торого  она  раздувалась,  пока не скончалась. И настоящий свидетель
      знает, что так оно и было, ибо сам видел, как жена Ботта в присутствии
      самого Ботта подала жене Харпера упомянутый яд, подмешав его в ложке с
      питьем;  она действительно его выпила в присутствии данного свидетеля,
      и  оный  Уильям  Ботт  находился все время тут же, опираясь на изножье
      кровати. И еще настоящий свидетель говорит, что упомянутый Уильям Ботт
      следил  за  тем,  как все было совершено. Свидетель говорит, что после
      того,  как  жена  Уильяма  Ботта  дала  упомянутое питье жене Харпера,
      Харпер  и  свидетель  сами видели, как она положила что-то под зеленый
      ковер...

     Это "что-то" Харпер хотел было попробовать на вкус,  полагая,  что  это
слабительное из серы и патоки, "но свидетель убедил его не делать этого, так
как заподозрил, что то был крысиный яд". Странно, что Ботт не был  привлечен
к суду по обвинению в убийстве, хотя  многие  знали  об  этом  преступлении.
Однако Уилер сообщает, что  Дело  было  замято,  поскольку,  если  бы  Ботта
повесили, "г-н Клоптон и Джон Харпер лишились бы всех  земель,  которыми  их
соблазнял   упомянутый   Ботт...".   В   стратфордской   приходской    книге
зафиксировано погребение "Isabella, uxor  Johannis  Harper  de  Henleyarden"
(Изабеллы, жены Джона Харпера из Хенли-в-Ардене), состоявшееся 7 мая 1563 г.
(Уилер, давая показания через восемь лет после случившегося, считал, что имя
убитой женщины было Летис. Так звали  сестру  Изабеллы.  Ко  времени  снятия
показаний обе уже умерли.) Ботт проживал в Нью-Плейс до того,  как  приобрел
его в том же году. Возможно, убийство произошло непосредственно в этом  доме
{21}.
     Через четыре года Ботт продал Нью-Плейс  юристу  из  юридической  школы
"Иннер темпль" Уильяму Андерхвллу, который  был  клерком  суда  присяжных  в
Уорике и состоятельным землевладельцем в графстве. Нью-Плейс перешел  к  его
сыну и наследнику  Уильяму,  который  имел  репутацию  "ловкого,  алчного  и
коварного человека". Последний  и  продал  этот  дом  Шекспиру.  "Полюбовная
сделка" - суммарная запись передачи дома Уильяму Шекспиру - датирована 4 мая
1597 г., и в ней зафиксированы выплаченные  Андерхиллу  60  фунтов  серебром
(sexaginta libras sterlingorum). Для большого дома сэра Хью Клоптона, как бы
он ни обветшал, такая цифра может показаться до смешного  низкой;  однако  в
"полюбовных сделках" тез  времен  названные  в  них  суммы  были  юридически
дозволенным вымыслом. Во сколько в действительности обошелся  Шекспиру  этот
дом, мы не знаем.
     Два месяца спустя Андерхилл умер в Филонгли, не подалеку  от  Ковентри,
после того, как устно завещал "все свои земли" своему первенцу Фалку. В 1599
г. Фалк, не достигший совершеннолетия, был повешен в  Уорике  за  отравление
своего  отца.  Суд  конфисковал  имущество  семьи  Андерхилл  за   уголовное
преступление, однако вновь вернул его младшему брату Фалка, когда тот в 1602
г. достиг совершеннолетия. Во время ноябрьской  судебной  сессии  того  года
Геркулес  Андерхилл  заверил  продажу   Нью-Плейс   Шекспиру,   заплатившему
предписанный сбор, равный 1/4 годового дохода со стоимости имущества,  чтобы
закрепить за собой право владения.
     Купленный Шекспиром дом был в  Стратфорде  вторым  по  величине  {Самым
большим было старое здание духовной общины (собственность короны),  отданное
- в 1596 г. в аренду Томасу  Комбу.}.  Его  передний  фасад,  выходивший  на
Чэпел-стрит, был длиной 18 метров, боковой фасад (вдоль  Чэпел-Лейн)  здания
достигал 21 метра в длину, высота дома была более 8 метров в северной части,
которая граничила со строением, известным с  1674  г.  как  Нэш-Хаус.  Зимой
Нью-Плейс согревали не менее десяти каминов, а комнат в  нем,  видимо,  было
больше, чем каминов, ибо последние были облагаемой налогом роскошью {22}.  В
XVIII в. Джордж Вертью сделал пером две зарисовки шекспировского дома в  том
виде, в каком, возможно, кто-либо из  потомков  сестры  поэта,  Джоан  Харт,
помнил его. На одном рисунке изображен внушительный большой трехэтажный  дом
с пятью фронтонами и с декоративными балками (о которых упоминал Леленд). На
втором рисунке видны ворота и входная дверь, двор перед Нью-Плейс и строения
по обеим сторонам двора, в одном из которых жила прислуга. В 1767 г.  Ричард
Гриммит, бывший  сапожник  из  Стратфорда,  которому  в  то  время  было  за
восемьдесят, вспоминал, как он играл с каким-то мальчиком из семьи Клоптонов
в большом доме, называвшемся Нью-Плейс. Там была кирпичная стена, с  "чем-то
вроде  крыльца"  в  конце  танцы  возле  часовни,  и  мальчики  должны  были
пересекать [небольшой зеленый дворик, прежде чем войти в  дом,  который  был
левее, с кирпичным фасадом, с простыми окнами из обычного оконного стекла, в
свинцовой раме, как было принято в те времена". Это свидетельство  дополняет
рисунки Вертью, разъясняя местонахождение и внешний вид дома. Дом, купленный
Шекспиром, стоял на довольно просторном участке. В 1565  г.  Ботт  предъявил
иск какому-то соседу, обвиняя его в том, что он унес  двенадцать  бревен  со
скотного двора,  расположенного  недалеко  от  сада,  "при  Нью-Плейс  возле
Дэд-Лейн". Этот сад  впервые  упомянут  в  контракте  1563  г.  В  записи  о
"полюбовной сделке" 1597 г. говорится о жилом  доме  с  земельным  участком,
двумя амбарами и двумя  садами  (uno  mesuagio,  duobus  horreis  et  duobus
gardinis); во втором документе  упомянуты  еще  два  плодовых  сада  (duobus
pomariis). Должно быть, сначала этот сад был небольшим до расширения участка
(когда оно произошло, мы не знаем) за счет земли,  примыкавшей  с  восточной
стороны на Чэпел-Лейн. Эта земля, на которой  некогда  стоял  какой-то  дом,
принадлежала ранее впоследствии распущенному небольшому монастырю  Пинли,  а
затем стала частью имения Джона Гилберта. Эти сочиненные сады, протянувшиеся
более чем на три четверти акра, стали известны  как  Большой  сад.  Согласно
преданию, более достоверному, чем  большинство  других,  Шекспир  посадил  в
Большом саду шелковицу, которая росла там до 1758 г., а затем была  срублена
и превращена в такое количество подлинных сувениров, которое невозможно было
бы изготовить из  одной-единственной  шелковицы  пусть  даже  со  стволом  в
пятнадцать   сантиметров   диаметром.   Нью-Плейс   также   славился   своим
виноградником. Через пятнадцать лет после смерти  поэта  баронет  сэр  Томас
Темпл поручил одному из своих слуг, Гарри Раузу, при первой  же  возможности
съездить в Стратфорд и срезать от виноградных лоз в Нью-Плейсе два-три самых
красивых побега, на которых были почки  прошлогодних  лоз  {23}.  Свояченица
сэра Томаса весьма похвально отзывалась об этих лозах - возможно,  это  были
лозы европейского винограда. Она жила через дорогу от дома Шекспира на  углу
Чэпел-стрит  и  Сколарз-Лейн.  Теперь  в  ее  доме,  весьма  расширенном   и
усовершенствованном на современный лад, расположен  отель  "Сокол",  радушно
принимающий посетителей Стратфорда.
     Шекспир переехал в Нью-Плейс в конце 1597 г.  или  по  крайней  мере  в
начале следующего года. Дата известна, поскольку  в  ежегодном  обследовании
наличия пшеницы и солода, проводившемся 4 февраля  1598  г.,  он  занесен  в
опись как постоянный житель Чэпел-стрит, на которой расположен Нью-Плейс.  В
этой описи сказано, что он является владельцем  десяти  четвертей  (четверть
равна 80 бушелям), скорее всего, солода; это  явствует  из  других  записей,
сделанных в ходе обследования, и по итоговой записи. Три следовавших одно за
другим дождливых лета привели к нехватке  зерна,  резкому  повышению  цен  и
(неизбежно)  к  созданию  тайных  запасов  пшеницы  и  солода.  Отцы  города
постановили тогда ограничить количество солода, которое каждая  семья  могла
запасать для изготовления пива. (Изготовление пива, как уже говорилось, было
главным предметом производства Стратфорда)  Десять  четвертей,  имевшихся  у
Шекспиров,  составляли  нормальный  запас.  Из  их  тринадцати  соседей   по
Чэпел-стрит двое запасли больше: Томас Диксон и  школьный  учитель  Эспинел.
Томас Люси из Чарлкота, отмеченный в списке как "не принадлежащий к общине",
припрятал больше всех шестнадцать  четвертей  в  амбаре  Ричарда  Диксона  и
двенадцать с половиной у Абрахама Стэрли, о котором мы еще услышим.
     Дом,  охарактеризованный  пятьдесят  лет  назад  как  обветшалый,   был
отремонтирован новым владельцем. В своем издании сочинений Шекспира 1733  г.
Льюис Тиболд, знавший Хью Клоптона (одного из потомков  того,  кто  построил
Нью-Плейс), сообщает, что Шекспир "восстановил и перестроил  его  по  своему
усмотрению". В 1598  г.  корпорация  уплатила  "г-ну  Шекспиру"  (Shaxspere)
десять пенсов за некоторое количество камня, и  этот  камень  клоптоновского
дома она использовала (что было особенно уместно) для починки клоптоновского
моста. Смысл записи не совсем ясен -  за  отсутствием  личного  имени  можно
допустить, что здесь упомянут отец драматурга, однако, вероятнее всего, этот
камень остался после ремонта Нью-Плейс.
     Что  думали  соседи-горожане  об   известном   драматурге   из   труппы
лорд-камергера и вызывавшем восхищение  певце  любовного  томления,  который
каждый год какое-то время жил среди них? Вероятно, их не очень  интересовали
его пьесы и стихи. Иначе относились они к его деловым успехам; они видели  в
Шекспире человека проницательного в практических вопросах, к которому  можно
обратиться при необходимости за солидной  ссудой  при  достаточной  гарантии
возврата долга. Именно так относилось к нему семейство Куини.  Вскоре  после
того, как Уильям Шекспир купил дом в Стратфорде, Адриан Куини, старый  сосед
и коллега Джона Шекспира по ремеслу, сообщил  Абрахаму  Стэрли,  что  хозяин
Нью-Плейс, возможно, предполагает сделать некоторые  капиталовложения.  Этот
Стэрли был родом  из  Вустера.  Он  учился  в  Куинз-Колледже  Кембриджского
университета и, прослужив некоторое время у сэра  Томаса  Люси,  переехал  в
Стратфорд, где весьма преуспел: в 1596/97 г. он был бейлифом. 24 января 1598
г. Стэрли писал Ричарду Куини, находившемуся тогда в Лондоне:  "Сдается  ему
[Адриану Куини], что наш земляк г-н Шекспир не прочь потратиться на  покупку
пары ярдлендов земли либо возле Шотерн, либо поблизости от нас;  он  [Куини]
считает, что было бы в самый раз посоветовать ему обратить внимание на  наши
десятинные  земли".  Покупка  этих  земель,  помимо  прямого  дохода,  могла
принести  и  дополнительные  выгоды.  Может   быть,   стратфордские   соседи
предполагали, что  Шекспир,  подписывавшийся  теперь  как  джентльмен,  живо
заинтересован  также  в  дальнейших  приобретениях  для   упрочения   своего
положения? Во всяком случае, хотя они и соблазняли  его  покупкой  земли,  а
также правом на сбор десятины, он не был еще готов к тому, чтобы  ухватиться
за это предложение. Пока еще не был.
     Наступил октябрь, и Ричард Куини вновь оказался в Лондоне, на этот  раз
с  тем,  чтобы  ходатайствовать  перед  Тайным  советом   о   предоставлении
корпорации хартии на лучших условиях и об освобождении города  от  налога  в
связи с субсидией, совсем недавно  утвержденной  парламентом.  Из-за  плохой
погоды и двух опустошительных пожаров Стратфорд переживал  трудные  времена,
так что у Купни были сильные доводы. Но ему пришлось задержаться  в  Лондоне
на четыре месяца, в бездействии ожидая решения. Он рассчитывал на  поддержку
лендлорда, сэра Эдварда Гревиля, обещавшего помочь деньгами, для того  чтобы
добиться "удачи в деле" (как выражался Стэрли). Между тем 25 октября  Купнп,
живший в гостинице "Колокол" на  Картер-Лейн,  счел  благоразумным  написать
своему "надежному доброму другу и  земляку  г-ну  У.  Шекспиру".  В  письме,
написанном его мелким беглым почерком, Куини просил своего  доброго  земляка
помочь  ему  ссудой  в   30   фунтов   стерлингов   под   свою   собственную
ответственность и под гарантию мастера  Бушеля  или  мастера  Миттона.  "Г-н
Росуэл", на которого он рассчитывал, "все еще не приехал в Лондон, а у  меня
здесь особо важное дело". Ричард Миттон и Питер Росуэл  были  джентльменами,
состоявшими на службе у Гревиля. "Вы окажете дружескую услугу,  -  писал  он
далее в письме, - если поможете выбраться из долгов,  которые  я  наделал  в
Лондоне; я уповаю на господа  и  утешаю  душу  свою  надеждой,  что  они  не
останутся неоплаченными. Сейчас я отправлюсь ко двору [лодочник  должен  был
перевезти его в Ричмонд], надеясь  на  ответ  с  решением  по  моему  делу".
Шекспир так и не получил этого взволнованного обращения,  ибо  Куини  привез
его с собой обратно в Стратфорд, и, когда в 1602  г.  он  умер,  находясь  в
должности бейлифа (его смертельно ранили, когда он пытался прекратить пьяную
уличную драку, в которой участвовали люди Гревиля), это письмо было помещено
среди бумаг Куини в архиве корпорации.
     Отчего же он его не  отправил?  Возможно,  Куини  решил  встретиться  с
Шекспиром лично или  наш  драматург  навестил  своего  земляка  в  гостинице
"Колокол" возле собора  св.  Павла.  Выдающийся  знаток  биографии  Шекспира
Джозеф Куинси Адамс приходит к такому заключению:
     "Мы не знаем, как они встретились,  но  известно,  что  Шекспир  охотно
согласился ссудить деньги, ибо в этот же день Куини сообщил об этом в письме
своему шурину" {24}. Но рассуждать так -  значит  принимать  возможность  за
свершившийся факт. Куини действительно написал в этот день письмо; 4  ноября
Стэрли, упоминая об этом письме, сообщал, что "наш  земляк  г-н  У.  Шекспир
готов обеспечить нас деньгами, - однако он тут же замечает, - чему я был  бы
очень рад, зная, когда, где и как он это сделает, и я  прошу,  не  упускайте
этой возможности; если условия будут достаточно приемлемы" {25}.  Эти  слова
не дают основания полагать, что дело было завершено. Примерно в. то же самое
время Адриан Куини советует своему сыну и компаньону Ричарду, если тот будет
вступать в сделку с Шекспиром или занимать у него деньги, закупить в  Ившэме
некоторое количество вязаных чулок для их мелочной лавки. Такой совет скорее
относится к какой-то коммерческой сделке, а не к  упомянутой  ссуде.  Мы  не
знаем, помог ли Шекспир Ричарду Куини, хотя очень похоже, что  помог.  Далее
все  сложилось  удачно.  Королева  в  конце   концов   согласилась   сделать
послабление "этому городу, дважды пережившему бедствия и почти уничтоженному
пожаром", и казначейство покрыло лондонские расходы Куини. Куини и  Шекспиры
по-прежнему сердечно относились друг к другу; сын Ричарда Томас  женился  на
младшей дочери Шекспира, хотя  этот  союз  (как  выяснилось  позже)  не  был
удачным {26}.
     Одни женились, другие умирали. В марте 1601 г. умер  Томас  Уиттингтон,
бывший  пастухом  у  Хетеуеев;  он  оставил  завещание,  где  упомянуты   40
шиллингов, которые ему задолжали  Шекспиры  {27}.  Сентиментальные  биографы
вообразили себе Унттингтона прототипом великодушного пастуха, вроде  верного
Адама из "Как вам  это  понравится",  помогавшего  Энн  и  одалживавшего  ей
деньги, в то время как ее  муж  был  занят  сочинением  пьес  в  равнодушной
столице;  однако  эта  сумма  равным  образом   могла   быть   невыплаченным
Уиттингтону  жалованьем  или  сбережениями,  отданными  им  на  хранение.  8
сентября 1601 г. Джон Шекспир  был  похоронен  на  кладбище  при  храме  св.
Троицы. За отсутствием какого-либо завещания сдвоенный  дом  на  Хенли-стрит
должен был перейти к его старшему сыну  Уильяму.  Несомненно,  Мэри  Шекспир
осталась жить в доме, где она уже прожила более полувека. Кое-кто из детей и
внуков остался с ней; дочь Джоан, вышедшая замуж за шляпочника  Харта,  тоже
жила в этом доме со своей растущей семьей. Вдова прожила  еще  семь  лет.  9
сентября  1608  г.  в  стратфордской  приходской  книге  сделана  запись   о
погребении "Мэри Шекспир, вдовы".
     Сохранившиеся сведения мало что сообщают о том,  как  Шекспир  проводил
время  за  пределами  Лондона.  В  сухой   юридической   манере   документов
фиксировались  незначительные  споры  из-за  денег,  разбиравшиеся  в  суде.
Скажем,  человек,  у  которого  солода  было  больше,  чем  требовалось  для
домашнего пивоварения, давал порой несколько бушелей в  долг  и,  когда  ему
вовремя не платили по счету, обращался в суд. В этом отношении Шекспир ничем
не отличался от остальных. Весной 1624 г. он (или кто-либо из его  домашних)
продал соседу Филипу Роджерсу двадцать бушелей солода, а 25 июня одолжил ему
2 шиллинга. Роджерс был аптекарем и торговал элем, имея  на  то  официальное
разрешение, а также лекарствами и табаком; мы знаем, что он торговал  своими
напитками на Чэпел-стрит и Хай-стрит, неподалеку от Нью-Плейс. В  целом  его
долг Шекспиру едва превышал 2  фунта  стерлингов,  из  которых  6  шиллингов
Роджерс вернул, после чего за ним осталось 35  шиллингов  10  пенсов.  Через
своего  юриста  Уильяма  Тесерингтона  Шекспир  привлек   Роджерса   в   суд
письменного производства, заседавший раз в две педели под  председательством
бейлифа, где слушались дела  о  долгах,  не  превышавших  30  фунтов.  Истец
требовал свои 35 шиллингов 10 пенсов плюс 10 шиллингов в возмещение судебных
расходов. Что постановил суд, неизвестно.
     Это был не  единственный  случаи,  когда  поэт  предъявлял  иск.  Через
несколько лет в том же самом суде он добивался взыскания 6 фунтов стерлингов
плюс возмещения судебных расходов с Джона Эдинбрука. Возможно, это  был  тот
самый  Эдинбрук,  который  продавал  лицензии  на  изготовление  крахмала  в
Уорикшире около 1600 г. Разбирательство по этому иску тянулось почти год - с
17 августа 1608 г. до 7 июня 1609 г., и после него  осталось  большое  число
малоинтересных протоколов. Суд  с  посыльным  направлял  ответчику  судебную
повестку. Затем составлялся список присяжных. Далее ответчику  приказывалось
предстать перед судом, и суд присяжных выносил решение в пользу истца. Затем
вновь суд приказывал Джону Эдинбруку явиться,  чтобы  наконец  удовлетворить
иск Уильяма Шекспира, заплатить долг и возместить убытки. И  наконец,  когда
тот не являлся, суд обращался к поручителю Эдинбрука, Томасу  Хорнби,  чтобы
тот объяснил причину неуплаты 6 фунтов и 24  шиллингов,  составлявших  сумму
долга и убытков. Хорнби был кузнецом (так же, как и  его  отец)  и  торговал
элем в пивной на Хенли-стрит. Удалось ли  Шекспиру  взыскать  эту  сумму,  в
документах  не  зафиксировано.  Его  настойчивость  может   поразить   наших
современников,  показавшись  бессердечной,  однако  действия  Шекспира  были
обычными в эпоху, когда не существовало кредитных карточек,  овердрафта  или
инкассирующих учреждений {28}.
     Такого рода заботы случались у Шекспира нечасто.  Он,  должно  быть,  в
основном проводил время с семьей или работал в саду  возле  дома  Нью-Плейс.
Официальные документы не  фиксировали  незначительные  события  повседневной
жизни, и все же предание время от времени  удовлетворяет  наше  любопытство,
позволяя  увидеть  интимную  провинциальную  обстановку,   в   которой   жил
драматург. Джордж Стивенс сохранил достаточно правдоподобное предание о том,
будто Шекспир любил раз в неделю пропустить стаканчик в ближайшем  трактире:
"Покойный г-н Джеймс Уэст из казначейства уверял  меня,  что  в  его  дом  в
Уорикшире имелась деревянная скамья, на  которой  любил  сидеть  Шекспир,  и
глиняная  кружка  на  полпинты,  и  которой  он  имел   обыкновение   каждое
воскресенье вечером потягивать эль в одной пивной в окрестностях Стратфорда"
{29}.  Если  его  сердили,  он  изящно  мстил,  используя  средства   своего
искусства. "Старый актер г-н  Боумен  слышал,  от  сэра  Уильяма  Бишопа,  -
сообщил Олдис, - что некоторые  черты  характера  Фальстафа  заимствованы  у
какого-т стратфордского горожанина, то ли вероломно нарушившего какой-нибудь
договор, то ли назло отказывавшегося расстаться с каким-то  участком  земли,
примыкавшим к земле Шекспир