ли.
     -  Это, несомненно, потомок фаэтов! Он  такой же, как мы, только  более
красивый, - решила Кара Яр.
     - Не спеши так думать, Кара Яр, - возразил Нот Кри. -  Строго говоря, в
пользу этого мало  доказательств. Внешнее сходство  еще ни о чем не говорит.
Разумные  существа  могли развиться здесь,  на  Земе, из более  примитивных,
достигнув наиболее благоприятной для  зарождения  разума формы. Естественно,
что эта форма может совпадать с той, которую достигли фаэты на Фаэне.
     Кара Яр не стала спорить  с Нотом Кри. Забегая  вперед, должен сказать,
что он так и остался до конца при этом своем мнении.
     -  Чтобы  решить  этот  спор,  надо  познакомиться  с внутренним  миром
земянина, - предложил я.
     Мы решили перенести его в корабль и там привести в  чувство. Ведь через
нашего нового знакомого можно  было установить связь с теми, ради которых мы
прилетели  сюда.  Гиго Гант  взвалил себе на  плечи нашего  гостя  (не  хочу
сказать -  пленника)  и  понес его  к  кораблю,  даже  не  включив,  как  он
признался, ножные манипуляторы. Ему хотелось скорее приспособиться к  земным
условиям, и, надо (отдать ему должное, он преуспел в этом.
     Бесчувственного земянина внесли в общую каюту и положили на ложе. Эра и
Ива первые  освободились от скафандров,  мы помогли им  в этом,  чтобы  они,
накинув халаты, скорее оказали помощь земянину.
     Потом стал снимать скафандр и я.
     Хочу  остановиться на  этом, потому что  мое  разоблачение произвело на
земянина необычайное впечатление. Мои спутники уже  привыкли к тому, что мне
приходилось  обнажать  свое  тело.  Для  нас,  спортсменов  Мара,  это  было
естественным.
     Я не успел надеть на себя обычный костюм, когда земянин пришел в себя.
     Он обвел каюту глазами, увидел склонившихся над ним женщин  Эру  и Иву,
увидел  исполинское  чудовище со  снятой  головой, каким  показался ему Гиго
Гант, освободившийся лишь от шлема. Из скафандра выглядывало его рыжебородое
лицо в  очках. Рядом с ним  вылезал из скафандра (снимая с  себя кожу!)  Нот
Кри,  недоверчиво  смотревший  на  нашего  гостя.  А  я,  сбросив  скафандр,
полуобнаженный, подошел к нему. Кара Яр наблюдала за всем происходящим, стоя
у люка с парализующим оружием в руках, недоверчивая и решительная. Кто знал,
что могло произойти.
     Но того, что произошло, никто не мог предположить.
     Сначала земянин в ужасе смотрел на превращение "богов", похитивших его,
потом  перевел  взгляд   на  меня.  Лицо  его,  искаженное  сначала  ужасом,
преобразилось. Страх, надежда, радость попеременно отразились на нем.
     Он упал на колени и протянул ко мне руки.
     - Топельцин! О Топельцин! - возглашал он.
     Мы  не понимали, что хотел  он сказать этим  словом. Но хорошо, что  он
умел говорить!
     Он  ударял  себя в  грудь и, словно  пытаясь  что-то  пробудить  в моей
памяти, кричал:
     - Чичкалан! Чичкалан!
     Оказывается,  как  мы потом  узнали,  это было  его имя,  что  означало
"Пьяная  Блоха".  Блоха - это  местное насекомое,  обладающее необыкновенной
способностью  очень  высоко  прыгать  (и  кусаться).  Понятие  же   "пьяная"
добавлялось  в  знак  приверженности  умеющего  высоко  прыгать  земянина  к
одурманивающему  средству, приближающему его  на время  к уровню примитивных
существ.
     Чичкалан подполз ко мне на коленях и протянул руку.
     Я  удержался,  чтобы  не отступить,  не понимая,  чего он  хочет.  А он
дотянулся до моего шрама на груди,  следа ранения осколком метеорита. Ощупав
его и убедившись, что  шрам приходится как раз под моим  сердцем,  он закрыл
ладонями лицо и зарыдал, непонятно приговаривая:
     -  Топельцин!  Пусть  Топельцин  узнает  Чичкалана, своего  друга.  Без
Топельцина игровой отряд проиграл. И Чичкалан бежал от жрецов.
     Мы недоуменно переглядывались. Земянин что-то хотел передать нам своими
несомненно членораздельными звуками. Но что?


        ГЛАВА СЕДЬМАЯ
     ТАЙНАЯ ВСТРЕЧА

     Чичкалан  оказал  нам  неоценимую   услугу  в  изучении  языка   земян.
Впоследствии  мы узнали, что жители Земы,  или  Земли, как они называют свою
планету, говорят  на  множестве языков, живя  разобщенно и  враждебно. Мы не
подозревали, что наша Миссия Разума встретится с такой серьезной трудностью.
Накануне столкновения  планет  мы  могли  влиять своим  присутствием лишь на
небольшую  группу  людей,  не  имея  никакой  надежды  на  связь  с  другими
материками.
     - Следует признать полную несостоятельность  нашей  задачи, - настаивал
Нот Кри.  - Что даст наша  деятельность на ничтожной точке огромной планеты?
Мы  установили  ее  обитаемость  разумными  существами  (вероятно,  местного
происхождения) и должны незамедлительно вернуться  на Мар с этим сообщением.
Наш долг будет выполнен.
     Однако все остальные участники Миссии Разума, и прежде всего мы с Карой
Яр, не согласились с Нотом Кри.
     Было  решено  доложить  о  наших открытиях  Совету  Матерей  с  помощью
электромагнитной связи,  а самим войти в непосредственный контакт с жителями
города Толлы, откуда бежал наш гость Чичкалан.
     Нам  на Маре  не  приходилось  изучать  чужие  формы  общения.  Все там
говорили на одном языке,  по-видимому образовавшемся от слияния двух древних
языков  Фаэны.   И  все  же  методика  овладения  чужепланетной  речью  была
разработана "изучающими" еще на Маре. Это облегчило наше положение на Земе.
     К тому же нам повезло с помощником. Чичкалан считал, что выполняет волю
"богов", и беспрекословно покорялся им.
     Мы   усыпляли    Чичкалана   внушением,   и    с   ним   устанавливался
непосредственный мысленный контакт.
     Мы  узнавали его  детски  наивную психологию, но, главное,  каждому его
слову соответствовал  определенный образ, характеристика или действие. И  мы
начинали применять чужие слова, понятия, наконец даже обороты речи.
     Скоро язык Мара почти перестал для нас существовать, мы заставили  себя
на  какое-то  время отказаться от него, общаясь между  собой только на языке
земян.
     Наш простодушный  "учитель"  даже  не  понимал, что это  он  научил нас
говорить по-земному. Он воображал, что "боги" владеют  людской речью, потому
что прежде  жили на Земле.  Меня же  он продолжал  считать  сыном Верховного
Вождя Гремучего  Змея, своим другом Топельцином, принесенным в жертву Сердцу
Неба для смягчения его  гнева.  Тем не менее  блуждающая звезда Луа,  как мы
зовем ее на Маре, сотрясла тогда Зему, вызвав тяжелые бедствия.
     Когда я уже смог свободно общаться с ним, Чичкалан сказал мне:
     - Если любимец народа Толлы воскрес и вернулся на Землю (этим названием
планеты  на  языке  земян я отныне и буду пользоваться),  прилетел  вместе с
другими богами, повелевая Летающим Змеем, то он и есть бог Кетсалькоатль!
     Кетсалькоатль на его наречии означало Пернатый или Летающий Змей.
     Тщетно я  пытался об®яснить ему,  что  мы - жители  другой планеты. Мои
слова  лишь  еще  больше  убедили  его  в  том,  что  я  бог  Кетсалькоатль,
воплотившийся в тело принесенного в жертву богам юноши.
     И он убеждал меня:
     - Чтобы осчастливить людей Толлы, Топельцину надо милостиво признаться,
что  он  вернулся к  ним  в  образе бога  Кетсалькоатля. Ему будут  радостно
поклоняться, его будут благоговейно слушать. Слушать во всем!
     "Слушать  во  всем!"  Было  над  чем  задуматься. Ведь это совпадало  с
задачей   нашей   Миссии  Разума!  Однако  смею   ли  я  обманывать  наивных
невежественных людей?
     Я попытался об®яснить это Чичкалану, но он не понял меня:
     -  Какой  же  это  обман?  Если юного  Топельцина  убили  на  глазах  у
Чичкалана, а Топельцин теперь снова жив, да еще и  со шрамом под сердцем, то
это может быть лишь по воле богов. Они вернули Топельцину сердце и взяли его
в свою семью. Чичкалан сразу узнал Топельцина.  Когда понадобится возвестить
народу Толлы о возвращении Топельцина в образе бога, то его узнает не только
Пьяная Блоха.
     - Кто же еще? - поинтересовался я.
     - Как кто? - с  хитрецой  сказал Чичкалан. - Или Топельцин забыл там на
небе свою любовь, девушку Шочикетсаль?
     На местном языке это имя означало Летающий Цветок или Мотылек.
     - Уж она-то сможет доказать,  что бог со  шрамом под  сердцем  - это ее
любимый, - продолжал Чичкалан. - Женщины в таком деле не ошибаются.
     Я поежился: эта встреча отнюдь не радовала меня.
     Неожиданную позицию занял Нот Кри.
     - Ты не имеешь права отказаться от подобного предложения, - внушительно
заговорил он на нашем родном языке. - Уж  ежели мы решились вопреки здравому
смыслу выполнять безрассудную задачу Миссии Разума, то не можем  считаться с
такими  несообразностями,  как  щепетильность.  Чтобы  учить  земян  разуму,
надлежит пользоваться любой возможностью, дабы заставить их повиноваться.
     -  В самом деле,  Инко Тихий,  - вмешалась Кара Яр.  - Ты лишь временно
позволишь  называть себя  богом  Кетсалькоатлем. Когда  люди  поверят  тебе,
изменят   свой   образ   жизни,    откажутся    от   ужасных    человеческих
жертвоприношений,  ты  откроешь  им,  что  все мы  лишь  пришельцы  с другой
планеты.
     - Инко, -  тихо сказала Эра Луа. - Я дрожу от одной мысли, что  похожий
на тебя  юноша  был зарезан  на  жертвенном камне.  Если  ты станешь,  пусть
временно,  "богом",  то  сможешь  запретить  убийства.  Отчего  же  тебе  не
назваться Кетсалькоатлем. Разве не в этом твой Долг?
     - Милый Инко, - добавила Ива, - с ними, наверное, надо обращаться как с
маленькими  детьми. Если им понятнее, что  ты какой-то  там  "бог", которого
надо слушаться, то пусть будет так.
     - Доказывать людям  на  их теперешнем низком уровне  развития,  что  их
планета была  заселена когда-то  фаэтами с погибшей Фаэны и что  современные
люди -  их потомки,  а мы  - прилетевшие  к  ним братья по  крови,  едва  ли
логично,  поскольку не  сможет никого убедить,  -  заключил наш философ Гиго
Гант.
     Так было решено, что я в сопровождении остальных "богов" явлюсь в Толлу
под видом воскресшего Топельцина, ставшего богом Кетсалькоатлем.
     Мне было стыдно обманывать земян, но я не мог не согласиться  со своими
товарищами, что  это был самый простой и надежный путь к невежественным умам
жителей Толлы.
     Чичкалан,  узнав о  нашем решении войти  в  Толлу, без всяких колебаний
заявил:
     - Воскресшего  Топельцина будут ждать как бога.  Чичкалан сам об®явит о
нем жрецам.
     - Но Чичкалана  зарежут на  камне, - на языке  земян  испуганно сказала
Ива.
     Чичкалан замотал головой:
     - Боги добры, потому что они не люди.  Люди все жестоки. Но Чичкалан не
боится  их. Пусть его даже схватят  и потащат на жертвенный камень.  Великий
бог Кетсалькоатль отменит жертвоприношение.
     - А если не успеет? - спросила Эра Луа.
     - Если не успеет, - беспечно  ответил Чичкалан, - то  он на небе вернет
Чичкалану  сердце и  сделает его  таким же приближенным к себе  богом, как и
тех, других, кто побывал на жертвенном камне.
     Он был уверен, что все мы прежде жили на Земле!
     - Чичкалан знает, как сделать,  чтобы люди Толлы  узнали  божественного
Топельцина, - продолжал он. - Первое - это женщина! Пьяная Блоха приведет ее
сюда тайно от всех.
     - А второе? - поинтересовался Гиго Гант.
     - Второе? -  Земянин хитро улыбнулся и посмотрел  на меня. - В  игровом
отряде Чичкалана не было игрока быстрее и искуснее Топельцина. Он еще не был
богом,  а его  уже  боготворили  жители Толлы, любящие  великолепное зрелище
священной игры в мяч.
     Эра Луа с тревогой посмотрела на меня.
     - Очень может быть, что  тебе придется сыграть для них в  мяч, - не без
иронии сказал Нот Кри.
     -  При любимце  народа Топельцине  игровой  отряд Чичкалана  никогда не
проигрывал. Но не стало  Топельцина, и Чичкалану пришлось бежать от  жрецов,
которые хотели тащить его на жертвенный камень.
     Возможно,  что я несколько растерянно  посмотрел на  своих товарищей. И
встретился взглядом с Эрой Луа.
     - Мне  кажется, - смущенно  сказала она  на нашем родном языке,  - Инко
должен остаться  самим собой. Не надо девушку, которую приведет  наш  гость,
делать еще  более несчастной. Разве не  лучше открыться ей во всем. Ведь она
женщина, поймет все и станет нашей союзницей.
     Кара Яр пожала плечами. Ива поддержала Эру Луа.
     -  Главное,  показать  себя  на  игровом поле, -  заметил Гиго  Гант, -
займемся твоей тренировкой.
     -  Словом, Инко Тихий,  тебе  предстоят серьезные испытания, - заключил
Нот Кри. Мы проводили Чичкалана.
     - Пьяная Блоха ходит  как ягуар, - заверил  он.  -  Легче  увидеть тень
звезд, чем Чичкалана в ночной Толле.
     И он исчез в сельве.
     Мы уже  выходили из  корабля  без скафандров,  привыкая дышать воздухом
Земли.
     Это было непередаваемое  ощущение. Свежий, пряный, пьянящий воздух  был
насыщен ароматами, о  которых  мы  не  могли  иметь  представление на  Маре!
Изобилие кислорода обжигало, но  давало силы для преодоления двойной тяжести
Земли.
     Нам помогало то, что почти все мы занимались таким тяжелым спортом, как
бег без дыхания. Мы были выносливы и упорны.
     Легче  всех стал на Земле человеком, то есть освоился с ее обстановкой,
воздухом, тяжестью, Гиго Гант.
     Труднее всех пришлось бедной Эре Луа. Если все мы добивались своей цели
волей, физической  силой и неустанными упражнениями.  Эра Луа добивалась  ее
бесконечным терпением и готовностью переносить любые тяготы.
     Чичкалан неожиданно вынырнул из чащи, когда мы бродили возле корабля.
     Я сразу заметил Чичкалана, искренне обрадовался ему и встревожился.
     Было  хорошо  то,  что он вернулся, но он  вернулся, очевидно, не один.
Предстояло мое первое испытание. Как-то я его выдержу?
     - Эра Луа будет  рядом с Топельцином, - сказала  Эра Луа,  называя меня
земным именем.
     - Богиня забыла, что такое земная женщина! - воскликнул Чичкалан. - Она
ближе к ягуару, чем мужчина, хотя у нее и нет клыков. Но так только кажется.
     Мы не очень поняли Чичкалана.
     -  Если девушка должна узнать своего любимого, то лишние  свидетели  не
нужны, - заметила Кара Яр.
     Как  она  была  холодна!  Без  всякого сожаления она  отправляла меня в
об®ятия земной девушки.
     Я вскинул  голову, как  принято  делать,  судя по Чичкалану,  у  полных
достоинства людей, и направился в сельву. Там Мотылек ждала Топельцина.
     В  чаще  я увидел  девушку.  Ее  смуглое  лицо было  как  бы выточенное
ваятелем,  стремившимся  выразить затаенное горе  и  сдерживаемую  силу.  Но
больше всего  поражали ниспадающие  на  ее  плечи  совершенно  седые волосы,
заколотые у висков простым, но искусным украшением.
     Услышав  мои  шаги,  она  резко  повернулась,  глаза  ее  расширились и
замерцали.
     Чичкалан отстал, наблюдая за нашей встречей издали.
     - Мотылек! - Я протянул к ней руки.
     Она с горестной улыбкой смотрела на меня.  Очевидно,  она подметила  во
мне что-то чужое, может быть, мою бородку.  Недаром Нот Кри настаивал, чтобы
я  удалил ее. У  местных жителей, как выяснилось, не было  растительности на
лице.
     Но  я неверно  истолковал  взгляд  Мотылька.  Оказывается,  именно  эта
бородка, которая могла  достаться мне  лишь от бородатых  предков через  мою
"мать", плененную рабыню, прежде всего убедила Мотылька, что я Топельцин!
     - Топельцин! - воскликнула она,  бросилась ко  мне, прильнула к груди и
заплакала. Ее крепкие плечи вздрагивали, а мои ладони ощущали их тепло.
     Она плакала,  дитя  Земли,  не  подозревая, что плачет на груди  своего
бесконечно   далекого  брата,  лишь  случайно   похожего  на   ее  погибшего
возлюбленного.
     -  Мотылек  верит,  что  Топельцин вернулся? - спросил я,  готовый  все
рассказать этой милой и несчастной девушке.
     Но я не был готов к проявлению такой буйной радости и нежности, которые
земная девушка обрушила на меня.
     Она гладила мое лицо,  бороду, брови, волосы, заглядывала мне в глаза и
тихо смеялась.
     -  А годы, годы идут даже и  на небе, - сказала она, внимательно изучая
мое лицо. - Мотылек тоже очень постарела?
     И столько неподдельного  счастья было  в  ее словах,  в ее улыбке, в ее
слезах, катившихся по смуглой коже,  что я не в силах был сказать ей, что по
совету  Эры  приготовился  открыть. Я не  мог, не  мог еще раз отнять у  нее
возлюбленного.
     Мы уселись с Мотыльком на горбатом корне, взявшись за руки, и ничего не
говорили.  В этом  молчании  было мое  спасение.  Если  бы  мне  нужно  было
говорить, я  лгал бы. Молчать было легче, хотя это тоже был а ложь.  Но  эта
ложь приносила счастье чудесной земной девушке.
     Я почувствовал на  себе чей-то взгляд, обернулся и увидел Эру Луа.  Она
поспешно отвернулась. Я успел заметить, что у нее вздрагивают плечи.
     Подошел Чичкалан.
     Счастливая Мотылек  протянула ему  руку, и  он упал  на  колени,  чтобы
прикоснуться лбом к ее пальцам.
     - Чичкалан - подлинный друг, - сказала  она. - Он снова сделал Мотылька
счастливой. - И она звонко засмеялась.
     И этот девичий ее смех так не вязался с ее сединой,  что я почувствовал
острую жалость к ней.
     -  Сверкающая  Шочикетсаль -  избранница  бога.  Сам бог  Кетсалькоатль
спустился к ней с неба, - сказал Чичкалан.
     - Мотылек пойдет за ним куда угодно? Хоть на жертвенный камень.
     -  Жертвенных  камней -  позора людей - больше не  будет!  - решительно
сказал я.
     Мотылек восхищенно посмотрела на меня.
     -  Он  бог!  -  провозгласил Чичкалан. - Только бог Кетсалькоатль может
сказать такое, что повергнет в ужас и трепет всех жрецов. Шочикетсаль узнала
его?
     - Да, Мотылек  узнала моего Топельцина. И не потому, что он лицом такой
же, каким был перед ударом Сердца Неба, хотя и немного постарел с тех пор.
     - Почему же еще? - спросил я.
     - Потому что Топельцин тоже говорил о жертвенных  камнях,  как о позоре
Толлы. Больше никто этого не мог бы сказать.
     Так еще раз  несчастный  погибший  юноша помог мне пойти в  его  родной
город под его именем, чтобы принести народу разумное.
     Я  почувствовал  прилив внутренних сил. Я  выполняю  великий Долг, ради
которого Миссия Разума прилетела на Землю с далекого Мара.
     Люди  Земли  должны  приобщиться  к  древней  культуре  своих  предков,
должны... любой ценой.

         * ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СЫНЫ СОЛНЦА * 

     В  человеке,  при появлении  его на свет, нет ни  выраженного  зла,  ни
выраженного добра, а есть только возможность и способность к тому и другому,
что  развивается  в  нем  средой,  где  он  живет, и  воспитанием в семье  и
обществе.
     Роберт Оуэн


        ГЛАВА ПЕРВАЯ. БЕЛЫЙ БОГ

     - То-пель-цин! То-пель-цин!
     Рев толпы перекатывался по трибунам, по обе  стороны ткалачи - площадки
для ритуальной игры в мяч.
     Горожане  Толлы, вскочив с мест, тряся  разноцветными перьями  головных
уборов и размахивая руками, орали во всю глотку:
     - То-пель-цин! То-пель-цин!
     Литой мяч из упругой смолы дерева ачанак с  такой силой перелетал через
лекотль -  черту, разделявшую площадки двух игровых отрядов, - словно каждый
раз срывался с  вершины пирамиды. Попав в одного из игроков, он способен был
не только сбить его с ног, но и убить на месте.
     Но игроки были опытны, проворны и  выносливы. Они отбивали смертоносное
упругое ядро, посылая его обратно на половину противника. Прикосновение мяча
к  каменным плитам площадки каралось  штрафным очком, а передача мяча своему
игроку воспрещалась  под угрозой жертвенного камня. Отбивать мяч  можно было
только  локтями, защищенными стеганой броней, коленями  в  наколенниках  или
тяжелыми  каменными  битами, зажатыми  в правой руке.  От  удара такой  биты
летящий  мяч  переламывал  нетолстую каменную  плиту.  А  ненароком  попав в
зрителей,  миг  искалечить  их, не защищенных игровой  одеждой.  Потому  для
безопасности  скамьи были  высоко подняты над  игровым  полем. Сочувствующие
двум  сражающим