Но и окрепнув физически, Мария Стюарт  никак  не  придет  в  себя,  все
ближайшие недели она подавлена, угнетена. Даже посторонние  замечают,  что
королева "на Себя не похожа". Что-то в ее  чертах,  во  всем  ее  существе
сникло, привычной беспечности и уверенности  как  не  бывало.  Она  ходит,
живет, действует, как человек, на которого свалились тяжкие невзгоды.  Она
запирается у себя, и прислужницы  слышат  за  дверью,  как  она  стонет  и
рыдает. Всегда откровенная, общительная, она никому не доверяет свое горе.
Уста ее скованы молчанием, и никто не подозревает страшной тайны,  которая
преследует ее днем и ночью и гнетет душу.
   Ибо есть нечто грозное в этой страсти, от чего веет одновременно  жутью
и величием, нечто невыразимо грозное: королева с первой же  минуты  знает,
что любовь ее преступна и обречена на безысходность. Ужасным было,  верно,
уже пробуждение после первого объятия - поистине тристановское  мгновение,
- когда отравленная  любовным  питьем  королева  приходит  в  себя  и  оба
вспоминают, что они не одни  в  беспредельности  своего  счастья,  что  их
держит в плену этот мир, долг и  закон.  Ужасное  пробуждение,  когда  она
наконец очнулась, и громом поражает ее мысль о том, в  какое  безумие  они
впали. Ибо она, отдавшая ему себя, принадлежит другому, и он, отдавший  ей
себя, принадлежит другой. Прелюбодеяние, двойное, прелюбодеяние - вот куда
увлекло их неистовство чувств, а ведь совсем недавно, две-три  недели  или
месяц назад, Мария Стюарт как шотландская королева торжественно  подписала
и издала указ о том, что нарушение  супружеской  верности,  как  и  всякое
другое оскорбление нравственности, карается смертью. С  первой  же  минуты
эта страсть заклеймена как преступная, и утверждать себя и развиваться она
может лишь за счет все  новых  и  новых  преступлений.  Чтобы  соединиться
навек, оба они должны сперва насильственно избавиться - она от мужа, он от
жены. Только ядовитые плоды может принести эта греховная страсть, и  Мария
Стюарт с первого же часа с непреложной ясностью отдает себе отчет  в  том,
что отныне ей нет покоя и спасения.  Но  именно  в  такие  трудные  минуты
просыпается у Марии Стюарт мужество отчаяния, и она готова  бросить  вызов
судьбе  -  вопреки  всякой  надежде  и  смыслу  готова  спасать  то,   что
непоправимо обречено.  Не  станет  она  трусливо  отступать,  прятаться  и
укрываться, нет, с гордо поднятой  головой  пройдет  она  до  конца  путь,
ведущий в бездну. Пусть все потеряно - среди тягчайших  испытаний  находит
она счастье в том, что ради него принесла все эти жертвы.

   Entre ses mains & en son plain pouvoir,
   Je mets mon fils, mon honneur, & ma vie,
   Mon pais, mes subjects, mon ame assubjettie
   Est tout а luy, & n'ay autre vouloir
   Pour mon objet, que sans Ie decevoir
   Suivre je veux, malgre toute l'envie
   Qu'issir en peut.

   Ему во власть я сына отдаю,
   И честь, и совесть, и страну мою,
   И подданных, и трон, и жизнь, и душу.
   Все для него! И мысли нет иной,
   Как быть его женой, его рабой,
   Я верности до гроба не нарушу!
   С ним каждое мгновенье, каждый час,
   А там - пусть зависть осуждает нас!

   Что бы потом ни было, она отважится на этот путь в безнадежность. После
того как она всем - телом, душой, всей своей жизнью  -  пожертвовала  ради
него, несказанно любимого, эта исступленная любовница боится  лишь  одного
на свете - потерять его.
   Но самое ужасное в этом ужасе, самое мучительное в  этой  муке  ей  еще
только предстоит.  При  всем  своем  ослеплении  Мария  Стюарт  достаточно
проницательна -  скоро  она  увидит,  что  и  на  этот  раз  попусту  себя
расточает: человек, к которому устремлены ее чувства, в  сущности,  ее  не
любит. Босуэл овладел ею, как это не раз с ним  бывало,  в  пылу  животной
страсти, необдуманно, жестоко. И так же равнодушно готов он  ее  покинуть,
едва  чувства  его  остыли.  Для  него  это  лишь  жаркий  миг  обладания,
мимолетное приключение, и несчастной скоро приходится  сказать  себе,  что
господин ее мыслей и чувств не очень-то ее почитает:

   Vous m'estimez legiere, que je voy,
   Et si n'avez en moy nulle assurance,
   Et soupconnez mon coeur sans apparence,
   Vous meffiant a trop grand tort de moy.
   Vous' ignorez l'amour que je vous porte.
   Vous soupconnez qu'autre amour me transporte
   Vous despeignez de cire mon las coeur.
   Vous me pensez femme sans jugement;
   Et tout cela augmente mon ardeur.

   Вы верите наветам злой молвы,
   Вам кажется, что я пуста и лжива,
   Мою любовь - о, как несправедливо! -
   Готовы счесть игрой нечестной вы.
   И, моего не уважая слова,
   Решили вы, что я люблю другого,
   Что я коварство низкое таю,
   Что нравственных устоев не имею, -
   Но и самой враждебностью своею
   Вы жажду распаляете мою.

   И вместо того чтобы гордо отвернуться от  неблагодарного,  вместо  того
чтобы взять себя в руки, обуздать, опьяненная страстью  женщина  бросается
на колени перед равнодушным любовником, стараясь удержать  его.  Ее  былое
высокомерие словно каким-то чудом превращается в неистовое самоуничижение.
Она молит, клянчит и  тут  же  превозносит  себя,  выхваляет,  как  товар,
пресытившемуся ею любовнику.  Утратив  чувство  собственного  достоинства,
готовая на последнее унижение, она,  гордая  царица,  словно  торговка  на
рынке, высчитывает ему,  чем  только  она  для  него  не  пожертвовала,  и
настойчиво, чуть ли не назойливо, уверяет в своем рабском смирении:

   Car c'est Ie seui desir de vostre chere amie,
   De vous servir, & loyaument aimer,
   Et tous malheurs moins que rien'estimer,
   Et vostre volonte de la mienne suivre
   Vous cognoistrez aveques obeissance,
   De mon loyal devoir n'obmettant la science,
   A quoy j'estudiray pour tousjours vous complaire.
   Sans aimer rien que vous, soubs la subjection
   De qui je veux sans nulle fiction
   Vivre & mourir.

   Единственная цель подруги вашей -
   Служить вам, угождать и подчиняться,
   Вас обожать, пред вами преклоняться
   И, презирая все несчастья впредь,
   Свой видеть высший долг в повиновенье,
   Чтобы отдать вам каждое мгновенье,
   Под вашей властью жить и умереть.

   С дрожью ужаса и сострадания наблюдаем мы,  как  эта  прямая  и  смелая
женщина, никогда не отступавшая ни перед какой земной опасностью, ни перед
каким  земным  властителем,  утратив  былое  достоинство,   унижается   до
постыдных уловок завистливой и злобной  ревности.  По  каким-то  признакам
Мария Стюарт, верно, заметила, что Босуэл куда более предан молодой  жене,
которую королева сама для него избрала, и что он отнюдь не  собирается  ее
покинуть ради своей новой возлюбленной. И она  силится  -  не  правда  ли,
ужасно, что  именно  большое  чувство  способно  так  умалить  женщину,  -
очернить его супругу, не останавливаясь перед самой низкой  и  бесчестной,
перед самой злобной клеветой. Играя  на  мужском  тщеславии  Босуэла,  она
напоминает ему (очевидно, исходя из  его  интимных  признаний),  что  жена
недостаточно отзывается на его ласки, что вместо того, чтобы  отвечать  со
всем  пылом  страсти,  она  лишь  нехотя  ему  уступает.  В  прошлом  сама
сдержанность и высокомерие, она с жалким  самохвальством  перечисляет,  на
какие жертвы, на какое самозаклание  во  имя  любви  приходится  идти  ей,
нарушительнице супружеской верности, тогда как его жена  пользуется  всеми
благами и  преимуществами  его  высокого  положения.  Так  нет  же,  пусть
останется с ней, пусть принадлежит ей одной и не поддается  на  обманчивые
письма, слезы и заверения этой "лжесупруги"!

   Et maintenant elle commence a voir,
   Qu'elle estoit bien de mauvais jugement,
   De n'estimer l'amour d'un tel amant,
   Et voudroit bien mon amy decevoir,
   Par les ecrits tous fardez de scavoir...
   Et toutes fois ses paroles fardeez,
   Ses pleurs, ses plaincts remplis de fictions,
   Et ses hauls cris & lamentations
   Ont tant gaigne, que par vous soht gardeez
   Ses lettres, escrites, ausquels vous donnez toy,
   Et si l'aimez, & croiez plus que moy.

   Она лишь поняла (даю вам слово!),
   Что надо быть бездушной и слепой,
   Чтоб не ценить любовника такого,
   И хочет лицемерною мольбой
   Вас обмануть, мой друг, опутать снова...
   Но ложью слез, наигранной тоски,
   Упреков, просьб, рассчитанных умело,
   Она вас так заворожить сумела,
   Что мертвые фальшивые листки
   Читаете вы, бережно храните,
   А мне, живой, и верить не хотите!

   Все большим отчаянием звучат  ее  вопли.  Неужели  он  ее,  единственно
достойную, может сменять на недостойную? Пусть прогонит ту и соединится  с
ней, ведь она готова бороться за него не на  жизнь,  а  на  смерть.  Пусть
требует от нее, молит она на коленях,  всего,  что  только  хочет,  любого
доказательства ее верности и нерушимой  преданности,  она  все  ради  него
кинет: дом, семью, корону, все свое достояние, свою честь  и  сына.  Пусть
все отнимет, лишь бы не  отталкивал  ее,  все  отдавшую  ему,  единственно
любимому.


   И тут впервые приоткрывается глубина всей  этой  трагической  ситуации.
Благодаря чрезмерности признаний Марии Стюарт на сцену  проливается  яркий
свет. Босуэл лишь случайно увлекся ею, как и многими другими женщинами,  и
этим,  собственно,  для  него  эпизод  исчерпан.  Однако   Мария   Стюарт,
предавшаяся ему  всей  душой  и  всеми  чувствами,  вся  огонь  и  экстаз,
стремится удержать его, удержать навсегда. Но сама по себе любовная  связь
нисколько  не  привлекает  счастливого  в  семейной  жизни,  честолюбивого
человека. В лучшем случае ради тех преимуществ и  выгод,  какие  дает  ему
любовь женщины, держащей в своих руках все почести и  милости  шотландской
короны, Босуэл тянул бы еще какое-то время, он терпел бы  Марию  Стюарт  в
качестве наложницы рядом с женой. Но этого недостаточно королеве  с  душою
королевы, недостаточно женщине, которая не хочет делиться, которая в своей
неистовой страсти хочет одного - владеть им всецело. Но как им  завладеть?
Как привязать  навек  своевольного,  необузданного  искателя  приключений?
Клятвы в безграничной верности и покорности лишь наскучат такому  мужчине,
он немало, слышал их от других женщин. Нет,  одна  только  приманка  может
увлечь ненасытного честолюбца, единственный приз, ради которого грешили  и
блудили столь многие, - корона. Как бы мало Босуэл ни стремился  сохранить
отношения с женщиной,  к  которой  он,  в  сущности,  равнодушен,  великий
соблазн исходит от мысли, что эта женщина  -  королева  и  что  она  может
сделать его королем Шотландии.
   Правда, мысль эта на  первый  взгляд  кажется  безрассудной.  Ведь  жив
законный супруг Марии Стюарт - Генри Дарнлей, и ни о каком  другом  короле
не может быть и речи. А все же  эта  безрассудная  мысль,  и  только  она,
отныне приковывает Босуэла к Марии Стюарт нерасторжимой цепью, ибо  нет  у
несчастной другой приманки, которая могла бы удержать  этого  неукротимого
человека. Ничто не заставит вольного,  независимого  кондотьера  продаться
своей рабыне и терпеть ее любовь, как только корона.  И  нет  такой  цены,
какой  эта  опьяненная  женщина,  давно  забывшая   честь,   порядочность,
достоинство, закон, не была бы готова  уплатить  за  его  любовь.  И  если
придется добыть корону для Босуэла ценой  преступления,  она,  ослепленная
страстью, не отступит и перед преступлением.
   Ибо так же, как Макбет, выполняя демоническое  предсказание  ведьм,  не
может стать королем иначе, как  ценою  крови,  ценою  полного  уничтожения
целого королевского рода, так и Босуэлу прегражден честный, законный  путь
к шотландскому престолу. Дорога к нему ведет через труп Дарнлея. Для  того
чтобы кровь соединилась с кровью, должна неизбежно пролиться кровь.


   В  том,  что  Мария  Стюарт  не  станет  серьезно  противиться,  когда,
освободив ее от Дарнлея,  он  потребует  у  нее  руки  и  короны,  Босуэл,
разумеется, ни минуты не сомневался. И если бы даже ясно  сформулированное
письменное обязательство, якобы найденное в пресловутом серебряном  ларце,
обязательство, в коем она обещает сочетаться с ним  браком,  "невзирая  на
любые препятствия, какие стали бы чинить  ей  родичи,  а  равно  и  другие
лица", если бы даже оно было чистейшим мифом или фальшивкой, он и  без  ее
обещания, скрепленного подписью и печатью, был бы уверен в ее  покорности.
Как часто жаловалась она ему - да и не только ему, -  до  чего  тяжела  ей
мысль, что Дарнлей - ее супруг, как пылко (пожалуй, слишком пылко) уверяла
в своих сонетах, а тем более,  надо  думать,  с  глазу  на  глаз,  в  часы
любовных свиданий, сколь страстно она мечтает  навек  соединиться  с  ним,
Босуэлом! Да, с этой стороны ему ничто не угрожало, он мог  отважиться  на
любую крайность, на любое безрассудство.
   Но  Босуэл,  разумеется,  заручился  и  одобрением  лордов,   хотя   бы
молчаливым. Он знает, все они единодушны в своей ненависти  к  настырному,
несносному мальчишке, их предавшему, и нельзя оказать им  большей  услуги,
как любыми средствами и по возможности  скорее  убрав  его  из  Шотландии.
Босуэл  и  сам  присутствовал  на  том  знаменательном  сборище  в   замке
Крэгмиллер, на  котором,  при  участии  Марии  Стюарт,  игра,  пусть  и  в
завуалированной форме, велась за голову Дарнлея. Первые сановники страны -
Меррей, Мэйтленд,  Аргайл,  Хантлей  и  Босуэл  -  сговорились  предложить
королеве своеобразную сделку: пусть вернет  на  родину  опальных  вельмож,
убийц Риччо - Мортона, Линдсея и Рутвена, а они  берутся  избавить  ее  от
Дарнлея. Перед королевой речь идет сначала о легальном  освобождении,  под
словами "to make her quit of him" [избавить от  него  (англ.)]  разумеется
официальный развод. Однако Мария Стюарт ставит условием, чтобы расторжение
брака было законным и вместе с тем не угрожало  правам  ее  сына,  на  Что
Мэйтленд весьма загадочно отвечает: насчет того, как и что, пусть королева
положится на них, они так поведут это дело, что  сын  ее  не  потерпит  ни
малейшего ущерба, и даже Меррей, уж на что  он  придира  (scrupulous),  на
многое "закроет глаза" - ведь, как протестант, он  проще  смотрит  на  эти
вещи.
   Странное заявление, и именно таким оно кажется Марии  Стюарт.  Не  надо
делать ничего, возражает она Мэйтленду, что "легло бы бременем на ее честь
и совесть". За этими темными речами сквозит - и  уж  от  Босуэла  это,  во
всяком случае, не укрылось - некий темный смысл. Ясно лишь одно,  что  уже
тогда все они - Мария Стюарт, Меррей,  Мэйтленд,  Босуэл,  -  все  главные
актеры этой трагедии  согласились  в  том,  что  Дарнлея  надо  устранить;
неясным осталось только, как это сделать - добром, хитростью или силой.
   Босуэл, самый нетерпеливый и отчаянный из вельмож, стоит за силу. Он не
хочет и не может ждать, как другие, - ведь для него речь идет не только  о
том, чтоб убрать с глаз долой  ненавистного  мальчишку,  а  о  том,  чтобы
унаследовать после него корону  и  власть.  Пока  другие  только  тянут  и
выжидают, он вынужден действовать, и действовать решительно;  по-видимому,
он  заблаговременно  нащупывает  почву,  подыскивая  себе   среди   лордов
помощников и пособников. Но здесь огни истории  снова  горят  приглушенно,
ведь преступление всегда готовится в темноте или  в  неверном,  сумеречном
свете. Никогда уже не станет известным, кого из лордов и скольких посвятил
в свои планы Босуэл, а также чьей помощью или молчаливым согласием он и  в
самом  деле  заручился.  Меррей,  должно  быть,  знал,   но   от   участия
воздержался; Мэйтленд как будто отважился  на  большее.  Положиться  можно
лишь на признание Мортона, сделанное на  смертном  одре.  Мортон  как  раз
возвращался из изгнания, затаив смертельную ненависть к предателю Дарнлею,
когда  Босуэл,  поскакавший  ему  навстречу,  открыто,  без   околичностей
предложил ему вместе с ним, Босуэлом, убить Дарнлея. Но Мортон с некоторых
пор стал осторожен, у него еще свежо в памяти недавнее предприятие,  когда
соучастники оставили его одного и умыли  руки.  Он  медлит  с  ответом  и,
требуя гарантий, спрашивает, согласна ли королева  на  убийство.  Да,  она
согласна, не задумываясь, отвечает Босуэл, которому важно  заручиться  его
поддержкой. Но, наученный горьким опытом, Мортон знает,  как  быстро  post
festum [после праздника (лат.)] забываются устные договоры, и  прежде  чем
связать себя обещанием, требует письменного согласия  королевы  черным  по
белому. По доброму шотландскому обычаю он хочет запастись "бондом", дабы в
случае неприятностей ему было на что сослаться. Босуэл и это ему  обещает.
На самом деле ни о каком "бонде" не может быть и речи, вожделенная свадьба
состоится  лишь  при  условии,  что  королева  останется  в  стороне  и  в
критическую минуту события "застигнут ее врасплох".
   Итак, Босуэлу не на кого опереться, задуманное  дело  падает  на  него,
самого нетерпеливого, самого  отчаянного,  и  у  него,  конечно,  достанет
решимости привести его в исполнение. Но уже та двусмысленная уклончивость,
с какой выслушали его Мортон, Меррей и  Мэйтленд,  показала,  что  открыто
противиться лорды не будут. Если  они  и  не  благословили  его  намерения
тайным  письмом,  то  поддержали  сочувственным  молчанием   и   дружеским
невмешательством. А с того дня, как выясняется, что Мария Стюарт, Босуэл и
лорды - все в этом  вопросе  мыслят  одинаково,  можно  сказать,  что  дни
Дарнлея сочтены.


   Собственно, все уже готово. Босуэл призвал на помощь своих головорезов.
О  том,  где  и  как  произойдет  убийство,  договорились   на   секретных
совещаниях. Но для  жертвенного  заклания  не  хватает  главного  -  самой
жертвы. Как Дарнлей ни наивен, а все же он учуял опасность. Уже  за  много
недель до этого он отказался переступить порог Холируда, зная, что еще  не
разошлись собравшиеся там вооруженные лорды; но  и  в  замке  Стирлинг  он
больше не чувствует себя в безопасности, с тех пор как преданные им убийцы
Риччо по знаменательной амнистии королевы  снова  вернулись  в  Шотландию.
Непоколебимо, не поддаваясь, ни на какие приманки и  посулы,  засел  он  в
Глазго. Там живет граф Ленокс, его отец, там все их друзья,  это  крепкий,
надежный дом, а на случай, если враг вторгнется силой, в порту день и ночь
стоит судно, в любую минуту готовое принять его на  борт.  А  тут,  словно
чтобы охранить в опасную минуту,  судьба  посылает  ему  в  первых  числах
января оспу - удобный предлог для того, чтобы еще много недель  безвыездно
просидеть в Глазго, в надежном убежище у самого моря.
   Болезнь  Дарнлея  путает  созревшие  планы   Босуэла,   с   нетерпением
поджидающего свою жертву в Эдинбурге. По каким-то причинам, о  которых  мы
можем только гадать, Босуэл, видимо, не хотел терять время: то ли  ему  не
терпелось поскорей добраться до престола; то  ли  он  вполне  основательно
боялся опасных проволочек, так как слишком много ненадежных людей знало  о
заговоре; то ли его интимные отношения с Марией  Стюарт  не  остались  без
последствий - трудно  сказать,  во  всяком  случае,  ждать  он  больше  не
намеревался. Но как заманить больного, заподозрившего недоброе  юношу  под
топор? Как вытащить  его  из  постели,  из  твердыни  родительского  дома?
Официальное приглашение заставило бы  Дарнлея  насторожиться,  а  ведь  ни
Меррей, ни Мэйтленд, ни кто другой при  дворе  не  настолько  близок  всем
ненавистному, всеми презираемому экс-королю, чтобы убедить  его  вернуться
по доброй воле. И только одна-единственная сохранила над ним  власть.  Уже
дважды заставляла она несчастного юношу, преданного ей  раба,  покориться.
Только Мария Стюарт, она единственная, надев  личину  любви  к  тому,  кто
жаждет ее  любви,  может  заманить  притаившуюся  жертву  в  расставленную
ловушку. Из всех людей на свете ей одной дано  совершить  этот  чудовищный
обман. А так как и сама она больше  себе  не  госпожа,  а  лишь  послушная
марионетка в руках