который
присматривал также за учащимися младших классов грамматической  школы  {20}.
Он таким  образом  освобождал  учителей  старших  классов  от  "утомительной
заботы" - как ее называли в городском совете - об обучении "молодых  юношей"
в городе. Эти младшие учителя, как правило,  не  были  сами  слишком  хорошо
образованны,  и,  если  наш  драматург  попал  в  руки  педагога  столь   же
квалифицированного, как созданный  им  Олоферн,  он  мог  считать,  что  ему
повезло.
     Ученики приходили в класс, имея при себе "роговую книгу":  лист  бумаги
или пергамента, вставленный в деревянную рамку и  покрытый  тонкой  защитной
пластинкой из прозрачной кости. На этом листе бумаги был напечатан алфавит -
строчные буквы и прописные, сочетания пяти гласных звуков с буквами b, с и d
- для начального обучения разделению на слоги  и  молитва  "Отче  наш".  Над
алфавитом стоял знак креста, поэтому он и назывался "ряд  Христова  креста".
Так, герцог Кларенс в "Ричарде III" раздражается на  склонность  к  суеверию
короля Эдуарда:

                       Из азбуки* изъял он букву Г.
                       Сказал ему какой-то чернокнижник,
                       Что буква Г опасна для него
                       И трон отнимет у его потомства.
                       Меня зовут Георг, и он решил,
                       Что это - я **.
     {* В тексте употреблено слово "crossrow", то есть "крестовый ряд" Прим.
перев.
     ** Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 1, с. 436.}

     Шекспир также вспоминает свою "роговую  книгу"  в  "Бесплодных  усилиях
любви". "Monsier из образованных?" - Армадо спрашивает у Олоферна, и Мотылек
отвечает за этого педанта: "О да! Мальчишек учит он по  книге  роговой.  Что
будет, если "э" и "б" прочесть наоборот, приставив к ним рога?"  -  и  таким
образом титулует Олоферна бараньей головой.  Одолев  "роговую  книгу",  дети
переходили к "Азбуке с  катехизисом".  Она  представляла  собой  перепечатку
алфавита  "роговой  книги",  за  которым  следовали  текст   катехизиса   из
"Молитвенника" и несколько славящих бога благодарственных молитв до и  после
трапезы. "Позвольте мне спросить...  -  говорит  насмешливый  Фолконбридж  в
"Короле Джоне", - и тут же, словно по катехизису,  ответ"  {Шекспир  Уильям.
Полн. собр. соч., т. 3, с. 320.}. Третий, и последний учебник -  "Букварь  и
катехизис", изданный форматом в 1/8 листа, - состоял всего из двух  собраний
текстов, включавших в себя  святцы  и  календарь,  а  также  семь  покаянных
псалмов и другие  благочестивые  тексты.  Имея  их,  ученика  знакомились  с
тайнами  prosodia  -  "выговаривания  ртом  букв,  слогов  и  слов"  -  и  с
orthographia - "написания их посредством рук". Помимо  чтения  и  письма,  в
некоторый подготовительных школах дети получали элементарные знания третьего
"R" {Шуточное выражение "три R" - Reading, (W)riting и (A)rithmetic, то есть
чтение,  письмо  и  арифметика;  второе  слово   по-английски   произносится
"райтинг". - Прим. перев.}, обучаясь счету и арифметике, а также,  возможно,
составлению счетов. В "Азбуке с катехизисом" приводились девять цифр "и  сей
кружочек  (0),  называемый  нолем".  После  двух   лет   ученики   считались
подготовленными к обучению в грамматической школе.
     По-видимому, Шекспир не сохранил особо теплых воспоминаний  о  школьных
днях, если судить по упоминаниям о школах и школьниках в  его  пьесах.  "Как
школьники от книг,  спешим  мы  к  милой,  -  вздыхает  Ромео  под  балконом
Джульетты. - Как в школу, от нее бредем уныло" {Шекспир Уильям. Полн.  собр.
соч., т. 3, с. 47.}. В "Укрощении строптивой" Гремио говорит,  возвратившись
с расстроившейся свадьбы Петруччо: "Я прежде так из школы убегал"  {Там  же,
т. 2, с. 243.}. Мальчишки-школьники ("Много шума из ничего") очень  радуются
птичьим гнездам, которые они нашли, а не занятиям. Джек Кед во второй  части
"Генри VI" приказывает немедленно обезглавить лорда Сея за то, что тот среди
прочих  чудовищных  преступлений  "воровски  растлил   юношей   королевства,
учредивши грамматическую школу". Во  втором  из  семи  действий  "пьесы",  о
которых говорит Жак ("Как вам это понравится"), нам попадается:

                  ... Плаксивый школьник с книжной сумкой,
                  С лицом румяным, нехотя, улиткой
                  Ползущий в школу * -
                  {* Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 5, с. 47.}

малопривлекательная  картина.  Все  эти  упоминания соответствуют характерам
героев,  в  чьи  уста вложены эти слова: Кед - мятежный главарь бунтовщиков,
невежественного  и анархического сброда; "семь действий" Жака охватывают все
без   исключения  этапы  тщетной  человеческой  жизни.  И  все  эти  горькие
воспоминания   о   школьных   днях   не  уравновешиваются  каким-либо  более
благожелательным высказыванием противоположного смысла.
     Но,  несмотря  на  это,  Шекспиру  повезло   со   стратфордской   Новой
королевской школой. Это было превосходное в своем роде заведение  -  лучшее,
чем большинство провинциальных грамматических школ. Согласно хартии 1553 г.,
стратфордской школе надлежало иметь одного учителя,  получавшего  20  фунтов
стерлингов ежегодно и пользовавшегося бесплатным жилищем. Это  было  хорошее
жалованье по тогдашним понятиям: в Глостере школьный учитель, "престарелый и
не  очень  образованный  горожанин",  получал  10  фунтов.  Были  и   другие
провинциальные  учителя,  которым  жилось  не  лучше.  Патриоты   Стратфорда
подчеркивали, что жалованье тамошнего учителя было выше, чем у его  коллеги,
занимавшего ту же  должность  в  Итон-Колледже.  Хотя  это  и  соответствует
истине, подобное сравнение мало что проясняет, так как преподаватель в Итоне
пользовался  особыми  дополнительными  привилегиями  (такими,  как  жилье  и
питание в колледже), в то время как школьный учитель в Стратфорде  платил  4
фунта из своего жалованья младшему учителю "за обучение малолетних".  (Такой
порядок установился после 1565 г., когда учитель стал  получать  целиком  20
фунтов, а младшие учителя больше не фигурировали в  счетах  корпорации,  так
как учитель расплачивался с ними из  собственного  кармана)  Не  может  быть
никаких сомнений в том, что  все  педагоги,  учившие  юного  Шекспира,  были
хорошо подготовлены. Все они имели университетские ученые степени,  и,  если
выходили в отставку, городским властям не составляло труда пригласить на  их
место способных людей.
     Упорные изыскания спасли  от  забвения  имена  и  обстоятельства  жизни
полдюжины учителей, преподававших в школе в  разное  время,  пока  подрастал
Шекспир {21}. В 1565 г. приходский священник  Бретчгердл  вызвал  из  Уорика
своего друга Джона Браунсуорда, которому он когда-то преподавал, проживая  в
Уиттоне. Браунсуорд писал и публиковал стихи на латыни и спустя полвека  был
превознесен другим педагогом как "почтенный учитель... коего  часто  хвалили
за исправную службу и за подготовленных им учеников" {22}. Он  преподавал  в
Стратфорде всего три года, затем его ненадолго сменил Джон Эктен, окончивший
Брейзноз-Колледж Оксфордского университета. В 1569  г.  место  Эктена  занял
другой учитель,  Уолтер  Роуч,  также  получивший  образование  в  Оксфорде,
уроженец графства Ланкашир, член совета Корпус-Кристи-Колледжа  в  Оксфорде.
Он принял сан и примерно в то же самое время, когда ему предложили должность
в Стратфорде, получил место  приходского  священника  в  Дройтвиче,  которое
впоследствии сохранил за собой. В 1571 г. Роуч оставил учительство и занялся
юридической практикой (в качестве адвоката он помогал  однажды  родственнику
Шекспира, Роберту Уэббу из Снитерфилда), так что вряд ли он  учил  Шекспира,
за которым в это время скорее надзирал учитель  начальной  школы  в  той  же
классной комнате, где  учились  старшие  мальчики.  Роуч  впоследствии  стал
соседом Шекспиров по  Чэпел-стрит.  Он  жил  в  третьем  по  счету  доме  от
Ныо-Плейс. Следующий учитель, Саймон Хант, преподавал с 1571 по 1575 г.,  и,
возможно,  Шекспир  был  его  учеником.  Некий  Саймон  Хант  был  принят  в
университет  Дуэ,  считавшийся  аванпостом  континентальной  культуры,   где
получали образование английские католики; Хант стал иезуитом  в  1578  г.  и
сменил печально известного Персонса на посту духовника колледжа Сент-Питерз.
Этот Хант умер в Риме в 1585 г. Возможно,  он  был  стратфордским  учителем,
однако существовал еще один, менее примечательный Хант, умерший в Стратфорде
около 1598 г.; он оставил состояние, оцененное в  100  фунтов.  О  следующем
учителе  -  основном  преподавателе  Шекспира  -  мы  можем  говорить  более
определенно. Томас  Дженкинс  был  скромного  происхождения.  Он  был  сыном
"бедняка" и "старого  слуги"  сэра  Томаса  Уайта,  основавшего  в  Оксфорде
колледж Сент-Джонз. В Сент-Джонзе  Дженкинс  получил  степень  бакалавра,  а
затем магистра искусств; он был членом совета колледжа с 1566  по  1572  г.,
когда колледж сдал ему в аренду дом  Чосера  в  Вудстоке.  В  это  же  время
Дженкинс принял сан. В 1575 г. граждане Стратфорда оплатили его  расходы  по
переезду из Уорика, где он учительствовал. Дженкинс был женат: в  приходских
книгах церкви св. Троицы отмечено погребение его  дочери  Джоан  и  крещение
сына Томаса. С согласия корпорации Дженкинс оставил пост учителя в 1579  г.,
но только после того, как ему был найден преемник - Джон Коттом,  окончивший
Брейзноз-Колледж и "недавно прибывший из  Лондона".  Младший  брат  Коттома,
священник-миссионер, был привлечен к суду  (вместе  с  Эдмундом  Кэмпионом),
подвергнут пытке на дыбе и в 1582 г. казнен, а впоследствии канонизирован  в
качестве одного из католических мучеников. Его брат, школьный учитель,  ушел
со своей должности за год до этой казни. Возможно, что  уйти  его  попросила
корпорация. Коттом удалился в Ланкашир,  где  вступил  во  владение  землями
своего  отца,  признался  в  своем   католицизме   и   платил   штрафы   как
"уклоняющийся".
     Таким образом, в грамматической школе елизаветинских времен можно  было
получать уроки у папистов и сочувствующих католицизму, несмотря  на  строгие
наказания, которым подвергались "уклоняющиеся" учителя. Можно  предположить,
что внешне они оставались коиформистами.
     Следующий учитель, Александр Эспинел,  магистр,  появился  на  школьной
сцене слишком поздно для того, чтобы быть учителем Шекспира, однако  он  был
любопытным образом связан с последним. В 1594 г. Эспинел, много  лет  бывший
вдовцом, женился на вдове Энн Шоу. Семейство Шоу дружило и  соседствовало  с
Шекспирами по Хенлистрит. Джон Шекспир (как  мы  помним)  помогал  оценивать
имущество Ралфа Шоу, а  через  четверть  века  сын  Ралфа  Шоу,  Джули  (или
Джулинс), заверил своей подписью завещание Уильяма Шекспира. Много позже сэр
Френсис Фэйн из Бальбека (1611-4680) записал в своем дневнике следующее:

      "Этот дар мал.
      Вот все, что завещал
      Эшейандер [то есть Александр] Эсбинал.
      Шекспир по поводу пары перчаток, посланных этим
      господином своей госпоже" {23}.

     Высказывались догадки, порожденные  скорее  богатым  воображением,  чем
стремлением установить истину, что Эспинел покупал перчатки для миссис Шоу в
лавке Шекспира и что  сын  перчаточника,  чьи  чувства  должны  были  вскоре
воспламениться замыслом "Ромео и  Джульетты".)  помогал  пожилому  школьному
учителю в его ухаживаниях за вдовой стратфордского торговца шерстью.
     О том, какого рода образования Шекспир удостоился, если  здесь  уместно
такое выражение, под  руководством  своих  учителей,  можно  высказать  лишь
предположения. Долгий учебный день начинался в шесть или  семь  утра.  Уроки
продолжались до одиннадцати с коротким перерывом  на  завтрак.  Затем  после
второго завтрака, в час дня; занятия возобновлялись  и  продолжались  обычно
без всяких перерывов до пяти или шести часов вечера. (И  так  шесть  дней  в
неделю почти круглый год.) Каждый день начинался  и  заканчивался  молитвой.
Все остальное  время  учащиеся  усердно  занимались  латинской  грамматикой.
"Краткое  введение  в  грамматику"  Уильяма  Лили,  украшенное  гравюрой   с
изображением отроков, стремящихся сорвать соблазнительный запретный плод  на
древе познания, было официально разрешенным учебником. Он  состоял  из  двух
частей. В первой излагались "основы  и  правила  грамматики"  на  английском
языке; вторая часть - "Brevissima Institutio" ("Краткое  поучение")  -  была
целиком на латыни. Эту книгу учащиеся механически заучивали наизусть и таким
образом одолевали склонения и спряжения.
     Свои школьные годы Шекспир с горькой насмешкой  вспоминает  в  IV  акте
"Виндзорских насмешниц". В комедии назойливый пастор-педагог сэр Хью  Эванс,
который, по выражению Фальстафа, несет уэльский вздор и "у которого  во  рту
каша вместо английского языка", экзаменует несчастного Уильяма, проверяя его
знания, чтобы  успокоить  недовольную  мать  мальчика.  "Сэр  Хью,  мой  муж
говорит, что книги  пока  что  не  прибавили  ни  капли  ума  нашему  сыну".
Блистательно опровергая это обвинение, наставник ни на шаг не  отступает  от
"Введения" Лили, порой цитируя его слово в слово, хотя  содействие,  которое
ему  оказывает  миссис  Куикли,  не  имеет  никакого  отношения   к   знанию
грамматики.
     Эванс: Ну, а как будет винительный падеж - accusative?
     Уильям: Accusative - hinc.
     Эванс: Запомни же, дитя мое, accusative - hiinc, hanc, hoc.
     Миссис Куикли: Хунк, хок!.. Не понимаю, что это за язык такой -  не  то
лай, не то хрюканье.
     Эванс: Бросьте эти глупости, женщина! А ты, Уильям, скажи мне, как  это
будет в звательном падеже - vocative.
     Уильям: Гм, vocative, гм...
     Эванс: Запомни, Уильям, vocativo - caret [Отсутствует. -  Перев.]
     Миссис Куикли: Что, что? Покатила и шпарит? Ничего не понимаю!
     Эванс: Угомонитесь, женщина.
     Миссис Пейдж: Помолчите.
     Эванс: Как будет родительный падеж множествевивго числа, Уильям?
     Уильям: Родительный падеж?
     Эванс: Да, родительный.
     Уильям: Horum, harum, horum.
     Миссис Куикли: Ничего не разберу... То ли хари поют хором, то ли  харям
дают корм...
     {Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 4, с. 333-334.}
     Кое-кто допускал, что школьный учитель Шекспира Томас Дженкинс, судя по
его имени, был уроженцем Уэльса  и  усматривал  в  сэре  Хью  Эвансе  слегка
сатирический портрет этого педагога. Однако Дженкинс был  (несмотря  на  его
предполагаемую родословную) уроженцем Лондона. Всегда  опасно  читать  пьесы
Шекспира как некие pieces a clef [пьесы с ключом].
     Год за годом трудясь над латынью, дети находили необходимое  применение
грамматике  Лили.  За  примерами  они  должны  были  обращаться   к   другим
источникам, в первую очередь к такому собранию коротких изречений  латинских
авторов,  как  знаменитые  "Sententiae  Pueriles"  ["Поучения  для  детей"],
составленные Леонхардусом Кулманнусом, - к этой "куче сухих  нравоучительных
изречений...", по выражению одного из старинных педагогов, которую  уместнее
было бы назвать "Sententiae Seniles"| ["Старческие  поучения"]  {24}.  Затем
следовали нравоучительные сентенции из "Катона" Эразма  Роттердамского.  Его
читали во втором классе вместе с Эзопом в латинском переводе и с  моральными
поучениями. Иногда эти  тексты  ставились  по  воспитательному  значению  на
второе место после Священного писания. "Насколько я могу  судить,  вслед  за
библией у нас нет лучше книг, чем Catonis scripta  и  Fabulas  Esopi  (труды
Катона и басни Ээопа)", - говорил  Мартин  Лютер  {25}.  Затем  в  программу
обучения входил Теренций. Читали также  Плавта,  хотя  не  так  часто,  и  в
некоторых школах дети в качестве еженедельного упражнения разыгрывали  сцены
из  этих  авторов.  Так  Шекспир  познакомился  с  классической  комедией  и
пятиактyой структурой пьес.
     В  третьем  классе   учеников   знакомили   с   тогдашними   латинскими
нравоучительными поэтами. В их числе был Палингениус, у которого в "Zodiacus
Vitae" ["Зодиак жизни"] Шекспир вычитал возвышенную  банальность,  что  весь
мир  -  театр.  Он  читал  также  Баптисту  Спаньиоли,   которого   называли
Мантуанцем, этого  кармелита,  чьи  буколические  эклоги,  плоды  уединенья,
обязательно изучали в английских  грамматических  школах.  В  Мантуе  герцог
увековечил славу Баптисты мраморной статуей, увенчанной лавром,  которую  он
поставил  рядом  с  памятником  Вергилию.  Шекспир  прославил   Баптисту   в
"Бесплодных усилиях  любви":  "О  добрый  старый  Мантуанец!  -  восторженно
провозглашает Олоферн, перед  тем  как  процитировать  начальные  строки  из
"Bucolica". - Смею сказать в тебе то же, что путешественники о Венеции:

                      Venegia, Venegia,
                      Chi noto te vede, non te pregia.
                      [Венеция, Венеция, кто тебя не видит, не может тебя
                      оценить.]
                      Старый Мантуанец! Старый Мантуанец! Тебя не  ценит
                      лишь тот, кто не понимает.
                      {Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 2, с. 446-447.}

     Поскольку эти похвалы изрекает  педант,  вряд  ли  они  не  приправлены
иронией. Вполне возможно, что их  создатель  никогда  не  заглядывал  дальше
первой эклоги. На этих примерах мальчики  учили  грамматику.  Они  пополняли
свой словарь, заучивали наизусть "Краткий  словарь"  Уителза  или  подобного
рода компиляции и после такой подготовки могли приступить к самостоятельному
составлению латинских фраз, что и  делали,  переводя  отрывки  из  Женевской
библии. Латинской разговорной речи они учились по разговорникам  Кордериуса,
Галлуса или Вивеса  или  же  по  литературным  диалогам  Касталио  и  Эразма
Роттердамского - все эти  гуманисты  ныне  забыты,  кроме  Эразма  и  Вивеса
(которого помнят по крайней мере в Англии). Так обучались в первые  три  или
четыре года.
     В 1574 или 1575 г. Шекспир должен был  перейти  от  младшего  школьного
учителя к старшему и начать заниматься по  курсу  обучения  высшей  ступени.
Теперь учащимся преподавали риторику и, для того чтобы последняя  была  хоть
сколько-нибудь понятна, логику. В  качестве  текстов  они  использовали  "Ad
Herennium"  ["Риторика  к  Гереннию"]  Цицерона  (для  общего  кругозора)  и
"Topica" ["Топика"] (для inventio [изобретения] Сузенбротуса (для elocutio -
изучения  тропов  и  речевых  фигур),  "Copia"  Эразма  Роттердамского  (для
практического elocutio) и Квинтилиана, величайшего оратора. По этим образцам
дети составляли послания, затем сочинения на заданную тему и,  наконец  (это
была вершина изучения риторики в грамматической школе), речи  и  декламации.
Вслед за прозой шли стихи. "Хотя поэзия служит скорее для украшения,  нежели
для необходимого применения, - снисходительно  замечает  один  из  тогдашних
авторитетов, - ...учащимся не повредят также поэтические  упражнения  еще  и
потому, что они способствуют развитию остроты  ума,  и  потому,  что  весьма
похвально, когда учащийся умеет писать гладкие и правильные стихи,  то  есть
умеет уместить; большое количество превосходного  материала  на  неболь  шом
пространстве" {26} {Позднее Джон Кларк высказал  более  обывательскую  точку
зрения на искусство версификации: "В лучшем случае с его помощью можно  лишь
развлекаться, это искусство не намного выше игры на скрипке.... Если  бы  ко
мне обратились за советом, я бы  полностью  оградил  мальчиков  от  подобных
занятий... Маранье жалких стишков никак не развивает  их  способностей"  (An
Essay upon the Education of Youth in Grammar Schools, 1720, p. 65-67. - Цит.
в: Baldwin Т. W. William Shakspere's Small Latine and Lesse Greeke  (Urbana,
111., 1944), p. 462-463.}.
     Итак, учащиеся знакомились с Овидием, Вергилием и Горацием. Излюбленным
пособием в школе  были  произведения  Овидия,  особенно  его  "Метаморфозы",
которые остались на всю жизнь любимой книгой Шекспира. К этим; поэтам  можно