аясь против кого-то третьего, вечно  сбиваются  в  шайки  и
клики, но ничем не связаны  меж  собой  и,  будучи  все  родственниками  и
свойственниками, на самом деле завистливые и непримиримые  враги.  В  душе
это все  те  же  язычники  и  варвары,  как  бы  они  себя  ни  именовали,
протестантами или католиками, - смотря по тому, что им выгоднее, - все  те
же  правнуки  Макбета  и  Макдуфа,  кровавые  таны,   столь   блистательно
запечатленные Шекспиром.
   Только в одном едина неукротимая завистливая свора -  в  борьбе  против
своего государя, короля, ибо  всем  им  одинаково  несносно  послушание  и
незнакома верность. И если эта "кучка негодяев" - "parcel of rascals", как
заклеймил их шотландец из шотландцев Бернс (*7), - и терпит некое  подобие
власти над своими замками и прочим достоянием, то лишь из ревности  одного
клана к другому. Гордоны потому оставляют корону Стюартам, что боятся, как
бы она не досталась  Гамильтонам,  а  Гамильтоны  -  лишь  из  ревности  к
Гордонам.  Но  горе  шотландскому  королю,  вздумай  он  в  своей  пылкой,
юношеской самонадеянности  стать  королем  на  деле,  насаждать  в  стране
порядок  и  добрые  нравы  и  противостоять  алчности  лордов!  Весь  этот
враждующий  между  собой  сброд  тотчас  же  по-братски  сплотится,  чтобы
свергнуть своего государя; и коль не сладится у них дело мечом,  то  к  их
услугам надежный кинжал убийцы.
   Трагическая, раздираемая бурными страстями, сумрачная и  романтическая,
как баллада, эта маленькая, обособленная, омытая морями страна на северной
окраине Европы - к тому же еще  и  нищая,  ибо  ее  истощают  нескончаемые
войны. Несколько  городов  -  впрочем,  какие  же  это  города,  -  просто
сбившиеся под защиту крепости лачуги! -  не  могут  разбогатеть  или  даже
достичь благосостояния. Их вечно грабят и  жгут.  Замки  же  аристократов,
сумрачные и величавые развалины коих высятся и по -  сей  день,  ничем  не
напоминают настоящих замков, кичащихся  своим  великолепием  и  придворным
блеском, эти неприступные крепости предназначались  для  войны  -  не  для
мирного,   гостеприимства.    Между    немногочисленными    разветвленными
аристократическими родами и их холопами  отсутствовала  столь  необходимая
государству благотворная сила деятельного среднего сословия.  Единственная
густонаселенная область между реками Твид и Ферт лежит  слишком  близко  к
английской границе, и набеги то и дело разоряют ее и опустошают. На севере
можно часами бродить вокруг одиноких  озер,  по  пустынным  пастбищам  или
дремучим лесам, не встречая ни селения, ни замка, ни города. Деревни здесь
не лепятся друг к другу, как в  перенаселенных  краях  Европы:  здесь  нет
широких дорог, несущих в страну торговлю и деловое оживление, ни пестрящих
вымпелами рейдов, как в Голландии,  Испании  и  Англии,  откуда  отплывают
корабли, спеша в далекие океаны за золотом и пряностями; население еле-еле
кормится,  пробавляясь  овцеводством,  рыбной  ловлей  и  охотой,  как   в
дедовские времена;  по  своим  обычаям  и  законам,  по  благосостоянию  и
культуре Шотландия той поры не меньше чем на столетие отстала от Англии  и
Европы. В то время как в портовых городах повсеместно  возникают  банки  и
биржи, здесь, словно в библейские дни,  богатство  измеряется  количеством
земли и овец. Все достояние Иакова V, отца Марии Стюарт, составляют десять
тысяч овец. У него нет ни сокровищ короны, ни армии, ни  лейб-гвардии  для
утверждения своей власти, ибо он не может их содержать, а  парламент,  где
все решают лорды, никогда не  предоставит  королю  действительных  средств
власти. Все, что есть у короля,  помимо  скудного  пропитания,  дарят  ему
богатые союзники - Франция и папа; каждый ковер,  каждый  гобелен,  каждый
подсвечник в его дворцовых покоях и замках достался ему ценой унижения.
   Неизбывная нищета, подобно гнойной  язве,  истощает  политические  силы
Шотландии, прекрасной, благородной страны. Нужда и  алчность  ее  королей,
солдат и лордов делают ее игрушкой  в  руках  иноземных  властителей.  Кто
борется против короля и за протестантизм, тому платит Лондон; кто  борется
за католицизм и Стюартов, тому платят Париж,  Мадрид  и  Рим;  иностранные
державы охотно покупают шотландскую  кровь.  Спор  двух  великих  наций  о
первенстве все еще не решен, поэтому Шотландия - ближайшая соседка  Англии
- незаменимый партнер Франции в игре. Каждый раз,  как  английские  войска
вторгаются в Нормандию, Франция нацеливает этот кинжал в спину  Англии,  и
воинственные  скотты  [группы  кельтских  племен  в  древней  Ирландии   и
Шотландии;  отсюда  название  Шотландии  -   Scotland,   страна   скоттов]
немедленно переходят the border  [границу  (англ.)],  угрожая  своим  auld
enimies [заклятым врагам (среднеангл.)]. Но и в мирное время  шотландцы  -
вечная угроза Англии. Поэтому укрепление военных сил Шотландии - первейшая
забота французских политиков; Англия же, стравливая лордов  и  разжигая  в
стране  мятежи,  стремится  подорвать  эти  силы.  Так  несчастная  страна
становится кровавым полем столетней войны, и только трагическая судьба еще
несмышленого младенца окончательно решит этот спор.
   Какой великолепный драматический  символ:  борьба  начинается  у  самой
колыбели Марии Стюарт! Младенец еще не говорит, не думает,  не  чувствует,
он едва шевелит ручонками в своем конверте, а политика уже  цепко  хватает
его нерасцветшее тельце, его невинную душу. Таков злой рок  Марии  Стюарт,
вечно втянута она в эту азартную игру. Никогда не  сможет  она  беззаботно
отдаться влечениям своей натуры, постоянно  ее  впутывают  в  политические
интриги, делают объектом дипломатических уловок, игрушкой чужих интересов,
всегда она лишь королева или претендентка на престол, союзница  или  враг.
Не успел гонец доставить в Лондон обе вести, что Иаков V скончался и что у
него родилась дочь, наследная принцесса и королева Шотландии,  как  Генрих
VIII Английский решает заручиться этой  драгоценной  невестой  для  своего
малолетнего сына Эдуарда; еще несложившимся  телом,  еще  дремлющей  душой
распоряжаются, как товаром. Но политика  не  считается  с  чувствами,  она
принимает в  расчет  только  короны,  государства  и  права  наследования.
Отдельный человек для нее не существует, он ничего не значит по  сравнению
с мнимыми и реальными целями всемирной игры.  Правда,  в  этом  конкретном
случае намерение Генриха  VIII  обручить  престолонаследницу  Шотландии  с
престолонаследником Англии разумно и даже гуманно. Непрерывная война между
двумя братскими странами  давно  утратила  всякий  смысл.  Перед  народами
Англии и Шотландии, живущими на  одном  острове,  под  защитой  и  угрозой
одного моря, родственными по происхождению и условиям  жизни,  несомненно,
стоит одна задача: объединиться. Природа на сей раз  недвусмысленно  явила
свою волю. И  только  соперничество  обеих  династий  Тюдоров  и  Стюартов
препятствует выполнению задачи. Если  бы  удалось  благодаря  этому  браку
превратить спор  в  союз,  общие  потомки  Стюартов  и  Тюдоров  стали  бы
одновременно править  Англией,  Шотландией  и  Ирландией,  и  объединенная
Великобритания могла бы отдать свои силы более сложной борьбе - за мировое
первенство.
   Но такова ирония судьбы: едва лишь в политике в виде исключения блеснет
ясная, разумная идея, как ее искажают  неумным  исполнением.  Сначала  все
идет как по маслу: сговорчивые  лорды,  которым  щедро  заплачено,  охотно
голосуют за брачный договор.  Однако  умудренный  опытом  Генрих  VIII  не
удовлетворяется клочком пергамента. Ему слишком хорошо знакомы лицемерие и
жадность этих благородных  господ,  и  он  понимает,  что  на  них  нельзя
положиться и что за большую сумму они тут же перепродадут малютку королеву
французскому  дофину.  А  потому  Генрих  VIII  требует   от   шотландских
посредников в качестве первейшего условия немедленной выдачи  ребенка.  Но
если Тюдоры не верят Стюартам,  то  Стюарты  платят  им  тою  же  монетой;
особенно противится договору королева-мать. Набожная католичка, дочь Гизов
(*8) не хочет отдать свое дитя вероотступникам и еретикам, а  кроме  того,
не требуется большой проницательности, чтобы обнаружить в договоре опасную
ловушку.  Особым,  секретным  пунктом  посредники   обязались   в   случае
преждевременной смерти ребенка  содействовать  тому,  чтобы  "вся  полнота
власти и управление королевством" перешли к Генриху VIII. Тут есть над чем
задуматься! От человека, который уже двух жен отправил на  эшафот  [Генрих
VIII казнил в 1537 г. вторую жену - Анну Болейн, мать Елизаветы, и в  1542
г. пятую - Екатерину  Говард],  всего  можно  ждать:  в  своем  нетерпении
завладеть желанным наследством он еще, пожалуй, постарается, чтобы ребенок
умер поскорей - и не своею  смертью;  поэтому  заботливая  мать  отклоняет
требование о выдаче малютки Лондону. Сватовство едва не приводит к  войне.
Генрих VIII посылает войска, чтобы захватить драгоценный залог, и отданный
по армии приказ красноречиво говорит об откровенной бесчеловечности  века:
"Его Величество повелевает все предать огню и мечу. Спалите Эдинбург дотла
и  сровняйте  с  землей,  как  только  вынесете  и  разграбите  все,   что
возможно... Разграбьте Холируд и столько городов и сел  вокруг  Эдинбурга,
сколько встретите на пути; отдайте на поток и разграбление Лейт  и  другие
города, а где наткнетесь на сопротивление, без жалости истребляйте мужчин,
женщин и детей".
   Как гунны, вторглись вооруженные орды Генриха VIII в Шотландию. Но мать
и дитя своевременно укрылись в укрепленном замке Стирлинг, и Генриху  VIII
пришлось удовольствоваться  договором,  по  которому  Шотландия  обязалась
выдать Марию Стюарт Англии (вечно ее продают и  покупают,  как  товар!)  в
день, когда ей исполнится десять лет.
   Казалось бы, все уладилось к общему удовольствию. Но  политика  во  все
времена была наукой парадоксов. Ей чужды простые, разумные и  естественные
решения: создавать трудности - ее страсть, сеять вражду  -  ее  призвание.
Вскоре католическая партия пускается в  интриги,  выясняя  исподтишка,  не
выгоднее ли сбыть дитя - оно еще только лепечет и улыбается - французскому
дофину, а после смерти Генриха VIII никто уже и  не  думает  о  выполнении
договора. Но теперь выдачи малютки невесты  от  имени  малолетнего  короля
Эдуарда  требует  английский  регент  Соммерсет,  и,  так  как   Шотландия
противится, он опять посылает войска, ибо с лордами можно говорить  только
на одном языке - языке силы. Десятого сентября 1547 года в битве - вернее,
бойне - при Пинки шотландская армия была разбита  наголову,  более  десяти
тысяч трупов усеяли поле брани. Марии Стюарт не исполнилось и пяти лет,  а
из-за нее уже рекой льется кровь.
   Перед англичанами  лежит  беззащитная  Шотландия.  Но  в  разграбленной
стране нечего  взять:  Тюдоров  же  интересует  единственное  сокровище  -
ребенок, олицетворяющий корону  и  преемство  трона.  Однако,  к  великому
огорчению английских шпионов, Мария Стюарт неожиданно и бесследно  исчезла
из замка Стирлинг; даже наиболее приближенные лица не знают, куда спрятала
ее  королева-мать.  Новый  надежный  тайник  выбран   превосходно:   ночью
преданные слуги  под  строжайшим  секретом  отвозят  ребенка  в  монастырь
Инчмэхом, укрывшийся на небольшом островке посреди озера  Ментит  -  "dans
les pays des sauvages" [в краю дикарей (фр.)],  как  сообщает  французский
посол. Ни одна тропка  не  ведет  в  заповедные  места;  драгоценный  груз
доставляют в лодке на остров и там поручают заботам благочестивых  иноков,
никогда не  покидающих  обитель.  Здесь,  в  надежном  убежище,  вдали  от
беспокойного, взбаламученного мира, живет, ничего не ведая, невинное дитя,
меж тем как дипломатия, раскинув свои сети над морями и странами,  усердно
занимается его судьбой. Ибо на арену, угрожая, выступает Франция, чтобы не
дать Англии полностью подчинить себе Шотландию. Генрих II,  сын  Франциска
I, посылает в Шотландию сильную эскадру, и генерал-лейтенант  французского
вспомогательного корпуса  просит  от  его  имени  руки  Марии  Стюарт  для
малолетнего  дофина  Франциска.  Политический  ветер,  резко  и  порывисто
задувший из-за пролива, круто повернул судьбу ребенка: вместо  того  чтобы
сделаться  английской  королевой,   маленькая   дочь   Стюартов   внезапно
предназначена в  королевы  Франции.  Едва  лишь  новое  и  более  выгодное
соглашение заключено, как  седьмого  августа  драгоценный  объект  сделки,
девочку Марию Стюарт пяти лет восьми месяцев от роду, сажают на корабль  и
отвозят во Францию, запродав другому, столь же незнакомому супругу.  Вновь
- и не в последний раз - чужая воля определяет и изменяет ее судьбу.


   Неведение  -  великое  преимущество  детства.  Что  знает   трехлетнее,
четырехлетнее, пятилетнее дитя о войне и мире, о битвах и  договорах?  Что
ему Франция или Англия, Эдуард или Франциск, что  ему  неистовое  безумие,
охватившее мир? Длинноногая девочка с развевающимися  белокурыми  локонами
бегает и резвится в мрачных и  светлых  покоях  замка  вместе  с  четырьмя
своими сверстницами-подружками. Ибо ей - чудесная идея в столь  варварский
век  -  отобрали  среди  лучших  семейств  Шотландии  четырех  подруг,  ее
однолеток: Мэри Флеминг, Мэри Битон, Мэри Ливингстон и Мэри  Сетон.  Дети,
как и она, они сегодня весело играют  с  малюткой  королевой,  завтра  они
разделят ее одиночество на чужбине, чтобы чужбина не казалась ей совсем уж
чужой, позднее сделаются ее  придворными  дамами  и  однажды,  в  особенно
задушевную минуту, поклянутся  выйти  замуж  не  раньше,  чем  их  госпожа
изберет себе супруга. И если три из них покинут королеву в  несчастье,  то
одна последует за ней и в изгнание и пребудет ей верна до самого смертного
часа; так отблеск блаженного  детства  озарит  и  ее  последние,  страшные
минуты. Пока же пять девочек весело играют изо  дня  в  день  то  в  замке
Холируд,  то  в  замке  Стирлинг,  не  задумываясь  о  таких  вещах,   как
королевское достоинство и величие, ведущее к опасной гордыне.  Но  однажды
вечером маленькую Марию поднимают с постели, в сумраке ночи на озере  ждет
лодка, чтобы отвезти ее на тихий, благостный остров - Инчмэхом зовут  его,
что значит "мирная обитель". Какие-то незнакомые люди, одетые не так,  как
все, в черных широких  развевающихся  рясах,  приветствуют  ее.  Добрые  и
кроткие, они чудесно поют в высоком зале  с  цветными  окнами,  и  девочка
быстро привыкает к ним. Но вскоре ее опять увозят вечером  (и  не  однажды
придется Марии Стюарт бежать под покровом ночи от одной судьбы к  другой);
и вот она на высоком корабле со  скрипящими  мачтами  и  белыми  парусами;
кругом чужие солдаты и бородатые матросы. Но маленькая  Мария  не  боится.
Все они добры и ласковы с ней; семнадцатилетний сводный брат Джеймс,  один
из многочисленных бастардов Иакова V, рожденных до его  брака,  гладит  ее
пушистые белокурые волосы, да и четыре Марии, ее любимые подружки, тоже  с
нею. Пять девочек, радуясь новым впечатлениям, как  радуются  дети  всякой
перемене, резвятся меж пушками французского военного судна и закованными в
латы моряками. А высоко на марсе матрос опасливо вглядывается в  даль;  он
знает: по проливу курсирует английский флот в  надежде  захватить  невесту
английского короля, пока она не стала нареченной французского  дофина.  Но
ребенок видит только то, что рядом и что ему ново; он видит:  море  синее,
люди добрые, и корабль, фыркая, как исполинский зверь, прокладывает себе в
волнах дорогу.
   Тринадцатого августа галеон входит в Росков, небольшой  портовый  город
близ Бреста. Шлюпки пристали к  берегу,  и,  по-детски  радуясь  чудесному
приключению,  беспечная,  шаловливая  шестилетняя   королева   Шотландская
спрыгнула на  французскую  землю.  На  этом  кончается  пора  ее  детства,
начинается пора обязанностей и испытаний.



2. ЮНОСТЬ ВО ФРАНЦИИ (1548-1559)

   Французский двор - великий знаток благородных обычаев, ему до  тонкости
известны правила загадочной  науки,  именуемой  этикетом.  Кто-кто,  а  уж
Генрих II Валуа доподлинно знает,  с  какими  почестями  должно  встречать
нареченную дофина. Еще до ее прибытия подписывает он  указ  о  том,  чтобы
маленькую королеву Шотландскую - la reinette - приветствовали на  ее  пути
по всем градам и весям так почтительно, как если бы  то  была  его  родная
дочь. Уже в Нанте Марию Стюарт ждут восхитительные  знаки  внимания.  Мало
того что на всех площадях воздвигнуты арки с классическими  эмблемами,  со
статуями языческих богинь, нимф  и  сирен;  придворной  свите  для  пущего
веселья не жалеют отменного вина. Щедро палят из пушек и жгут  фейерверки;
впереди малютки  королевы  выступает  крошечное  войско  -  сто  пятьдесят
мальчиков в белоснежной одежде с  трубами  и  барабанами,  с  миниатюрными
пиками и алебардами - своего рода почетный  эскорт.  И  так  из  города  в
город, нескончаемой вереницей празднеств следует  она  до  Сен-Жерменского
дворца. Здесь шестилетняя девочка впервые  встречает  своего  нареченного,
которому не исполнилось еще и  пяти  лет,  и  хилый,  бледный,  рахитичный
мальчик - ему на роду написана хворость и ранняя могила,  ибо  в  жилах  у
него течет  отравленная  кровь,  -  смущенно  и  робко  приветствует  свою
"невесту". Тем радушнее принимают ее остальные члены королевской  фамилии,
очарованные ее детской прелестью, а восхищенный Генрих II  называет  ее  в
письме "La plus  parfayt  enfant  que  je  vys  james"  [самый  прелестный
ребенок, какого мне довелось видеть (фр.)].
   Французский двор в эти годы - один из самых блестящих и пышных в  мире.
Только что  миновало  мрачное  средневековье,  и  последние  романтические
отблески умирающего рыцарства  еще  озаряют  поколение  переходной  эпохи.
По-прежнему сила и  храбрость  проявляют  себя  в  стародавних  суровых  и
мужественных потехах: охоте, игрищах, турнирах, приключениях, войне, но  в
высших кругах общества  уже  одерживает  верх  духовное  начало;  гуманизм
завоевывает вслед за монастырями и университетами и королевские замки.  Из
Италии во Францию в победном шествии проникают  излюбленный  папами  культ
роскоши,  характерное  для  Ренессанса  тяготение  к   духовно-чувственным
наслаждениям, увлечение изящными искусствами; в это историческое мгновение
здесь возникает новый идеал, единственное в своем роде  сочетание  силы  и
красоты, беспечности и отваги - высокое искусство презирать смерть и в  то
же время страстно любить жизнь. Естественнее и свободнее чем где бы то  ни
было  объединяются  во  французском  характере   горячий   темперамент   с
беззаботной  легкостью,  галльская  chevalerie   [рыцарственность   (фр.)]
чудесным образом  гармонирует  с  классической  культурой  Ренессанса.  От
дворянина наравне с умением, облачившись в тяжелые  доспехи,  стремительно
атаковать противника на турнире, требуется  и  безукоризненное  выполнение
замысловатых танцевальных фигур,  он  должен  постичь  как  суровую  науку
войны, так и галантные законы придворной куртуазии;  одна  и  та  же  рука
должна разить тяжелым двуручным мечом, чувствительно  играть  на  лютне  и
писать сонеты даме сердца. Сочетать в себе  полярные  противоположности  -
силу и нежность, суровость и изысканность, быть равно оснащенным для боя и
для духовного поединка - вот идеал того времени. Днем король и его дворяне
на взмыленных скакунах носятся в погоне за оленями и вепрями и  скрещивают
мечи и копья на турнирах, а вечерами кавалеры и знатные дамы собираются  в
заново отделанных с небывалой роскошью дворцах - Лувре, Сен-Жермене,  Блуа
и Амбуазе - для изысканных  развлечений.  При  дворе  читают  стихи,  поют
мадригалы, музицируют, возрождают в маскарадах дух  античности.  Множество
красивых, нарядных женщин, творения таких поэтов и художников, как Ронсар,
Дю Белле (*9) и  Клуэ  (*10),  сообщают  двору  невиданную  красочность  и
жизнерадостность, с небывалой щедростью  проявляю