Тамошняя хозяйка была женщиной весьма красиво! и бойкой, а ее муж Джон
      Давенант  (впоследствии  мэр этого города) - унылым меланхоликом, но и
      он  так  же  как  его  жена,  любил  общество Шекспира. И ее сын, Уилл
      Давенант   (впоследствии  -  сэр  Уильям),  в  ту  пору  школьник  лет
      семи-восьми,  тоже  был столь привязан к Шекспиру, что, едва услышав о
      его  приезде,  убегал  из  школы  повидаться с ним. Как-то один старый
      горожанин,  заметив  запыхавшегося  мальчика, бегущего домой, спросил,
      куда  он  мчится  так  поспешно.  Мальчик  ответил:  "Повидать  своего
      крестного  отца  Шекспира". "Ты хороший мальчик, - сказал горожанин, -
      смотри   только   не   поминай   имя   господа  {Английское  выражение
      "god-father"   ("крестный   отец")   буквально   совпадает  с  русским
      эквивалентом  этого выражения "отец по господу". На этом основана игра
      слов,  -  Прим.  перев.}  всуе".  Эту историю г-н Поп рассказал мне за
      столом у графа Оксфорда в связи с разговором, который возник по поводу
      памятника Шекспиру, воздвигнутого недавно в Вестминстерском аббатстве,
      и  сослался  в  своем  рассказе  на актера Беттертона. Я заметил, что,
      по-моему,   эта   история   могла   бы   украсить   его  предисловие к
      опубликованному   им   изданию  сочинений  нашего  поэта,  изобилующее
      прекрасными  плодами его наблюдательности. На это Поп ответил: "В саду
      человеческом более ценятся те растения, чьи плоды выросли естественно,
      чем  те,  которые  появились благодаря искусственной прививке; по этой
      причине я и опустил эту историю" {11}.

     Когда Поп повторил этот рассказ  Спенсу  приблизительно  через  год,  в
1742/43 г., то собеседник школьника  превратился  уже  в  "главу  одного  из
колледжей (который был довольно хорошо осведомлен о делах этого  семейства)"
{12}. Милая шутка, какую, очевидно, с удовольствием  повторяли,  однако  она
совсем не  соответствует  отношениям  между  Давенантами  и  Шекспиром.  Как
припоминает весьма осведомленный Олдис, "певец воды" Джон Тейлор  включил  в
1629 г. этот анекдот в свою книгу "Разум  и  веселье"  {13}.  В  его  версии
крестным отцом является не Уилл Шекспир, а садовник, папаша  Диглэнд.  Ценно
то, что связь эпизода  с  Оксфордом  у  Тейлора  сохраняется,  так  как  (по
сообщению Олдиса) он собирал там и другие шутки  для  своей  коллекции.  Эта
история проникла в печать. В  1698  г.  Гилдон  в  своих  "Жизнеописаниях  и
характеристиках английских драматических поэтов" сдержанно намекнул  на  то,
что Шекспир во время своих многочисленных поездок  в  Уорикшир  очень  часто
посещал таверну Давенанта либо "ради прекрасной хозяйки заведения, либо ради
хорошего вина - не берусь решать" {14}. Полвека спустя бывший суфлер  театра
Друри-Лейн Уильям  Руфус  Четвуд,  о  котором  Чемберс  заметил,  и  не  без
оснований,   что   "его   невежество   несомненно,   а   его   bona    fides
[добросовестность. -  Лат.]  сомнительна",  был  более  непосредствен.  "Сэр
Уильям Давенант, - кратко сообщает Четвуд, - как  многие  предполагают,  бы,
побочным сыном Шекспира". Четвуд внимательно рассматривал портрет  Давенанта
на фронтисписе фолио 1673 г. его  "Сочинений",  ища  сходства  с  Шекспиром.
Однако ему помешало то, что  Давенант  лишился  носа  от  сифилиса,  хотя  и
лечился от него ртутью. "Его черты, - заключает Четвуд, - чем-то  напоминают
открытое лицо Шекспира (Shakespear), но - и с этой частью заключения  трудно
спорить - отсутствие носа придает странный облик его физиономии" {15}.
     Стоило один раз разгласить эту пикантную историю,  ее  стали  повторять
без конца. Вальтер Скотт  нашел  для  нее  место  в  "Вудстоке".  "К  чертям
собачьим! - взорвался полковник Эдвард, когда ему рассказали  о  бахвальстве
Давенанта, - он что, хочет приобрести репутацию потомка  поэта  или  потомка
князя за счет доброго  имени  своей  матери?  Ему  следует  укоротить  нос".
Полковнику напоминают, что такую операцию трудно осуществить.
     Умный ребенок знает, кто его отец, однако Давенант проявил мало  ума  в
своих стараниях возвысить значение плодов своей музы за  счет  своего  якобы
незаконного происхождения. Но хотя все признаки говорят о том, что признание
было сделано для самовозвеличивания, все же  вполне  вероятно,  что  Шекспир
знал "Таверну" и постоялый двор  "Крест"  в  Оксфорде  и  что  его  там  (по
выражению Обри) "премного уважали". И не только как  известного  сочинителя.
После 1596 г. Шекспир  мог  рассчитывать  на  должное  уважение  в  качестве
джентльмена.
     Напомним, что его отец уже однажды обращался в  геральдическую  палату,
вероятно вскоре после того, как стал бейлифом Стратфорда в 1568  г.,  однако
потом,  когда  у  него  начались  неприятности,  он  оставил  эти   хлопоты.
Геральдические  притязания  требовали  больших  расходов,  а  у   Шекспиров,
осаждаемых кредиторами, едва ли были для этого деньги. Затем, в 1596 г. Джон
Шекспир возобновил  свое  ходатайство  или,  что  более  вероятно,  его  сын
возобновил ходатайство от имени отца. Джону шел седьмой десяток, по понятиям
тех времен он был глубоким стариком, и он должен был дважды подумать, прежде
чем решиться на долгое и утомительное путешествие верхом в Лондон. Правда, в
Лондоне находился Уильям. Но если бы  он  начал  все  сызнова,  подав  новое
ходатайство от  своего  имени  в  то  время,  как  его  отец  был  еще  жив,
геральдическая  палата  сочла  бы   эти   действия   незаконными:   согласно
установленному порядку титул давался самому старшему мужчине рода по  прямой
линии и тому члену семьи,  который  занимал  наиболее  высокое  общественное
положение (положение бывшего бейлифа считалось  выше  положения  драматурга)
{16}. Однако ничто не  препятствовало  старшему  сыну  привести  в  действие
механизм пожалования титула, который составил бы гордость всего семейства.
     В  геральдической   палате   сохранились   два   черновика   документа,
датированного 20 октября 1596 г.,  подготовленных  сэром  Уильямом  Детиком,
геральдмейстером ордена Подвязки, в которых  удовлетворялась  просьба  Джона
Шекспира об учреждении семейного  герба.  В  нижней  части  одного  из  этих
черновиков отмечено, что "сей Джон" получил "образец герба", выполненного на
бумаге "рукой кларенсийского командора" Кука XX лет  тому  назад.  Благодаря
этому  стало  известно  о  более  раннем  ходатайстве.  Эти  двадцать   лет,
возвращающие нас к 1576  г.,  можно  считать  лишь  приблизительным  сроком.
"Образец" представлял собой эскиз дворянского  герба,  выполненный  пером  и
чернилами.  Роберт  Кук,   в   то   время   геральдмейстер   Кларенсью,   за
соответствующее вознаграждение изобразил его на бумаге, приберегая пергамент
для утвержденного эскиза. Однако при первом ходатайстве Джона Шекспира  дело
не было завершено.
     В такого рода геральдических документах часто обнаруживаются любопытные
генеалогические подробности, однако черновик  пожалования  1596  г.  в  этом
отношении мало что разъясняет. Геральдмейстер ордена Подвязки  констатирует,
что он был  "уведомлен  заслуживающим  доверия  источником"  -  формулировка
достаточно туманна - о том, что "родители  и  ближайшие  предки"  названного
просителя были награждены достославным Генри VII за доблестную службу и  что
"упомянутый Джон женился на дочери и одной из наследниц  Роберта  Ардена  из
Уилмкота в названной местности, эсквайра" {17}. (Во втором  черновике  Детик
вписал слово "дед" над  словом  "предки"  и  "эсквайр"  заменил  сокращенным
"джент.".) Вот и все - только ссылки на прошлые заслуги и на женитьбу Джона.
Известно, что через полвека  после  битвы  при  Босуорте  воины  с  фамилией
Шекспир  носили  звание  лучников,  но  некоторая   туманность   утверждений
геральдмейстера  наводит  на  мысль  о  том,  не  подразумевает  ли   он   с
геральдической любезностью, что хотя  предки  Шекспира  занимали  приемлемое
социальное положение, однако не имели тех отличий, которые  были  необходимы
по  нормам  геральдической  палаты.  Тем  не  менее  к  документу  добавлено
несколько фактов о самом ходатае - сообщается, что "XV или  XVI  лет  назад"
(возможно, это описка, и цифры должны быть  XXV  и  XXVI?)  он  был  мировым
судьей,  бейлифом  и  чиновником  королевы,   обладал   "землями,   арендной
собственностью и состоянием" на сумму 500 фунтов стерлингов и был  женат  на
дочери почтенного джентльмена  Джон  Шекспир  действительно  был  чиновником
королевы  ибо  как  бейлиф  раз  в  две  недели  отправлял  суд  письменного
производства, то есть суд  короны,  в  качестве  коронера,  алмонера  или  в
какой-либо иной должности представляя корону.
     Это придавало законность претензиям Шекспира, и  геральдмейстер  ордена
Подвязки установил и  утвердил  такой  геральдический  щит:  "Золотое  поле,
черная полоса копье с наконечником из  первосортного  серебра  и  в  верхней
части щита в качестве эмблемы - сокол с распростертыми серебряными крыльями,
стоящий на венце, составленном из фамильных цветов, держащий  золотое  копье
нашлемником с различными лентами, какие  приняты  обычаем,  более  отчетливо
изображенными  здесь  на  полях)  В  верхнем  левом  углу  обоих  черновиков
изображен, как указывает геральдмейстер, грубый  эскиз  герба.  В  ту  пору,
когда геральдика тяготела к множеству  эмблематических  деталей  и  излишней
усложненности, шекспировский герб являл собой пример  классической  простоты
{18}.
     Поверх щита с венчающей его эмблемой клерк написал; "Non, sanz droict".
Фраза далась  ему  нелегко.  Он  зачеркнул  ее  и  вновь  написал  сверху  с
прописными начальными  буквами:  "Non,  Sanz  Droict".  Над  текстом  самого
документа он сделал третью попытку, на этот раз написав все слова прописными
буквами и опустив запятую: "NON SANZ DROICT". Подтверждает ли эта фраза, что
документ соответствует правилам геральдики? Вероятно, нет. Скорее всего, она
является девизом, плодом "измышления или самонадеянности носителя герба" (по
замечанию одного из современников), для которых не  требовалось  санкции  со
стороны чиновников геральдической палаты. В выражении "Non sanz droict" ("He
без права") больше смысла, чем  в  словах  "Non,  Sanz  Droict"  ("Нет,  без
права").  В  своей  пьесе  "Рифмоплет"  Джонсон  насмехается  над   простыми
актерами, добивающимися геральдических отличий: "Они забыли,  что  в  глазах
закона они - чернь, они  выставляют  напоказ  свои  гербы,  выдумав  эмблемы
заодно с родословной; они сами себе геральдмейстеры, так-то". Кое-кто увидел
насмешку над девизом Шекспира и в его пьесе "Всяк в своем нраве", в  которой
деревенщину шута Соглиардо, только что выложившего 30 фунтов за  свой  герб,
высмеивают  за  "изречение"  "не  без  горчицы".   Такую   параллель   можно
предположить, однако Соглиардо не актер, и  его  герб,  изображавший  голову
вепря, не походит на герб Шекспира. Хотя последний и избрал  выражение  "Non
sanz droict" в качестве своего девиза, однако ни он,  ни  его  потомки,  как
кажется, никогда не воспользовались им.  Нет  никакого  девиза  над  гербом,
рельефно изображенным на шекспировском  бюсте  в  стратфордской  церкви;  не
помещена эта фраза и на могильной плите его дочери Сьюзан.
     Чистовой экземпляр, сделанный с этого черновика в 1596 г., так  никогда
и не обнаружился, а Джон Шекспир в январе 1597 г. при продаже  полосы  земли
Джорджу Бэджеру по-прежнему назван иоменом.  Однако  нет  никаких  оснований
сомневаться (вместе с Сидни Ли) в том, что пожалование было  произведена,  -
Не нашел ли Шекспир, что

                   Он должен к повой почести привыкнуть.
                   Ее, как платье, надо обносить.
                   {Шекспир Уильям. Трагедии. Сонеты. БВЛ. М., 1968, с.489.}

     Через три года Джон вновь обратился к чиновникам геральдической палаты.
На этот раз они несколько более точно определили  статус  просителя:  о  нем
говорится как о чиновнике королевы, бейлифе Стратфорда и упомянуто, что  его
предок был "продвинут по службе и  награжден  землями  и  имуществом  в  тех
местах Уорикшира,  на  которые  распространились  слава  и  доброе  имя  его
потомков". Выданный Джону документ утверждает герб Шекспира и описывает, как
он должен выглядеть; отсюда неуверенность Сидни Ли в том, было ли утверждено
новое ходатайство, но в данном случае  испрашивалось  разрешение  объединить
герб Джона с гербом рода его жены. Было разрешено разделить щит по вертикали
с эмблемой Шекспира в правой части и Арденов - в  левой.  (Елена  в  "Сне  в
летнюю ночь", описывая свою дружбу с Гермией, говорит, что  они  "Разделены,
но в сущности одно... Два тела, но одна душа в обеих // Как бы два поля, что
в одном гербе//Увенчаны нашлемником единым"  {Шекспир  Уильям,  Полы,  собр.
соч., т. 3, с. 174.}.)
     Но  чиновников  палаты  беспокоила  родословная  Арденов  из   Уилмкота
(неверно записанного клерком как Уэллингкот). Происходят ли они  от  знатных
Арденов из Паркхолла в Уорикшире? В таком случае они имеют право на  "черные
мушки по белому полю, горизонтальную полосу чистого золота и лазурное поле",
герб, ведущий свое происхождение от Бичемов, графов Уорик. Сначала чиновники
остановились на таком проекте герба и набросали его эскиз, соединив с гербом
Шекспира,  затем  передумали,  зачеркнули  рисунок  и  изобразили  рядом   в
измененной форме старинный герб Арденов -  "красное  поле,  три  заостренных
внизу креста с небольшими крестами на  концах  перекладин  из  золота  и  на
золотой верхней части щита - Красная ласточка". По-видимому, они сочли,  что
уилмкотские Ардены достойны лишь этого менее  известного  старинного  герба.
Недавно было  высказано  предположение,  что  этот  герб  свидетельствует  о
каких-то связях с чеширскими и стафордширскими Арденами {19}. Дело кончилось
тем, что Шекспиры решили не соединять гербы.
     Через несколько лет их доброе имя стало поводом к некоей геральдической
бури в стакане воды.  В  замкнутой  и  изолированной  геральдической  палате
процветали раздоры и соперничество, чему способствовал характер сэра Уильяма
Детика. Алчный и деспотичный геральдмейстер легко  раздражался.  Однажды  он
ударил кулаком собственного отца, нанес удар кинжалом своему брату и  вызвал
недоумение на похоронах сэра Генри Сидни, напав на священника  в  церкви.  В
геральдической палате он поносил, оскорблял и порой бил своих коллег.  Такой
человек легко наживает врагов, и в лице менее буйного, но не менее вздорного
йоркского герольда Ральфа Брука или же Броуксмута он  обрел  почти  равного,
хотя и не столь ретивого противника. Брук обвинил Детика  в  возвышении  лиц
низкого происхождения и в выдаче эмблем, которые уже использовались.  (Ранее
сэр Уильям подвергся критике за  то,  что  пожаловал  слегка  видоизмененный
королевский герб Англии штукатуру Докинсу.)  Брук  перечислил  двадцать  три
случая, когда, как он утверждал, Детик и его коллега Кемден,  геральдмейстер
Кларенсью, злоупотребили своей властью. Имя Шекспира было четвертым по счету
в списке злоупотреблений. Кроме  того,  под  черновым  наброском  фамильного
герба Шекспиров Брук написал: "Шекспир - актер; составлено  геральдмейстером
ордена Подвязки". Слово "актер", несомненно,  употреблено  в  уничижительном
смысле.
     Очевидно,  йоркский  герольд  делал  подобные  примечания,  готовясь  к
официальному рассмотрению  дела  уполномоченными  канцелярии  графа-маршала.
Подробности обвинения Брука не зафиксированы, но о  них  дает  представление
совместный ответ на него геральдмейстеров ордена Подвязки и  Кларенсью.  Они
защищали  права  Джона  Шекспира  -   мирового   судьи,   "человека   весьма
состоятельного и правомочного",  женившегося  на  наследнице  Арденов,  -  и
утверждали, что эмблема на его гербе - "золотое поле с черной полосой" -  не
совпадает с гербом лорда Моли, у которого была "черная  изогнутая  полоса  и
копье на полосе", что в конце концов  было  "приемлемым  различием".  Другие
семейства, например род  Харли  и  род  Феррерсов,  как  указывали  Детик  и
Кемден), также имели на их щитах черные полосы на  золотом  поле.  Такой  же
эмблемой  пользовались  стратфордские  соседи  Шекспира  Купни,   чей   герб
изображен на  печати,  скреплявшей  единственное  дошедшее  до  нас  письмо,
адресованное поэту. Во всяком случае, эмблем было пожаловано так много,  что
совпадения оказались неизбежными. Детик, несмотря  на  все  его  недостатки,
знал свое дело. Обвинения ни к чему не привели.
     В 1597 г. Шекспир купил  для  себя  и  своей  семьи  превосходный  дом,
называвшийся  "Нью-Плейс",  который  был  построен  на  углу  Чэпел-стрит  и
Чэпел-лейн  (называемой   также   Уокер-стрит   или   Дэд-Лейн)   величайшим
благодетелем Стратфорда Хью Клоптоном. История этого дома богата  событиями.
Через дорогу от него стояла часовня, перестроенная сэром Хью, где священники
молились за упокой его души, однако, несмотря на это приятное для  Клоптонов
соседство, они, видимо, редко жили в доме Нью-Плейс. Сэр Хью умер в Лондоне,
а его наследники предпочитали жить в родовом поместье, находившемся  в  трет
километрах от Стратфорда у подножия холмов Уэлкомб Около  1540  г.  (как  мы
помним) Нью-Плейс произвел настолько  сильное  впечатление  на  королевского
хранителя древностей, что тот отметил  его  в  своих  заметках  как  "весьма
привлекательный дом, построенный из кирпича и деревянных  балок".  Некто  из
семейства Куини жил в нем в 1532  г.  Приблизительно  в  середине  века  дом
приобрел достойного жильца в лице доктора Томаса Бентли, королевского  врача
и бывшего главы медицинского колледжа, который арендовал  его  у  одного  из
Клоптонов. Однако когда в 1549 г. врач умер,  домовладелец  подал  жалобу  в
канцелярский суд, обвинив его в  том,  что  он  "оставил  названный  особняк
весьма разоренным, обветшавшим, не  отремонтировав  его"  {20}.  В  1563  г.
другой Клоптон, нуждавшийся  в  наличных  деньгах,  сдал  Нью-Плейс  Уильяму
Ботту, которого в следующем году обвинил в задержке выплаты аренды, а  также
в подделке документа, касающегося клоптоновских земель.
     Этот Ботт, бывший некоторое время помощником шерифа и живший когда-то в
Снитерфилде, в 1564  г.  занял  место  в  совете  олдерменов  (очевидно,  не
отслужив предварительно в должности члена  муниципалитета),  а  в  следующем
году был исключен из него за оскорбительное заявление о том, "что  в  совете
олдерменов и во всей  корпорации  Стратфорда  никогда  не  было  ни  единого
честного человека". На Ботта (лживого распутника  и  негодяя,  как  в  глаза
назвал его в трактире "Лебедь" Роланд Уилер) жаловались не  только  совет  и
Уильям  Клоптон.  Его  собственный  зять  Джон  Харпер   из   Хенли-в-Ардене
характеризует Ботта как человека, "лишенного  всякой  чести  я  верности,  а
также страха господнего, пойманного  с  поличным  при  совершении  различных
крупных и отвратительных преступлений, а именно - фелонии, адюльтера, блуда,
обмана и подлога". В апреле 1563 г. Ботт скрепил брачный  союз  между  своей
дочерью Изабеллой и Харпером, "незнатным и простым человеком", к тому же еще
несовершеннолетним. Кроме того, он "хитростью" гарантировал переход к Боттам
унаследованных Харпером земель в  случае,  если  Изабелла  умрет  бездетной.
Через месяц после свадьбы было совершено, если верить документам, чудовищное
преступление: убийство родственника с помощью яда  из-за  имущества.  Роланд
Уилер, который время от времени оказывал мелкие услуги Ботту, получая за это
то пару шиллингов, то корову, в качестве  очевидца  дал  показания  об  этом
убийстве, и сухая юридическая фразеология не делает их менее  ужасными:

           сей  Ботт  вышеуказанным  способом подделал упомянутое завещание,
      передававшее  в  наследство  Боттам  упомянутые  земли. Названная дочь
      Ботта  действительно  умерла  внезапно,  отравленная крысиным ядом, от
      ко