ордов  пытается  действовать
хитростью. Мэйтленд, ее  испытанный  и  еще  недавно  преданный  советник,
обращается к более изощренным  средствам.  Играя  на  женской  ревности  и
гордости, он рассказывает Марии Стюарт - кто знает, где тут правда, а  где
ложь, разве поймешь у дипломата! - что Босуэл ее обманывает: он даже в дни
их бракосочетания поддерживал нежные отношения с отставной женой  и  будто
бы клялся ей, что она его настоящая супруга, а королева только  наложница.
Но Мария Стюарт давно уже не  верит  никому  из  этих  обманщиков.  Наветы
Мэйтленда лишь усиливают ее раздражение, и Эдинбург становится  свидетелем
жестокого  зрелища;  он  видит  свою  королеву  за  оконной  решеткой;   в
изодранном платье, с обнаженной грудью и распущенными по плечам  волосами,
она, как безумная, вскочила на подоконник и, истерически рыдая,  призывает
народ спасти ее, так как вельможи заточили ее в  тюрьму,  и,  невзирая  на
свою ненависть, народ потрясен ее страданиями.
   Положение час от часу становится невыносимее. Лорды готовы бить  отбой.
Но они понимают, что чересчур далеко зашли и что  путь  к  отступлению  им
отрезан. Отвезти Марию Стюарт в Холируд на правах королевы им уже  кажется
невозможным; но и оставить ее в доме профоса,  среди  возбужденной  толпы,
значило бы рисковать слишком многим: навлечь  на  себя  гнев  Елизаветы  и
чужеземных  монархов.  Единственного  человека,  у  которого  достало   бы
мужества и авторитета, чтобы принять какое-то решение, - Меррея  -  нет  в
стране, а без него лорды не в  силах  на  что-либо  отважиться.  А  потому
решено на первых порах отвезти королеву в безопасное место, и  в  качестве
такого избран замок Лохливен. Этот замок стоит посреди  озера  и  со  всех
сторон отрезан от суши, а владеет им Маргарита Дуглас, мать Меррея, - вряд
ли станет она мирволить дочери Марии  де  Гиз,  женщины,  отнявшей  у  нее
Иакова V. Осторожности ради лорды избегают в выданной ими грамоте опасного
слова "заточение"; королеву, гласит  текст,  подвергли  домашнему  аресту,
чтобы помешать ей снестись с помянутым графом Босуэлом или же стакнуться с
людьми, кои желали бы защитить его от справедливого  возмездия.  Это  лишь
полумера, паллиатив, рожденный страхом и нечистой совестью: восстание  еще
не решается объявить себя  смутой,  всю  вину  лорды  валят  на  бежавшего
Босуэла и свое тайное намерение - свергнуть  Марию  Стюарт  с  престола  -
прячут под общими рассуждениями  и  уклончивыми  фразами.  Чтобы  обмануть
народ, с нетерпением ждущий суда  над  "девкою"  (whore)  и  казни,  Марию
Стюарт семнадцатого июня вечером увозят в Холируд; триста  человек  стражи
охраняют королеву. Но едва лишь обыватели улеглись  спать,  как  во  дворе
замка строится небольшой отряд, которому поручают отвезти ее в Лохливен, -
и до утренней зари длится печальная, одинокая скачка.  В  первом  мерцании
рассвета видит Мария Стюарт сверкающую  гладь  озера,  а  посреди  него  -
сильно укрепленный, одинокий, неприступный замок, ее  место  заточения,  -
кто знает, на сколько долгих лет!  В  лодке  перевозят  ее  на  остров,  и
окованные железом ворота с лязгом  захлопываются.  Исполненная  страсти  и
мрака баллада о Дарнлее и Босуэле приходит к концу: начинается скорбная  и
унылая песня причитальная о вечном заточении.



15. НИЗЛОЖЕНИЕ (лето 1567 года)

   С этого дня, с поворотного в ее судьбе семнадцатого июня,  когда  лорды
засадили свою королеву в замок Лохливен за крепкие засовы и затворы, Мария
Стюарт становится причиной непрекращающейся смуты  и  смятения  в  Европе.
Ведь в ее лице встал  перед  веком  новый,  можно  сказать,  революционный
вопрос неоглядного  значения  -  о  том,  какие  меры  следует  принять  в
отношении монарха, впавшего в непримиримый конфликт  со  своим  народом  и
оказавшегося недостойным королевского венца. Вина здесь  неоспоримо  лежит
на повелительнице: отдавшись на  произвол  легкомысленной  страсти,  Мария
Стюарт создала невозможное,  нетерпимое  положение.  Вопреки  воле  своего
дворянства, народа и духовенства она избрала супругом человека, который не
только был связан брачными узами, но и единодушно  заклеймен  общественным
мнением как убийца шотландского короля. Презрев закон и добрые нравы,  она
и теперь отказывается признать этот  безрассудный  союз  недействительным.
Даже самые преданные ее друзья согласны между собой в  том,  что  рядом  с
этим убийцей она не может дольше править Шотландией.
   Но какие существуют  средства  принудить  королеву  либо  расстаться  с
Босуэлом,  либо  отречься  от  престола  в  пользу  сына?   Ответ   звучит
ошеломляюще: да никаких. Государственные правомочия по отношению к монарху
в то время равны нулю; народу еще не  дозволено  подвергать  сомнению  или
порицанию  действия  своего  властителя,  всякая  юрисдикция  кончается  у
ступеней трона. Гражданское право не простирается на особу короля,  он  за
пределами и выше этого  права.  Как  и  священник,  он  рукоположен  самим
Господом Богом и ни передать, ни подарить  свой  сан  никому  не  властен.
Никто не вправе лишить помазанника божия его высокого достоинства. С точки
зрения абсолютизма позволительнее отнять у монарха жизнь,  нежели  корону.
Можно умертвить венценосца, но не свести его с престола, ибо  применить  к
нему какие-то меры принуждения значило бы посягнуть на иерархический строй
мироздания в целом. Мария Стюарт своим  преступным  браком  поставила  мир
перед совершенно новой задачей. От того, как решится ее судьба, зависел не
только единичный конфликт,  но  и  умозрительный  принцип,  основа  целого
мировоззрения.
   Потому-то так судорожно ищут лорды - в  меру  доступной  им  учтивости,
конечно, - ищут путей  уладить  дело  полюбовно.  Даже  сейчас,  из  далей
столетий, ясно чувствуется трепет, какой внушало им собственное деяние,  -
шутка ли, посадить свою повелительницу под замок! - и на первых порах  для
Марии Стюарт не отрезана возможность возвращения, стоит ей  лишь  объявить
свой брак с Босуэлом незаконным и тем признать  свою  ошибку.  Правда,  ее
популярность и авторитет изрядно пошатнулись, а все же  она  могла  бы  на
более или менее почетных  условиях  вернуться  в  Холируд  и  со  временем
избрать себе достойного супруга. Но у Марии Стюарт еще не открылись глаза.
По-прежнему слепо веря в свою непогрешимость, она не хочет понять, что все
эти непрерывные скандалы - Шателяр, Риччо, Дарнлей, Босуэл -  навлекли  на
нее  обвинение  в  пагубном  легкомыслии.  Даже  самую  ничтожную  уступку
отвергает она, как недостойную. Против всей  страны,  против  всего  света
защищает она Босуэла, заявляя, что не может от него  отказаться,  так  как
иначе дитя, которое она носит, родится бастардом.  Она  все  еще  парит  в
облаках   -   неисправимый   романтик,   она   не   хочет   считаться    с
действительностью. Но это своеволие, которое можно при желании  назвать  и
нелепым и великолепным, с необходимостью вызывает к  жизни  насильственные
меры, какие и были к ней применены, вплоть до той,  значение  которой  еще
скажется в веках: ибо не только она, а и кровный ее внук  Карл  I  головой
заплатит за свое притязание на неограниченный княжеский произвол.


   Но на первых порах, во всяком случае, она  еще  может  рассчитывать  на
некоторую помощь. Ведь такой конфликт между государыней  и  народом  виден
издалека, и ее собратьям и единомышленникам, европейским монархам,  он  не
безразличен;  особенно  решительно  на  сторону  своей  давней  противницы
становится   Елизавета.   Многие   усматривают   непоследовательность    и
недобросовестность в том, что Елизавета вдруг так энергично вступается  за
соперницу. А между тем поведение Елизаветы и последовательно, и логично, и
ясно. Став на сторону Марии Стюарт, она отнюдь не хочет выгородить - и эту
разницу нужно всячески подчеркнуть - ни лично Марию Стюарт, ни женщину, ни
все ее неблаговидное и более чем сомнительное поведение. Лишь за  королеву
вступается   она   как   королева,    за    чисто    умозрительную    идею
неприкосновенности царственных прав, тем  самым  отстаивая  и  собственное
дело. Елизавета далеко не уверена в лояльности своего дворянства и  потому
не может потерпеть, чтобы в соседней стране был безнаказанно подан  пример
крамолы,  когда  мятежные  подданные  поднимают  оружие  против   законной
государыни, хватают ее и сажают под  замок.  В  противоположность  Сесилу,
который охотно выручил бы протестантских лордов, она полна решимости вновь
привести  к  послушанию  этих  мятежников,  посягнувших   на   королевский
суверенитет, - в лице Марии Стюарт она защищает собственные позиции. И мы,
в  порядке  исключения,  склонны  ей  верить,  когда  она  заявляет,   что
преисполнена глубокого участия к узнице.  Нимало  не  медля,  обещает  она
свергнутой королеве поддержать ее по-родственному, хоть  и  не  отказывает
себе в удовольствии язвительно поставить на вид  оступившейся  женщине  ее
вину. С нарочитой ясностью  отделяет  она  свою  личную  точку  зрения  от
государственной. "Madame,  -  пишет  она,  -  относительно  дружбы  всегда
существовало  мнение,  что  счастье  приносит  друзей,  а   несчастье   их
проверяет; и так как приспело время на  деле  доказать  нашу  дружбу,  мы,
исходя из наших собственных интересов, а также из участия к Вам, сочли  за
должное засвидетельствовать в этих кратких словах нашу  дружбу...  Madame,
скажу, не обинуясь, Вы немало  огорчили  нас,  выказав  Вашим  замужеством
столь прискорбный недостаток сдержанности, и нам пришлось  убедиться,  что
никто из Ваших друзей в мире  не  одобряет  Ваших  поступков;  утаить  это
значило бы просто солгать Вам. Вы не могли бы ужаснее замарать свою честь,
чем выйдя с такой поспешностью за человека, не  только-известного  веем  с
самой худшей стороны, но к тому же обвиняемого молвой  в  убийстве  Вашего
супруга; не мудрено, что Вы навлекли на себя обвинение в  соучастии,  хотя
мы  всемерно  уповаем,  что  оно  не  соответствует  истине.  И  каким  же
опасностям Вы подвергли себя, сочетавшись с ним при живой жене, - ведь  ни
по божеским, ни по  человеческим  законам  Вы  не  можете  почитаться  его
законной женой, и дети Ваши не будут почитаться рожденными в законе! Таким
образом, Вы ясно видите, как  мы  мыслим  о  Вашем  браке  и,  к  великому
сожалению, иначе  мыслить  не  можем,  какие  бы  убедительные  доводы  ни
приводил Ваш посланец, склоняя нас на Вашу сторону. Мы предпочли бы, чтобы
после смерти мужа первой Вашей заботой было схватить и казнить убийц. Если
б это было сделано - что в случае  столь  ясном  не  представляло  никакой
трудности, - мы на многие  стороны  Вашего  брака  закрыли  бы  глаза.  Но
поскольку этого не произошло, мы можем лишь, во имя  дружбы  к  Вам  и  уз
крови, связывающих нас как с  Вами,  так  и  с  Вашим  почившим  супругом,
заверить, что мы готовы приложить все наши силы и старания, чтобы достойно
воздать за убийство, кто бы из Ваших подданных ни совершил его и сколь  бы
он ни был Вам близок".


   Это ясные слова, острые и отточенные, как бритва, тут не приходится  ни
мудрить, ни гадать. Слова  эти  показывают,  что  Елизавета,  через  своих
соглядатаев, а также по устным донесениям  Меррея  лучше  осведомленная  о
происшествии в Керк о'Филде, нежели пламенные апологеты Марии Стюарт много
веков спустя, не питает никаких иллюзий  насчет  соучастия  Марии  Стюарт.
Обвиняющим перстом указует она на Босуэла как на убийцу. Характерно, что в
своем  дипломатическом  послании  она  пользуется   намеренно   церемонным
оборотом: она-де "всемерно уповает", а  не  глубоко  убеждена,  что  Мария
Стюарт не замешана в убийстве. "Всемерно  уповаю"  -  чересчур  осторожное
выражение, когда речь идет о столь страшном злодеянии,  и  при  достаточно
изощренном слухе вы  улавливаете,  что  Елизавета  ни  в  коем  случае  не
поручилась бы за то, что Мария Стюарт невиновна, и только из  солидарности
хочет она как можно скорее потушить скандал. Однако чем  сильнее  порицает
Елизавета поведение Марии Стюарт, тем упрямее отстаивает  она  -  sua  res
agitur [заботясь о своей выгоде (лат.)] - ее  достоинство  властительницы.
"Но чтобы утешить Вас  в  Вашем  несчастье,  о  котором  мы  наслышаны,  -
продолжает она в том же многозначительном письме,  -  мы  спешим  заверить
Вас, что сделаем все, что  в  наших  силах  и  что  почтем  нужным,  чтобы
защитить Вашу честь и безопасность".
   И Елизавета сдержала обещание. Она  поручает  своему  посланнику  самым
энергичным  образом  опротестовать  все  меры,  предпринятые  бунтовщиками
против Марии Стюарт; ясно дает она понять лордам, что, если они  прибегнут
к насилию, она не остановится и перед  объявлением  войны.  В  чрезвычайно
резком по тону письме она предупреждает, чтобы они не  осмелились  предать
суду помазанницу божию. "Найдите мне в Священном писании, - пишет  она,  -
место, позволяющее подданным свести с престола  своего  государя.  Где,  в
какой христианской монархии сыщется писаный закон,  разрешающий  подданным
прикасаться к особе своего государя, лишать его свободы  или  вершить  над
ним суд?.. Мы не  меньше  лордов  осуждаем  убийство  нашего  августейшего
кузена, а брак нашей сестры с Босуэлом  несравненно  больше  огорчил  нас,
нежели любого  из  вас.  Но  вашего  последующего  обращения  с  королевой
Шотландской мы не можем ни одобрить, ни стерпеть.  Велением  божиим  вы  -
подданные, а она - ваша госпожа, и вы не вправе приневоливать ее к  ответу
на  ваши  обвинения,   ибо   противно   законам   естества,   чтобы   ноги
начальствовали над головой".


   Однако  Елизавета  впервые  наталкивается  на  открытое   сопротивление
лордов, как ни трудно было его ждать от тех, кто в большинстве  своем  уже
годами тайно состоит у нее на жаловании. Убийство Риччо научило  их,  чего
им ждать, если Мария Стюарт  снова  вернется  к  власти:  никакие  угрозы,
никакие посулы не побудили ее до сих  пор  отказаться  от  Босуэла,  а  ее
истошные проклятья во время обратной скачки  в  Эдинбург,  когда  в  своем
унижении она грозила им великими опалами, все еще зловеще звенят у  них  в
ушах. Не для того убрали они с дороги сначала Риччо, потом Дарнлея,  потом
Босуэла, чтобы снова отдаться на милость  безрассудной  женщины;  для  них
было бы куда удобнее возвести на престол ее сына - годовалое дитя: ребенок
не станет ими помыкать, и  на  два  десятилетия,  пока  несовершеннолетний
король не войдет в возраст, они были бы неоспоримыми господами страны.
   И все же лорды вряд ли нашли бы в себе мужество открыто восстать против
своего денежного мешка - Елизаветы, если  бы  случай  не  дал  им  в  руки
поистине страшное, смертоносное оружие против Марии Стюарт.  Спустя  шесть
дней  после  битвы  при   Карберри-хилле   низкое   предательство   спешит
преподнести им чрезвычайно радостную для них весть. Джеймс Балфур,  правая
рука Босуэла в убийстве Дарнлея, чувствует себя не по себе с тех пор,  как
задул противный ветер, и он видит одну лишь возможность спасти свою  шкуру
- совершить новую подлость. Стремясь заручиться дружбой всесильных лордов,
он предает опального друга. Тайно приносит он лордам радостную весть,  что
бежавший Босуэл тайно прислал в  Эдинбург  слугу  с  поручением  незаметно
выкрасть из замка оставленный им ларец с важными бумагами. Слугу, по имени
Далглиш, тут же хватают, и на дыбе, под страшными  пытками,  несчастный  в
смертном страхе выдает, где тайник. По его указаниям в замке, под одной из
кроватей, находят драгоценный серебряный ларец - Франциск II во время  оно
подарил его своей супруге Марии Стюарт, а  она,  ничего  не  жалевшая  для
своего возлюбленного Босуэла,  отдала  ему  вместе  со  всем  остальным  и
заветный ларец. В этом накрепко запирающемся хитроумными замками  сундучке
временщик хранил свои личные бумаги, в том  числе,  очевидно,  и  обещание
королевы выйти за  него  замуж,  а  также  ее  письма,  наряду  с  другими
документами, в частности и теми, что компрометировали лордов.  Очевидно  -
ничего не может быть естественнее, - Босуэл  побоялся  захватить  с  собой
столь важные бумаги, отправляясь в Бортуик, на бой с лордами. Он предпочел
спрятать их в надежном месте, рассчитывая при удобном  случае  послать  за
ними верного слугу. Ведь и "бонд",  которым  он  обменялся  с  лордами,  и
обещание Марии Стюарт стать его женой, и ее конфиденциальные письма  могли
в трудную минуту очень и очень ему пригодиться как для шантажа, так и  для
самозащиты: заручившись письменными уликами, он мог крепко держать в руках
королеву, если бы эта ветреница  пожелала  от  него  отпасть,  а  также  и
лордов, вздумай они обвинить его в  убийстве.  Едва  почувствовав  себя  в
безопасности, изгнанник должен был прежде всего подумать  о  том,  как  бы
снова завладеть  драгоценными  уликами.  Лордам,  таким  образом,  вдвойне
повезло с их счастливой находкой: теперь они могли  втихомолку  уничтожить
все письменные доказательства собственной виновности и в то же  время  без
всякого  снисхождения  использовать  документы,  свидетельствующие  против
королевы.
   Одну лишь ночь главарь шайки граф Мортон хранил запретный ларец у себя,
а уж на следующий день он сзывает остальных  лордов,  среди  них  -  факт,
заслуживающий особого упоминания, -  также  и  католиков  и  друзей  Марии
Стюарт, и в их присутствии шкатулка  вскрывается.  Тут-то  и  обнаруживают
знаменитые письма и сонеты, писанные ее  рукой.  Оставив  даже  в  стороне
вопрос о том, намного ли отличались найденные  оригиналы  от  напечатанных
впоследствии текстов, мы можем утверждать с уверенностью,  что  содержание
писем оказалось крайне неблагоприятным для  Марии  Стюарт;  с  этого  часа
поведение лордов меняется, они становятся увереннее, смелее,  настойчивее.
В минуту первого ликования, даже не дав себе времени снять копии с  писем,
не говоря уже о том, чтобы их подделать, они спешат  раструбить  радостную
весть - шлют гонца  к  Меррею  во  Францию  сообщить  ему  хотя  бы  общее
содержание наиболее компрометирующего  королеву  письма.  Они  сносятся  с
французским послом, допрашивают с пристрастием слуг  Босуэла,  попавших  к
ним в руки, и записывают их показания; такое напористое,  целеустремленное
поведение было бы невозможным,  если  бы  найденные  бумаги  не  содержали
достаточно  убедительных  улик  преступного  соучастия  Марии   Стюарт   в
убийстве. Положение королевы сразу же резко ухудшается.
   Ибо найденные в столь критическую  минуту  письма  неимоверно  укрепили
позиции мятежников. Наконец-то они обрели для своего  ослушания  моральное
оправдание, которого им так  недоставало,  До  сих  пор  они  цареубийство
валили на одного Босуэла, в  то  же  время  остерегаясь  слишком  допекать
беглеца из опасения, как бы он в ответ не разоблачил их как  соучастников.
Марии Стюарт вменялось в вину лишь то, что  она  вышла  замуж  за  убийцу.
Теперь же благодаря найденным письмам невинные агнцы внезапно "открывают",
что королева и  сама  замешана  в  убийстве:  ее  неосторожные  письменные
признания дают этим завзятым циничным вымогателям верное средство привести
ее к повиновению. Наконец-то в руках у них орудие, с помощью которого  они
вынудят ее "добровольно" отречься от престола  в  пользу  сына,  а  станет
отпираться - что ж, можно будет выдвинуть против нее гласное  обвинение  в
прелюбодеянии и соучастии в убийстве.
   Именно выдвинуть из-за чужого плеча, а не открыто с ним выступить.  Ибо
лорды прекрасно знают, что Елизавета не позволит им судить свою  королеву.
А потому они благоразумно ретируются на задний план и требовать  открытого
процесса предоставляют третьим лицам. Эту миссию - натравить против  Марии
Стюарт общественное мнение - с  великой  охотой  берет  на  себя  обуянный
жестоким  злорадством  Джон  Нокс.  После  убийства   Риччо   фанатический
проповедник из осторожности покинул страну. Теперь же, когда  его  мрачные
пророчества насчет "кровавой Иезав