р одним из юношей, наряжавшихся Для
этих троицких празднеств? {33}
     Недавно было выдвинуто увлекательное предположение, что Шекспир вступил
на жизненный путь актера до троицких празднеств 1583 г., даже до женитьбы на
Энн. Согласно этому предположению, еще совсем мальчиком Шекспир  примкнул  к
группе гастролировавших актеров и затем был представлен  богатому  семейству
Хафтонов из Ли-Холла, расположенного вблизи Престола в графстве Ланкашир.
     Сильно изменившаяся со временем, но сохранившаяся до наших дней усадьба
Ли-Холл расположена среди полей поблизости  от  Салвик-Брук,  неподалеку  от
омываемого океаном северного побережья.  3  августа  1581  г.  хозяин  этого
поместья, не имевший наследника мужского пола Александр Хафтон,  будучи  при
смерти, составил завещание, в котором установил выплату ежегодной ренты  тем
кто верно ему служил. Своему  сводному  брату  Томасу  он  "настоятельнейшим
образом" наказывал отнестись "дружелюбно к Фоуку Гильому и Уильяму Шексшафту
(Shakshafte), ныне пребывающим со мной, и либо взять их к  себе  на  службу,
либо помочь  устроиться  к  хорошему  хозяину...".  Тому  же  самому  Томасу
передавались "все мои музыкальные инструменты и всякого рода  костюмы,  если
он намерен и будет  держать  актеров";  в  противном  же  случае  "названные
инструменты и костюмы" должны были перейти к шурину завещателя, сэру  Томасу
Хескету из Раффорда, расположенного примерно в 20 километрах от поместья.  В
1914 г. Шарлот Стоупс обратила внимание на  одну  из  записей  в  протоколах
манориального  суда,  относившихся  к  33-му  году  правления   Генри   VIII
(1541-1542) и хранившихся в колледже Сент-Мэри в Уорпке.  В  ней  упоминался
некий  Ричард  Шейксшафт  (Shakeschafte).  Поскольку  поместье,  о   котором
говорится в записи, расположено в Снитерфилде, речь идет, несомненно, о деде
поэта, Ричарде, несмотря на несколько иное написание фамилии. Таким образом,
Шекспиры,   наши   Шекспиры,   могли   быть   упомянуты    как    Шейксшафты
(Shakeschaftes); из этого следует, что Уильям в возрасте  семнадцати  лет  и
еще неженатый уже начал свою театральную карьеру в частном семейном  театре,
возможно слегка изменив  фамилию,  чтобы  избежать  отцовских  нареканий  по
поводу своей юношеской затеи. Предположение о  том,  каким  образом  Шекспир
приобщился к сцене, было впервые выдвинуто Оливером Бейкером в 1937 г. в его
работе "В шекспировском Уорикшире", написанной после того, как он  наткнулся
на копию завещания Александра Хафтона, напечатанную в 1860 году в публикации
Четемского общества.
     Положение усложнилось. Сэр  Эдмунд  Чемберс,  изучая  историю  семейств
Хафтонов и Хескетов, отыскал некоторые дополнительные данные.  Упомянутый  в
завещании  Хафтона  сэр  Томас  Хескет  был   в   дружеских   отношениях   с
могущественными Стэнли, графами Дерби. Есть данные, что сэр Томас  несколько
раз навещал четвертого в роду графа  Генри  и  его  сына  Фердинанде,  лорда
Стренджа, в их загородных домах  в  Латоме  и  Ноузли.  В  приходо-расходных
книгах управляющего имением Стэнли, Уильяма фарингтона, имя Хескета стоит  в
одном ряду с актерами: запись  за  декабрь  1587  г.  гласит:  "Сэр  То[мас]
Хескет,  актеры   уехали".   В   течение   многих   лет   семейство   Стэнли
покровительствовало гимнастам и акробатам, а также актерам. Хорошо известная
труппа "слуг лорда Стренджа", которую содержал Генри,  вероятно,  перешла  к
Фердинандо, ставшему в 1593 г.  пятым  в  роду  графом  Дерби.  Более  того,
гастролирующие  труппы  включали  поместье  Стэнли  в  свои   провинциальные
маршруты, о чем свидетельствуют  счета  в  приходо-расходных  книгах.  После
смерти Александра Хафтона Уильям Шейксшафт, возможно, поступил на  службу  к
Хескету, с его помощью установил связь с лордом Стренджем и  получил  доступ
на лондонскую сцену.
     К этой замысловатой  картине  Лесли  Хотсон  добавил  еще  один  штрих.
Оказалось, что лондонский ювелир Томас Севидж, являвшийся в 1599 г. одним из
двух доверительных собственников,  когда  Шекспир  и  несколько  его  коллег
заключили соглашение об аренде земли  для  театра  "Глобус",  был  родом  из
Ланкашира, а именно из Раффорда, и, кроме того,  был  связан  через  брак  с
семьей Хескет.
     Известно, что несколько  стратфордских  школьных  учителей  также  были
родом из этого северного графства и, как мы видели,  один  из  них,  католик
Джон Коттом, прибыл в Стратфорд, когда Шекспиру шел  пятнадцатый  год.  Этот
Коттом проживал неподалеку от принадлежавшего Хафтону поместья  Элстон-Холл;
у отца Коттома были деловые отношения с отцом Хафтона. Нельзя  ли,  учитывая
это  обстоятельство,  подобно  Хотсону  и  его   последователям,   по-новому
истолковать  замечание  Обри  о  том,  что  Шекспир  в  ранней  юности   был
провинциальным учителем? Возможно,  он  служил  одновременно  репетитором  и
актером в семействе Хескетов. У последнего сын  был  "уклоняющимся",  а  его
вдова, леди Элис, оказывала помощь папистам  и  однажды  приютила  какого-то
священника-миссионера. Графство Ланкашир в какой-то мере пользовалось дурной
славой как "рассадник папизма". Возможно, это даст ключ к разгадке  существа
религиозных  воззрений  Шекспира.  Все  эти  обстоятельства  с  их  сложными
взаимосвязями, естественно, привлекают внимание апологетов католицизма. Так,
преподобный Питер Миллуорд воображает, что Шекспир был послан на север своим
отцом, возможно, после представления, которое  давали  в  Стратфорде  актеры
графа Дерби, "имея с собой рекомендательное письмо от упомянутого  школьного
учителя к Александру  Хафтону.  О  его  последующем  пребывании  в  Раффорде
свидетельствует,  как  говорят,  местное  предание,  сохранившееся  в   этом
селении,  и  оно  подтверждается  его  более  поздней   связью   с   Томасом
Севеджем...".
     Ученые  тешат  себя  подобного  рода  предположениями,  однако   данная
тщательно  разработанная   конструкция   оказывается   несостоятельной   при
ближайшем  рассмотрении.  Во-первых,  Ш.  Стоупс  допустила  неточность.   В
снитерфилдском манориальном протоколе она неверно прочла не только дату  (на
самом деле был указан 1533 г.), но и фамилию  Ричарда,  которая  звучит  как
"Шекстаф"  (Shakstaff),  а  не  "Шейксшафт"  (Shakeschafte).   Нет   никаких
свидетельств о том, что  кто-нибудь  в  семье  поэта  прибегал  к  написанию
"Шейксшафт" как варианту фамилии. Во-вторых,  в  Ланкашире  жило  достаточно
Шейксшафтов, и среди них много Уильямов. И действительно ли те  костюмы  для
игры, о которых беспокоится в своем завещании Александр Хафтон, -  актерские
костюмы? В них могли облачаться и музыканты. А о чем говорит заметка Стюарта
Фарингтона "сэр  То[мас]  Хаскет,  актеры  уехали"?  Запятая  появилась  при
редактировании текста,  однако  в  последнем  нет  никакого  притяжательного
местоимения. Скорее Фарингтон упоминает не об актерах Хаскета, а о том,  что
и актеры,  и  Хаскет  уехали  одновременно.  Однако  решающее  значение  для
опровержения  этой  гипотезы  имеют  завещательные  отказы  недвижимости   в
названном завещании (своего рода порядок тонтины), согласно которому слуги -
одиннадцать из тридцати - награждаются по старшинству.  Уильям  Шейксшафт  с
его годовой рентой в 2  фунта  был  скорее  человеком  тридцати-сорока  лет,
нежели подростком лет семнадцати. Самые молодые наследники  получали  по  13
шиллингов 4 пенса каждый. Такой беспощадный логический анализ завещания  XVI
в. был сделан Дугласом Хамером в феврале 1970 г. К сожалению, отец  Милуорд,
опубликовавший свою работу три года спустя, проглядел его.  Такие  опасности
подстерегают ученого при научном исследовании {34}.
     Мы станем на более твердую почву, если сосредоточим  свое  внимание  на
сообщениях, как бы они ни были скудны, о  труппах,  посещавших  Стратфорд  в
конце 80-х гг. В пору летнего зноя, когда солнце или чума, или то  и  другое
вместе делали столицу безлюдной, а также в  другие  периоды  актеры  ведущих
лондонских трупп, закинув за спину свои узелки и  блистая  яркими  атласными
костюмами, отправлялись в турне по провинции. В сезоны 1583/84 г. три труппы
в ливреях слуг графа Оксфорда, Эссекса  и  Вустера  давали  представления  в
здании ремесленной гильдии и, возможно, на постоялых дворах на  Бридж-стрит.
Но более всего пьес Стратфорд увидел с  декабря  1586  по  декабрь  1587  г.
Возвещая о своем прибытии барабанным боем и звуком труб,  пять  трупп  -  ее
величества королевы, графа Эссекса, графа Лестера,  лорда  Стаффорда  и  еще
одна безымянная труппа - побывали в городе. Об  этом  свидетельствуют  счета
корпорации. Среди них "слуги графа Лестера" и "слуги ее величества королевы"
заслуживают особого внимания.
     С начала царствования Елизаветы эти актеры носили эмблему лорда Роберта
Дадли в виде белого зазубренного жезла; с тех пор как  Джеймс  Бербедж  стал
ведущим актером труппы, она выдвинулась на первое место  и  могла  гордиться
королевским патентом и постоянным местом  для  представлений,  "Театром",  в
качестве своего основного помещения.  Для  Шекспира  особое  значение  имели
связи графа в Уорикшире, которых тот не утратил. Когда летом 1565  г.  он  в
течение двенадцати дней пышно принимал королеву в своем замке в  Кенильворте
в  22  километрах  к  северо-востоку  от  Стратфорда,  все  местные   жители
собрались, чтобы увидеть блестящий проезд Елизаветы и поглазеть  на  забавы,
которые устраивались даем, или на фейерверк, освещавший ночное небо. Кое-кто
тешил себя приятной и не столь уж  неправдоподобной  картиной,  изображавшей
олдермена  Шекспира  проталкивающимся  в   эту   толпу   вместе   со   своим
одиннадцатилетним сыном. На большом озере возле замка в  живых  картинах  на
воде изображался Арион верхом на дельфине, которого тянула лодка с веслами в
виде плавников. Под аккомпанемент музыкантов, находившихся в брюхе дельфина,
Арион пел, по словам очевидцев, "восхитительную песенку, хорошо сочетавшуюся
с музыкой" {35}. Если юный Уильям 18 июля был свидетелем этого  зрелища,  он
не мог его забыть. "Ты помнишь", - напоминает Пэку Оберон, -

                     Как слушал я у моря песнь сирены,
                     Взобравшейся к дельфину на хребет?
                     Так сладостны и гармоничны были
                     Те звуки, что сам грубый океан
                     Учтиво стихнул, внемля этой песне,
                     А звезды, как безумные, срывались
                     С своих высот, чтоб слушать песнь...
                     {Шекспир Уильям. Полн. собр. соч. т. 3, с. 150.}

А  капитан  корабля  в  "Двенадцатой  ночи"  говорит  о брате Виолы, который
"поплыл  по морю",// как на спине дельфина - Арион. // Я это видел сам" {Там
же, т. 5, с. 117.}.
     Через десять лет после  этих  великолепных  празднеств  в  Кенильворте,
когда граф возглавил  английские  войска,  поддержавшие  Нидерландский  союз
против Испании, несколько его актеров отправились  с  ним  в  Голландию.  24
марта 1586 г. сэр Филип Сидни в письме к Уолсингаму из Утрехта  упоминал  об
"Уилле, комическом актере моего господина лорда Лестера". От  таких  слов  у
поклонников Шекспира замирает сердце; но, вероятно, Сидни имел в виду  Уилла
Кемпа, знаменитого шута и исполнителя жиги, которым два месяца спустя Лестер
прельщал датский двор. В год гибели Армады граф умер.  Некоторое  время  его
труппа продолжала существовать, возможно под покровительством графини, затем
она распалась. Несколько актеров присоединились  к  актерам  старшего  брата
Лестера, графа Уорика; другие - Кемп, Брайан и Поуп  -  примкнули  к  труппе
Стренджа или к "слугам адмирала". "Слуги графа  Лестера"  могли  завербовать
Шекспира до роспуска труппы, когда положение ее было неустойчивым {36}.
     Одно событие в судьбе постоянной труппы "слуг ее  величества  королевы"
открывает более захватывающие возможности для  исследователей.  Составленная
распорядителем празднеств в 1583 г. из лучших  актеров  Лондона,  блиставшая
своими пурпурными одеяниями, эта труппа находилась  тогда  в  зените  славы.
Звезда  труппы,  несравненный  шут  Ричард  Тарлтон  повсюду  собирал  толпы
зрителей и вызывал смех. В 1588 г. он умер, и все  предприятие  лопнуло  как
мыльный пузырь. Однако летом 1587 г. "слуги  ее  величества  королевы"  были
выдающейся труппой в стране. В Абингдоне толпа так жаждала видеть Тарлтона и
его собратьев, что высадила окна в  здании  гильдии.  "Слуги  ее  величества
королевы" посетили еще полдюжины городов, в том числе и Стратфорд. 13  июня,
когда труппа была в Тейме, графство  Оксфордшир,  между  девятью  и  десятью
часами вечера на огороженной площадке,  называвшейся  Уайт-Хаунд,  произошел
драматический эпизод. Один из актеров, Уильям Мелл (он  играл  принца  Хела,
вероятно, в анонимной пьесе "Славные победы  Генри  V"),  обнажил  оружие  и
напал на своего собрата Джона Тауна, йомена из Шордича. Загнанный в  угол  и
опасаясь за свою жизнь, Таун насквозь пронзил Мелла своим  мечом.  Последний
через  полчаса  умер.  Производивший  дознание  коронер  признал,  что  Таун
действовал, защищая свою жизнь  и  королева  помиловала  его.  Вдова  Мелла,
Ребекка, менее чем через год вышла замуж за актера Джона  Хемингса,  который
впоследствии стал таким достойным другом Шекспира. Тем  временем  "слуги  ее
величества королевы" продолжали свои гастроли. Мы не знаем в точности, когда
они играли в Стратфорде в 1587 г. Из отчета казначея за период "от рождества
1586 г., XXIX года царствования Елизаветы, за целый год" ясно лишь  то,  что
корпорация воз наградила актеров щедрой суммой в 20 шиллингов (самая большая
сумма из когда-либо выплаченных актерам) впоследствии выделила 16 пенсов  на
починку скамей, сломанных, как  можно  предположить,  вследствие  устроенной
зрителями давки.
     Если эти  актеры  прибыли  в  Стратфорд  после  13  июня  в  их  труппе
недоставало одного человека. Может быть, до своего отъезда из Стратфорда они
пополнили труппу, зачислив в нее двадцатидвухлетнего Шекспира? {37}

9
        ЛОНДОН И ЛОНДОНСКИЕ ТЕАТРЫ

     К сожалению, в истории  не  зафиксировано,  когда  именно  наш  молодой
супруг надолго простился со своей семьей - с Энн,  которой,  вероятно,  было
уже около тридцати, с Сьюзан и с близнецами, с родителями, старевшими в доме
семьи Шекспиров на Хенли-стрит, - и, перейдя Клоптонский мост, зашагал  один
или вместе с актерской труппой по большой дороге, ведущей в  столицу.  Когда
он прославится и  станет  состоятельным  горожанином  Стратфорда,  он  будет
нанимать лошадей, а пока вполне уместно предположить, что  юный  Шекспир  из
соображений экономии шел пешком.
     Он мог выбрать один из двух маршрутов - либо через Оксфорд, либо  через
Банбери. Первый  путь  был  более  коротким  и  прямым;  любой  мужчина  мог
проделать его за четыре дня, покрывая по сорок километров  ежедневно;  ночью
за один пенс можно было обеспечить  себя  чистыми  простынями  на  постоялом
дворе. Эта дорога вела  путника  через  Шипстоун-на-Стауре  и  Лонг-Комптон,
через невысокую гряду холмов, разделяющих графства  Уорикшир  и  Оксфордшир;
затем мимо знаменитого круга  из  камней,  называвшегося  "Ролл-рич-стоунс",
через голую безлесую возвышенность к королевскому заповеднику  Вудсток,  где
густо росли старинные дубы и буки, и  дальше  к  Оксфорду.  За  Оксфордом  -
Хай-Уайкоумб и Биконсфилд. Второй маршрут, который Обри называет  той  самой
дорогой, которая ведет из Лондона в Стратфорд, проходил мимо Пиллертон-Херси
через Эджхилл, затем через Банбери ("славившийся сладкими пирогами, сыром  и
религиозным рвением"), через Бакингем,  Эйлсбери  (в  который  вступаешь  по
небольшому каменному мосту и каменной  дамбе)  и  через  два  Чалфонта  -  в
Аксбридж. Здесь эти два тракта встречались. Шекспиру  был  знаком  последний
маршрут, если верить ходившим в XVII  в.  сомнительным  слухам  о  том,  что
драматург провел одну летнюю ночь в Грендоне и  там  повстречал  щеголявшего
неправильным  словоупотреблением  констебля,  который  послужил   прообразом
Кизила [в комедии "Много шума из ничего". -  Перев.];  сомнительным  потому,
что  Грендон-Андервуд  был  расположен  на  окольной  дороге  в   пятнадцати
километрах к югу  от  Бакингема  {1}.  От  Аксбриджа  шел  уже  только  один
оживленный  тракт  мимо  Шепердс-Буш,  мимо  виселиц  Тайберна  и  дома   на
Оксфорд-роуд, где лорд-мэр давал торжественные обеды. Затем, поворачивая  на
юг, дорога (теперь  здесь  проходит  Шафстбери-авеню)  приводила  к  церкви,
стоявшей посреди живописного поселка, окруженного открытыми полями, и потому
называвшейся церковью  св.  Джайлза-в-поле.  За  ней  находилось  предместье
Холборн, и, миновав  церкви  св.  Эндрю  и  св.  Сепульхрия,  путешественник
наконец входил в великий город через ворота Ньюгейт {2}.
     Это были одни из семи ворот, через которые главные дороги вели в город,
окруженный, как во времена Чосера, "высокой и массивной стеной со множеством
башенок и бастионов" (по описанию Томаса Мора). Сложенная  из  необтесанного
камня, покрытая черепицей и завершенная кирпичными  и  каменными  зубцами  с
бойницами, эта стена огромной дугой длиной около четырех километров окружала
город с трех сторон. Часть этой стены, протянувшуюся вдоль улицы  Темз-стрит
и защищавшую столицу со стороны реки,  давно  заменили  пристани,  склады  и
причаль процветающего порта. Другие участки стены, разумеется тоже  исчезли,
а решетки ворот тяжело опустились, и сами ворота  захлопнулись  в  последний
раз в XVIII в. Однако их названия сохранились  в  названиях  районов:  Олдер
сгейт - в восточной части города; Бишопсгейт, Мургеш Криплгейт - в северной;
Ньюгейт, Ладгейт, самые древни ворота, - в западной, очертив  таким  образом
для современного лондонца границы старого города.
     Если приезжий стоял с внешней стороны этих стен, районе Сарри,  скажем,
возле внушительной башни храм пресвятой девы Марии-Овери (ныне  Саутуоркский
собор]  ему  открывался  захватывающий  дух  вид  на  пространств   столицы,
отраженный в удивительно подробных панорама Висшера и Холлара. С востока  на
запад, насколько виде глаз, протянулась могучая  артерия  великой,  толкаемо
вспять приливами реки. Ни один город в христианском мире  не  мог  гордиться
такой большой рекой. "Неспешнее, Темза, кати свои  свежие  воды",  -  звучит
припевом у поэта. Воды Эйвона были куда  свежей;  экскременты  из  городской
канализации сбрасывались в Темзу, трупы собак и прочая падаль плавали на  ее
поверхности. Но рыба, несмотря на эти стоки,  все  еще  водилась  в  больших
количествах, и множество лебединых верениц, скользивших  по  реке,  удивляло
приезжих с континента {С тех пор  как  загрязнение  вод  Темзы  уменьшилось,
рыба, как пишут газеты, стала  возвращаться:  около  восьмидесяти  ее  видов
водится в настоящее время в устье Темзы, включая семгу, не заходившую в реку
в течение полутора веков.}. Оживляло реку и другое движение. Важные  персоны
держали собственные суда, которые швартовались у ступеней,  спускавшихся  от
великолепных  особняков  к  самой  воде.  Простой  народ  нанимал  лодки  на
общественных причалах, где лодочники кричали: "Эй, на восток!" или  "Эй,  ка
запад!"  Их  клиентами  по  большей   части   были   искатели   развлечений,
направлявшиеся в  театры,  загоны  для  травли  медведей  и  публичные  дома
Банксайда или возвращавшиеся оттуда. В  лице  Джона  Тейлора  эти  лодочники
нашли своего увенчанного лаврами плебейского поэта, а река - своего наиболее
восторженного певца. Темза, неблагозвучно пел он,

                     Несет хромых: тучнее тощий с ней,
                     При ней всяк город чище и свежей;
                     Без Темзы на безрыбьи даже рыбы,
                     Страшась огня, мы жарить не смогли бы;
                     И пивоварам без  нее - беда:
                     Дороже солода была б для них вода... {3}

Шекспир  должен  был  иметь  дело  с  лодочниками,  поскольку,  где бы он