - Мы вернемся!
     Нот Кри пожал плечами и отвернулся.
     Матросы   перерубили   удерживающие  корабль  канаты,  и  он  тронулся,
увлекаемый отливом, который означал, что Луна зашла за горизонт и притяжение
ее не сказывается на море.
     Скала начала отодвигаться.
     Толпа инков кричала. Многие из них рыдали как дети.
     Комок  подкатился и у  меня к  горлу.  Я  сам готов был рыдать и не мог
произнести ни слова. Только Эра снова крикнула, что мы вернемся.
     Я верил в это. Мы  прилетим, конечно же,  снова прилетим сюда с Мара на
новом космическом корабле. Народы-братья будут теперь связаны со Вселенной.
     Но  сначала нам  предстояло  пересечь  океан  на легкой посудинке,  еще
никогда не плававшей так далеко.


        ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ОКЕАН

     Лиана,  жена  Чичкалана,  гибкая,  как  растение, имя которого  носила,
исполнила на палубе выразительный "танец прощания".
     А потом ветер надул паруса, и корабль стал быстро уходить от берегов.
     Давно  исчезла   из  виду  скала   с  толпой  провожающих   нас  инков.
Отодвинулась в дымку  горная гряда, за которой где-то там, к восходу Солнца,
находился возрождающийся из пепла город с Воротами Солнца около него.
     На  миг мне показалось, что сквозь  свист ветра я  слышу знакомый голос
Имы,  словно  сверкающий в переливах  Солнца. Но  я  знал,  что  среди инков
носильщиков  женщин не было. Должно  быть, во мне звучала память о  тех, кто
стал мне  особенно  дорог. Все  они остались далеко позади,  а  впереди  был
безграничный океан.
     Нот Кри  сумел  распознать  новое океанское течение, которого не могло,
как  он  утверждал,  быть   прежде.  Он  доказывал,  что  лишь  исчезновение
материковой преграды позволило течению повернуть от покинутого нами берега в
открытый океан.
     Меня это обрадовало. Но Нот Кри остался мрачным. Казалось, теперь ничто
не  могло  радовать  его.  Он  лишь чуть оживлялся,  когда  заходила  речь о
возвращении на Мар. Конечно, тогда оживлялись и мы с Эрой.
     Аппаратура  электромагнитной  связи,  помещавшаяся  в  красивом  диске,
который я всегда носил на груди, доносила до нас голос Моны Тихой. Чичкалан,
даже   издали   слыша  этот   незнакомый   голос,  падал  ниц,  считая,  что
Кетсалькоатль  разговаривает  с  другими  богами.  Мать  и  ее  единственный
спутник, знаток  вещества Линс Гордый, вступили в общение  с  людьми. Они не
рискнули менять их общественный уклад, как попытались сделать мы в Толле, но
обучали  их  владеть своим телом так, как  это  умеют  на Маре. Они начали с
системы дыхания с задержкой,  а потом  рассказали о  страшной войне распада,
случившейся  на  Фаэне, предостерегая  людей  от пагубного пути их  грядущих
поколений.
     Возможно, что это было еще преждевременно, но Мона  Тихая сообщала, что
жрецы  храмов  записали ее  сказания  о фаэтах,  называя ее богиней Шивой, а
корабль, на котором она прибыла, -  "Летающей  колесницей". (Очевидно, в той
стране знали колесо!)
     "Сверкающий  снаряд,  обладающий  сиянием  огня,  лишенного  дыма,  был
выпущен.  Густой  туман  внезапно  покрыл  войско.  Все  стороны   горизонта
погрузились во мрак. Поднялись несущие зло вихри. Тучи с ревом устремились в
высоту  неба.  Казалось,  даже  солнце  закружилось.  Войско  было  сожжено,
испепелено на месте. Оружие похоже было на огромную железную стрелу, которая
выглядела  как  гигантский, посланец  смерти.  Чтобы  обезвредить одну такую
неиспользованную стрелу, ее требовалось измолоть в порошок и утопить в море.
Уцелевшие  воины спешили  к  реке  омыть одежду  и  оружие...  Пламя  Индры,
обрушенное на Тройной Город, сверкало молнией  ярче десяти тысяч солнц". (Из
древнеиндийского эпоса "Махабхарата", перевод с санскрита Л. Горбовского.)
     Так со  слов Моны  Тихой представили себе  земные жрецы оружие  распада
фаэтов.
     А вот как описали они "Летающую колесницу"
     "О том, как изготовить детали для "Летающей колесницы", мы не  сообщаем
не потому, что это неизвестно нам, а для того, чтобы сохранить это  в тайне.
Подробности устройства не сообщаются потому, что,  узнанные всеми, они могли
бы  послужить   злу".  (Древнеиндийский  поэтический  источник  "Самарангана
Сутрадахра", перевод с санскрита А. Горбовского.)
     Узнаю  Мону  Тихую,  Первую  Мать  совета  Любви  и  Заботы, всю  жизнь
охранявшую Запреты Великого Старца!
     И дальше:
     "Сильным  и  прочным  должно  быть  его  тело,  сделанное  из   легкого
материала,   подобно  большой  летящей  птице.   Внутри  следует   поместить
устройство  с   ртутью   и  железным  подогревающим  устройством  под   ним.
Посредством  силы,  которая  таится  в ртути,  которая  приводит в  движение
несущий  вихрь, человек,  находящийся внутри этой колесницы, может пролетать
большие расстояния по небу самым удивительным образом... Колесница развивает
силу  грома  благодаря ртути. И она сразу превращается в жемчужину в  небе".
(Древнеиндийский  поэтический  источник "Самарангана Сутрадахра",  перевод с
санскрита А. Горбовского.)
     Вот как отложилось в умах людей устройство космического корабля фаэтов.
Очевидно,  ртутью, единственным тяжелым  и  жидким металлом на  Земле,  Мона
символизировала  непонятное  людям космическое  горючее, которым пользовался
"Поиск-2"...
     В  свою очередь, мы сообщили по  электромагнитной связи Моне Тихой, что
мы плывем к ним на большой парусной лодке, поскольку наш космический корабль
"Поиск" погиб в жерле вулкана.
     Самым  тяжелым было  сказать матери,  что  моя  сестренка  Ива навсегда
осталась с инками на Земле.
     Ответ Моны Тихой был неожиданным:
     - Таков Закон Природы. Дочери уходят от  матерей, создавая новые семьи.
- И я услышал вздох с другого полушария Земли.
     После  этого разговора с Моной  Тихой  обстановка в море  вокруг нашего
корабля резко изменилась.
     Сначала подул  сильный ветер. Поначалу  мы  обрадовались, кораблик  наш
стал  перелетать  с   гребня   на  гребень.  Мы  приближались   к  цели   со
всевозрастающей скоростью.
     Однако попутный ветер  скоро стал тревожить. Он налетал шквалами, грозя
порвать паруса.
     Теперь наш  корабль  уже  не качало,  а  почти  подбрасывало в  воздух.
Удержаться  на  ложе было невозможно. Я вспомнил напутствия Гиго  Ганта, как
следует  лежать в  бурю:  только  на  животе,  расставив  локти  и  ноги.  Я
попробовал и убедился, что могу теперь удержаться на ложе...
     Я научил так же приспосабливаться Эру и  Нота  Кри. Чичкалан в этом  не
нуждался, неся  основную тяжесть управления  кораблем. Так  же,  как  и  его
учитель  мореходства Гиго Гант, он не покидал кабины  управления, привязывая
там себя веревками. Нередко волна, прокатываясь по палубе, распахивала дверь
и, уносясь обратно  в море,  пыталась  захватить  рулевого. Но  Чичкалан был
упорен и стоек, не говоря уже о силе и ловкости.
     Я сменял его, всякий раз вспоминая о  нашем могучем Гиго Ганте, который
во время "потопа" позволял только мне заменять его у руля.
     Шторм крепчал.
     Море  походило  уже  на  горную страну с хребтами и  каньонами.  Мы  то
взлетали на  вершины, то скользили вниз, проваливаясь  в ущелья, чтобы потом
снова взлететь.
     Мачты грозили рухнуть. Пришлось убрать паруса.
     Мы  знали,  что такое Пылевые  Бури  Мара,  когда летящая  стена  песка
засыпала вездеход, сбивая его с  ног. Сейчас словно  все  бури  Мара слились
воедино,  но не песчаными, а  водными  лавинами  обрушивались  на нашу утлую
скорлупку, какой выглядел среди раз®яренной  стихии наш корабль, еще недавно
казавшийся красавцем.
     Но худшее было впереди.
     Пока валы были огромными  и расстояние между ними все увеличивалось, мы
еще могли лавировать, спасаясь между хребтами или  балансируя на их гребнях,
но скоро с  океаном  стало  твориться  нечто  невообразимое.  Вместо длинных
водяных  хребтов  вокруг  нас  теперь  метались конические  вершины, бурля и
вращаясь, как песчаные смерчи.
     С громом и свистом ударяли они  корабль,  креня его набок, сметая все с
палубы. Если бы  каждый  из нас не  привязался к мачте или  надстройкам, его
унесло бы в море.
     Трюмы затопило. Не было тех отчаянно боровшихся за жизнь инков, которые
вычерпывали  воду  из  трюмов  во  время  "потопа".  Наши  ничтожные  усилия
справиться с  водой в трюмах били бесполезны. Корабль все ниже  погружался в
воду.
     Небеса разверзлись в слепящих зигзагах.
     И, наконец случилось самое страшное. Конические волны, вертя  кораблик,
с воем сшиблись, как в смертельной схватке, и переломили наше судно пополам.
     Красавец Гиго Ганта перестал существовать.
     Корабль пошел  ко дну,  а  мы... остались  на древнем  плоту -  подарке
Хигучака, заблаговременно привязали там себя.
     Мы  мысленно простились  с кораблем, радуясь, что хоть  часть  запасов,
с®едобных клубней и пресной воды была перенесена по настоянию Эры на плот.
     Волны с  прежней  яростью обрушивались на нас, но  уходили между щелями
бревен.  Я боялся  за  растительные волокна,  связывающие  их.  Однако  наше
сооружение как бы приспособилось к новым  условиям. Очевидно,  гибкие связки
намокли,  разбухли  и,  что  особенно  важно,  глубоко  врезались  в  мягкую
древесину, которая защищала их от перетирания.
     Мы  чувствовали,  что плывем теперь не по океану, как на  корабле,  а в
самом океане. Вода была не только под нами, не только рядом, она была вокруг
нас  и даже  над  нами,  то  и дело  перекрывая плот  полупрозрачным зеленым
сводом.  Вот  тогда пригодилась  нам  тренировка  в  беге  без  дыхания.  Мы
умудрялись остаться  в  живых, находясь подолгу под водой, споря  с  исконно
морскими животными. Впрочем, Чичкалан и инки тоже перенесли такое испытание,
хотя и чувствовали себя несравненно хуже нас.
     Наконец  шторм начал стихать. В облаках появились  просветы. Мы увидели
звезды и смогли определить свое местонахождение. Оказалось, шторм хотя лишил
нас  корабля,  но подбросил  к  желанному материку на  огромное  расстояние,
которое  даже  под всеми  парусами кораблю  пришлось  бы преодолевать  очень
долгое время.
     Нот Кри, сделав вычисления, сообщил нам об этом.
     - Впрочем, это уже не имеет для нас значения, -  с нескрываемой горечью
добавил он в заключение, - ибо плыть на этом сооружении невозможно.
     - Но ведь мы плывем, - напомнил я.
     Нот Кри пожал плечами и отвернулся. Скоро я понял, что он имеет в виду.
     Чем же нам питаться, пока нас будут нести переменчивые  волны? На плоту
осталось лишь небольшое количество клубней, любимой пищи инков, запасы зерен
нашей  марианской  кукурузы, снятых  с  земных полей, и  еще  некоторые виды
земной растительной  клетчатки. Однако на всех  нас этого не  могло  хватить
надолго...
     Узнав о моей тревоге, Чичкалан расхохотался:
     -  Разве  бог Кетсалькоатль уже  не позаботился обо всем этом?  - И  он
показал на трепещущую на бревнах рыбу, которая принадлежала к числу тех, что
выпрыгивают из воды. Перелетая  по воздуху, она и попала на наш плот. - Пища
сама по воле Кетсалькоатля идет к нам в руки.
     Даже  угроза голодной  смерти не  заставила  бы  ни  одного  из  мариан
употребить в пищу труп убитого существа.
     Рыбы и другие обитатели моря кишели вокруг нас.
     Чичкалан,  два инка и Лиана  занялись  рыбной  ловлей,  не составлявшей
здесь никакого труда, за что Чичкалан не уставал воздавать мне незаслуженную
хвалу.
     Я  понимал, что  люди  воспитаны  в иных,  чем мариане,  условиях.  Они
останутся такими еще  долгое время. Нелепо отговаривать их от питания живыми
существами или убеждать в необходимости перейти (после спасения, конечно) на
искусственно полученную пищу (как на Маре) без отнятия чьей-либо жизни.
     Однако  сам  вид  того,  как  живое  существо  трепещет,  вырванное  из
привычной  среды,  и  погибает, меняя в агонии  даже  свою окраску, приводил
меня. Эру и  Нота Кри в содрогание.  У нас  на глазах  люди отнимали жизнь у
живого существа, чтобы продлить сво