они,
озверев, наваливаются  на  него.  Предполагалось  будто  бы  только  взять
секретаря под стражу и на следующий день всенародно повесить  на  рыночной
площади. Но заговорщики обезумели от возбуждения.  Взапуски  набрасываются
они на беззащитного итальянца, снова и снова колют его кинжалами; пролитая
кровь ударила им в голову; не помня себя  от  ярости,  они  и  друг  другу
наносят раны. Весь пол в крови, а они все не  унимаются.  И  только  когда
судорожно бьющееся тело, истекающее кровью из  пятидесяти  с  лишним  ран,
совсем затихает и последнее дыхание жизни уходит из него, они отваливаются
от своей жертвы. Истерзанной жуткой грудой мяса выбрасывают они из окна во
двор труп того, кто был верным другом Марии Стюарт.


   В неистовстве ловит Мария Стюарт каждый предсмертный  вопль  преданного
слуги. Она не в состоянии оторваться неповоротливым телом от  ненавистного
мужа, держащего ее в железных тисках, но  всеми  силами  неукротимой  души
восстает она против неслыханного унижения, которое  собственные  подданные
нанесли ей в ее доме. Дарнлей может стиснуть ей руки, но  не  зажать  рот.
Задыхаясь,  в  безрассудной  ярости,  она  выплевывает  ему  в  лицо   всю
смертельную ненависть. Изменником называет она его  и  сыном  изменника  и
казните, себя за то, что такое ничтожество возвела на трон:  если  до  сих
пор в этой женской душе жила только смутная антипатия к  мужу,  то  теперь
это  чувство  крепнет  и  кристаллизуется   в   непреходящее,   неугасимое
презрение. Тщетно старается Дарнлей перед ней оправдаться. Он  осыпает  ее
упреками: сколько раз за эти месяцы она не подпускала его к себе,  да  она
этому чужаку Риччо уделяла куда больше времени, чем ему,  своему  супругу.
Но и Рутвена, который входит в комнату и, обессиленный кровавой работой, в
изнеможении падает на стул,  не  щадит  Мария  Стюарт,  она  угрожает  ему
великими опалами. Будь Дарнлей способен читать в ее взоре, он ужаснулся бы
убийственной ненависти, которая неприкрыто в нем пылает. Да, будь он  хоть
немного прозорливее и умнее, он должен был бы  почуять  всю  опасность  ее
клятвы, что она больше не считает его своим мужем и не даст себе  ни  сна,
ни покоя, пока он не узнает таких же страданий, какие рвут  ее  сердце  на
части. Но нет, Дарнлей  способен  лишь  на  мизерные,  плоские  чувства  и
побуждения, он не в силах понять, как смертельно ранена ее гордость, он  и
не подозревает, что она  в  этот  миг  произнесла  ему  приговор.  Дряблая
душонка, мелкий изменник, позволяющий  каждому  водить  себя  за  нос,  он
воображает, что теперь, когда эта обессилевшая женщина умолкла и как будто
безвольно дает увести себя  в  опочивальню,  ее  гордый  дух  окончательно
сломлен и она снова ему покорится. Но  скоро  он  узнает,  что  ненависть,
умеющая молчать, во сто крат опаснее, чем самые неистовые речи, и что тот,
кто смертельно оскорбит эту неукротимую женщину, сам себя обречет смерти.


   Крики итальянца о помощи, звон оружия в королевских  покоях  всполошили
весь замок: с обнаженными мечами выскакивают из своих спален верные  слуги
королевы - Босуэл и Хантлей. Но заговорщики и это  предусмотрели:  Холируд
со всех сторон окружили их вооруженные  слуги,  они  сторожат  подступы  к
замку, чтобы никто из города не подоспел на выручку  королеве.  Босуэлу  и
Хантлею ничего не остается - столько же для спасения своей жизни,  сколько
и для того, чтобы вызвать подмогу, -  как  выскочить  в  окно.  Когда  они
прискакали с тревожной вестью, что жизнь королевы в  опасности,  городской
профос (*42) приказал бить в набат, и встревоженные обыватели поспешили за
городские ворота, стремясь увидеть свою королеву и  говорить  с  ней.  Но,
вместо королевы к ним выходит Дарнлей и облыжно заверяет, будто ничего  не
случилось: просто в замке пойман иностранный шпион, намеревавшийся  ввести
в страну испанские войска, но с ним удалось расправиться. Профос, конечно,
не смеет усомниться в королевском  слове:  притихнув,  расходятся  честные
горожане по домам, а  между  тем  Мария  Стюарт,  которая  тщетно  рвалась
передать весточку своим верным, надежно заперта у себя в  опочивальне.  Ни
придворным дамам, ни горничным и камеристкам нет  доступа  к  королеве,  у
всех дверей и ворот замка выставлен тройной караул: впервые в жизни в  эту
ночь Мария Стюарт превращается из королевы в пленницу. Заговор  удался  на
славу. Во дворе замка валяется в луже крови истерзанный  труп  ее  лучшего
слуги, шайку ее врагов возглавляет король  Шотландии  в  чаянии  завладеть
обещанной короной, тогда как сама она не вправе  переступить  порог  своей
опочивальни.  В  мгновение  сброшена  она  с  головокружительной   высоты,
бессильная,  всеми  покинутая,  без  помощников   и   друзей,   окруженная
ненавистью и насмешкой. Казалось, все рухнуло для нее в эту страшную ночь.
Но под молотом судьбы только крепнет и закаляется пламенное сердце. Всегда
и неизменно, когда на карту поставлена ее  свобода,  ее  честь  и  корона,
Мария Стюарт обретает в себе больше сил, чем найдется у всех ее помощников
и слуг, вместе взятых.



9. ПРЕДАННЫЕ ПРЕДАТЕЛИ (март - июнь 1566)

   Опасность всегда благотворна для Марии  Стюарт  как  личности.  Лишь  в
самые  трудные  минуты,  требующие  величайшей   внутренней   собранности,
становится ясно, какие  незаурядные  дарования  кроются  в  этой  женщине:
нерассуждающая железная решимость, быстрый, живой ум, схватывающий все  на
лету, неукротимая, можно сказать, геройская, отвага. Но для того чтобы эти
силы взыграли, должны быть потревожены глубинные залежи, таящиеся  в  этой
богатой  натуре.  Только  тогда  ее  способности,  рассыпанные  с  детской
беспечностью, сгустятся в несокрушимую  энергию.  Кто  хочет  согнуть  эту
женщину, лишь помогает ей выпрямиться во весь  рост.  Любой  удар  судьбы;
если смотреть вглубь, ей на пользу, как нечаянное богатство, как бесценный
подарок.
   Эта ночь ее первого унижения меняет  в  корне  характер  Марии  Стюарт,
меняет навсегда. В горниле жестоких испытаний, когда ее слишком  беспечная
доверчивость  была  обманута  одновременно  мужем,  братом,   друзьями   и
подданными, эта женственная, мягкая натура приобретает твердость  стали  и
вместе с тем упругую податливость хорошо откованного на огне  металла.  Но
как добрый  меч  двуостр,  так  душа  ее  двулика  с  той  страшной  ночи,
положившей начало всем ее невзгодам. Великая кровавая трагедия началась.
   Только мысль о возмездии владеет королевой,  когда,  запертая  в  своей
спальне,  узница  вероломных  подданных,  она  мечется  из  угла  в  угол,
перебирая и взвешивая в уме все одно и то же: как ей прорвать кольцо своих
врагов, как отметить за кровь верного слуги, которая еще  теплыми  каплями
стекает в щели пола, как обуздать, поставить на колени  или  перед  плахой
тех,  кто  святотатственно  поднял  руку  на   нее,   помазанницу   божию?
Рыцарственная воительница,  жестоко  потерпев  от  людской  неправды,  она
считает, что  против  врагов  все  средства  дозволены  и  хороши.  С  ней
происходит превращение: неосторожная, она становится осторожной, скрытной;
слишком честная по натуре, чтобы сказать неправду, она учится притворяться
и хитрить; всегда справедливая и прямая с людьми, она теперь приложит  все
свои незаурядные способности, чтобы обратить против врагов их  собственные
козни. Бывает, что за день человек выучится  тому,  чему  его  не  научили
месяцы и годы; именно такой суровый урок  преподан  Марии  Стюарт  на  всю
жизнь; кинжалом заговорщиков прикончили на ее  глазах  не  только  верного
слугу Риччо, они убили беззаботную доверчивость  и  непосредственность  ее
души. Какая ошибка - довериться предателям, быть честной с лжецами,  какая
непростительная глупость  -  открыть  свое-сердце  тем,  кто  вовсе  лишен
сердца! Нет, притворяться, скрывать свои чувства, хоронить злобу,  уверять
в любви тех, кого навек возненавидел, и,  затаив  ненависть,  ждать  часа,
когда удастся отомстить за убитого  друга,  -  часа  возмездия!  Все  силы
приложить к тому, чтобы скрыть собственные помыслы  и  усыпить  подозрения
врагов, пока еще опьяненных победой;  лучше  на  день,  на  два  притворно
смириться перед негодяями, чтобы потом окончательно их усмирить! За  такое
чудовищное предательство можно отплатить лишь  предательством,  но  только
еще более смелым, дерзостным, циничным.
   Во внезапном озарении, которое  в  виду  смертельной  опасности  подчас
нисходит даже на беззаботные и вялые души, составляет  Мария  Стюарт  свой
план. Доколе Дарнлей держит руку заговорщиков,  ее  положение  безвыходно,
это ясно ей с первого взгляда. Только одно может ее спасти:  пока  еще  не
поздно, расколоть  блок  заговорщиков,  вбить  в  него  клин.  Если  цепь,
стягивающую ее шею,  нельзя  разорвать  махом,  значит,  надо  исхитриться
перепилить ее в самом слабом  звене:  пусть  один  из  предателей  предаст
остальных. А  кто  среди  жестковыйных  мятежников  самый  малодушный,  ей
слишком хорошо известно: конечно  же,  Дарнлей,  heart  of  wax,  восковое
сердце, которое любая сильная рука лепит по своему произволу.
   Первый же ход Марии Стюарт мастерски задуман  и  психологически  верен.
Она объявляет, что чувствует приближение схваток. Волнение прошедшей ночи,
зверское убийство,  совершенное  на  глазах  у  женщины  на  пятом  месяце
беременности, с полным основанием подсказывали возможность преждевременных
родов. Мария Стюарт делает вид, будто ей очень плохо, и ложится в  постель
- никто не посмеет навлечь на себя  обвинение  в  чудовищном  бессердечии,
отказав страждущей в уходе ее камеристок и врача. А это, собственно,  все,
что ей покамест нужно, ее строгое заключение нарушено.  Наконец-то  у  нее
появляется возможность послать с надежной  служанкой  весточку  Босуэлу  и
Хантлею и  все  подготовить  к  задуманному  побегу.  Более  того,  угроза
преждевременных родов поставила заговорщиков, и в особенности  Дарнлея,  в
крайне затруднительное положение. Ведь дитя, что она носит под сердцем,  -
наследный принц Шотландии, наследный принц Англии;  какая  ответственность
падет на голову отца-садиста,  который  для  удовлетворения  своей  личной
мести повелел злодеянию совершиться на глазах у  беременной  женщины,  тем
самым убив младенца в ее чреве! Теряя голову от страха, спешит  Дарнлей  в
опочивальню королевы.
   И тут разыгрывается совершенно шекспировская по масштабам сцена,  своей
блистательной смелостью идущая в сравнение разве лишь с  той,  где  Ричард
III перед гробом убитого им супруга домогается любви его вдовы (*43) - и в
том преуспевает. И здесь непогребенное тело все еще валяется на  земле,  и
здесь убийца и соучастник убийц стоит перед  жертвой,  которую  он  подло,
бесчеловечно  предал,  и  здесь  искусное  притворство  извергает  каскады
дьявольского красноречия. Никто не присутствовал при этой сцене;  известны
лишь ее начало и исход. Дарнлей спешит к жене, которую лишь вчера  нещадно
унизил и которая в-первом неподдельном гневе  поклялась  ему  в  такой  же
беспощадной мести. Как Кримгильда над трупом Зигфрида (*44), она еще вчера
потрясала стиснутыми кулаками, грозя врагам  расправой,  но,  так  же  как
Кримгильда, за одну эту ночь научилась скрывать свой гнев. Сегодня Дарнлей
не находит вчерашней Марии Стюарт,  этой  гордо  восстающей  противницы  и
мстительницы;  перед  ним  лишь  бедная,  сломленная  женщина,  смертельно
усталая, больная, с робкой нежностью взирающая на него, своего неумолимого
тирана-мужа, который показал ей, чего он стоит. Тщеславный глупец уже мнит
себя победителем, ведь  он  достиг  всего,  о  чем  только  смел  мечтать:
наконец-то Мария Стюарт снова у его ног. Едва  почувствовав  его  железную
руку,  она  гордая,  надменная,  покорилась.  Стоило  ему   убрать   этого
итальянского проходимца, как она вновь  готова  служить  своему  истинному
господину и повелителю.
   Человека умного и рассудительного такое внезапное  превращение,  верно,
заставило б насторожиться. У него бы не отзвучал еще в ушах  пронзительный
крик этой женщины, которая только вчера, сверкая глазами, как смертоносной
сталью, называла его предателем и сыном предателя.  Он  вспомнил  бы,  что
гордая дочь Стюартов не прощает оскорблений и не забывает  обид.  Но,  как
все тщеславные люди, упивающиеся лестью,  Дарнлей  легковерен,  и,  как  у
всякого глупца, у него короткая память. К тому же - о, каверзная судьба! -
из всех мужчин, когда-либо любивших Марию Стюарт, он, этот пылкий мальчик,
особенно  к  ней  вожделеет:  с  какой-то  собачьей   преданностью   льнет
чувственный юноша к ее телу: ничто так не раздражало и не  оскорбляло  его
все это время, как пренебрежение, с каким она столь явно уклонялась от его
объятий. И вдруг - о, неслыханное чудо! - желанная любовница снова  в  его
власти.  Пусть  не  уходит,  пусть  остается  с  ней  этой  ночью,   молит
строптивица, - и вмиг он растаял, он снова нежен и покорен, ее  слуга,  ее
верный холоп. Никто не знает, какой прельстительной ложью  свершила  Мария
Стюарт это чудесное превращение. Не прошло и двадцати четырех часов  после
убийства, а Дарнлей, обманувший ее вместе с лордами, смиренно готов на все
и будет из кожи лезть,  стремясь  обмануть  вчерашних  сообщников;  с  еще
большей легкостью, чем те сманили его на свою сторону, возвращает королева
к себе  своего  раба.  Он  выдает  ей  имена  всех  участников,  он  готов
содействовать ее побегу, малодушно идет он и на то,  чтобы  стать  орудием
мести, которая в  конце  концов  сразит  и  его  самого,  архипредателя  и
коновода. Послушным орудием покидает эту спальню тот,  кто  вошел  в  нее,
казалось, господином и повелителем. Одним усилием разорвала  Мария  Стюарт
душившую ее цепь - и это  лишь  несколько  часов  спустя  после  жестокого
унижения: глава  заговора  неведомо  для  заговорщиков  стал  их  заклятым
врагом, гениальное притворство победило притворство низменное.


   Итак, полдела сделано для освобождения Марии  Стюарт,  а  между  тем  в
Эдинбург прискакали Меррей и  другие  опальные  лорды;  великий  тактик  и
дипломат, Меррей не был здесь во время убийства - попробуй докажи, что  он
к нему причастен; этот пройдоха всегда выйдет сухим из воды. Но как только
с грязной  работой  покончено,  он  тут  как  тут,  спокойный,  величавый,
самонадеянный, руки у него чисты, и он готов пожать  плоды  чужих  трудов.
Как раз на этот день - одиннадцатое марта  -  назначено  в  парламенте  по
высочайшей воле всенародное оглашение его изменником, и - о, чудо!  -  его
плененная сестра  вдруг  позабыла  старые  счеты.  Талантливая  актриса  -
актриса поневоле, - она бросается  к  нему  на  шею  с  таким  же  иудиным
лобзанием, какими не  далее  как  вчера  приветствовал  ее  муж.  Нежно  и
проникновенно испрашивает она у опального бунтовщика  братского  совета  и
помощи.
   Меррей, и сам неплохой знаток человеческого сердца, правильно оценивает
положение. Он, без сомнения, призывал  и  благословлял  убийство  Риччо  в
надежде  расстроить  тайные  шашни  Марии  Стюарт  с  папизмом;  для  него
черномазый интриган был врагом протестантских, шотландских интересов  и  к
тому же помехой для его собственных властолюбивых планов. Но теперь, когда
с Риччо благополучно покончено, Меррей готов зачеркнуть  былое,  пойти  на
мировую: пусть ослушники-лорды тотчас же снимут стражу, оскорбительную для
королевского  достоинства  Марии  Стюарт,  и  вернут  ей  все  прерогативы
неограниченной королевской власти. Она же должна забыть  прошлые  обиды  и
отпустить патриотическим убийцам все их вины.
   Мария Стюарт,  у  которой  при  пособничестве  изменника-мужа  готов  и
разработан в мельчайших подробностях план побега,  и  не,  думает  прощать
убийц.  Но,  чтобы  усыпить  бдительность  бунтовщиков,  она   готова   на
великодушные уступки.  Спустя  сорок  восемь  часов  после  убийства  весь
эпизод, вместе с растерзанным телом Риччо, по-видимому, погребен и  предан
забвению:  все  притворяются,  будто  ничего  не   случилось.   Прикончили
какого-то музыкантишку - велика важность! Скоро ни одна душа не вспомнит о
безвестном бродяге и в Шотландии водворится мир.


   Устный пакт заключен. И все же заговорщики  не  решаются  снять  караул
перед покоями королевы. Какое-то смутное беспокойство гложет их.  Наиболее
догадливым из них слишком знакома гордость Стюартов,  чтобы  поддаться  на
заманчивые уверения, будто Мария Стюарт от чистого сердца готова  простить
и забыть подлое убийство своего слуги. Им кажется, что куда вернее держать
неукротимую женщину под замком, отнять у нее всякую возможность мести:  на
свободе, чувствуют они, она станет для них постоянной угрозой. Им также не
нравится, что Дарнлей то и дело бегает на ее половину и о  чем-то  подолгу
шушукается с мнимобольной. Они по  опыту  знают,  как  мало  нужно,  чтобы
вертеть этим мозгляком, как вздумается. Открыто говорят  они  о  том,  что
Мария Стюарт хочет перетянуть его на свою сторону. Они убеждают Дарнлея не
верить ни одному ее слову и заклинают не предавать их, в противном  случае
- справедливое пророчество! - и ему и ей придется худо.  И  хотя  лгунишка
клянется, что все прощено и забыто, они отказываются снять охрану,  прежде
чем королева письменно не гарантирует им полную безнаказанность.  Как  для
убийства, так и для отпущения убийства домогаются  эти  друзья  законности
одного: писаной грамоты - "бонда".
   Очевидно, многоопытным матерым клятвопреступникам мало сказанного слова
- им ли не  знать,  сколь  оно  эфемерно  и  легковесно!  -  подавайте  им
отпускную грамоту! Однако Мария Стюарт не намерена официально  обязываться
перед убийцами - для этого она слишком осторожна и  самолюбива.  Никто  из
этих негодяев не сможет похвалиться "бондом" за ее подписью! Но, решив  не
давать заговорщикам отпускной, она с  тем  большей  готовностью  изъявляет
согласие: все, что ей нужно, - это как-нибудь дотянуть до вечера.  Дарнлею
- он опять как воск в ее руках - дается унизительное поручение  удерживать
в узде своих вчерашних сообщников мнимой приязнью и обещаниями  высочайшей
подписи. Словно преданная нянька, вертится он среди мятежников и вместе  с
ними вырабатывает текст отпущения; остановка единственно за подписью Марии
Стюарт.  К  сожалению,  время  позднее,  заверяет  их  Дарнлей:   королева
утомилась и почивает. Но он клянется - что стоит лжецу солгать лишний раз!
- завтра же утром вручить им грамоту за высочайшей  подписью.  Раз  король
дает  такое  обещание,  не  верить  ему  -   значит   оскорбить   его.   В
доказательство своей доброй  воли  заговорщики  снимают  стражу  у  покоев
королевы. Марии Стюарт только того и нужно. Путь к побегу ей открыт.
   Как только караульные ушли, Мария  Стюарт  вскакивает  с  мнимого  одра
болезни и энергично готовится к отъезду. Босуэл, Хантлей и  прочие  друзья
за стенами замка давно предупреждены: в полночь  оседланные  лошади  будут
ждать у погоста в тени ограды.  Главное  теперь  -  обмануть  бдительность
заговорщиков, и постыдное поручение  оглушить  и  одурманить  их  вином  и
знаками  своей  милости  снова,  подобно  другим  неблаговидным  делишкам,
выпадает на долю Дарнлея. По приказу королевы  он  зовет  своих  вчерашних
сообщников  на  веселый  пир,  гости  бражничают,  и  праздник  примирения
затягивается  до  глубокой  ночи;  когда  же  собутыльники,  нагрузившись,
отправляются на боковую, обуянный усердием Дарнлей  даже  не  решается  из
осторожности вернуться в покои королевы. Но лорды слишком уверены в  своем
триумфе, чтобы быть начеку. Королева обещала их помиловать, сам  король  в
том порукой, Риччо покоится в земле, а Меррей вернулся в Шотландию - зачем
же раздумывать и оглядываться? Опьяненные вином  и  победой,  заваливаются
лорды на отдых, чтобы отоспаться после тревожного дня.


   Полночь, тишина стоит в  коридорах  спящего  замка,  как  вдруг  где-то
наверху осторожно приотворяется дверь. Ощупью кра