л. Доедал не  спеша  компот, а
косточки сплевывал на ложечку, - в мореходке, поди, научился. Им  там, поди,
специально лекции читают - как себя в обществе вести.
     Так он, значит, посиживал, а  мы по переборочке жались. И он же нам еще
и говорит:
     - Вам,  -  говорит,  - обед  сегодня  не полагается,  мало  рыбы взяли.
Одиннадцать бочек - это разве улов?
     - А кто ее искал? - спросил Шурка. - Ты ж на вахте был.
     - Эхолот ищет, не я.
     Все,  конечно, шуточки.  Только шутить не надо, когда всем обидно из-за
тонны уродоваться.
     - Это вот точно, - дрифтер ему сказал. - К эхолоту еще мозги требуются.
     Тот застыл с ложечкой, медленно стал бледнеть.
     - Не понял. Прошу повторить.
     Дрифтер взял да и повторил, ему что. Да еще  прибавил в том смысле, что
кое-кто у нас на пароходе чужой хлеб ест.
     - Твой, что ли?
     - И мой, в том числе.
     - Прошу - персонально. При свидетелях. Кого имеешь в виду?
     Дрифтер  смолчал через силу. Его уже  и  за  локти  дергали,  и на ноги
наступали. Бондарь зато высказался.
     - Ты б, Сергеич, не  шумел бы, видишь  - с выборки люди пришли, устали,
как  собаки.  Могут чего и лишнего сказать - про кого, и сами не знают. А ты
на себя примешь.
     Тоже миротворец. В нем такая змея сидит, на всех яду хватит. И как чуть
скандалом запахло,  он  тут, с добродушной такой ухмылочкой. Третий пошел  к
двери, сказал:
     -  Я лишнего  от себя не  прибавлю. А то, что тут было  сказано, считаю
нужным довести до сведения капитана.
     - Валяй, доводи, - дрифтер опять не стерпел. - Это ты умеешь.
     И только за третьим дверь захлопнулась, Васька Буров поддакнул.
     - Да чо с него взять-то, с Шакал Сергеича? С чужим же дипломом плавает.
     И пошло на эту тему.
     - Как так - с чужим?
     - А украл он его, наверно.
     - Да не украл, на толчке купил, со всеми печатями.
     - Только "фио"* проставил.

     * То есть фамилию-имя-отчество.

     Димка все  эти речи слушал, посмеивался, переглядывался с Аликом, потом
сказал:
     - Очаровательная  вы компания,  бичи!  Смотрю  на вас  -  не налюбуюсь.
Непонятно  мне  -  что  вас объединяет? Ни дружбы, ни привязанности, простой
привычки даже нет друг к другу - сплошная грызня. И на это вся энергия у вас
уходит. А доведись-ка вам сообща против кого-нибудь - хватит ли ее?
     Я увидел - все на него смотрят злыми глазами. И молчат.
     - Будет вам, - кандей Вася вмешался. - Передеретесь еще в салоне.
     Он притащил целый таз с  жареной треской и вывалил на стол, на газетку.
Нам  в  этот день четыре  трещины  попались, и он  их  всю выборку за бортом
держал, на прядине, только сейчас живыми кинул на сковороду. Потому что, как
говорил наш старпом из Волоколамска,  "ее, заразу,  нужно есть, когда она  в
состоянии клинической смерти". И тут, конечно, все споры кончились. А дальше
я не знаю, мне на руль было идти.

10

     Сменял я помощника дрифтера, Гешу. А у Геши часы золотые на руке, он их
и во  время выборки не снимает,  и всегда ему  кажется -  он лишнее на вахте
стоит.
     - Может, ты б еще через час пришел? - спрашивает. - А то слишком рано.
     - Знаю, что рано, - говорю,  - да там кандей трески  нажарил, мне жалко
стало, что тебе не достанется.
     - Семьдесят градусов, руль сдан.
     - Порядок. Руль принят.
     А встал я минута в минуту, еще Жору-штурмана не сменяли. Как раз вместе
со мною третий заступал, а он-то не опаздывает, Жору боится.  Жору и капитан
боится. Ну,  не  боится, а  прислушивается, потому что на самом  деле ему бы
старпомом плавать, а не плосконосому.
     Пришел третий - нахмуренный, красный лицом, только шрам белел.
     -  Точны,  как  бог, Константин Сергеевич, -  Жора его  всегда  на "вы"
зовет, хотя тот и младше его годами  и чином. - Курс семьдесят, селедка ушла
на бал. Увидите акулу - передайте привет. Адье!
     Третий  походил по  рубке, зашел  в  штурманскую  - там  что-то  эхолот
пискнул, - спросил оттуда:
     - Сколько держишь?
     - Да семьдесят.
     - Держи семьдесят пять.
     - Пожалуйста.
     - Не "пожалуйста", а "есть держать". Учишь вас, а все деревня.  Никакой
морской четкости от вас не дождешься.
     Вышел опять  в  ходовую,  опустил  окно. Внизу как раз прошел дрифтер -
руки за поясом,  штаны сзади блестят, голенища  желтым вывернуты  наружу, за
голенищем - нож. Рыбацкий шик.
     Третий сплюнул на палубу, повернулся ко мне.
     - Как ты относишься, что он на тебя замахивался?
     - Кто замахивался?
     - Ну, чего виляешь? Свайкой он на тебя замахнулся или нет?
     - Я тоже на него замахнулся. Даже вроде бы кинул.
     - Ты тоже не на высоте. Но он первый начал. Это все видели.
     - Ладно. Забыто уже.
     - Ха! Думаешь, он тебе забыл?
     - Почем я знаю? Я ему забыл.
     - Ну и дурак. Такие вещи нельзя оставлять без последствий.
     - У него работа нервная.
     - А у тебя спокойная? Он за свою работу и получает больше тебя.
     Мне неохота было лезть  в  ихнюю склоку. Она у них теперь не  кончится.
Как у меня с бондарем. Тоже друг друга не взлюбили - значит, нужно на разные
пароходы расходиться, а не выяснять.
     -  Слушай, Сергеич, я  жаловаться  к  кепу не пойду.  Предпочитаю своим
способом.
     - Это, знаешь ли, порочный способ. Так ты только руки ему развязываешь.
Устанавливаешь, понял, ненормальный стиль отношений на флоте. Слыхал, как он
в салоне распоясался?
     Я промолчал. Он так всю вахту проспорит.
     - Сколько держишь?
     - Восемьдесят.
     - А я тебе сколько сказал?
     - Семьдесят пять.
     - Как же так? Точней на курсе!
     Следил, как одерживаю, выравниваю  курс. Не все ему  равно?  - идем  на
поиск, море прочесываем. Потом ему надоело следить. Охота была высказаться.
     - У тебя какое образование?
     - Семь классов.
     - Видал! А у будки - всего четыре.  А  он на тебя орет, замахивается. Я
промолчал.
     - Какого же хрена ты в матросах кантуешься? Тебе в мореходку надо идти.
     Я кивнул. В мореходку - так в мореходку.
     -  Я  серьезно говорю.  Охота  тебе  в  кубрике с  семью рылами сидеть?
Выслушивать от  каждого  остолопа безграмотного. Что  дрифтер, что  боцман -
один хрен. А у тебя же голова светлая!
     Я засмеялся. С чего это он взял - насчет моей головы?
     - Чего  смеешься? Плакать надо. Так  и подохнешь в  кубрике. Я те точно
предсказываю.
     -  "Дед"  мне то же  самое предсказывает.  Только  - под  забором.  И в
механики зовет.
     -  Ты  "деда" не слушай. "Дед" у тебя,  знаешь...  Хотя, в общем-то, он
прав. Но лучше -  в штурмана идти. У тебя дело будет в  руках, понял. Знания
какие-то. А когда дело в руках - и делать ничего не надо, понял?
     - Нет.
     - Чего тут понимать! Вахту отстоял - и гуляй шестнадцать часов в сутки,
плюй на всех с клотика. Купишь себе макен, мичманку наденешь, человеком себя
почувствуешь. Есть же у тебя к  полноценной жизни  стремление, курточку  вон
какую отхватил. А представь - ты штурман. В макене ходишь, с белым шарфиком,
берешь такси, едешь в ресторан, развлекаешься, как человек. Тебе уважение. И
не рассусоливай в жизни, не мямли. Надо быть резким человеком, понял?
     - Ага.
     - Сколько держишь?
     - Семьдесят два.
     - Точней на курсе! А все эти рыла - ты их презирай, понял. Они большего
не стоют. Их надо на место ставить. Холодно, резко, понял?
     - Понял. Надо быть резким человеком.
     - Во! Столько и держи.
     Опять запищал  эхолот. Третий сбегал туда и вернулся, сплюнул вниз,  на
палубу. Плевался он длинно, это у него хорошо получалось.
     - Ты женатый?
     - Нет пока.
     -  Что ты? Цены  тебе нет. Свободный, незатраленный.  А  я одной стерве
двадцать пять процентов от  сердца отрываю, от другой отбиваюсь, и с третьей
раздрай, а там  пацан,  понял.  Такой  пацан  - закачаешься!  "Папка у  меня
стулман",  понял.  Характером -  весь в меня, даже не  платить  жалко. Будет
резким человеком. Если она его не испортит. Вот я чего боюсь.
     Хлопнула дверь -  кеп вошел, в  шапке, в телогрейке, в тонких сапожках,
как у  кавказских плясунов. На палубе в  таких  не походишь, -  но капитаны,
бывает, неделями на палубу не  выходят. В шапке у него решительный  был вид,
моряцкий, не скажешь, что  лысина,  как поднос.  Первым  делом он  на эхолот
поглядел, потом на компас. Нахмурился.
     - Сколько он у тебя держит? Лодочными зигзагами он у тебя ходит*.

     *  Капитан, очевидно, имеет в виду "противолодочные  зигзаги", которыми
ходит миноносец,
     забрасывающий глубинными бомбами подводную лодку.

     - А ну точней! - сказал третий. - Ты что, бухой?
     Спорить тут бесполезно. Они лучше моего знают, что картушка на месте не
стоит ни секунды. Держишь в общем и целом. Но поворчать полагается.
     - Не ходи зигзагами, - кеп мне говорит.
     - Я не хожу.
     - Ты-то не ходишь, пароход ходит.
     - Есть не ходить.
     Слава Богу, эхолот заверещал опять. Оба туда кинулись.
     - Можно бы и метнуть, - третий сказал.
     - А глубина?  Сейчас-то погода слабая, она,  видишь, по дну  идет. А  к
ночи - хрен знает, на сколько она поднимется. Снова вернулись в ходовую.
     - Норвежец вон уже на порядке стоит,  - третий заметил. - Спросить бы у
него, на сколько забрасывали?
     - Я те спрошу! Ты еще чего придумай.
     - А что - не ответят?
     - Не полагается, и все.
     Норвежец был весь оранжевый, золотистый, с белоснежной рубкой. Под цвет
бортов - шлюпки выкрашены и  капы. На палубе, у лееров, стояли двое в черных
блестящих роканах, смотрели, как мы проходим. Почему бы и не спросить у них?
Я  сам спрашивал, они  всегда ответят. Надо только выйти на мостик, показать
пальцем вниз, нарисовать  вопросительный  знак. И  любой норвежец  сразу  на
пальцах покажет, на сколько у них сети заглублены. Жалко им, что ли?
     - Давай-ка сами проверим, - сказал кеп.
     - Да неудобно, Николаич.
     - Неудобно штаны надевать через голову.
     Третий, по телеграфу, сбавил  ход до малого и ушел к эхолоту. Справа по
ходу качались на зыбях норвежские кухтыли, красная цепочка длиной с полмили.
У них порядки покороче наших, да ведь и суда поменьше.
     - Правее держи, - сказал кеп. - Пройдешь между кухтылями?
     - Постараюсь.
     - Не "постараюсь", а надо не задеть.
     Всегда так делают на промыслах, если  надо пройти  через чужой порядок.
Но я так думаю, норвежцы-то поняли, что мы их проверяем. Для чего же мы курс
меняли?  Те двое, что стояли на палубе,  так  весело переглянулись. Даже кеп
смутился.
     Эхолот пискнул и смолк. Это мы прошли над их сетями.
     - Восемьдесят, - сказал третий.
     - Ну вот видишь, - сказал кеп. - И спрашивать не надо. Норвежцы глядели
на нас и скалились.
     - Давай-ка полный, - сказал кеп.
     Третий  перевел  ручку телеграфа.  Но  справа кто-то  уже  нас обгонял,
быстренько,  как  стоячих. По  синему  борту бежали  белые буквы. Третий  их
читал, шевелил губами:
     - "Герл Пегги. Скотланд".
     -  Шотландец, - сказал кеп.  - А ты -  "Скотланд".  То-то и  видно, что
диплом у тебя не свой. Лицо у третьего пошло пятнами.
     - А ходко идет, - кеп  позавидовал. - И всего-то автомобильный движок у
него.
     - Обводы зато хорошие.
     - Обводы - мечта!
     Шотландец нас обошел - стройный, гордый, как лебедь. Мы смотрели на его
корму  с подвешенной  шлюпкой  - такой  же синей, лаковой, как его борт.  Из
камбуза  вышел  повар, в  белом  колпаке  и  фартуке, с  ведром.  Он на  нас
посмотрел,  чего-то крикнул  кому-то в дверь и выплеснул с кормы  помои. Это
было прямо у нас по курсу.
     - Нахалы, - сказал кеп. -  Нахалы, больше никто. А ты еще спрашивать  у
них хотел.
     - Я не у них. Я у норвежцев.
     - Все хороши. Аристократы вонючие.
     Из радиорубки  в ходовую вышел "маркони".  Чего-то  он улыбался  хитро,
смотрел вслед шотландцу, потом сказал, как будто между прочим:
     - Николаич, радиограмму примите.
     Кеп на него уставился грозно.
     - От этого, что ли? От "Пегги"?
     - Ага.
     - А зачем принял?
     - Случайно.
     Кеп ее взял двумя пальцами, как лезвие.
     -  Детством  занимаются.  "Иван,  селедки  нет,  собирай  комсомольское
собрание". Хоть бы новенькое чего придумали.
     Скомкал ее, кинул за борт, через окно.
     - Больше мне таких не подавай. Делать тебе нечего.
     -  А я чего?  - "Маркони"  мне подмигнул.  -  Они  на  совет  капитанов
настроились, знают волну.
     - Врешь ты все. Сам на них настроился.
     - Проверьте.
     Кеп поглядел на часы. И  правда, пять было, как раз совет капитанов. Он
ушел в радиорубку и там, слышно было, забубнил:
     - Восемьсот пятнадцатый говорит. Здравствуйте, товарищи. Сегодня первая
выборка  у  нас.  Взяли  маловато,  одиннадцать  бочек.  Глубина шестьдесят.
Сегодня думаю метнуть на восемьдесят. Есть у меня предположение...
     Вышел мрачный, походил по рубке, снова пошел смотреть эхолот.
     - Пишет  все, пишет... Мелочь  пузатую.  Или  планктон.  Ладно, пойду к
себе.  А  ты  позови,  когда  чего-нибудь  дельное  напишет.  И  следи,  как
полагается, а то ты ему лекции читаешь...
     Откуда  он наш  разговор слышал?  Наверно, по трубе из своей каюты. Она
хоть и заткнута свистком, но услышать можно, если ухо пристроить.
     -  Ему  не я читаю, -  сказал третий. - Ему "дед"  читает,  в  механики
зовет.
     Кеп себя постучал пальцем по лбу, - мне видно было краем глаза.
     - Чем бы дите ни тешилось...
     Пошел было, потом опять вернулся, поскреб щеку.
     - Между  прочим, это мысль он подал, собрание тоже надо провести.  Есть
кой-какие вопросы.
     - Значит, не зря я вам радиограмму подал? - спросил "маркони".
     Кеп рассердился:
     - Делом займись, Линьков. Аппаратуру свою изучай, повышай квалификацию.
Тоже детством занимаешься.
     Я потом спросил:
     - Почему это он "деда" не любит?
     - А кто кого любит? - спросил "маркони".
     - Точней на курсе, - сказал третий. - Вправо ушел. Не ходи вправо.
     Больше мы не говорили.
     Потом я  сменился и пошел глупыша  проведать.  Он уже всю селедку успел
сожрать,  и  поднагадил,  конечно.  Я  ему  все почистил, потом надергал  из
шпигатов еще несколько селедин. Там они всегда застревают, никакой струей их
оттуда не вымыть.
     Фомка поглядел  на  это богатство, одну заглотил сразу, а другие накрыл
крылом. Он уже меня совсем не боялся, не зарывался головой в перья,  когда я
руку подносил. Но с крылом у него плохи  были дела, я чуть задел случайно, и
он закричал, забился. И потом  уже смотрел на меня  сердито, только  и ждал,
когда я уйду. Вся дружба наша полетела прахом...


11


     Собрание мы  в  этот  же  день  провели. Не  комсомольское,  правда,  а
судовое. Рыбу все не могли найти, и кеп решил даром времени не терять.
     Собираемся мы в салоне,  -  где же нам  еще. Ну, летом  в  погожий день
можно и на  палубе, а так  - в  салоне, это у  нас самое  большое помещение.
Почти  все  оно  занято  столом,  с  двумя  лавками,  на  одном  краю  стоит
кинопроектор, а против него -  простыня натянута вместо  экрана. В камбузной
двери - окошко, оттуда кандей  подает  "юноше"  миски и  кружки, и в это  же
окошко они смотрят фильмы.
     Набились  плотно, все  пришли, кроме вахтенных. Кеп  нам сделал доклад:
рейс у нас - сто пять суток, за это время мы пять раз должны подойти к базе,
сдать пять грузов, а шестой -  повезем  в порт.  Всего план  у нас -  триста
тонн, за выполнение плана - премия двадцать процентов, за каждую тонну сверх
-  по  два   процента   премии...  Каждую   экспедицию  мы  это  внимательно
выслушиваем.
     - Ну, высказывайтесь, моряки, сколько берем перевыполнения?
     Помолчали.  Крепко   помолчали.  Потом   Шурка   высказался   -   он  у
кинопроектора сидел и крутил ролик. С другой стороны ролик крутил Серега.
     - Это как заловится, - сказал Шурка.
     - Но обязательство-то взять - нужно.
     Опять  помолчали. Васька Буров  попросил слова и  брякнул,  как  в воду
кинулся:
     - Триста одну тонну! Кеп усмехнулся.
     - Всего-то одну? Ну, Буров, ты даешь стране рыбы!
     -  Да хоть четыреста, разве жалко. Только не  заловится.  Жора-штурман,
которого мы секретарем выбрали, разрешил наши сомнения:
     - Об чем спор? В прошлый раз на триста двадцать взяли  обязательство, а
вьшовили триста пять. И - что? Такие же сидим, не похудели.
     Так и проголосовали - за триста пять. Кеп не стал спорить, записали это
в протокол.
     Только прошу заметить, - кеп сказал. - Если мы как сегодня будем брать,
этак мы в пролове окажемся, как пить.
     Дрифтер только того и ждал.
     - А это уж  не от нас зависит. Мы со  своей стороны -  все приложим. Но
кто ее ищет? Штурмана. А они  должны искать по всей  современной науке, чтоб
зря не метали бы, как вчера.
     Третий заерзал на лавке, шрам у него побелел.
     - Сколько нашел, столько и застолбил. Значит, не было косяка побольше.
     Дрифтер на него не глядел.
     - Вопрос у меня в связи с этим.
     - Давай свой вопрос, - кеп сказал.
     Лицо у дрифтера засияло, залоснилось.
     - Вот у нас  некоторые штурмана без дипломов ходят. Могу я им доверять,
когда они на мостике? И жизнь свою доверять, и рыбу.
     - Кого имеешь в виду?
     -  А  пусть он  сам  выступит,  собрание  послушает. Все  поглядели  на
третьего. Он встал, весь красный.
     - Кто тебе сказал, пошехонец, что у меня диплома нет? Могу показать.
     - Мне чужого не надо, я на твой хочу поглядеть.
     - Черпаков, - кеп сказал, - что у тебя с дипломом?
     - Да, - сказал дрифтер, - объясни собранию.
     - Есть у меня диплом. Только справки нет об экзаменах.
     - Где же ты ее потерял? - спросил дрифтер.
     - Не потерял, а в порту оставил.
     Дрифтер взревел:
     - Попрошу в протокольчик! Справки при себе не оказалось.
     - Не гоношись, у меня только два экзамена не сдано.
     -  Попрошу  в  протокольчик!  Два  экзамена не сдано.  Как  же тебе его
выписали, если не сдано?
     - Ну,  выписали. Обещал  попозже  сдать. В рейс  надо  было идти, вот и
выписали.
     - Сколько ж поставил? Литр? Или полтора?
     - Не твое дело, пошехонец.
     - Черпаков, - кеп сказал. - Чтоб ты мне оба экзамена сдал срочно. Какие
у тебя не сданы?
     -  Сочинение по  литературе. И морская практика. В порт придем - тут же
сдам.
     Дрифтер опять вылез:
     - Нет,  не в порт. До порта я еще с  тобой  плавать  должен, жизнь свою
доверять. А экзамены ты можешь на базе сдать, там преподаватели имеются.
     - Нужно ж еще подготовиться.
     - Вот  и готовься, Вахточку отстоял - и готовься. А нечего ухо давить и
фильмы  смотреть.  Откажись от кое-каких  соблазнов, а сдай, всей команде на
радость.
     Кеп сказал:
     - Придется, Черпаков. Какой первый сдашь?
     - Какой потрудней. Сочинение.
     Дрифтер взревел:
     -  Попрошу в  протокольчик!  На  первой базе он сочинение  сдает,  а на
второй - практику.
     Занесли и это. Третий сел как побитый, сказал дрифтеру:
     - Добился, пошехонец.
     - А я не для себя стараюсь. Для всей команды.
     -  Добро,  - сказал  кеп. - Какой там следующий? Быт  на  судне?  Вот с
бытом... Прямо скажем, хреново у нас с этим бытом... Сегодня в салон вхожу -
Чмырев какую-то историю рассказывает Бурову и матерком ее перекладывает, как
извозчик  дореволюционный. Салон  у  нас  все-таки,  портреты  висят,  а  не
сапожная мастерская.
     - А что? - спросил Шурка. - С выражением!
     -  Так вот - без этих выражений. А  то мы  без женщин плаваем, так сами
себя  уже   не  контролируем.  Вношу  лично  предложение   -  отказаться  от
нецензурных слов.
     Опять помолчали крепко.
     - Николаич, - сказал дрифтер. - Вы ж сами иногда... на мостике.
     - И меня за руку хватайте. И потом - на мостике, не в салоне же.
     - Есть предложение, - Васька  Буров руку поднял. - Записать в протокол:
для оздоровления быта - не ругаться в нерабочее время.