а в городе или поблизости  от  города,  хотя  ему
предлагали приличное вознаграждение" {30}.
     Предание особенно безжалостно к  Джону  Комбу,  богатейшему  холостяку,
более того, богатейшему гражданину Стратфорда, который,  по  общему  мнению,
накопил свое состояние, взыскивая  ростовщические  проценты  по  допускаемой
законом десятипроцентной таксе. Этот Комб, гласит молва, служил мишенью  для
импровизированных ocтрот Шекспира. Перечисляя "окрестных  джентльменов;  Роу
пишет:

           Существует  рассказ, который и сейчас еще помнят в здешних краях,
      о   том,   что  он  [Шекспир]  был  особенно  близок  с  одним  старым
      джентльменом  известным  там  богачом  и ростовщиком. Однажды во время
      приятной  беседы,  которую  они  вели в компании друзей, г-н Комб шутя
      сказал  Шекспиру,  что  ему пришло в голову попросить его написать для
      него эпитафию, если Шекспиру случится пережить его; и, поскольку он не
      сможет  узнать,  что  скажут  о  нем  после  смерти, он очень хотел бы
      услышать  эпитафию  немедленно. Тогда Шекспир произнес слдующие четыре
      строки:

                        Десятая доля лежит здесь сейчас -
                        Сто на десять ставлю - души он не спас,
                        И если ты спросишь: "Кто здесь погребен?"
                        То дьявол ответит: "Из Комбов - мой Джон", -

           Однако,  говорят,  жало резкой сатиры столь глубоко уязвило этого
      человека, что он никогда не простил этой обиды {31}.

     Длинная вереница рассказов об  отношениях  Шекспира  и  Комба  достигла
кульминации у Роу. В 1634 г.,  путешествуя  по  Уорикширу,  некий  лейтенант
Хаммонд, "стоявший с ротой  солдат  в  Норидже",  рассматривал  памятники  в
стратфордской церкви.  Он  задержался  у  "искусного  памятника  знаменитому
английскому поэту г-ну  У.  Шекспиру",  который  произвел  на  него  должное
впечатление, а затем повернулся к памятнику старому  джентльмену,  холостяку
г-ну Комбу, чье имя этот поэт обыграл  в  нескольких  остроумных  и  веселых
стихах, и негоже, чтобы со временем эти  несколько  зерен  вдохновения  были
ссыпаны в мешок {В подлиннике непереводимая игра слов,  основанная  на  том,
что "Комб" не только фамилия стратфордца, но и  мера  веса  сыпучих  тел,  -
Прим. перев.} {32}. Хаммонд, однако, не дал себе труда записать  эти  стихи,
но его оплошность исправил (с неожиданным дополнением) Николас Бург,  бедный
дворянин из Виндзора, который приблизительно в середине века включил в  свою
записную книжку не только эпитафию нашего поэта  "Джону  из  Комба"  -  сыну
дьявола, но также извинения Шекспира в  изящных  стихах,  принесенные  этому
холостяку, который завещал свое наследство беднякам. Обри  в  своих  записях
также нашел место как для этого анекдота, так и для эпитафии.
     Предание, которое  существует  в  стольких  разнообразных  версиях,  на
первый взгляд кажется заслуживающим доверия,  однако  сами  эти  рифмованные
вирши настолько не шекспировские по духу, что располагают к скептицизму. Эти
сомнения подкрепляются тем фактом, что  подобные  же  эпитафии,  посвященные
некоему неназванному ростовщику, появились до этого в книге "Чем дальше, тем
смешней"  (1608),  опубликованной  под  инициалами  "X.  П.",  а   также   в
"Британских реликвиях" Кемдена (1614) среди подборки "причудливых, веселых и
насмешливых эпитафий, большинство из  которых  сочинено  в  молодости  г-ном
Джоном Хоскинсом". Позже, в  том  же  столетии  имена  других  персонажей  -
Стенхоп, Спенсер или Пирс - заменили имя Комба. Среди  "различных  избранных
эпитафий и погребальных эподов", напечатанных  Ричардом  Брэтуэйтом  в  виде
приложения к его книге "Посмертные сочинения", есть и эти знакомые стихи "об
известном ростовщике Джоне Комбе из Стратфорда-на-Эйвоне  доска  со  стихами
укреплена на том надгробии, которое он велел  воздвигнуть  еще  при  жизни".
Неважно, что Комб не построил себе надгробья при жизни;  Брэтуэйт  правильно
назвал имя ростовщика. Но он не назвал  Шекспира.  Лишь  впоследствии  часто
повторявшаяся эпитафия, войдя в структуру предания, была  связана  с  именем
того, кто прославил Стратфорд.
     Этот эпизод вновь всплыл на поверхность гораздо позже, в 1740 г., когда
приходский священник из  Лестершира  Фрэнсис  Пек,  увлекавшийся  собиранием
древностей, сообщил о другой  шекспировской  эпитафии,  посвященной  другому
Комбу.

           Всякий  знает шекспировскую эпитафию Джону Комбу. А мне говорили,
      что  потом  он  написал  другую эпитафию Тому Комбу по прозвищу Жидкая
      Бороденка,  брату названного Джона; она еще никогда не печаталась. Вот
      ее текст:

                      Но жидкобород он, хоть густо в мошне,
                      Проклятия слышит он ада  на  дне,
                      Он с дьяволом вскормлен был грудью одной,
                      Бывал ли на свете мошенник такой?

           Весьма едко сказано... {33}

     Теперь недостает только,  чтобы  неподражаемый  Джорден  объединил  эти
эпитафии братьям Комб в одну совершенно  неправдоподобную  историю.  У  него
дело происходит под кровлей таверны "Медведь".

           Г-н Комб и стратфордский бард были близко знакомы; как-то в одной
      таверне (говорят, под вывеской, изображавшей медведя, на Бридж-стрит в
      Стратфорде) первый сказал второму: "Полагаю, когда я умру, вы напишете
      мне  эпитафию;  с  тем же успехом вы можете сделать это сейчас, дабы я
      звал  что  вы  скажете  обо мне, когда меня не станет". Тот немедленно
      ответил,   что   эпитафия   будет  такая...  Вся  компания  сейчас  же
      разразилась  громким  смехом как потому, что идея эпитафии была верна,
      так  в  потому,  что  все  ненавидели этого скрягу и ростовщика; когда
      буйное  веселье  несколько  стихло,  все  захотели  услышать,  что  он
      [Шекспир]  скажет  о  Томасе  Комбе,  брате упомянутого джентльмена, и
      тотчас произнес:

                        Жидка бороденка, да густо в мошне;
                        Кто столь ненавистен был людям вполне?
                        С проклятьями прах его был погребен;
                        Молочные братья - сам дьявол и он.

           Этот  брат  был  известен  своей  жиденькой бородой, а также, без
      сомнения,   своей   алчностью,   поэтому  насмешка  немало  позабавила
      собравшуюся   компанию.  Однако,  говорят,  язвительные  насмешки  так
      обидели  обоих  братьев,  что  они никогда не могли простить их автору
      эпитафий. Насколько все это верно, уже не узнаешь, хотя в этой истории
      вовсе нет ничего невероятного... {34}

     В действительности  Шекспир  не  питал  ненависти  к  братьям  Комб,  и
последние вовсе  не  таили  в  своих  сердцах  до  могилы  обиду  на  своего
остроумного собеседника из таверны. Джон Комб упомянул Шекспира в завещании,
оставив ему 5 фунтов стерлингов, а поэт в свою очередь  завещал  свою  шпагу
племяннику и наследнику Комба Томасу {К чести Джордена следует отметить, что
он знал об этом завещательном отказе.}. Шекспир (как мы увидим)  поддерживал
дружеские деловые отношения с Джоном Комбом, и они  оставались  друзьями  до
конца жизни.
     "У него много земли, и  вдобавок  плодородной...  -  говорит  Гамлет  о
презираемом им Озрике. - Это сущая галка, но, как я  сказал,  по  количеству
грязи в его владениях крупнопоместная" {Шекспир Уильям. Трагедии. Сонеты, с.
235.}. Ранее принц  размышляет  над  уделом  другого  землевладельца.  "Быть
может, в свое время, - задумчиво  произносит  он,  созерцая  череп  в  своих
руках, - этот молодец был крупным скупщиком земель, со  всякими  закладными,
обязательствами, купчими, двойными поручительствами и  взысканиями;  неужели
все  его  купчие  и  взыскания  только   к   тому   и   привели,   что   его
землевладельческая башка набита  грязной  землей?"  {Шекспир  Уильям.  Полн.
собр. соч., т. 6, с. 132.} {35} У самого драматурга вскоре  после  написания
этой пьесы стало много "грязной  земли".  1  мая  1602  г.  Уильям  Шекспир,
джентльиен, передал наличными 320 фунтов  стерлингов  Уильяму  Комбу  и  его
племяннику Джону в  уплату  за  четыре  ярдлэнда  пахотной  земли  в  Старом
Стратфорде  с  правом  использования  общинной  земли  для  выпаса  скота  в
прилегающих полях. Площадь одного ярдлэнда зависела от  его  местоположения,
но обычно в среднем равнялась примерно 30  акрам.  В  акте  о  покупке  этот
участок был охарактеризован как "содержащий, согласно подсчету,  107  акров,
более  пли  менее  пригодных  для  пахоты".  Старым  Стратфордом  называлась
сельская местность  к  северу  от  города,  первоначально  входившая  в  его
пределы.  Уильям  Комб  указал  в  качестве  своего  местожительства  Уорик,
представителем  которого  он  был  в  парламенте.  В  1593  г.  он  приобрел
безусловное право на владение землей (фригольд) в Старом Стратфорде к западу
от Уэлкомба. Почти десять лет спустя участники сделки  поочередно  поставили
свои подписи и печати на документе  о  передаче  земли.  Сам  покупатель  не
явился на процедуру, поручив своему  младшему  брату  Гилберту  вступить  во
владение в присутствии  свидетелей  -  Энтони  Нэша,  Хамфри  Мэйнуоринга  и
Других. В многословном документе говорится о том, что Расположенные на  этой
земле дома с окружающими постройками "находятся или находились во  временном
владели пли пользовании Томаса Хиккокса и Льюиса Хиккоксa".  Они  арендовали
эту землю. Остались ли они на  ней  после  того,  как  сменились  владельцы,
неизвестно. Фамилия Хиккокс довольно распространенная. После 1603  г.  Льюис
Хиккокс со своей женой Элис - "старой тетушкой Хиккокс" - держали  постоялый
двор на Хенли-стрит; возможно, это был следующий дом к востоку от дома,  где
родился Шекспир, который  (о  чем  свидетельствуют  позднейшие  данные)  был
превращен в гостиницу "Дева" {36}. Возможно, Хиккокс сменил плуг  на  фартук
трактирщика.
     (В 1610 г., как предусмотрено в первоначальном контракте, соглашение  о
покупке земли было передано в суп общегражданских  исков  для  подтверждения
права собственности Шекспира. В соглашении сказано, что этот участок состоит
из 107  акров  пахотной  земли  и  20  акров  пастбища.  Некоторые  биографы
высказали предположение о том, что эти выпасы являются частью  первоначально
купленной Шекспиром земли, однако эти 20 акров составляют  часть  земельного
участка, приобретенного Уильямом Комбом в 1593 г.)
     Через пять месяцев после покупки земли в Старом Стратфорде, 28 сентября
1602 г., Шекспир приобрел копигольдное право на аренду четверти акра  земли,
включающую сад и коттедж, расположенные с южной стороны от Чэпел-Лейн (иначе
Дед-Лейн или Уокерс-стрит) напротив сада Нью-Плейс. Этот земельный  участок,
а также еще один или два участка в  Стратфорде  входили  в  состав  поместья
Роуингтон, которым владела вдовствующая графиня Уорик. Согласно  феодальному
обычаю, еще сохранившему свою силу,  Уолтер  Гетли,  помощник  сенешаля  при
манориальном  суде  графини,  передал  навеки  этот  коттедж  со  всеми  его
принадлежностями  Шекспиру  и  его  наследникам.  Несомненно,   в   коттедже
поселился  кто-либо  из  слуг  или  садовник.  При   обследовании   поместья
Роуингтон, проведенном 24 октября 1604 г., зафиксировано, что Уильям Шекспир
владеет "здесь одним коттеджем и одним садом площадью  примерно  в  четверть
акра" и платит номинальную ежегодную арендную плату  2  шиллинга  6  пенсов.
Шекспир также вписан 1 августа 1606 г. - на этот раз в качестве  постоянного
арендатора земли в поместье  Роуингтон  -  в  отчетные  документы  ревизоров
финансового управления. Через год после смерти  Шекспира  его  дочь  Сьюзан,
заплатив штраф в 2 шиллинга 6 пенсов, закрепила за собой аренду коттеджа.
     24 июля 1605  г.  Шекспир  произвел  свое  наиболее  крупное  помещение
капитала. За 440 фунтов стерлингов он обеспечил себе право взимать  половину
"десятипроцентного  налога  на  пшеницу,  зерно,  солому  и  сено"  в   трех
близлежащих селениях - Старом Стратфорде,  Уэлкомбе  и  Бишоптоне,  а  также
половину  небольшого  десятипроцентного  налога  со   всего   стратфордского
прихода, под который не попадали лишь обладатели  старинных  почетных  прав,
например священник ладдингтонской церкви продолжал сам добирать десятину  в.
своем поселке {37}. Договор о праве сбора десятины, заключенный  в  1544  г.
между старостой духовной общины Стратфорда и Уильямом  Баркером,  действовал
92 года. Но после роспуска духовной общины  ее  собственность,  так  же  как
собственность других религиозных учреждений, перешла  к  короне,  которая  в
свою  очередь  передала  корпорации  Стратфорда  право  на  взимание   части
десятинного обложения. Однако право Баркера на сбор десятины сохраняло  свою
силу, хотя со временем оно перешло к корпорации. В 1580  г.  он  продал  это
право Ралфу Хьюбоду {38} из Ипсли, бывшему шерифу Уорикшира, сохранив в тоже
время доход от аренды в свою пользу и в пользу своих наследников.  Именно  у
Хьюбода Шекспир и купил право на взимание 50% десятинного обложения, которое
можно было производить еще в течение 31 года. Друг Шекспира, Энтони  Нэш  из
Уэлкомба, выступил в качестве свидетеля, как и три года назад при заключении
сделки о покупке земли в Старом Стратфорде. Вторым  свидетелем  был  адвокат
Шекспира Фрэнсис Коллинз, составивший  этот  контракт  {39}.  Коллинз,  член
городского совета с 1602 по 1608 г., близкий друг  Шекспира,  несколько  лет
спустя был назначен душеприказчиком поэта. Когда Хьюбод  умер  вскоре  после
передачи права на сбор десятины, опись его земли  и  имущества  включала  20
фунтов "долга г-на Шекспира".
     Шекспир согласился платить ежегодную арендную плату 5 фунтов стерлингов
Джону Баркеру, джентльмену, всю жизнь служившему привратником королевы  (его
надгробие находится в Херсте в Беркшире) и еще 17 фунтов - бейлифу и  членам
муниципалитета Стратфорда. Как видно из одного документа канцелярского суда,
относящегося к 1611 г., доля Шекспира в десятинном обложении привносила  ему
ежегодно 60 фунтов чистого дохода. Когда его наследники опять продали в 1625
г. большую часть этой доли корпорации, они оценили ее в 90  фунтов,  получив
чистыми деньгами 68 фунтов, так как 22 фунта ушло на выплату аренды. Шекспир
не занимался сам сбором своей десятины, поручив  это  дело  Энтони  Нэшу.  У
всеми уважаемого состоятельного джентльмена  Нэша  был  сын  Томас,  который
впоследствии женился на внучке Шекспира.
     В Стратфорде имелись  и  более  богатые  горожане,  чья  доля  в  сборе
церковной  десятины  была  больше.  Однако  к  1605  г.  Шекспир  не  только
восстановил расстроенное состояние семьи, но и приумножил  его.  Он  получал
доход от сбора десятины и, кроме того, владел пахотной и пастбищной  землей,
домом, где родился, на Хенли-стрит в большим  домом  Нью-Плейс  с  обширными
садами и коттеджем. К этому  следует  добавить  его  театральные  заработки.
Аплодисменты толпы, несомненно, доставляли удовольствие создателю "Гамлета",
однако после того, как четыре капитана под грохот пушек уносили тело  принца
со сцены, аплодисменты стихали, и публика устремлялась в сумерки  Банксайда.
Аплодисменты были эфемерной наградой.  Земельные  владения,  переходящие  от
поколения  к  поколению,  были  чем-то  более  прочным.  Возможно,   Шекспир
рассуждал именно так. Однако род его потомков по прямой линии  угас  еще  до
конца столетия, корпорация вновь завладела правом на сбор десятины, один  из
следующих владельцев Нью-Плейс снес дом, и  о  существовании  полей  Старого
Стратфорда теперь  свидетельствуют  лишь  давно  утратившие  силу  документы
{Директор Треста по опеке над домом-музеем Шекспира Леви Фокс  сообщил  мне,
что трест приобрел в 1930 г. 107 акров земли.}. И только искусство  Шекспира
продолжает жить, как он пророчил в  своих  "Сонетах",  когда  он  проникался
верой в их бессмертие. Поэт более  позднего  времени  утверждает  в  стихах,
полных подлинного лиризма:

                           Так верь стихам одним;
                            Их звук лишь воспарит
                           Над пеплом гробовым
                            Людей ли, пирамид.


14
        СЛУГА ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА

     В  то  время  как  жители  Стратфорда  продолжали   заниматься   своими
повседневными делами,  в  стране  происходили  значительные  события.  Жизнь
королевы неотвратимо клонилась к закату. Она царствовала уже почти  полвека,
и большинство ее подданных не знали другого монарха. К  концу  жизни  тяжкая
усталость и раздражительность, присущие  иным  людям  преклонного  возраста,
овладели ею. Кольцо, символизирующее ее брак с Англией, которое  она  надела
при коронации, сняли с ее  пальца,  предварительно  распаяв:  "просто  снять
кольцо ее приближенным не удалось - так глубоко оно вросло в плоть.  Все  же
королева смогла присутствовать на спектакле,  когда  "слуги  лорд-камергера"
последний раз играли перед ней 2 февраля 1603 г. Вскоре она тяжело заболела.
Пока Елизавета сидя ожидала смерти  -  она  отказывалась  лечь,  боясь,  что
никогда больше не встанет, - ее министры толпились вокруг в надежде услышать
имя преемника. Она  медлила  по  своему  обыкновению  и  наконец  прошептала
Сесилу: "Я хочу, чтобы мне наследовал король, и кто же еще, как не мои родич
король шотландцев". 24 марта она умерла. Тайный совет объявил  о  вступлении
на престол Джеймса VI Шотландского в качестве Джеймса I Английского,  и  сэр
Роберт Кэри вскочил  на  коня,  чтобы  сообщить  об  этом  в  Эдинбурте.  На
лондонских  улицах  горели  праздничные  костры.  Так  закончилась  династия
Тюдоров и началось царствование Дома Стюартов среди всеобщего  ликования  по
поводу мирной передачи короны.
     Новый  монарх  начал  свое неспешное продвижение из Шотландии в Лондон,
длившееся   целый  месяц.  21  апреля  в  Ньюарке-на-Тренте  он  имел  повод
произвести   сильное   впечатление,   когда   в  толпе  поймали  с  поличным
вора-карманника.  Король тотчас приказал повесить "этого подлого охотника до
шелковых  кошельков", но перед отъездом из Ньюарка освободил всех несчастных
узников,   содержавшихся  в  замке.  Так  он  сразу  продемонстрировал  свою
справедливость  и  милосердие  в  соответствии  с теорией "О долге правящего
короля",  которую  он  изложил  в своем "Ваsilicon Doron" ("Царский дар"). В
следующем  году в ночь на св. Стивена (26 декабря) труппа Шекспира забавляла
двор  в  Банкетном  зале  дворца  Уайтхолл  новой  комедией вероятно впервые
сыгранной  в  предыдущем  летнем  сезоне. В этой комедии "Мера за меру" тема
справедливости и милосердия трактовалась явно в расчете на сочувствие нового
монарха.  Герцог  Винченцио,  подобно Джеймсу, питавшему отвращение к толпе,
представлял   собой   фигуру  идеализированного  носителя  власти,  который,
бесспорно,  мог  понравиться  новому королю. Однако предположение о том, что
"Мера   за  меру"  была  пьесой,  специально  задуманной  и  написанной  для
представления при дворе, без сомнения, является натяжкой {1}. При всем своем
общечеловеческом  значении  пьесы  Шекспира  не  были лишены злободневности.
Несомненно  и  то,  что  с  самого начала между его труппой и новым монархом
установились особые отношения. Члены труппы Шекспира стали актерами короля.
     Спустя десять  дней  после  прибытия  в  столицу  Джеймс  через  своего
секретаря приказал лорду-хранителю  печати,  "нашему  истинно  преданному  и
горячо любимому  советнику"  лорду  Сесилу,  приготовить  для  шекспировской
труппы письменный патент, скрепленный большой королевской  печатью.  17  мая
1603 г.  лорду-хранителю  печати  было  передано  королевское  распоряжение,
содержащее дословную редакцию этого официального патента, окончательно  офор
пленного двумя днями позже. Написанный слогом Полония,  этот  документ  дает
право

      сим  нашим  слугам  -  Лоуренсу  Флетчеру,  Уильяму  Шексп