Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Приключения
   Приключения
      Владимов Г.Н.. Три минуты молчания -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  -
Георгий Николаевич Владимов. Три минуты молчания © Георгий Николаевич Владимов Посев, 1982 OCR и вычитка: Александр Белоусенко (belousenko@yahoo.com) К РУССКОМУ ЗАРУБЕЖНОМУ ИЗДАНИЮ Эта книга возникла из опыта моего плавания на рыболовном траулере 849 "Всадник" по трем морям Северной Атлантики. Я был на борту не сторонним наблюдателем, но как палубный матрос участвовал в работе и в жизни экипажа - это обстоятельство, возможно пошедшее на пользу книге, предопределило в немалой степени ее судьбу в СССР. Должно быть, доверчивый автор слишком буквально воспринял призывы руководящих товарищей насчет досконального и всестороннего изучения жизни. К тому же, "Три Минуты Молчания" оказались последним крупноформатным произведением, напечатанным в "Новом мире" Александром Твардовским; для тех, кто хотел его свержения, нашлась удобная полноразмерная мишень. Обширная наша пресса, от столицы до окраин, немедля запестрела традиционными заголовками: "В кривом зеркале", "Ложным курсом", "Сквозь темные очки", "Мели и рифы мысли", "Разве они такие, мурманские рыбаки?", "Такая книга не нужна!", "Кого спасаете, Владимов?" и т. п. Как ни смешны эти благоглупости, а они свое дело делают. При всем интересе советского читателя к этому роману, книжного издания в родном отечестве не было семь лет. Лишь когда появился на Западе "Верный Руслан", - именно благодаря его появлению! - сочли разумным пригласить автора "вернуться в советскую литературу", приотворив ему двери московского "Современника". Однако за семь этих лет у автора накопились свои претензии к роману, а сверх того были надежды восстановить, хотя бы отчасти, выгрызенное цензурой и, напротив, опустить места, служившие вынужденно связками разорванному тексту. В издании "Современника" это не сбылось - тому самому автору, от кого только и требовали "коренной переработки", теперь и на шаг не дали отступить от журнальной версии, с которой новый цензор сверялся по каждому слову. Версия, в полной мере авторская, предстает русскому читателю лишь здесь, под этой обложкой. Прежде она публиковалась во Франции издательством "Галлимар" в переводе г-жи Лили Дени - пользуюсь случаем печатно принести искусной переводчице мою глубокую благодарность за ее немалый добросовестный труд. Г. Владимов Москва, 30 июля 1981 года Ты не Дух, - он сказал, - и ты не Гном. Ты не Книга и ты не Зверь. Не позорь же доброй славы людей, воплотись еще раз теперь. Живи на Земле и уст не смыкай, не закрывай очей и отнеси сынам Земли мудрость моих речей: что каждый грех, совершенный двумя, и тому, и другому вменен. И... Бог, что ты вычитал из книг, да будет с тобой, Томлинсон! Р.Киплинг Глава первая. Лиля 1 Сначала я был один на пирсе. И туман был на самом деле, а не у меня в голове. Я смотрел на черную воду в гавани - как она дымится, а швартовые белеют от инея. Понизу еще была видимость, а выше - как в молоке: шагов с десяти у какого-нибудь буксирчика только рубку и различишь, а мачт совсем нету. Но я-то, когда еще спускался в порт, видел - небо над сопками зеленое, чистое, и звезды как надраенные, - так что это ненадолго: к ночи еще приморозит, и Гольфстрим остудится. Туман повисит над гаванью и сойдет в воду. И траулеры завтра спокойненько выйдут в Атлантику. А я вот уже не выйду. Я свое отплавал. И дел у меня никаких в Рыбном порту не было; просто завернул попрощаться. Посмотрю в последний раз на всю эту живопись, а после - смотаю удочки да и подамся куда-нибудь в Россию. В смысле - на юг. Тут они являются, два деятеля. Вынырнули из тумана. - Кореш, - кричат, - салют! Оба расхристанные, шапки на затылке, телогрейки настежь, и пар от них, как от загнанных. - Салют, - говорю, - кореши. Очень рад видеть. А на самом деле - никакие они мне не кореши. Ну, с одним-то, с Вовчиком, я корешил недолго, рейса два сплавали вместе под тралом, даже наколками обменялись. У него на пальцах "Сеня" выколото, а у меня - "Вова". Ну, выколото, и ладно. А второго-то, пучеглазого, я вообще в первый раз видел. А он-то громче всего и орал. И с ходу лапаться полез мослами своими загребущими. - Гляди, кого обнаружили! Нос к носу вышли - при такой видимости. Как это понимать, Вовчик? "А так и понимать, - думаю. - Ты носом своим лиловым всегда кого надо обнаружишь. А раньше всего - денежного человека". Видно же, с кем имеешь дело - с бичами* непромысловыми. Которые в море не *Происходит от английского "bеасh" - пляж, берег, морская отмель. "То bе оn the bеасh" - быть на мели, в отставке (морской сленг). ходят, только лишь девкам травят про всякие там "штормяги" и "переплеты". Не портовым девкам, а городским. А все-то ихние "переплеты" - сползать раз в день отметиться в кадрах, лучше всего - под вечер, когда уже вся роль на отходящее судно заполнена. Ну, и дважды в месяц потолкаться возле кассы, получить свои законные, семьдесят пять процентов. Чем не жизнь? И вечно они кантуются на причалах, когда траулеры швартуются и ребята на берег сходят с авансом. Тут они тебя прижмут - гранатами не отобьешься. "Салют, Сеня! Какие новости? Говорят, в Атлантике водички поубавилось, пароходы килем по грунту чешут, эахмелиться бы надо по этому поводу. Моряки мы или не моряки?" И знаешь ты их, как родных, а все равно - и поишь, и кормишь, потому что любому рылу береговому рад, и душа твоя просится на все четыре стороны. - Что, - спрашиваю, - бичи? На промысел топаете? - Какой теперь, к шутам, промысел? - пучеглазый орет. - Не ловится в этот год рыбешка. Научилась мимо сетки ходить! - А ты почему знаешь? - Осподи! Сами ж неделю, как с моря. А море он в позапрошлом году видел. В кино. Потому что у нас не море, а залив. Узкий, его между сопками и не видно. А неделю назад я сам вернулся из-под селедки, и тот же Вовчик меня на этом самом причале встретил. Смутился Вовчик. - Ну где ж неделя, Аскольд? Больше месяца. - Да где ж месяц? - А где же неделя? Уйти бы мне от греха подальше, но, сами понимаете, интересно же - кто сегодня пришел, кого в последний мой день принимают в порту, а верней всего у бичей узнаешь, можно к диспетчеру не ходить. - Ладно, - говорю, - считаем: неделя без году. Кого встречаете, Вовчик? - Своих трехручьевских, - отвечает мне Вовчик. А он, и правда, к женщине одной, инкассаторше, на Три Ручья*' ездил. Трехручьевские ему, конечно, свои. - Триста девятый пришел, "Медуза". *Три Ручья - район Мурманска, расположенный по другую от центра города сторону залива. Ну, и пошел, конечно, обыкновенный рыбацкий треп: - А куда ходили? - К Жорж-Банке*. * Джорджес-Банка - обширное мелководье у берегов Канады. - А что брали? - Окуня брали, хека серебристого. - И хорошо брали? - Не сильно. - Штормоваться пришлось? - Что ты! Штиль всю дорогу, хоть брейся. Гляди в воду и брейся. Хотя, окунь-то, он в штиль не любит ловиться. - Значит, и плана не набрали? - Да почти что в пролове. Премия-то, ясно, накрылась. Ну, гарантийные получат, и коэффициенту набежит; под Канадой - там вроде ноль-восемь. Все знают бичи: и кто куда ходил, и как рыбу брали, и кто сколько получит. Зато сами в пролове не бывают. - Дак вот, плешь какая, - Аскольд опечалился. - Пришли ребята с Жорж-Банки, четыре месяца берега не нюхали, а их в порт не пускают. Локатор из строя вышел. Со вчерашнего дня и стоят на рейде, видимости ждут. - Что ж, - говорю, - целее будут. Но это они умеют мимо ушей пропустить. Помолчали для вежливости. Вовчик спрашивает: - А у тебя отход на сегодня назначен? - Нет, - говорю, - кончилась для меня эта музыка. - Списали, значит? - Зачем? Сам решил уйти. - Что ж так? - А так. Надоело. - И документы забрал? - За этим, что ли, дело - с тюлькиной конторой расчихаться? - Н-да, - говорит Вовчик. - Куда ж ты теперь пойдешь? - Не пойду, - говорю, - а поеду. - На другое море? - Люди, Вовчик, не только ж по морю ходят. И на сухом месте объякориться можно. - Можно. Да смотря как. - Ну, по крайней мере, не как у тебя, по-глупому: ни в море, ни на земле. Аскольд стоял и помалкивал, губы развесив, как будто его не касалось. А Вовчика я все же смутил. Да ведь он уже долго бичевал, пообвыкся в бичах, плюнешь в него - утрется. - Что ж, - говорит Вовчик, - тут грех отговаривать. Если человек решился. Может, эахмелимся по этому поводу? - Да захмелиться-то недолго... - А что мешает? Монеты кончились? Вон, Аскольд пиджак может заложить, ты расчет получишь - выкупишь. - Монеты не кончились, Вова. Дураки, - говорю, - кончились. За такие речи любой моряк дал бы мне по глазам. Но эти уже и забыли, когда и звались по-честному моряками, они только переглянулись, когда я сказал про монеты; Аскольд даже губу лизнул. А все деньги у меня при себе были, в пиджаке, в нагрудном кармане, заколотые булавкой, - тысяча двести новыми. Все, что осталось с последней экспедиции. Мы ходили под селедку в Северное, к Шетландским островам, и рыба хорошо заловилась - иной раз по триста, по четыреста бочек в день брали - поуродовались, как карлы*, зато и премию взяли, и прогрессивку. И тридцать процентов начислили мне полярки**. А * Это загадочное сравнение автор объяснить не берется. ** Надбавка к жалованью за само пребывание на Севере, по 10% за каждый год. Рассказчик, стало быть, отбыл три года. истратил я - на папиросы в лавочке, на лезвия, ну и долги по мелочам роздал, и матери по аттестату. Приход свой, конечно, отметил - рублей на полcта. Но уж в кредит на плавбазах не взял ни на рубль, и на берегу ни одной стерве не перепало. Кончился для некоторых Сенька Шалай, списывается по чистой и аванса не просит! Так вот, я и говорю им: - Монеты не кончились, Вова. Дураки кончились. - Как это понимать, Вовчик? - Аскольд понемногу обидеться решил, багровый сделался, глазища только на шапку не вылезли. - Это он, выходит, с матросами не желает знаться! А Вовчик, друг мой, кореш, засмеялся и говорит: - Он же шпак теперь без пяти минут, разве не слышал? Он теперь в Крым поедет, будет там на пляже придуркам травить, какая в Атлантике сильная погода. Хотелось мне врезать ему, но ведь кореш все-таки, да и я ему тоже не комплименты говорил, - раздумал и пошел от них подальше. У меня в этот день была мечта - обойти все причалы, пароходы поглядеть, судоверфь, сходить на катере в доки на Абрам-мыс, везде побывать, где я бывал, откуда уходил в море или в ремонте стоял, нес береговую вахту, - а теперь вот сразу и расхотелось. Потому что еще кого-нибудь встретишь и не отвяжешься, такие пойдут беседы. - Обожди-ка! - Вовчик мне крикнул. Так они и стояли на пирсе, но уже лица не увидишь, одни ноги свисали из тумана. - Значит, не повстречаемся больше? Так, что ли, кореш? А мне и подарить тебе на прощание нечего. - Подари, когда будет, Аскольду. - Он и сам тоже предлагает: подарить бы чего дураку. Чтоб хоть память осталась. А хочешь - мы тебе курточку сосватаем? - Какую еще курточку? - Лопух, в чем же ты уедешь? Подошли, и Вовчик меня взял за пальто, раздраил на груди. - Срам! Девки на первом броде* засмеют. Ну, флотский! * "Брод" - место, где бродят, знакомятся, гуляют, - бульвар, набережная и т. п. (сленг). Ну, северный! Бостоном не мог обшиться, макен* позаграничнее нацепить. Жмешься вот, а себе же и прогадываешь. Где он, этот-то, с курточкой? * ,,Макен" - макинтош, плащ. - Здесь он, - Аскольд куда-то рукой махнул. - Между пакгаузов ходит. - Понимаешь, механичек тут один, с торгового, такого курта загоняет: ты во сне увидишь, проснешься и опять скорей заснешь! - Норвежеская! - пучеглазый орет. Чем другим, а глоткой Бог не обидел малого. - С мехом, понял, на подстежке. Цветом не то вроде серенькая, а не то, понял, темненькая такая, в дымчик. Что ты! У спекулей разве такую достанешь? - А он что, не спекуль? Торгаш* этот. * Торгаш - моряк или судно торгового флота. - Ну где ж спекуль? - Вовчик мне доказывает. - Сотнягу просит. Можно считать - даром отдает. Ну, бывает несчастье у человека - купил, а не в размер. А на тебя, мы так прикинули, в сам раз. А я, в том-то и дело, насчет такой курточки давно мечтал. Сраму-то на мне не было, - вот уж на них срам, это точно! - а у меня пальто было велюровое, с мерлушкой, костюм коверкотовый, шапка тоже в порядке. Но все мое - что на мне надето. Так и затаскать недолго, следить же за мной некому. А главное, во внешнем облике, как говорится, ничего у меня морского-то не было, один тельник полосатый под рубашкой. А все-таки море меня видело, память должна же остаться! - Чего раздумываешь? - спросил Вовчик. - Так он тебя и ждал, торгаш, с этой курточкой! Ну-к, стой тут на пирсе, никуда не беги... Прихлопнули меня по плечам, и нет их, растаяли. А я стою и жду. А потом думаю: лопух я, вот уж действительно! Доверился бичам, чтоб они мне барахло сватали. Ведь они четвертак еще за комиссию попросят, у них такой прейскурант, за прекрасные глаза ничего не делается. А нужна мне ихняя комиссия! Что я, сам бы не мог торгаша этого повстречать? К тому же, на моих золотых, смотрю, уже два пробило, вот-вот стемнеет. И снялся я с места, пошел по причалам, под кранами, вдоль пакгаузов. Потом увидел - ни к чему все это. Да и туман. Хороший я себе денек выбрал для прощания! Но ведь его не выбираешь, проснешься как-нибудь утром - или сегодня, или никогда! А почему именно сегодня, не надо и спрашивать. Как спросишь - так и раздумаешь. И все-то я знал в Рыбном порту, любую дорогу отыскал бы с завязанными глазами - только по запаху, по звуку. Вот я слышу: соленой рыбой уже не пахнет, а пахнет мороженым свежьем, аммиаком, - это я на десятом причале, возле рефрижератора. Дальше - мочеными досками запахло, ручники стучат по железу, шофера матерятся, - тарные склады, двенадцатый причал, здесь контейнеры набивают порожними бочками. Еще дальше - нефтяной дурман, и насосы почмокивают, - там уже тринадцатый, там топливо берут и воду. Если бы я еще лет пять проплавал, я бы и не это знал - чьи там гудки перекликаются, чья сирена попискивает - водолазов зовет или сварщика, и как этого диспетчера зовут, который в динамик хрипит на всю гавань: - "Чеканщик"! Включите радио, "Чеканщик"!.. Буксир "Настойчивый"! Переведите плавбазу "Сорок Октябрей" на двадцать шестой причал... Но я, пожалуй, и так слишком долго плавал. Хватило бы мне и года. И ничего бы я такого не переживал. Уехал бы и как-нибудь прожил без моря. А может быть, и не прожил бы, - человек же про себя ничего не знает. У Центральной проходной я оглянулся напоследок и ничего не увидел. Туман загустел - кажется, руку протянешь и пальцев своих не разглядишь. Однако бичи меня разглядели. Совсем, бедняги, задохлись, но догнали у проходной. И с ними торгаш, с чемоданчиком. А я и забыл про них. - Что же ты подводишь? - Аскольд кричит. - Мы к тебе со всем доверием, а ты и закосил. Как это понять, Сеня? Торгаш меня сразу глазами смерил. - Этот, что ли? Напялим. Он в порядке был морячок - ладненький, резвый, шуба-канадка на нем с шалевым воротником, мичманка на месте, козырек на два пальца от брови. Это мы, сельдяные, все больше в пальтишках, в телогрейках. А торгаши себя уважают. Мы отошли шага на два, за щиты с газетами, и тут он вытащил свою курточку. Какая это была курточка! Просто явление природы, и более того. Поперек груди - белые швы зигзагами, подкладка - сиреневая, скрипучая, карманы внутри на "молниях", и по бокам еще два косых, белым мехом отороченных, и капюшон на меху, а от него до пояса "молния", а в плечах погончики вшитые с "крабом", без всяких там якорей, якоря - это старо, и рукава тоже мехом оторочены. А насчет цвета и говорить не будем - как штормовая волна баллах при восьми и когда еще солнце светит сквозь тучи... - Сдохнуть можно, - пучеглазый чуть не навзрыд. -Эх, ты, мой куртярик! - Ладно, ты, - Вовчик ему сурово. - Не куртярик, а прямо-таки куртенчик. Ты только руками не лапай, твоим он не родился. - Ну как? - торгаш говорит. - Тот самый случай? Мне бы спросить, почем твое сокровище, но так же не делается, так только вахлаки на базаре торгуются, надо сперва намерить. Я скинул пальто, дал его Аскольду подержать, а пиджак взял Вовчик. Курточка мне и вправду оказалась "в самый раз", ну чуть свободна в плечах. Но это ведь не на год покупается, я же еще раздамся. Они меня застегнули, прихлопали, поворотили на все стороны света, торгаш с меня шапку снял и свою мичманку мне надел, как полагается. Потом открыл чемоданчик - там у него в крышку вделано зеркальце. - Не торопись, - говорит, - посмотрись подольше. Надо же знать, какое действие производишь. Акула увидит -в обморок упадет. Вид был действительно - как у норвежского шкипера. Только скулы бы чуть покосее. Рот бы чуть пошире. Глаза бы - не зеленые, а серые. И волосы без этой дурацкой рыжины. Но ничего не поделаешь. - Сколько? - спрашиваю. - Ну, если нравится, то полторы. - Как "полторы"? Ты же сотню просил. - За такую курточку, родной, не просят. За нее сами дают и говорят спасибо. Кто тебе сказал - сотню? Бичи, конечно, уже по сторонам загляделись. - А больше, - говорю, - она не стоит. Торгаш моментально мичманку с меня стащил и куртку расстегивает. - Будь здоров, - говорит. - Привет капитану! - Постой. - Я уже понял, что так просто мне с нею не расстаться. - Сколько, если для конца? - Вот для конца как раз полторы. Для начала две хотел, но - засовестился. Вижу - идет тебе. Я потянулся было за пиджаком, а Вовчик уже, смотрю, вынул всю пачку, развернул платок и сам отмусоливает пятнадцать красненьких. Торгаш их перещупал, сложил картинка к картинке, последнюю - поперек, как в сберкассе, и нету их, сунул за пазуху. Аскольд тем временем надрал газет со щита, завернул мне пиджак. - Ну, сделались? - торгаш говорит. - Носи на здоровье. - Что ты! - Аскольд ему улыбается и берет под локоть. - Не-ет, - говорит, - это мы еще не сделались. Не знаешь ты нашего Сеню. А он у нас - добрый человек. Правда же, Сеня? Откуда ему, пучеглазому, знать, добрый я или злой? Первый раз человека видит. Добрый - значит, всю капеллу теперь захмели. А торгаш и так на мне руки нагрел, с ихней же помощью. - Конечно, - говорю, - добрей меня нету. - А замечаешь, Сеня? - все пучеглазый не унимается. - Мы с тебя за комиссию ничего не берем. А вообще - берут. Замечаешь? Да, думаю, тяжелый случай. Ну, что поделаешь, раз уж я в эту авантюру влез. - Гроши-то спрячь, - Вовчик напомнил. - Раскидаешься. Я взял у него пачку, уже завернутую, и булавкой заколотую, и так это небрежно затиснул в курточку, в потайной карман. Как она, эта пачка, не задымилась от ихних глаз? Любим же мы на чужие деньги смотреть! 2 И мы, значит,

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору