ка динамических  уровней подсознания,
определяющих все его поведение.
  Здесь можно  только перечислить те уровни
подсознания, которые  к настоящему  времени
более или  менее  основательно  исследованы
учеными,  именами   которых  мы   и  решили
назвать соответствующие  уровни.  На  самой
глубине человеческой  психики находятся три
уровня  предсознания:   ныне  хорошо   всем
известный Фрейда  (сексуальных  влечений  в
общем виде)  и мало  известные до  сих  пор
раннего  Маслова   (доминирования,  власти,
"первенства") и Эриха Ноймана (формирования
сознания -  от  неразделенных,  "бесполых",
"круглых", "Уроборо"  (змея, кусающая  свой
хвост)   через   культ   "Большой   Матери"
("великой матери-родины",  в  частности)  к
великому сонму  различного рода  "героев" -
от Св. Георгия,  побеждающего  дракона,  до
Павки  Корчагина,   Валерия  Чкалова,  Юрия
Гагарина или Павлика Морозова - и, конечно,
к брехтовскому:  "Горе той  стране, которой
нужны герои").
  Далее    следуют     три    уровня    уже
сознательного (отделяющего  Я от  мира), но
еще   предрационального:   Эрика   Эриксона
(идентификация, о  чем шла речь выше), Фуко
("общественного   стандарта"    власти    -
больниц, тюрем,  полиции, казней  и  сумас-
шедших    домов)     и     Гачева-Безансона
(национальная  -   и  очень  не  простая  -
идентификация).   Наконец,    уже    вполне


154

рациональны,   но   еще   очень   и   очень
"предлогичны" уровни:  Ренэ Тома  - Витген-
штейна (топологической  интерпретации языка
и самые различные "языковые игры"), Декарта
- Ньютона  (абсолютно бессубъектная наука),
Флоренского -  Хайдеггера (топологически не
отделимые от  человека структуры),  Юнга  -
Паули (архетипы искусства и науки).
  Поскольку на  каждом из  этих 10  уровней
имеет  место,   функционирует,   определяет
динамику своя,  сугубо  специфическая  -  и
иногда очень  даже  необычная,  странная  и
нетривиальная -  топология, каждый  из  них
имеет и свои специфические - и иногда очень
неожиданные  и  даже  удивительные  способы
локализации, формирования, индивидуализации
и    тем     более    -    объективирования
принципиально  новых   сущностей,   которые
могут здесь  возникнуть  -  в  этом  самом,
длительном  иногда  процессе  динамического
развития такого рода многоуровневых систем.
Когда-то,  еще  в  60-е  годы,  возникающую
здесь  ситуацию  очень  ярко,  эмоционально
обрисовал А. Вознесенский:
       ...Особенно болезненно касаться
       Чужих     надежд,      боязней     и
       галлюцинаций...
  В научном  плане классический психоанализ
уже выявил  и  достаточно  подробно  описал
несколько   наиболее   типичных   "ответных
реакций"        подсознательного         (и
предрационального) на  слишком поспешные  и
необдуманные попытки  "рационализировать" -
перевести             с             одного-






                                        155

- 







































156

 |РGЁR+p|S++ёR 
ого на  другой -  наибойее
болезненные   образования    такого    рода
("сопротивление", "проекция",  "перенос", и
т.п.). Далеко  ведь не  случайно, что самой
первой жертвой  сталинских гонений на науку
стал именно психоанализ: именно он - и, по-
видимому, только  он -  может  сколько-либо
рационально объяснить  природу  и  сущность
тоталитарной   власти:   какая   другая   -
"рациональная"  -   наука  может  объяснить
уничтожение в  нашей стране  ни  в  чем  не
повинных   десятков   миллионов   крестьян-
тружеников?
  Увы, Сталин  (а позднее - и Гитлер) более
чутко  почувствовали  "страсти",  а  иногда
даже  и   серьезные,  мучительные  душевные
страдания  всех   этих  лодырей   и  воров,
бездельников и преступников или, по крайней
мере, -  злобных неудачников,  которые  уже
просто  не   нужны  были  модернизирующейся
русской (или  немецкой) деревне  (напомним,
всю современную  Америку, -  а иногда и еще
одну великую державу - кормят всего 2-3 млн
постоянных сельских  тружеников). И дали им
то, чего  столь  долго  (и  возможно,  пре-
ступно) не  давала традиционная  церковь  -
идеологию, даже  псевдорелигию  -  скорого,
немедленного успеха  ("нет таких крепостей,
которые не могли бы взять большевики"). Чем
все это кончилось в итоге - общеизвестно.
  Конечно, более  или менее рационально и в
достаточно   общем    теоретическом    виде
объяснить  подобного  рода  вещи  до  конца
ученым  удастся   еще  совсем   не   скоро:
американский   историк   Шлезинжер   как-то
сказал об  этом (и  еще о  падении  Римской
империи, реформации  и французской  револю-
ции): 100  лет боялись, что это произойдет,


                                        157

100 лет действовали, полагая, что понимают,
что  происходит,   а  потом   еще  100  лет
разбирались, что  же произошло  все-таки на
самом деле. Так вот: наша философская наука
(и даже  пока еще  только ее ничтожно малая
часть)  находится  только  в  самом  начале
этого последнего периода. Тем не менее ведь
надо идти дальше и искать какие-то выходы -
пути спасения России.
  То,  что  произошло  у  нас  в  начале  и
середине этого  века -  это в конце концов,
страшнейший  кризис,   говоря   философски,
идентификации первого в мире и второго (или
третьего)    по     количеству    массового
постдеревенского  общества.  Грубо  совсем:
"лучший, талантливейший  поэт нашей  эпохи"
оказался в  чем-то совершенно прав: слишком
многие (миллионы?), выйдя без всяких корней
из    деревни,     стали     действительно,
практически в  той или иной степени "делать
жизнь с  товарища Дзержинского". И отход от
таких (и  прежде всего  перечисленных выше)
10   наиболее    типичных   постдеревенских
структур массового  сознания (надо  сказать
правду)   в   нашей   стране   только   еще
начинается - и при том в различных регионах
рушащейся  Империи   динамически   довольно
различным образом,  иногда даже  с не менее
опасным перекосом на идентификацию личности
предельно националистического плана.
  Но  другого   пути  здесь   нет:   только
грядущая смена  идентификации народных масс
изменит в  конечном счете  судьбы страны, -
грубо  говоря,   от  азиатского  деспотизма
перейти  к   рыночной  экономике  только  с
помощью    президентских     декретов,    к
сожалению, совершенно  невозможно. И,  увы,
как  это   ни  печально   для  Вас. Белова,


158

В. Распутина и слишком многих многозвездных
генералов,   без    современных   конкурсов
женской красоты,  современной, пусть иногда
слишком громкой молодежной музыки и многого
другого -  совершенно неприемлемого  для их
психики  -   поиски   новой   идентификации
народных масс  для современной "работающей"
экономики ничего  не дадут. Какая это будет
идентификация  -   это  еще   и   предстоит
исследовать   нашим    серьезным    ученым-
социологам (Б. Грушин и др.).
  А.А. Зиновьев в  своих романах  ("Зияющие
высоты" и  др.), а  до  него  А.Платонов  в
"Чевенгуре",  нарисовал  очень  глубокую  и
впечатляющую   картину    именно    кризиса
идентификации людей,  в  массовом  масштабе
уходящих из  традиционного в нашей стране -
сельскохозяйственного  общества.  Ведь  при
всей   своей    реакционности    ("идиотизм
деревенской  жизни")   последнее   обладало
очень  устойчивыми   и  по   своему   очень
надежными      -       самонастраивающимися
"механизмами"   регулирования    морального
поведения его  членов: прежде  всего в виде
очень глубинного  общинного  сознания  ("на
миру и  смерть красна").  Конечно, и  в нем
были и  воры и  злодеи (и  даже убийцы), но
это были - исключения, изгои, даже выродки.
Это очень ярко описал еще Ф.М.Достоевский в
"Записках  из  мертвого  дома",  а  позднее
А.П.Чехов глубоко поставил - и пытался даже
решать  конкретными   делами  -  весь  этот
комплекс  проблем.   Но  все-таки   в  тра-
диционном обществе  воры, злодеи  и  убийцы
были исключения, к тому же часто получавшие
возмездие. А  в современном? ...Вот где она
современная глубина моральных проблем - ибо



                                        159

ведь именно  наука стоит  у истоков  всякой
модернизации...
  Здесь мы  очень кратко  (и, к  сожалению,
из-за недостатка места, только бегло и даже
поверхностно)   описали    лишь    основные
проблемы,  которые   встают  при  выработке
действительно  нового,  более  глубокого  и
современного философского  понимания  мира.
Великие фигуры  начавших это  дел  в  нашей
стране   Владимира    Соловьева   и   Павла
Флоренского,  Николая   Бердяева  и  Сергия
Булгакова,  Николая   Федорова  и   Василия
Розанова стоят, конечно, за нашими спинами.
Но мы  еще только начинаем понимать и серь-
езно осмысливать  написанное ими:  ведь это
даже для молодежи очень "высокая планка".
  Говоря  серьезно,  реалистически,  должны
пройти еще  годы,  а  возможно  -  и  целые
поколения, пока  мы  поднимемся  до  этого,
очень высокого для нас сейчас уровня: ведь,
по-видимому, во  всей истории  человечества
только Италия эпохи Возрождения имела такую
же великую  культуру как  и Россия в начале
нашего века (и еще, возможно, Франция перед
своей Великой Революцией и Германия - после
нее). Тем  более, что и мировая философская
мысль это  время вовсе не стояла на месте и
тем более  вовсе не  "загнивала",  как  нас
уверяли более полувека. Выше речь уже шла о
Мартине Хайдеггере, который создал пока что
наиболее  глубокую  и  наиболее  адекватную
нашему   времени   глобальную   философскую
"модель мира". Неслучайно, американец Томас
Кун, творец  теории "научных  революций", я
помню, был  буквально  потрясен,  например,
когда  мы   показали  ему   соответствующие
тексты, доказывающие,  что почти  все,  что
написано в  его книге,  Хайдеггер говорил в


160

докладах еще перед второй мировой войной, а
опубликовал в 1950 г. - по крайней мере, за
два  десятилетия   до  появления  известной
монографии  Куна.  Не  стоит  здесь  уже  и
говорить о том, что и Феллини, и Бергман, и
Антониони,  и  Ален  Рэнэ,  и  Куросава,  и
Тарковский всегда считали свои фильмы всего
лишь художественными иллюстрациями идей эк-
зистенциализма    хайдеггеровского     (или
Ясперсова) варианта.
  "Сладкая     жизнь"     и     "Затмение",
"Земляничная поляна"  и "Расемон", "Прошлым
летом в Мариенбаде" и "Ностальгия", а также
еще и  "Рокко и его братья", "Гибель богов"
и  многие-многие  другие  с  исключительной
эмоциональной глубиной показали всю остроту
описанного кратко  выше экзистенционального
кризиса,   настигающего    почти    каждого
человека при  слишком быстром  (для него  и
других) переходе  от общества традиционного
(обычно   -    деревенского)   к   обществу
модернизирующемуся (обычно - городскому или
быстро урбанизирующемуся).
  Что  же   касается  особенностей   именно
современного  понимания  наиболее  глубоких
понятий человеческого  Познания и Бытия, то
вот    -    прислушайтесь,    как    "почти
топологически",  совсем  в  стиле  мышления
топологической    теории     двойственности
ставились эти вопросы еще в 1941 г.:
  оКаждый мыслитель  переступает внутренние
границы   всякого   мыслителя.   Но   такое
"переступание" не  является лучшим знанием,
поскольку оно  само состоит  только в  том,
чтобы удержать мыслителя в непосредственных
пределах Бытия  и таким  образом  сохранить
его в  границах. Это, в свою очередь, имеет
место потому,  что мыслитель свое особенное


                                        161

сам никогда  не может высказать. Оно должно
оставаться невысказанным,  поскольку произ-
несенное слово свое определение получает из
непроизнесенного.    Особенное    мыслителя
является, тем не менее, его собственностью,
а  не   владением  Бытия,   посыл  которого
мышление  улавливает  в  своих  проектах  -
проектах, которые,  однако, получают только
робкое    оправдание     в    посылаемомп6.
"Топологичность"  и  динамичность  мышления
М. Хайдеггера   в   этом   отрывке   просто
поражает. Но  вместе с  тем это - современ-
нейшая  формулировка   наиболее  актуальных
задач в  философии физики  и естествознания
вообще, к  сожалению,  звучащая  в  русском
переводе, как сказал бы здесь Ю.И.Манин, "в
переложении для русского рожка", а не как в
хорошо       оркестрованной        симфонии
действительно наиболее приспособленного для
"философствования"  немецкого   языка.   На
1 Сахаровской конференции по физике 1991 г.
К. фон Вейцзеккер обратил мое внимание, что
еще  в   теологических  стихах   Хайдеггера
(которые звучат  в оригинале примерно также
как  и   лермонтовское  "Из   Гете:  Горные
вершины  спят   во  тьме  ночной...")  есть
совершенно пророческое  место  о  "думающем
стихотворчестве" как определении "топологии
Бытия". И  Россия и  Германия в  ХХ в.,  по
нашему общему  мнению, столкнулись именно с
нетривиальностью  этой   топологии:  крайне
левые оказались ближайшими соседями, крайне
правых, а  вовсе не далекими друг от друга.
Или вот  еще о  том,  что  делает  человека
мыслителем:  "Историчность  мыслителя,  ко-
____________________
6 Хайдеггер М. Метафизические воспоминания.
  Ницше. Т. II. Пфюллинген, 1961. С. 484.


162

торая имеет  в виду  не его, а Бытие, имеет
своим    мерилом    изначальную    верность
мыслителя  своим  внутренним  границам.  Не
знать этого  - да притом не знать благодаря
близости невысказанного  невысказываемого -
это сокровенный подарок Бытия тем немногим,
которых позвало  на тропы мышления ...Здесь
речь  идет  не  о  психологии  философа,  а
только об  истории Бытия"7. Я не знаю более
глубокой и  общей характеристики всего того
огромного и  важного, что  сделал для нашей
страны и  мировой науки  Андрей  Дмитриевич
Сахаров,  все  последние  свои  годы  очень
много   размышлявший    над    глубочайшими
загадками  Бытия   и   познания,   особенно
выделяя из  своих современников тоже, к со-
жалению,   ушедшего    недавно    от    нас
М.К.Мамардашвили.   Меня    тогда    скорее
поразило даже, а не рассмешило, когда после
того,  как,   подарив  Андрею   Дмитриевичу
только что  вышедший (в  Тбилиси,  а  не  в
Москве)  экземпляр   "Классических  и   не-
классических  идеалов   рациональности"   и
попытавшись на следующий день вручить еще и
некоторые переводы  М.Хайдеггера, я получил
ответ, исполненный  очень  своеобразного  и
тонкого юмора:  "У меня уже есть одна книга
по философии".








____________________
7 Там же. С. 484-485.


                                        163



                                 Е.А.Мамчур


              Физика и Этика

  Вопрос о взаимоотношении науки и этики, о
их взаимной релевантности является одним из
наиболее  древних.  По  крайней  мере  одна
сторона этого  вопроса -  о значении  науки
(знания) для  нравственности -  первую свою
артикулированную   постановку    и   первое
решение в  европейской философии получила в
рационалистической этике Сократа и Платона.
Согласно   этой    концепции,   в    основе
добродетели  лежит   знание.  "Добродетель,
коль скоро  она полезна,  и есть знание", -
учил Сократ1.  Человек, осознающий различие
между добром  и злом, полагал он, не станет
совершать  безнравственных  поступков,  ибо
"...все, делающие  постыдное и злое, делают
это невольно"2.
  Рационалистическую этику  критиковал  уже
Аристотель,   связавший    добродетель   не
столько со знанием, сколько именно с волей.
Мало знать,  что является добром, утверждал
Стагирит; важно  проявить волю к совершению
добрых  дел.  То,  что  и  воли  не  всегда
достаточно  для   совершения   нравственных
поступков, понимал  уже Августин Блаженный,
сместивший основную  доминанту в  вопросе о
добродетели от  воли к  вере. Даже искренне
желая делать  только добро,  человек  часто
____________________
1 Платон.  Соч.:  в  3 т.  М., 1968.  Т. 1.
  С. 396.
2 Там же. С. 223.


164

оказывается во власти искушений, которые он
не может  преодолеть без  божьей  помощи  -
благодати.
  Вопрос о самодостаточности волевых усилий
человека   в   вопросе   о   нравственности
является,  конечно,  спорным.  Но  справед-
ливость     мнения      о     том,      что
рационалистическая   этика    покоится   на
довольно  шатких   основаниях,  многократно
подтверждалась в ходе человеческой истории.
Какой бы силой знание не было, само по себе
оно еще  не способно  обеспечить нравствен-
ного   поведения    людей.    Задолго    до
потрясений, обрушившихся  на человечество в
ХХ в.,    Ф.М.Достоевский     писал:    "От
цивилизации  человек  стал  если  не  более
кровожаден, то  уже, наверное,  хуже,  гаже
кровожаден, чем  прежде. Прежде  он видел в
кровопролитии справедливость и со спокойной
совестью истреблял  кого следовало;  теперь
же мы  хоть  и  считаем  кровопролитие  га-
достью,   а    все-таки    этой    гадостью
занимаемся, да еще больше чем прежде"3.
  Проведя различие  между  теоретическим  и
практическим     разумом      и      отнеся
нравственность   к    сфере   практического
разума,   И.Кант   утверждал   автономность
человеческой этики.  Нравственное поведение
людей не  обусловлено, по  мнению Канта, ни
образованием, ни  воспитанием: нравственный
закон известен априори.
  Мы,  однако,   не   будем   вдаваться   в
дальнейшие подробности обсуждения вопроса о
роли  рационального  знания  в  обосновании
____________________
3 Достоевский Ф.М.        Записки        из
  подполья // Полн. собр. соч.:   в   30 т.
  М., 1973. Т. 5. С. 162.


                                        165

этики,  как  бы  ни  был  он  интересен,  и
займемся другим,  в известном  смысле прямо
противоположным ему  вопросом -  о значении
этики  для  науки.  В  какой  мере  научная
деятельность   должна    основываться    на
этических нормах? В каком смысле она должна
быть этически  нагруженной? Эти  вопросы  в
последнее    время     приобрели     особую
актуальность в связи с проблемой социальной
ответственности ученого.  Будучи  почти  не
известной естествоиспытателю  XIX столетия,
она со всей остротой встала на повестку дня
во  второй   половине  ХХ в.   в  связи   с
обнаружившимися и  ныне  хорошо  известными
деструктивными    последствиями    развития
науки. Вместе  с тем,  мы  постараемся  по-
казать, что первый из называвшихся аспектов
проблемы  взаимоотношения   науки  и  этики
также не был упомянут всуе. Забегая вперед,
можно    утверждать,     что    вопрос    о
релевантности  этики   науке  упирается   в
конечном счете  в ту  же  проблему,  что  и
вопрос о  значении  науки  для  обоснования
нравственности,  а   именно  -  в  проблему
возможностей  и   границ  научного  способа
мышления. Прежде,  однако, рассмотрим  хотя
бы вкратце,  что представляет  собой  этика
науки,  ограничившись   при  этом   главным
образом физическим познанием.


         Два вектора научной этики

  Этика     науки      складывается      из
профессиональной этики  и ее  (как  принято
говорить сейчас)  социального  измерения  -
социальной ответственности ученого. В числе
профессиональных норм - научная честность и


166

добросовестность (не  занимайся  плагиатом,
не    фальсифицируй    данные!),    высокий
профессионализм  и   бескорыстное  служение
истине. Профессиональные  нормы формируются
в ходе  развития науки, и без них наука как
система   знания    и   научный   институт,
занимающийся производством знания, не могли
бы функционировать.
  Сложнее   обстоит   дело   с   социальной
ответственностью   ученого.    До    второй
половины ХХ  столетия  деятели  науки  были
убеждены,  что   должно  соблюдать   только
профессиональные      этические      нормы.
Предполагалось, что  научное знание само по
себе является  благом, и ученому достаточно
добросовестно  выполнять  свою  работу,  не
беспокоясь ни  о чем другом: развитие науки
автоматически   обеспечивает   общественный
прог