бманывают  старого человека, - а мне ее жалко стало: платят с гулькин нос и
всякая шантрапа  вокруг пальца  обводит.  Я  ее  погладил  по  голове, а она
зашипела и вытолкала меня на улицу.




4

     Из комнаты все разбрелись куда-то.  Я повалился на койку вниз лицом, но
и минуты не пролежал, как стало укачивать, и пошел в умывалку смочить голову
под краном. Тут-то  меня и развезло: будто бы с лица не вода текла, а слезы,
и  вправду мне  захотелось плакать, бежать  к ней  обратно  на  Милицейскую,
умолять, чтоб она непременно пришла,  а то я  напьюсь в  усмерть с бичами, и
кончится это  скверно,  даже и  представить боюсь.  А  с  ней мне  никто  не
страшен,  мы посидим и уйдем от них, а завтра возьмем  билеты. Колеса  будут
стучать,  деревья  полетят  за  окном, все  в  снегу...  Много я еще городил
глупостей, но вот когда она мне начала отвечать, тут я и понял: все это бред
собачий,  не больше. Я с нею часто  так разговаривал,  и немота проходила, и
оказывалось - она меня с полуслова понимала, отвечала мне, как я и ждал.
     Я пошел обратно в комнату, лежал там без света. А когда перевернулся на
спину, луна светила в окно, а на полу снег серебрился и чернели переплеты от
рамы. Соседи  как  будто вернулись,  посапывают на  койках, это  значит - за
полночь, в "Арктику" я опоздал, проспал все на  свете!  Но  кто-то, я слышу,
идет -  по  длинному-длинному коридору, и отчего-то мне известно: это она ко
мне идет. Мне страшно делается - нельзя же ей сюда. Они же проснутся,  шуток
потом таких  не оберешься... И вдруг слышу -шарк, шарк,  - громадный кто-то,
пятиметровый,  волочит  свои  подошвы.  И  ржет  по-страшному. Она  от  него
кинулась  по коридору,  а за нею - с топотом, ржанием, с жуткой  матерщиной,
кошмарные какие-то нелюди, жеребцы, их убивать надо! Она закричала, побежала
быстрее, но от них не убежишь, догнали, топчут сапожищами. И я хочу крикнуть
ребят на помощь, один же  я не спасу ее,  и - не могу крикнуть, меня  самого
завалили  чем-то  душным. А там ее добивают,  затаптывают,  и  регот несется
конский, и вопли, как будто динамик хрипит на всю гавань: "Ее больше нету!..
Есть еще!.. А вот теперь нету!.." Я забился, отодрал голову от подушки...
     Господи, это старуха-уборщица шастала метлой  под тум-очками, табуретки
ставила на койки ножками кверху. Она мне и удружила, простыню  завернула  на
лицо.
     - Нету! - кричит. - Нету меня тут больше - жеребцов обихаживать!
     - Чего шумишь, нянечка?
     Подскочила ко мне с метлой наперевес.
     - Проснулся, сынок! А банки с-под сайры - это дело под тумбочки шибать!
Окурки,  обгрызки...  Плевательницы нету? Коменданту сказала! Пускай, скажу,
вас всех в  умывалку переселяют. Там себе  живите, там  себе гадьте, а  меня
нету!
     - Это ты неплохо придумала. Все равно, мы тут временные.
     - А! Временные! Ну, так и я тоже временная... Закурить не найдется?
     Я ей дал "беломорину".
     - Все! - говорит. - Ушла я на фиг!
     И  вправду  ушла. А я полежал еще, сердце у  меня жутко как колотилось.
Совсем  я стал никуда, а ведь двадцати шести  еще не стукнуло парню. Но и то
спасибо, разбудила к полвосьмому.
     Автобуса я не  стал дожидаться - сомлеешь в толчее,  и завезут к чертям
на  рога, куда-нибудь в Росту*, - пошел своим ходом, чтоб совсем развеяло. А
возле  "Арктики"  уже  полно  было  страждущих,  и  табличка  висела:  "Мест
свободных нет". Но меня-то гардеробщик углядел сразу:
     - Проходи, вот этот, в курточке. У него столик заказан.
     * Северная окраина Мурманска.

     Большой он был спец, даром  что однорукий. Кого  не надо -  не  пустит,
нюхом определит - при деньгах  ты  сегодня или же  на арапа рассчитываешь. И
вот тоже талант у человека - никаких  вам номерочков, всех так помнил -кто в
чем пришел. Выходишь - пожалте вам пальтишко, и не чье-нибудь, а ваше.
     - Ко мне, - говорю ему, - особа должна подойти. Вы  меня с  нею видели.
Каштановая. Любит зеленую покраску.
     Вспомнил, кивнул. Я ему подал трешку, он ее смахнул в кармашек, снял  с
меня шапку, отстегнул капюшон.
     - С обновочкой вас!  -  вот и насчет курточки усек, а спроси  его,  как
меня зовут, ушами захлопает.
     В зале  уже надышано  было,  накурено, хоть  топор вешай. На  эстраде -
четыре чудака старались: скрипка, два саксофона  и баян, - снабжали музыкой.
Но не качественной, а так себе, "Во поле березынька стояла". Бичи мои сидели
в углу, держали сдвоенный столик, как  долговременную огневую  точку, - хоть
потертые, но прикостюмленные, Вовчик даже  галстук надел. С ними - Вовчикова
Лидка трехручьевская и Клавка. Ну, Лидка, скажу вам, очень была не подарок -
жилистая и злющая, видать, или просто  нервная: все щипала  свой перманент и
глазки  на  лоб  заводила. А  Клавка -  та  королевой сидела,  кофта  на ней
широкая,  голубая,  с  перламутровыми  пуговками,  в  ушах  золотые  сережки
покачивались,  и  вся-то  она   розовая  была,  вся  лоснилась  и  платочком
обмахивалась сложенным, вместо веера.
     Бичи мне замахали,  и я уже было  двинулся  к ним, когда  вдруг  увидел
"деда"*.
     *"Дед" - старший механик на судне.

     "Дед" сидел один  за столиком,  и, верно, давно  уже сидел, китель  был
расстегнут на три пуговки. Рядом еще стоял стул,  но  прислоненный, - "дед",
верно, ждал кого  или не хотел, чтоб  подсаживались. Заметно  он сдал  за то
время, что мы не виделись, морщины глубже прорезались и мешочки обозначились
под  глазами.  Но плечи еще были прежние,  в порядке плечики, только обвисли
немного.
     "Дед" меня тоже увидел и не сказал  мне ни "здравствуй", ни "салют",  а
выволок стул и улыбнулся.
     - Присаживайся, Алексеич. Откуда такой красивый?
     Так он  меня  звал -  Алексеичем,  как будто я был старпом или  хотя бы
третий  штурман.  Тут   же  и  официантка  подскочила,  как  по  вызову  для
начальства.
     - Маленькая, - сказал ей "дед", - нам повторить  бы - грамм  триста.  А
чтоб совсем хорошо - четыреста. И один прибор Алексеичу. А заказывать он еще
не научился, я сам закажу, мне же и запишешь.
     Меню он поднес почти к глазам и стал шарить пальцем.
     - "Дед"... Понимаешь, я тут с компанией.
     Я ему показал на бичей, "Дед" на них поглядел сурово и покривился.
     - Это они тебе компания?
     Официантка  тоже  покривилась. Я  засмеялся  - отчего-то  всегда  бичей
узнают, хотя и прикостюмленных.
     - Затралил ненароком, пришлось пригласить.
     - Выхода, значит, нет никакого? Ну, закажи им там, только  не очень, не
очень шикуй, и приходи сюда. Мы ведь с тобой полгода не виделись.
     - Больше, "дед". Восемь месяцев.
     Я сходил к бичам - сказать, чтоб заказывали себе чего хотят, а  счет бы
прислали.  И  чтоб  держали два  места,  как  договаривались. Клавке  это не
понравилось, но плевать мне было, она  с Аскольдом пришла, вот пусть и будет
весь вечер Аскольдова.
     Когда я вернулся к "деду", официантка ему принесла коньяк в графинчике,
и "дед" его сразу разлил по фужерам.
     - Начнем - за твой приход, Алексеич. Ты когда пришел?
     - Восьмого дня.
     Я тут же язык прикусил: как же так вышло, что я с ним не повидался?
     -  А  я  вот  завтра  отчаливаю. Ну, ты  не  красней,  меня  обнаружить
трудненько  было.  Полмесяца,  с  утра до  ночи,  на  Абрам-мысу пропадал. В
плавдоке стояли.
     - Почему в доке, "дед"?
     -  Заплату  пришивали на корпусе.  Вот за нее тоже.  Он  первый  отпил,
понюхал ладонь и зарычал. А мне протянул на вилке лимончик.
     - Ты на каком теперь, "дед"?
     - Восемьсот пятнадцатый, "Скакун".
     Когда-то мы вместе плавали на "Орфее", потом  "дед"  прихворнул, а  я с
кепом поругался, -  не помню уже,  на какую тему, - и разошлись мы на разные
пароходы*.
        * Траулеры, конечно, не пароходы, на них стоят дизели, но
так их называют моряки.

     -  Что  ж это делается? - сказал я "деду". - Нам же твой "Скакун"  сети
передавал в Северном, когда вы с промысла уходили. А я и  не знал, что ты на
нем.
     - Помнится, передавали  кому-то  сети... Ну,  где  же знать? Я  даже на
палубу не вышел. Так бы хоть перекрикнулись.
     - А заплата - какая? Есть о чем говорить?
     -  Да повыше  ватерлинии.  Но длинная, на две  шпации. Все  -  ржавчина
съела.
     - Но хоть заварили как следует? Принял Регистр?
     "Дед" усмехнулся.
     -  Тебя  что   больше  интересует  -  как  заварили  или  как  приняли?
Свидетельство  -  имеем.  Прикроемся,  когда   потечет,   больше-то  на  что
надеяться? Там уж - ни ангел не явится, ни чайка не прилетит.
     Мне  неприятно было,  что он так  шутит.  Знал  я,  как  это  делается.
Являются три субъекта на судно, щупают заплату  пальчиками и морщатся, и все
их  стараются  побыстрее   в  каюту  проводить,  выставить   им  спирту  или
трехзвездного. Но только у "деда"  это было не в обычае. Все-таки здорово он
сдал,  наверно. Раньше он капитанам  головы отвинчивал,  а судно  у него  из
порта выходило, как со стапеля.
     - "Дед", давай - за твою заплату.
     -  Давай, - он  потрепал меня по волосам и успокоил:  - Да там хоть всю
обшивку меняй, один результат...
     Нет,  он  еще в силе был.  Ведь хорошо уже нагрузился -  и  ни в  одном
глазу, другой бы уже  Васю  под столом вспоминал. Я смотрел  на "деда" -  он
оживился, вроде бы помолодел, оттого что встретил меня; я ведь  знал, что он
меня любит, и я его тоже любил, - и вот я думал: как же я скажу ему про свое
решение? А "деду" я должен был cказать.
     - Ну, а ты как, Алексеич? Месячишко погуляешь?
     - Может, и больше.
     - Больше-то смысла нет. Если бы летом...
     - Нет уж, до лета я не дотяну.
     "Дед" поглядел подозрительно.
     - Ты что-то виляешь. Никогда ты со мной не вилял.
     - И теперь нет. Просто я на берег списываюсь.
     - Надолго?
     - Не знаю. Пока - насовсем.
     "Дед" ничего не сказал. Разглядывал свой фужер.
     -  Сказать  по совести,  хватит мне.  Я в армии  наплавался*, три  года
протрубил, и тут столько же. Посуху и ходить

     * Армией моряки называют и военный флот.

     разучусь, все палуба да палуба. А жизнь - она тоже проходит.
     -  Н-да, - "дед" вздохнул. Потом улыбнулся, как будто чего-то вспомнил.
- А что, Алексеич, может, вместе еще поплаваем?
     - С тобой-то - отчего ж нет?
     - А вот завтра и поплывем.
     Я замотал головой. Ничего он не понял.
     - В другой раз, "дед".
     - Другого раза не будет. На пенсию меня уведут, под белы руки.
     - Тебя на пенсию? Ты шутишь!
     - Почему же не  пошутить? Раз ты тоже шутишь. А если  по правде, то мне
ведь уже нормальную комиссию-то не пройти.
     - Ну, знаешь, "дед"... Наверное, мы все, сельдяные, на пенсию  уйдем, а
ты останешься.
     -  Так  вот, Алексеич.  Команда,  я  слышал, недобрана,  вожакового  не
хватает в роли. Я почему знаю -  дрифмейстер с помощником сами вожак сегодня
укладывали в трюме. Вот ты и пойдешь вожаковым. Это я с капитаном обговорю.
     Я подумал  - наверное, не  сахар ему на этом чертовом  "Скакуне". Когда
уже вся команда знает, что ты последнюю экспедицию плаваешь.
     - "Дед", мы  ведь не  навек расстаемся. Ты иди и возвращайся. И чтобы с
тобой ничего такого не приключилось.
     "Дед"  вдруг  насупился,  опустил взгляд.  Я-то  не  заметил,  как  они
подошли, эти двое.  А они у меня за плечом  стояли:  один - Граков, персона,
всей  добычи  начальник,  "сельдяной бог",  а второй - бывший  мой  кеп; ну,
скажем,  один из  бывших, у  меня  их  там  штук семь  было;  тоже  личность
знаменитая в свое время, а теперь - из его прилипал.
     Они   к  своему   столику   проходили  забронированному,   и   как   бы
призадержались невзначай.
     - Что же  это с  Сергей  Андреичем-то  может приключиться?  -  Голос  у
Гракова был веселый, но как бы и озабоченный. - Привет тебе, Сергей Андреич.
     "Дед" чего-то буркнул в ответ, я и то не расслышал.
     -  А  кстати, как у тебя с восемьсот пятнадцатым? Отчалите  завтра?  Ты
извини, я, может, не к месту...
     - Да уж такие мы люди, - сказал "дед", -  на службе про футбол говорим,
на футболе - службу вспоминаем.
     - Чего,чего? Это ты интересно!..
     Граков  на шажок поближе к нам пододвинулся. А прилипала-то  его просто
заклокотал от восторга, даже залысинки у него посветлели.
     - Надо бы наоборот, - сказал "дед", - но не можем.
     - Не можем, это  точно! - Тут же опять он сделался озабоченный, Граков.
- Но мне докладывали: там вроде бы все зализано.
     - Ну, раз докладывали...
     - Да я ведь и тебя немножко знаю, за тобой проверять не нужно. Ну, одну
экспедицию еще попрыгает "Скакунишко" твой, а там и на слом, а?..
     - На слом, - сказал "дед".
     Больше им,  вроде, и говорить  было не о чем.  Но  Граков  вокруг  себя
пошарил глазками, и прилипала мигом куда-то шастнул - не иначе, за стульями.
А мы их и не приглашали, прошу заметить.
     -  И  нас  самих, наверное, на  слом? Как  думаешь? "Дед" насчет  этого
ничего не думал.
     - Значит, последний вечерок сидишь?
     - Значит, так.
     А точно - прилипала уже стулья тащил. А за ним официантка -  с бутылкой
"Арарата". Для Гракова тут специально  держали, другого  он не пил. Она было
начала распечатывать, но прилипала у ней перехватил бутылку.
     - Нет-нет, дайте, дайте.
     Вышиб  пробку  ладонью.  У  него  это красочно получилось  -  покрутил,
покрутил  и вышиб. Подал бутылку  Гракову.  А тот уселся  -  но  не  прямо к
столику, а чуть боком, - и помахал  бутылкой: кому бы налить первому.  "Дед"
свой фужер прикрыл ладонью: у него, мол, налито до половины.
     - Марочный! - Граков удивился.
     - Тем более, мешать не стоит.
     - Тогда, с твоего разрешения, бича захмелим.
     И долил мне. Быстренько, я  и не успел  свой фужер прикрыть. Ну, и духу
не хватило, если по правде. Он-то все-таки бог. Я ему только сказал:
     - Промыслового, прошу не путать.
     -  Кто  же  в этом сомневается?  - засмеялся мой бог, даже  руку мне на
плечо  положил. Даже  прилипала, который  как раз себе наливал, поглядел  на
меня ласково. Забыл уж, поди, как в  свое время орал на  меня  в  рубке. - А
дерзкая молодежь, языкастая!..
     Прилипала уже не ласково на меня смотрел, а недовольно.
     - Чем же дерзкая? - сказал "дед". - Просто, достоинство имеет.
     -  Ну  да, ну  да. Достоинство в первую очередь.  Потом  уже к  старшим
уважение.
     Официантка  стояла, не  уходила,  Граков  поворотился к  ней  и пальцем
показал на столик. Колечко описал. Мол, это все на меня запиши.
     Но тут случился один момент. "Дед" покряхтел и сказал:
     - Ну... Мы-то уж тут давно сидим.
     Это надо вам объяснить, все эти тонкости. В "Арктике" за себя одного не
платят.  Если моряцкая  компания сидит,  то  каждый спешит  первым  за  всех
выложить. Ну,  если  уж все  разом выложили,  то  официантка  решает, с кого
брать. Но когда  уже вместе посидели, а платят врозь - это враги, это обида.
А мы как-никак, но посидели.
     Граков чуть не  испариной покрылся. Но недаром же он прилипалу при себе
держал. Прилипала-то и спас положение:
     - Димитрий  Родионович имел в виду нам двоим чего-нибудь  под коньячок.
Салатик там  фирменный.  А горячее -на  наш столик  подадите, мы  потом туда
перейдем.
     Она записала и отошла.
     - Ну, а... выпить за тебя - разрешишь? - спросил Граков.
     Я поглядел на "деда". Он на меня. Он взял свой фужер. Я тоже свой взял.
Прилипала,  тот  просто  ел своего Родионыча -  глазки его  медвежьи,  носик
кнопкой,  губки, всегда поджатые. Но весь  вид  такой, как будто  он  сейчас
самое важное скажет. Ну такое, до чего тебе в жизни не додуматься, и от отца
с матерью не услышать, и в книжках не прочесть.
     - Сергей  Андреич... Во-первых, сто футов тебе под килем.  Это - прими,
пожалуйста. Это искренне.
     "Дед" кивнул. У прилипалы сразу лоб посветлел.
     -  А во-вторых... Ну, не в каменном  же веке мы  живем! Про что  я - ты
знаешь. Пойми, все мы люди, все можем ошибиться, не казнить же нас за это по
двадцать  лет.  Ах, кержак  ты эдакий,  ископаемый  человек! Ведь  пора  уже
кое-что  и  пересмотреть. Время-то, время какое  было. Вот  молодость сидит,
разве она себе может представить, какое было время?..
     Прилипала то на "деда"  смотрел, то на Гракова. И такая  у него на лице
печаль была  - ну  действительно не казнить же, ну бросьте вы ваши счеты, ну
хоть обнялись бы, что ли. А "дед"  молчал и супился. Граков ему руку на руку
положил, "дед", я видел, страдал от этого, но руку не убирал.
     Я поглядел по сторонам - никто на нас не смотрел, - и "дед" поглядел на
меня, понял, что никто не смотрит, и ему легче стало.
     -  Слушай-ка, Родионыч, - сказал "дед". - Для чего ты это начал? Я ведь
тебе никаких обид не высказываю.  Ну, было, ну, прошло.  Только  вот пить за
что, все я в толк не возьму.
     Граков опять вокруг себя пошарил глазками.
     - Что ж она нам не несет? Хоть минеральненькой - запить...
     Прилипала вскочил, шастнул между столиками.
     - А  это мы сейчас сформулируем. - Граков золотой  улыбкой заблестел. -
Как я понимаю, ты последний год плаваешь. А ведь грустно это. Разве нет?
     - Кому грустно? Тебе?
     - Флоту, Сергей Андреич. Флот без тебя осиротеет.
     - Так уж прямо осиротеет.
     - Сергей Андреич, цену себе надо знать. Ты еще много можешь флоту дать,
молодым.   Такой   механик!   Могут  с   тобой  нынешние  "деды"  равняться?
Нынешние-то, двадцатипятилетние? Вот и не хочется мне тебя с флота отпускать
на пенсию. Ой, как не хочется!
     Прилипала тем временем воду принес, вскрыл ее вилкой, забулькал по всем
фужерам.
     - Как, Игнатьич, не отпустим мы Бабилова с флота?
     - Нельзя, Димитрий Родионович, нельзя-а!
     - Вот и я думаю.  - Граков уж всю ладонь "дедову" в обеих руках держал.
- Ты, верно, по зрению на траулерах не можешь находиться?
     - Ну, - сказал "дед". - Ты уж, поди, в курсе.
     -  А  если  -  групповым  механиком? Как?  Правая моя рука  будешь,  по
технической  части. Целый  отряд у тебя  под началом, двенадцать, пятнадцать
судов. Нахождение  - на плавбазе, каюта-люкс. Трудненько ведь в твои годы на
СРТ, покоя  хочется, комфорта. Власти, если на то пошло. Как, сформулировали
тостик? За группового механика Бабилова, Сергей Андреича!
     - Да, - сказал "дед", - соблазнительно. Но ты погоди. - Ну-ну, что тебя
волнует?
     -  А  вот, если я твоя правая  рука  буду, ты меня за минеральненькой -
тоже пошлешь?
     Мне на прилипалу не хотелось глядеть, на бывшего моего  кепа. И все ж я
видел,  как  он вспотел  даже,  а улыбаться не  перестал.  А  мужик  -  вида
наигвардейского, такому  б как  раз на  параде полковое знамя  нести, рапорт
почетного караула отдавать. Ужас, что можно с человеком сделать!
     - При чем тут это? - Граков нахмурился..- Я серьезно с тобой.
     -  Хочется мне наперед  свои обязанности знать. Свое  место.  Может,  и
прогадаю по глупости. - "Дед" убрал свою руку, поглядел на прилипалу в упор.
- Скажи-ка мне, Игнатьич, ты по мостику не скучаешь?
     Представьте себе, он смотрел на "деда" и улыбался.
     - Ну, а я,  - сказал "дед", - без  своей вонючей шахты помру, наверное.
Так меня из  люкса ногами вперед и  вынесут, в один прекрасный день.  Что же
ты, Родионыч, смерти моей захотел?
     Граков улыбнулся через силу.
     - Не вышел тостик?
     - Этот  нет, - сказал "дед", - ты что-нибудь другое придумай.  Тогда  и
приходи.
     Граков отставил  свой  коньяк,  поднялся.  Прилипала тоже  вскочил.  Он
теперь не знал, улыбаться ему или хмуриться. "Дед" напомнил:
     - Марочный не забудьте.
     - Жаль, - сказал Граков. - Не понял ты меня, Сергей Андреевич. Я к тебе
с чистыми намерениями. А ты все  же камень за пазухой  таишь. Что  и доказал
наглядно.
     И вдруг  он, знаете,  чего сделал?  Наклонился к "деду" -  низко-низко,
обнял за плечи и сказал, так задушевно:
     - Ну ладно, еще потолкуем. Сейчас ты, конечно, не в том состоянии...