от королевского Двора, город был жизненно важным  нервным  центром  ремесел,
торговли, коммерции, а также искусств; Лондон питал английское  Возрождение.
Только  в  столице  гениальный  драматург  мог  сделать  карьеру.  Но  и   у
захолустного Стратфорда, расположенного в  ста  восьмидесяти  километрах  от
столицы, были свои  проблемы.  Горожане  постарше  помнили  чуму  шестьдесят
четвертого года, хотя с тех пор им больше не доводилось переживать ее. Летом
перед гибелью испанской армады, вода в Эйвоне  внезапно  поднялась,  с  двух
сторон разрушив Клоптонский мост  и  залив  все  скошенное  сено  в  долине.
Разрушительные пожары три раза бушевали в  Стратфорде  при  жизни  Шекспира.
Однако на берегах Эйвона летними вечерами можно было  вдыхать  более  свежий
воздух. Лани и олени все еще укрывались в  Арденском  лесу,  и  нивы  давали
богатые урожаи - не менее богатые, чем в  окрестностях  Лондона  во  времена
Фитцстивена. Так что  нам  не  следует  удивляться  тому,  что  (как  гласит
предание) поэт каждый год приезжал в свой родной город,  или  тому,  что  он
приобрел большую часть своей собственности в нем, а не в столице, или  тому,
что, будучи на вершине своей лондонской славы, предпочел провести сумеречные
часы своей жизни в Стратфорде.

     Если какая-либо столица привлекает к  себе  приезжих  иностранцев,  они
порой могут рассказать нам о ее главных достопримечательностях  больше,  чем
местные  жители.  Это  действительно  так  в  отношении  одной  значительной
особенности Лондона, о которой мы как раз собираемся говорить.  Никто  более
тщательно не изучил в нем каждый камень и каждую улицу, чем Джон Стоу, и все
же он странным образом мало  говорит  о  театрах,  которые  в  наших  глазах
составляют славу елизаветинской Англии. В связи с исчезновением  религиозной
драмы Стоу сообщает, что

      в  последнее  время  вместо  этих  драм  вошли в употребление комедии,
      трагедии,  интерлюдии и хроники, как правдивые, так и вымышленные; для
      представления коих сооружены определенные публичные здания, такие, как
      "Куртина"  etc.  [На полях: "Театр" в "Куртина" - для комедий и других
      зрелищ] {20}.

     В другом месте, описав Холиуэл, Стоу мимоходом добавляет: "И вблизи  от
мест  сих  построены  два  общественных  здания  для  развлечения,  в   коих
разыгрывались и представлялись комедии, трагедии  и  хроники.  Одно  из  них
называется "Куртина", другое - "Театр"; оба находятся в  юго-западной  части
здешнего поля" {21}. Вот и все, но дажt эти лаконичные упоминания  он  изъял
из второго изданиz "Обозрения" в 1603 г. К  тому  времени,  правда,  "Театр"
перестал существовать, и слуги лорд-камергера больше не играли в  "Куртине".
Однако в "Глобусе" за несколько пенни можно было  посмотреть  "Юлия  Цезаря"
или "Гамлета". Стоу ни разу не  упоминает  шекспировский  театр.  Отнюдь  не
пуританин, этот "славный старик" был слишком респектабельным  буржуа,  чтобы
его  могли  привлекать  такие  пустяки,  как  театральные  пьесы.  Описаниям
елизаветинских  театров  и  того,   что   с   ними   связано,   мы   обязаны
путешественникам  с  континента.  Так,  Томас  Хейвуд,   который   сам   был
драматургом, с гордостью говорит о том, что "театральные представления  суть
украшение этого города и чужестранцы всех племен и народов,  часто  бывающим
здесь, рассказывают у себя на родине, с каким восторгом они смотрели их, ибо
есть ли еще в христианском мире город, который мог бы состязаться с Лондоном
в разнообразии зрелищ?" {22}. К счастью, несколько кратких записей сделанных
этими путешественниками, уцелело.
     Летом 1598 г., методически  обозревая  город,  Паул  Хенцнер  тщательно
осмотрел мраморные гробницы в соборе св. Павла и  в  Вестминстере,  а  также
доспехи в Тауэр и множество товаров  на  королевской  бирже.  В  Гринвич  он
получил доступ в приемный зал (какой-то друг похлопотал за него)  и  мельком
видел королеву, шестидесятипятилетнюю, с обнаженной  грудью  и  почерневшими
зубами англичане, как  заметил  он  в  своей  записной  книжке,  употребляют
слишком много сахара. В поисках развлечений Хенцнер отправился в Банксайд.

           За пределами города есть несколько театров, где английские актеры
      почти   ежедневно   представляю   трагедии   и  комедии  перед  весьма
      многочисленной публикой; эти зрелища завершаются превосходной музыкой,
      разнообразными    танцами    и    излишне    бурными   рукоплесканиями
      присутствующих.
           Неподалеку  от  этих  театров,  которые  все построены из дерева,
      возле реки находится королевская барка... {23}

     Но по-видимому, Хенцнеру была  по  вкусу  менее  изысканная  пища,  чем
театральные драмы, поскольку он подробно  останавливается  на  другого  рода
зрелищах:

           Есть  здесь  и  другие помещения, построенные в форме театра, где
      происходит  травля  быков и медведей; животных держат на привязи, и на
      них  спускают  больших  английских  бульдогов,  но  собаки тоже весьма
      рискуют  пострадать  от  рогов быка и зубов медведя; и порой случается
      так, что собак убивают на месте; новые псы немедленно замещают раненых
      и  уставших.  За  этой  забавой  часто  следует другая: пять или шесть
      мужчин окружают и нещадно бьют бичами ослепленного медведя, который не
      может  избежать ударов, так как прикован цепью. Медведь защищается изо
      всех  сил  и  со  всей  своей  ловкостью, швыряя наземь всех, кого ему
      удается  достичь,  и тех, кому не удается увернуться, вырывая у них из
      рук  бичи  и  ломая  их.  На  этих зрелищах, как и повсюду, английская
      публика  постоянно  курит табак... В этих театрах сообразно с временем
      года  разносят  и  продают  плоды, такие, как яблоки, груши и орехи, а
      также эль и вино {24}.

     Другие иностранцы, в основном германоязычные, также  оставили  записки.
Сэмюэль Кихель, купец из Ульма, некоторое время проживавший в Англии, в 1585
г.  описывал  театры,  должно  быть  "Театр"  и   "Куртину",   как   "особые
(sonderbare, то есть besondere) дома, построенные так, что в каждом  из  них
около трех галерей, расположенных одна над другой" 25.  Неясно,  почему  эти
галереи произвели на него такое впечатление. Возможно, он  не  видел  прежде
театров с подобным устройством сидячих  мест  или,  может  быть,  он  вообще
никогда до  этого  не  видел  театров.  Через  десять  лет  принц  Левис  из
Анхальт-Кетена был поражен  прекрасными  костюмами,  в  которые  были  одеты
актеры,  изображавшие  королей  и  императоров  в  четырех   театрах   (vier
spielhauser), действовавших тогда в Лондоне. Священник церкви пресвятой девы
Марии в Утрехте Иоганнес де Витт, возможно посетивший Лондон в том же,  1596
г.,  оставил,  помимо  заметок,  уникальный  набросок  интерьера  одного  из
театров. И то и другое пропало, но, к счастью, друг де  Витта,  учившийся  с
ним  в  Лейденском  университете  настолько   заинтересовался   записями   и
наброском, что скопировал их  в  свою  записную  книжку,  которая  прекрасно
сохранилась и доступна теперь всем в  скромной  университетской  библиотеке,
расположенной в центре Утрехта. В конце  XVI  в.  Томас  Платтер  из  Базеля
приезжал в Лондон и несколько  лет  спустя  описал  виденные  им  спектакли.
Заметки Платтера и де Витта наряду с рисунком последнего -  наиболее  ценные
свидетельства очевидцев о елизаветинском театре. Мы еще вернемся к ним.
     Драматическое  искусство  процветало  в  Лондоне  еще   до   сооружения
специальных театральных помещений. Шестидесятыми  годами  датируются  первые
известия о труппах, дававших представления в трактирах "Бык" в  Бишопсгейте;
"Бел-Сэвидж" на Лудгейт-Хилл; "Колокол" и "Скрещенные ключи",  расположенные
рядом на Грейсчерч-стрит; "Красный лев"  и  "Кабанья  голова"  в  Уайтчепеле
{Июлем  1587  г.  датируется  упоминание  о  какой-то  пьесе  про   Самсона,
ставившейся в трактире "Красный лев"; упоминания о постановках пьес в других
трактирах относятся  к  более  позднему  времени.}.  Снабженные  постоянными
сценами, артистическими уборными, а также местом, где могли стоять  зрители,
эти трактиры долгое время  использовались  актерами  и  после  того,  как  с
появлением театров они устарели. Известно, что даже в 1594 г.  шекспировская
труппа играла "зимой в пределах города  в  трактире  "Скрещенные  ключи"  на
Грейшес-стрит".
     И все же  сооружение  первого  специального  театра  является  событием
огромного значения в  истории  английской  Драмы.  Джеймс  Бербедж,  "первый
строитель театров", по профессии был  плотником  (или  мастером-столяром)  в
предприятии Снага, а по нраву - "упрямым малым", так говорит о нем  один  из
его современников. Не преуспев в своем  ремесле,  он  стал  профессиональным
актером. В одном документе 1572 г. он  упомянут  как  ведущий  актер  весьма
уважаемой труппы графа Лестера, возможно, ее глава (его имя значится  первым
в списке), и подобным же образом он  вновь  упоминается  вместе  с  этой  же
труппой в 1574 и 1576 гг. Этот  странствующий  актер  сообразил,  что  можно
извлекать "постоянную и значительную прибыль"  из  здания,  предназначенного
исключительно для драматических представлений. Он оказался прав. В 1576  г.,
когда у него было не более ста  марок  -  вовсе  не  скудная  сумма  по  тем
временам, а требовалось куда больше, - он одолжил капитал у  своего  родича,
преуспевавшего бакалейщика  Джона  Брэйна,  который  десятью  годами  раньше
вложил деньги в трактир "Красный лев".  Теперь  следовало  найти  место  для
строительства.
     Поскольку сам Бербедж жил на  северной  окраине,  он  присматривался  к
району Халиуэлл (или Холиуэлл), который являлся частью прихода св.  Леонарда
в Миддлсексе и Шордиче и был  расположен  всего  в  полумиле  за  городскими
воротами  Бишопсгейт.  Эта  местность,   названная   в   честь   старинного,
считавшегося   святым,   источника,   принадлежала    когда-то    небольшому
бенедектинскому монастырю.  Монастырь  был  распущен.  Источник,  затхлый  и
загрязненный, пополнял небольшой пруд  для  водопоя  и  купания  лошадей,  а
участок перешел в собственность короны. Земля  вокруг  источника  пустовала,
если не считать нескольких покинутых жилищ, разрушившегося амбара и каких-то
огородов. Здесь на небольшом участке пустующей земли между этими  брошенными
домами и старой кирпичной стеной монастыря весной 1576 г.  рабочие  Бербеджа
начали строить здание театра. Более чем через  полстолетия  Катберт  Бербедж
(сын Джеймса) и его семья сделали памятную запись  об  этом  событии  и  его
последствиях:

           Отец,  давший  нам,  Катберту  и Ричарду Бербеджам, жизнь, первым
      построил  театр и сам в молодые годы был актером. Он построил "Театр",
      одолжив  много сотен фунтов под проценты. Актеры, жившие в те времена,
      получали  прибыль  лишь  от  части  входной  платы,  теперь  же актеры
      получают  от  хозяев  помещения  всю входную плату и половину платы за
      места на галереях. Он построил это здание на арендованной земле, из-за
      которой   у   него   впоследствии   была   большая   судебная  тяжба с
      землевладельцем,  а после его смерти подобные же неприятности легли на
      нас,  его  сыновей.  Тогда  мы  надумали сменить место и, израсходовав
      надлежащую  сумму,  построили  "Глобус",  заняв  еще  больше денег под
      проценты... {26}

      Но об этом событии речь пойдет в другой главе.
      Ров  с  западной  стороны  отделял  театр  от  широкого поля финсбери.
Поскольку   Бербедж   не   имел   права   пользоваться  дорогой,  идущей  от
Холиуэлл-Лейн,  зрители  должны  были  пересекать  поле и проходить к театру
через  ворота  в  монастырской  стене.  "Мне нужно было попасть в "Театр" на
спектакль", объявляет призрак Тарлтона, вернувшийся из чистилища, -

      и,  подойдя  к  нему,  я  обнаружил  такое скопление буйного люда, что
      подумал,  не лучше ли мне прогуляться в одиночестве по этим полям, чем
      попасть  в такую страшную толчею. Мне пришлась по нраву эта затея, и я
      зашагал  мимо  часовни св. Анны, что у источника Клир, и прошел позади
      часовни  Хогсдона.  Там,  очутившись на солнцепеке и увидев прекрасное
      дерево,  дававшее  прохладную  тень,  я  присел,  чтобы отдышаться, и,
      передохнув немного, заснул...
           Тут я проснулся и увидел такое стечение народа заполнившего поля,
      что сразу понял: спектакль кончился... {27}

     Второй театр был построен сразу же  вслед  за  первым.  Это  был  театр
"Куртина", открывший свои двери осенью  1577  г.,  через  несколько  месяцев
после того, как по нашив сведениям открылся "Театр".  Здание  получило  свое
имя ("Curtain")  от  названия  местности,  в  которой  было  расположено,  -
Кетн-Клоуз (Curtain-Close), всего в каких-т" Двухстах метрах к югу от здания
"Театра" по другую сто Рону Холиуэлл-Лейн. Появление в  столице  двух  таких
сцен предвещало  для  иных  неминуемое  торжество  Содом;  и  вызвало  взрыв
апокалипсической риторики. "Взгляните  лишь  на  скверные  пьесы,  идущие  в
Лондоне, и посмотрим на множество народа, стекающегося на них  и  следующего
их примеру, - сокрушается некто "Т. У.",  возможно  Томас  Уайт  (приходский
священник церкви св. Дунстана что на Западе), во время воскресной проповеди,
которою он читал у креста св. Павла  3  ноября  1577  г.,  -  посмотрите  на
роскошные помещения театров, эти  неизменные  памятники  расточительности  и
безрассудства Лондона" {28}. Уильям Харрисон вторит  ему:  "То,  что  актеры
настолько разбогатели и могут строить подобные дома - явный знак наступления
дурных времен" {29}. Но Генри Лэнман,  или  Лейнман  (который,  по-видимому,
построил театр "Куртина"), не был актером; это  был  средних  лет  лондонец,
называвший себя джентльменом. Он арендовал земельный участок в Кетн-Клоуз  в
1581 г. и получил  доход  от  помещения  театра  в  1585  г.  Он  отнюдь  не
разбогател благодаря своему порочному предприятию, поскольку театр "Куртина"
никогда не достиг такой славы, какой  пользовался  "Театр"  Бербеджа.  Между
1579 и  1583  гг.  в  "Куртине"  время  от  времени  устраивались  публичные
состязания в фехтовании. Через два года театр "Куртина" стал "филиалом"  (an
"easer")  "Театра",  как  он  назван  в  документах,  а  Лэнман  и   Бербедж
договорились делить прибыли, и такое соглашение было заключено на семь  лет.
Труппа   Шекспира,   "слуги   лорд-камергера",   почти   наверняка    давала
представления в театре Лэнмана с 1597 по 1599  г.  Как  раз  в  этот  период
"Ромео и Джульетта" "сорвали рукоплескания в "Куртине". Когда хор  в  "Генри
V" говорит про "деревянное О", он, вполне возможно, имеет в виду  "Куртину",
а не (как часто  думают)  "Глобус"  и  таким  образом  увековечивает  это  в
остальном мало чем примечательное здание.
     "Куртина", должно быть, была тем самым бишопсгейтским театром,  который
в 1599 г. посетил Томас Платтер, поскольку "Театр" к тому  времени  перестал
существовать:
           В  другой  раз,  тоже после обеда, я смотрел пьесу, которую, если
      мне  не  изменяет  память,  давали  поблизости  от  нашей гостиницы на
      окраине возле Бишопсгейта... Под конец они еще танцевали весьма изящно
      на английский и ирландский манер. Ежедневно около двух часов пополудни
      в Лондоне играется две, а порой даже три пьесы в различных помещениях,
      чтобы развеселить публику (дословно: "чтобы один развеселил другого"),
      поэтому  те, кто лучше делает это, собирают наибольшее число зрителей.
      Эти  помещения построены таким образом, что игра происходит на высоком
      помосте и каждому все отлично видно. Однако там есть отдельные галереи
      с  сидячими  местами  получше и поудобней, но и плата за них выше. Ибо
      тот, кто стоит внизу, платит всего лишь одно английское пенни, если же
      он  хочет  сидеть,  его  проводят через другую дверь, где с него берут
      дополнительное  пенни,  если же он желает сидеть на подушках, на самых
      удобных  местах,  где  не  только  он все видит, но где все видят его,
      тогда,  войдя в еще одну дверь, он платит еще одно английское пенни. А
      во  время  представления среди публики разносят еду и напитки, так что
      каждый к тому же может подкрепиться за свои деньги.
           Актеры   одеты   весьма  изысканно  и  элегантно,  поскольку,  по
      английскому   обычаю,  высокопоставленные  лица  или  рыцари,  умирая,
      завещают  чуть  ли  не самые лучшие наряды своим слугам, а те не носят
      такую  одежду,  ибо  это  им  не подобает, и в конце концов продают ее
      актерам за несколько пенсов.
           Как  много  времени  они  [лондонцы]  ежедневно  проводят,  таким
      образом, на спектаклях, хорошо известно всякому, кто хоть раз видел их
      [актеров] искусство и игру... {30}

     Здание "Куртины" просуществовало дольше, чем это  было  необходимо  для
театральных целей, и (согласно Мэдону) в последние дни его использовали лишь
для кулачных боев. Оно все еще  стояло  на  месте  в  1627  г.,  когда,  как
свидетельствуют местные записи,  территория  Мидлсекса  распространилась  на
"обширную землю возле театра "Куртина".
     Таковы были театры северных окраин к тому времени, когда Шекспир явился
на лондонской сцене. Однако центр притяжения актеров переместился на  другой
берег  Темзы,  в  Сарри,  где   отлично   удовлетворял   запросы   искателей
развлечений. Широкий луг привлекал участников пикников и давал  простор  для
игры в мяч или в шары атлетам любителям бега и борьбы. ("Видел ли кто  такое
невезение? - жалуется Клотен в "Цимбелине", - мой шар катился прямо к  цели,
как вдруг налетает второй шар... Пойду взгляну на этого итальянца! А то, что
я проиграл в шары днем, отыграю у него  сегодня  вечером"  {Шекспир  Уильям.
Полн. собр. соч. т. 7, с. 655.}.) Здесь упражнялись в  стрельбе  из  лука  -
традиционном искусстве англичан, в том искусстве, о  котором  судья  Шеллоу,
дряхлеющий в буколическом Глостершире, вспоминает столь ностальгически:  "Он
отлично стрелял из лука. И вдруг умер... Да, отменный был стрелок. Джон Ганг
очень его любил и, бывало, ставил на него большие заклады. Умер! Он  попадал
в цель с двухсот сорока шагов, а легкую стрелу пускал с двухсот  семидесяти;
поглядеть на него - душа радовалась" {Там  же,  т.  4,  с.  181.}.  Гуляющие
танцевали вокруг майского дерева. За плату они  могли  продолжить  пляски  в
одном из борделей, разрешенных властью  терпимого  епископа  Уинчестерского,
которые располагались у самой реки и из-за которых окраинные  беседки  стали
синонимом распутства. ("Но неужели//Лишь на  окраине  твоих  утех//  Я  жить
должна? Иль Порция для Брута//Наложницею стала, не женой?" {Шекспир  Уильям.
Полн собр. соч. т. 5 с. 252.}) Они напивались в тавернах или проигрывались в
игорных домах. Они смотрели Джорджа Стоуна и  Гарри  Ханкса,  своих  любимых
медведей, отбивавшихся от свирепых английских догов в  амфитеатрах,  которые
начиная с середины века изображались на картах Саутуорка; на одной из  таких
карт, выполненной Брауном и Хогенбургом и напечатанной в 1572  г.,  отмечены
примыкающие конюшни и псарни. Банксайд был подходящим местом для этих грубых
развлечений еще и потому, что тамошние мясники по дешевке продавали  требуху
в ПэрисГарден и обеспечивали зверям вдоволь корма {31}.
     Первый театр на южном берегу Темзы историки  называют  "Ньюингтон-Батс"
(в пору существования этого театра у него не  было  устоявшегося  названия).
Так именовался участок тракта ее  величества  в  том  месте,  где  сливались
дороги, ведущие из Камберуэлла и Клампа в Саутуорк. Нет никаких свидетельств
о существовании в  этих  местах  древних  стрельбищных  валов  для  лучников
(archery butts), как это предполагалось до недавнего  времени.  Этот  театр,
как  теперь  представляется,  был  построен  или   переоборудов