в   употребление   при   королеве    Елизавете
постановлением о единоверии, которое было принято 24  июня  1559  г.  первой
сессией парламента, собравшегося при королеве. Помимо  этою  "Молитвенника",
церквам приказано было обзавестись "новым календарем, псалтырем, библией  на
английском языке самого большого формата и  двумя  книгами  -  "Поучений"  и
"Парафразами" Эразма Роттердамского в  переводе  на  английский  язык"  {2}.
Большого формата библией, разрешенной епископатом к  пользованию  в  церквах
была так называемая Епископская библия, изданная в 1568 г. и  представлявшая
собой не вполне удовлетворительную переработку Большой библии 1539-1541  гг.
Однако некоторые церкви по-прежнему пользовались Женевской библией, несмотря
на то что она ассоциировалась с Кальвином, и эту книгу, недорого стоившую  и
с  разборчивым  латинским  шрифтом,  в  большинстве  семей  среднего  класса
предпочитали другим. Шекспир знал это издание. Священники являлись на службу
в "благопристойных стихарях  с  рукавами".  (Это,  казалось  бы,  безобидное
облачение стало причиной неприятностей в некоторых районах страны,  где  оно
было запрещено как проявление нонконформизма. "Ничего не поделаешь -  служба
не пуританка, - выговаривает шут графине в комедии "Конец - делу венец", - и
придется ей натянуть белый стихарь смирения  на  черную  рясу  строптивости"
{Шекспир Уильям. Полн.  собр.  соч.,  т.  5,  с.  486.}  {3}.)  Для  святого
причастия, совершавшегося в первое или второе воскресенье каждого месяца,  в
церкви был установлен "скромный  стол  на  помосте...  с  добротной  льняной
тканью поверх оного и  с  несколькими  покрывалами  из  шелка  или  клееного
холста, или какой-либо иной  материи  в  этом  роде  для  содержания  его  в
чистоте". Утренняя служба начиналась рано, в семь  часов  утра,  а  вечерняя
заканчивалась к трем часам  пополудни.  В  те  времена  свечи  зажигались  в
церквах лишь на рождество, и потому службы должны были совершаться при свете
дня.
     И утренняя, и вечерняя службы начинались с чтения какого-нибудь отрывка
из Священного писания. В течение года прочитывались все отрывки  из  Ветхого
завета, считавшиеся "поучительными", - так предписывалось в  "Молитвеннике".
Чтения из Ветхого завета  были  выборочными,  для  каждой  службы  выбирался
соответствующий отрывок. С апокрифами  поступали  точно  так  же.  Однако  в
течение каждого месяца прихожане  (то  есть  все  те,  кто  посещал  церковь
ежедневно) пели или произносили полный текст псалмов, который был  напечатан
в "Молитвеннике" по тексту Большой библии (а  не  Епископской  библии),  где
начальные слова каждого псалма из латинской вульгаты использованы в качестве
заглавий. За  год  трижды  прочитывался  весь  текст  Нового  завета,  кроме
Откровения,  Евангелия  и  Деяния  апостолов  на  утренях,  апостольские   и
епископские послания - на вечернях. Определенные отрывки  из  Нового  завета
оглашались только в праздничные дни и в  некоторые  определенные  воскресные
дни. Для ежедневных церковных служб были утверждены песнопения, и хор пел Te
Deum, Benedicitus и Magnificat, а также (на Великий пост) Benedicite {4}.
     После чтения и песнопений следовала проповедь; однако,  если  священник
был лишен  "дара  проповеди  и  умения  наставлять  людей",  он  мог  вместо
проповеди "внятно и ясно прочесть несколько текстов "Поучений" {5}.  Но  как
бы ни был приходский священник красноречив на кафедре, он мог лишь отсрочить
чтение "Поучений", а  не  отменить  их  вовсе.  "Поучения"  были  официально
"назначены королевой [так написано на титульном листе "Поучений", изданных в
1582 г.] для оглашения и чтения всеми пасторами, приходскими священниками  и
викариями в каждое воскресенье и каждый  праздник  в  своих  церквах...  для
вящего вразумления простонародья". Эти "избранные проповеди" включали в себя
подобранные  рассуждения  на  страстную  пятницу,  первый  день  пасхи,   на
молебственную неделю, а  также  на  случай  свадебных  богослужений.  В  них
разъяснялись истинное назначение церкви, действенность молитвы  и  опасность
идолопоклонства. После подавления восстания на севере  в  1569  г.  и  после
того, как в следующем году папа Пий  V  отлучил  Елизавету  от  церкви,  эти
проповеди,  уже  включавшие  "призыв  к  послушанию"  в  трех  частях,  были
расширены за счет  "Поучения  о  непослушании  Умышленном  мятеже"  в  шести
частях. Каждая часть этого поучения заканчивалась молитвой о  королеве  и  о
защите королевства. Эти поучения о послушании и мятеже оглашались в  течение
девяти воскресных и  праздничных  дней,  внушая  простонародью  политическое
смирение.
     Перед вечерней каждый воскресный и каждый праздничный  день  приходский
священник наставлял детей обоего пола в катехизисе. Он выкликал их по  имени
и слушал как они читают заученный  наизусть  урок.  Преподавание  велось  на
английском. В школе же мальчики изучали "Катехизис" Ноуэла на латыни.
     Таким образом, библия, "Молитвенник" и "Поучения" давали юному Шекспиру
достаточно  пищи  для  воображения.  Один   из   специалистов   по   библии,
исследовавший все произведения Шекспира, за исключением  "Перикла"  и  поэм,
обнаружил в них цитаты и использования выражений из сорока двух книг  библии
- по восемнадцати из Ветхого и Нового заветов  и  шесть  из  апокрифов  {6}.
Почти  каждая  фраза  в  первых  трех  главах  Книги  бытия  была   косвенно
использована в его пьесах. Книга Иова  и  апокрифическая  книга  Екклезиаста
были любимыми книгами Шекспира,  однако  история  Каина  произвела  на  него
особенно сильное впечатление - Шекспир обращается  к  ней  по  крайней  мере
двадцать пять раз. По всей видимости, он продолжал  обращаться  к  библии  и
спустя много лет после своих юношеских штудий. Мы  можем  это  заключить  по
некоторым деталям в текстах "Генри  V"  (где  он,  видимо,  использовал  при
создании образа дофина "Завещание" Детурне, изданное в Лионе в  1551  г.)  и
"Мера за меру" где описание, которое дает Бернардину Клавдио -

                  Так крепко спит, как утомленный путник,
                  Здоровою  усталостью  сраженный,
                  {Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 6, с. 238.}

имеет своим источником книгу Екклезиаста (глава V, стих II), очевидно, в том
переводе,  который  дается  в  одном  из  исправленных  вариантов  Женевской
библии,  изданной  в  1595  г.  или позднее: "Сладок сон странника". Шекспир
гораздо  чаще  обращается  к  первым, а не последним главам библейских книг,
например к главам с 1-й по 4-ю из 50 глав Книги бытия, и демонстрирует более
основательное  знакомство  с  Книгой  бытия  и Евангелием от Матфея нежели с
какой-либо   из   последующих   книг   Ветхого   или   Нового  заветов  {8}.
Неудивительно,  что  он допускает неточности, в основном незначительные. Как
свойственно  непосвященным, он не усматривает различия (определенного отцами
церкви)  между  Люцифером и сатаной; он путает Саваофа, бога сил из Te Deum,
со  св.  субботой  Шейлока и его собратьев {В английском языке эти два слова
более  чем  в  русском сходны фонетически: "Sabaoth" ("сэбейот") и "Sabbath"
("сэбэт").  -  Прим.  перев.}.  Но  даже  явная  ошибка  Шекспира  может при
ближайшем  рассмотрении  проиллюстрировать  сложный  метод  его  обращения с
источниками.  Ричард  II,  выведенный  к  народу, чтобы публично отречься от
короны,  спрашивает:  "И  не  они  ли  мне  кричали  "Славься"  -  Иуда  так
приветствовал  Христа";  в евангелиях от Матфея и от Марка Иуда приветствует
Иисуса словами: "Радуйся, Равви!" (или другим приветствием, но не выражением
"Славься")  {На  английском  языке  выражения  более  созвучны:  "All  hail"
("славься")  и  "hail"  ("радуйся").  -  Прим.  перев.},  и  это разночтение
приводится   как  пример  недостаточного  знания  библии  Шекспиром,  однако
существует   прецедент   употребления  такого  приветствия  Иуды  в  пьесе о
страдании  и  предательстве  в  йоркском средневековом цикле мистерий {Питер
Милуорд  заметил, что это приветствие появляется в честерской мистерии на ту
же  самую тему, и предполагает, что "оно вполне могло быть употреблено также
в  пьесе, представлявшейся в Ковентри, которая, к сожалению, не сохранилась"
"Shakeseare's  Religious  Background"  (Bloomington  and  London), 1973, P -
33-34.}.
     Круг религиозных ассоциаций Шекспира не ограничивается  библией.  Порой
он цитирует писание по тексту "Молитвенника", как в том случае, когда  пятая
заповедь ("Не убий") превращается в "Ты не  должен  совершать  убийства",  а
слова псалмопевца "Мы теряем лета  наши,  как  рассказанных!  рассказ"  ("Мы
теряем лета наши, как  мысль"  -  в  Женевской  библии)  трансформируются  в
рассказ какого-то слабоумного. Не забыл Шекспир и катехизиса: в  "Бесплодных
усилиях  любви"  Бирон  напоминает  королю,  что  человеком   управляет   не
могущество, а "особая благодать"; Гамлет предлагает  Розенкранцу  посмотреть
на свои руки, на этих "воров и грабителей" ("удержи мои руки от воровства  и
кражи"). Наиболее квалифицированный специалист  по  "Поучениям"  считает  их
"новым  собранием  шекспировских  источников"  и  приходит  к  выводу,   что
драматург брал идеи  о  божественном  праве  королей,  о  долге  повиновения
подданных, о вреде и греховности мятежа  -  идеи,  которыми  так  полны  его
пьесы, связанные с историей Англии, - не из  письменных  источников,  не  из
Холиншеда и прочих, а прямо или  косвенно  из  политико-религиозного  кредо,
изложенного "Поучениях" {9}. Службы в церкви  св.  Троицы,  утрени  вечерни,
крещения и святое причастие остались в памяти Шекспира и эхом отозвались  во
всех его пьесах.
     Однако была ли вера, которую он воспринял, англиканской? Многие  пришли
к такому заключению. Один из  современных  биографов  Шекспира  А.  Л.  Рауз
уверенно отвечает  на  этот  вопрос,  как  и  на  прочие  вопросы:  "Он  был
ортодоксом, признавал авторитет той церкви, в которой был крещен, пребывая в
которой он вырос и сочетался браком, в  которой  воспитывались  его  дети  и
которая в конце концов предала его земле" {10}. Согласно Раузу, для Шекспира
существовало только два таинства - крещение и святое причастие,  а  не  семь
таинств  католических.  Главным  вещественным  доказательством  его  правоты
является вступление к  завещанию  драматурга,  где  употреблена  "постоянная
протестантская формула", и "можно всегда сказать в  зависимости  от  наличия
этой формулы в современных [Шекспиру] завещаниях, умер человек  протестантом
или католиком"  {11}.  Но  такая  уверенность  в  данном  случае  неуместна:
завещатели - и католики и протестанты -  могли  употреблять  одну  и  ту  же
начальную форму завещания (или за  них  ее  употребляли  их  нотариусы),  не
считая  его  открытым   признанием   своей   принадлежности   к   вероучению
определенной  церкви  {12}.  Однако  все  крещения,   браки   и   погребения
действительно происходили в церкви св. Троицы. Несомненно, Шекспир признавал
обряды елизаветинской церкви и присутствовал на протестантских службах. Если
бы он  пренебрег  ими,  то,  будучи  заметной  фигурой  в  театре,  едва  ли
ускользнул бы от  пристального  внимания  муниципальных  властей,  враждебно
относившихся к театру по религиозным соображениям. Известно,  например,  что
"уклонение" Вена Джонсона не осталось  незамеченным.  И  все  же  английская
церковь отличалась достаточной широтой взглядов на религиозную  практику,  и
лишь по разным сторонам via media [средний путь] стояли экстремисты-пуритане
и неокатолики. Более того, можно было подчиняться церкви  лишь  внешне,  для
личного удобства, чтобы избежать преследовании закона и при  этом  сохранять
свою неортодоксальность или равнодушие.
     Мы помним о завещании, найденном под черепицей, фактом является  и  то,
что дочь Шекспира Сьюзан была внесена  в  список  тех,  кто  под  папистским
влиянием не причастился однажды в пасхальное воскресенье. Но даже если бы мы
смогли точно установить, каковы были религиозные  убеждения  отца  и  дочери
Шекспира, мы все  же  не  нашли  бы  ключ  к  решению  вопроса:  какую  веру
исповедовал сам поэт. Именно поэтому-то склонные к богословским рассуждениям
исследователи столь усердно изучают пьесы Шекспира в  поисках  доказательств
его католических симпатий. Разве драматург не относится более уважительно  к
мелкому католическому духовнику, брату Лоренцо или к аббатисе Эмилии, чем  к
протестантам - сельским священникам, вроде  Оливера  Путаника  и  Натаниэля.
Несомненно, его воображение не чуралось церковных сосудов и риз католицизма.
Его не  оставляли  также  равнодушным  заброшенные  аббатства  и  монастыри,
превращенные в развалины Реформацией; в 73-м сонете о них напоминает горькая
метафора: "Голые разрушенные хоры, где теперь поют сладкоголосые  птицы".  В
"Короле  Джоне",  основанном  на  исторических  фактах,  прямо  изображающих
столкновение  между  английской  короной   и   папской   властью,   Шекспир,
разумеется, позволил своему непривлекательному главному герою  метать  громы
против "захватнической власти" папы, этого "нахального попа"; но такого рода
нападки незначительны в этой пьесе; сопоставьте ее Для  сравнения  с  пьесой
протестантского  полемиста  Джо  Бэйля  "Король  Джон"  или  с  "Беспокойным
царствованием короля Джона", пьесой  анонимного  драматурга,  менее  рьяного
доктринера, чем Бэйль, но с более отчетливыми  антикатолическими  взглядами,
чем у Шекспира. (Тем не менее правда и  то,  что,  когда  английский  иезуит
Уильям   Сэнки,   уполномоченный   святейшей   канцелярией   был    цензором
шекспировских пьес в середине XVII в., он счел необходимым  исключить  более
двадцати строк и выражений из "Короля Джона" {14}.) Внимательные читатели не
раз отмечали в пьесах Шекспира отзвуки вышедших  из  употребления  молитв  и
гимнов  католической  литургии  а  также  более  полное   осмысление   таких
католических обрядов, как пост, исповедь, и даже специальных терминов.  Так,
когда Джулия в "Двух веронцах" говорит о месячной памяти, то  выражение  это
толкуется  как  "термин,  сначала  употреблявшийся  для  обозначения  месяца
поминовения, в течение которого ежедневные мессы служились по душам умерших;
теперь же применяется для обозначения мессы,  которую  служат  в  их  память
через месяц после смерти" {15}.  Но  в  конце  XVI  в.  выражение  "месячная
память"  могло  означать  просто  тоску,  вроде  той,   которая   овладевает
беременной женщиной. Еще пример - призрак отца Гамлета употребляет выражение
"непомазан"  ("врасплох,  непричащен  и  непомазан"),  имеющее  отношение  к
католическому таинству соборования. И  если  слово  "чистилище"  встречается
лишь дважды  во  всем  собрании  сочинений  Шекспира,  сама  идея  чистилища
производит сильное впечатление, когда о нем говорит тот же призрак:

                     Приговоренный по ночам скитаться,
                     А днем томиться посреди огня,
                     Пока грехи моей земной природы
                     Не выжгутся дотла *.
     {* Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 6, c. 38. В  английском  тексте
слово  "purge"  (дословно  сказано  "будут  сожжены  и  очищены");  является
однокоренным с "purgatory" ("чистилище"). - Прим. перев.}

     Казалось бы, Шекспир заблуждается, единственный раз  прямо  упоминая  о
таинстве евхаристии, когда Джульетта спрашивает брата Лоренцо, следует ли ей
идти на "вечернюю мессу", ибо папа Пий V и Трентский собор 1566 г.  отменили
вечерние мессы; однако через двенадцать лет уклоняющиеся, жившие на  границе
Уэльса, вес еще служили их, и так или иначе упоминание о вечерней мессе есть
в источнике Шекспира {16}. Эти факты слишком двусмысленны, чтобы подтвердить
вывод одного современного  комментатора  из  иезуитов  о  том,  что  Шекспир
тосковал по католическому прошлому Англии, хотя тот же самый автор  обретает
более твердую почву под ногами, когда утверждает, что Шекспир  демонстрирует
большую  осведомленность,  но  некоторую  неловкость  в  своем  отношении  к
католическим обрядам и верованиям {17}.
     Ясно лишь то,  что  наш  художник  не  отдает  предпочтения  ни  одному
вероисповеданию, и старания апологетов той или иной церкви поместить  его  в
рамки общепринятой богословской классификации безуспешны. Вероятно,  Шекспир
все же остался умеренным последователем англиканской церкви. В конце  концов
умом он мог понять, если не простить, Шейлока, и нас вовсе не должно смущать
утверждение священника Дейвиса о том, что Шекспир умер папистом.

     Образование, которое получил Шекспир, если оно велось в соответствии  с
законом королевства, должно было бы скорее  всего  сделать  его  сторонником
англиканской церкви. Сорок первый пункт предписаний,  изданных  королевой  в
1559 г., определял, "что все, кто учит детей, обязаны возбуждать и развивать
в них любовь и должное почтение к истинно божественному религиозному учению,
в  настоящее  время  верно  изложенному  в  соответствующих  установлениях".
Известный   в   те   времена   педагог,   глава   мужской   средней    школы
Вестминстер-Скул, впоследствии Декан школы Сент-Полз-Скул,  заставил  своего
воображаемого педагога обратиться к одному из юных подопечных со  следующими
словами:

           Поелику  учитель должен быть но отношению к своим ученикам вторым
      родителем  -  отцом  не  тел  их,  но  душ, я считаю своим непременным
      долгом,  милое  дитя, не столько по-мирски наставлять тебя в знаниях и
      хороших  манерах,  сколько  еще  в незрелом возрасте твоем воспитывать
      душу  твою  посредством  благих  наставлений  в  истинном  религиозном
      учении. Ибо детям в этом возрасте необходимо не в меньшей, а в большей
      степени  приучаться  посредством добрых примеров к благочестию, нежели
      посредством добрых искусств, к привычкам человечества {18}.

     Это "милое дитя" было мальчиком. Девочки  из  хороших  семей  обучались
шитью, пению и  игре  на  верджинеле  и  под  присмотром  домашних  учителей
овладевали  элементарным  умением  читать  и  писать.  Некоторые  теоретики,
например Людовикус Вивес и Ричард Малькастер выступали за  введение  системы
образования для женщин, а в Англии даже существовали грамматические школы, в
которые допускались дети обоего пола.  Женщины,  однако,  не  допускались  в
университеты. В графстве Уорикшир не нашлось бы много Розалинд {19}.
     До нас не дошел план обучения  в  Стратфордской  грамматической  школе,
однако с достаточной уверенностью мы можем воссоздать его на основании того,
что нам известно о подобных учебных заведениях в других  районах  Англии.  К
счастью, с "добрыми искусствами"  дело  обстояло  лучше,  чем  это  казалось
некоторым  теоретикам.  Пергаментные  списки  учащихся  в  Стратфорде   того
времени, естественно, тоже не дошли до нас. Более чем через столетие, в 1709
г., Николас Роу заметил, что Джон Шекспир отдавал учиться своего  сына-поэта
"на некоторое время в одну из бесплатных школ, где, вероятно,  тот  приобрел
свои небольшие познания в латыни". Это  самое  раннее  из  дошедших  до  нас
упоминаний об образовании Шекспира, и оно, возможно, отражает  традицию  или
же взгляды самого  Роу.  Если  эта  точка  зрения  Роу,  то  она  достаточно
обоснована:  у  нас  нет  никаких  сомнений  в  том,  что  Шекспир   получил
образование, которое давали грамматические школы, а единственным местом, где
он мог его получить, была Новая королевская  школа  в  Стратфорде-на-Эйвоне.
Помещение школы было расположено  на  Черчстрит,  за  часовней  гильдии,  на
расстоянии всего лишь четверти мили от дома на Хенли-стрит, где  жила  семья
Шекспира.
     Обучение детей начиналось в четыре-пять лет не в  самой  грамматической
школе, а в существовавшей при ней подготовительной  школе  под  руководством
младшего школьного учителя, или abecedarius-a {Слово образовано на латинский
манер  из  первых  букв  латинского  алфавита.  -  Прим.  перев.},