даже если они  тебе  не  симпатичны.  Нормы  эти  различаются  по
степени жесткости. Часть из них носит характер пожеланий, их нарушение может
привести к ухудшению отношения к нарушителю, к косым взглядам или насмешкам,
но не повлечет за  собой  формализованных  санкций.  К  такого  рода  нормам
относится,  например,  требование  придерживаться  в  официальных  ситуациях
определенного стандарта  одежды.  Нарушение  других  норм  влечет  за  собой
санкции,  штрафы,  но  люди  склонны  терпимо  относиться   к   нарушителям,
оправдывая или даже одобряя  их  поведение.  Примером  могут  служить  столь
разные акты, как дуэль в прошлом веке или самогоноварение в наших деревнях в
самое недавнее время. В обоих этих случаях власть наказывала нарушителей, но
сограждане их не осуждали, а часто и  помогали  избежать  санкций.  Есть  же
нормы абсолютно императивные, такие, как запрет на убийство. Здесь власть  и
общество  почти  всегда  едины  в  своем  осуждении  преступника,  наказания
максимально  жестки,  круг  ситуаций,  оправдывающих   действия   убийцы   в
юридическом или моральном плане, предельно сужен.
   Нормы должны быть понятны  большинству  членов  общества.  Даже  те,  кто
игнорируют данную норму, знают, обычно, в чем  она  состоит.  Противоречащие
друг другу требования  не  могут  действовать  одновременно,  как  не  могут
существовать правила дорожного  движения,  предписывающие  легковым  машинам
придерживаться правой стороны улицы, а  грузовикам  -  левой.  В  нормальной
ситуации вы можете, конечно, проехать по  левой  стороне,  но  при  этом  вы
знаете, что совершаете нарушение.
   Для существования любого общества необходимо, чтобы большая часть людей в
большинстве ситуаций выполняла основную часть значимых  для  общества  норм.
Если на  красный  свет  будут  проезжать  не  отдельные  нарушители,  а  все
водители, движение в городах остановится. Если человеческая  жизнь  потеряет
ценность не только для отдельных бандитов, а для большинства граждан, мы  не
сможем выходить из дома без оружия.  Необходимость  следования  определенным
правилам  очевидна.  Вопрос  состоит  в  том,  как   добиться   от   граждан
определенного поведения, соответствующего нормам и ценностям общества, и  не
допустить определенных, наиболее деструктивных действий.
   Для этого  есть  несколько  путей.  Человек  может  быть  воспитан  таким
образом, что следование некоторым  нормам  будет  для  него  естественной  и
единственно  возможной  формой  поведения.  Религиозному  человеку  не  надо
напоминать о необходимости соблюдать тишину во время богослужения - уважение
к обряду представляет собой часть его  веры.  Другой  вариант  -  соблюдение
нормы не столько в силу уважения к этой норме,  сколько  в  силу  стремления
сохранить хорошее отношение окружающих или избежать их осуждения. Так, члены
израильских кибуцев - сельскохозяйственных общин, организованных по принципу
коммуны - не могут быть подвергнуты никаким официальным санкциям. Как бы  ни
работал человек, как бы ни относился он  к  своим  обязанностям  (вплоть  до
полного их игнорирования), он получит  ту  же  самую  зарплату,  что  и  все
остальные, ему гарантированы те же права, и он  ни  при  каких  условиях  не
может быть из общины исключен. Однако  неформальный  социальный  контроль  -
уважение к тем, кто трудится честно и эффективно и психологическая  изоляция
лодырей - оказывается достаточным  для  того,  чтобы  большая  часть  членов
кибуца работала с полной отдачей.
   Это, в общем, идеальные варианты. Но в истории человечества не  было  еще
системы, которой не приходилось бы использовать меры принуждения  -  штрафы,
тюрьмы, до недавнего времени, а кое-где и сейчас - пытки и казни. Люди могут
сами желать следовать каким-то нормам, их можно убедить, но можно, а  иногда
и  нужно,  заставить,  применив  силу  или  угрозу.  Насилие,   как   способ
принуждения, в той или иной степени присуще любому обществу. По  всей  земле
есть полиция и суды, государство использует насилие  по  отношению  к  части
граждан своей страны или по отношению к другим странам и их жителям.
   Насилие в политике использовалось всегда и вряд ли когда-нибудь  от  него
удастся отказаться полностью. Правда, в двадцатом веке приемлемость  насилия
как  универсального  способа   регуляции   общественной   жизни   все   чаще
подвергается сомнению, и зоны использования насилия все больше сужаются.
   Есть несколько причин такой  динамики  отношения  к  насилию.  Во-первых,
четко просматривается тенденция  сужения  зоны  императивного  регулирования
человеческого поведения. Большинство государств  и  обществ  становятся  все
более  терпимыми  к  тем   действиям   граждан,   которые   не   затрагивают
непосредственно интересы других людей. Нигде в Европе,  например,  людей  не
принуждают к соблюдению обрядов какойлибо  одной  господствующей  религии  -
вера человека стала его личным делом. Уходят  в  прошлое  многие  запреты  и
регламентации - кому какую одежду носить, сколько  и  когда  работать  -  на
поддержание которых нацелен был аппарат насилия в средние века. В результате
этой  общей  либерализации  сокращается  число  тех   случаев,   в   которых
государство  стремится  добиться  от  граждан  определенных  ограничений,  а
соответственно,  сокращается  и  необходимость  в  насилии  как  в  средстве
принуждения.
   Во-вторых, все большему числу людей становится ясно, что  волну  насилия,
будь  то  война  или  репрессии  против  внутренних  врагов,  крайне  трудно
остановить.  Насилие,  запланированное  как  временное  и  локальное,  легко
перехлестывает через любые заранее определенные барьеры. А это  значит,  что
акты насилия в современном мире, оснащенном  ядерными  ракетами  и  атомными
станциями, могут привести к катастрофическим последствиям.
   В-третьих, за последние десятилетия изменилась моральная  атмосфера.  Для
граждан развитых стран насилие стало неприемлемым по моральным соображениям.
Ценность человеческой жизни и суверенность каждой из утопических  деклараций
превращаются если и не в  императивы,  то,  по  крайней  мере,  в  нормы,  с
которыми уже не могут не считаться политики.
   Насилие, тем не  менее,  существует.  В  этой  главе  мы  рассмотрим  ряд
проблем, связанных с  феноменом  политического  насилия.  Прежде  всего,  мы
постараемся ответить на вопрос о том, при каких условиях насилие  становится
системообразующим фактором политической идеологии. Затем мы дадим  типологию
политического  насилия  и  рассмотрим  отдельные  его  виды,  уделив  особое
внимание  двум  проявлениям  политического  насилия,   во-первых,   массовым
убийствам и геноциду, во-вторых, политическому терроризму.
   1. Идеология насилия
   Отношение общества и государства к насилию определяется тысячами причин -
историей и культурными традициями данного народа, конкретной политической  и
экономической  ситуацией,  личными  качествами  носителей  власти,  степенью
развитости  или  неразвитости   структур   гражданского   общества.   Но   и
абстрагируясь от этих конкретных особенностей той  или  иной  страны,  можно
выделить несколько факторов, способствующих тому, что насилие становится  не
экстраординарным и  вынужденным  действием,  а  нормой,  частью  официальной
политической идеологии государства.
   Первый  из  этих  факторов  носит  не   столько   политический,   сколько
мировоззренческий характер.  Речь  идет  об  определенных  представлениях  о
человеческой  природе.  Демократические   режимы   исходят   из   презумпции
изначальной  разумности   и   конструктивности   человека:   люди   способны
договариваться между собой, им не свойственны разрушительные тенденции,  они
склонны подчиняться правилам, существующим в обществе, поскольку понимают их
разумность и необходимость. С таким взглядом на человека связано и отношение
демократических систем к насилию - оно допускается лишь  как  исключительная
мера по отношению к меньшинству населения. Массовое же политическое  насилие
демократическая идеология отвергает в принципе.  Обратная  точка  зрения  на
человека,  т.е.  неверие  в  то,  что  люди  будут   добровольно   следовать
общепринятым нормам поведения, что по природе своей они тупы  и  агрессивны,
закономерно приводит к  выводу  о  необходимости  сдерживать  разрушительные
тенденции,  свойственные  людям,  силой   или   угрозой   применения   силы.
Политическим следствием такой точки зрения является оправдание политического
насилия и, в целом, ориентация на диктатуру.
   Вторым  фактором,  способствующим   тому,   чтобы   насилие   становилось
системообразующим  фактором,  стержнем  политической   идеологии,   является
определенное представление  об  историческом  процессе.  Если  этот  процесс
видится хаотичным, случайным, в ходе которого постоянно возрастает энтропия,
то для регулирования этого процесса, для  введения  его  в  какие-то  рамки,
нужен великий человек, который сможет этот процесс структурировать.
   Этот великий человек,  таким  образом,  противостоит,  с  одной  стороны,
тупости и агрессивности каждого из своих подданных, а с  другой  -  хаосу  и
разрушительности, свойственным историческому процессу вообще. При этом, если
согласиться, что исторический  процесс  хаотичен  и  ведет  к  разрушению  и
гибели, то насильственные меры, применяемые для  того,  чтобы  противостоять
этому  хаосу  и  разрушению,  будут  восприниматься  не  только  как  вполне
приемлемые, но и как гуманные и необходимые, а сопровождающие насилие жертвы
- как неизбежные.
   Следующий фактор - это представление политика или  политической  элиты  о
миссии - своей, своего народа, своей  партии  или  любой  другой  группы,  с
которой идентифицируют себя  субъекты  политического  процесса.  Если  "мы",
допустим, белые люди, или "мы", коммунисты,  или  "мы",  патриоты,  призваны
осуществлять  некую  миссию,  некие  принципиальные  изменения  в  обществе,
привести его к правде, к истине, осуществить Божественное предназначение, то
тогда вопрос о допустимости насилия не вызывает никаких сомнений. Его вполне
можно использовать, хотя бы для того, чтобы  быстрее  достичь  высшей  цели,
которая, безусловно, оправдывает средства.
   И, наконец, еще один фактор - ориентация в политике не столько на решение
повседневных проблем, сколько  на  некий  идеальный  мир.  Такая  ориентация
приводит к представлению о малой ценности настоящего момента.  Не  случайно,
более жестокое воспитание свойственно тем педагогическим  системам,  которые
считают ценностью не сегодняшний день, а лишь день завтрашний. Важно не  то,
интересно или приятно ребенку учиться сегодня, а насколько то, чему его учат
сейчас, подготовит его к взрослой жизни. То же самое происходит и на  уровне
идеологии. Если сегодняшний день не самоценен, а  является  лишь  переходным
периодом на пути к дню завтрашнему (или к возвращению в день вчерашний, если
именно там, в прошлом, остался утерянный рай), то нет моральных преград  для
того, чтобы ради скорейшего  достижения  цели  использовать  в  политической
практике любые формы насилия.
   2. Виды политического насилия
   Различные виды политического насилия  можно  классифицировать  по  разным
основаниям - по степени жестокости, по способу обоснования, по  отношению  к
этим актам общества и т.д. Все эти классификации, безусловно, имеют право на
существование. Мы,  однако,  будем  использовать  типологию,  основанную  на
использовании двух координат. Первая координата - это тип субъекта насилия -
коллективный или  индивидуальный.  В  одном  случае  насилие  осуществляется
некоей группой или институтом, в другой - одним человеком. Вторая координата
-  степень  структурированности  акта  насилия.  Структурированное   насилие
осуществляется по более  или  менее  строгим  правилам.  Неструктурированное
насилие  не  имеет  четко  установленных  правил,  оно  более  спонтанно   и
непредсказуемо. В этом случае, конечно, существуют неписаные правила, но они
могут по-разному интерпретироваться разными членами общества и  вовлеченными
в акт политического насилия индивидуальными или коллективными субъектами.
   Использование  этих  двух  координат  позволяет  выделить   четыре   типа
политического насилия: коллективное структурированное насилие,  коллективное
неструктурированное    насилие,    индивидуальное    структурированное     и
индивидуальное неструктурированное насилие. Рассмотрим  примеры  этих  типов
политического насилия и  примеры  институтов,  созданных  для  осуществления
насилия в каждом из этих четырех вариантах.
   2.1. Коллективное структурированное насилие
   Примерами    институтов,     призванных     осуществлять     коллективное
структурированное насилие, могут служить армия и полиция.  Они  представляют
собой социальные институты, осуществляющие насилие во имя интересов  страны.
Насилие,   в   данном    случае,    легитимизируется    государством,    что
символизируется,  в  частности,  униформой  с  использованием   национальных
символов. Национальная символика присутствует на униформе  солдат,  ставится
на военную технику и т.д. Существует и обратная тенденция - военная тематика
включается в национальные символы в виде,  например,  скрещенных  мечей  или
хищных птиц и животных на гербе страны. Львы, орлы или сабли, в этом случае,
символизируют и силу, и готовность ее использовать.
   Институты  структурированного  политического  насилия   организованы   по
иерархическому принципу. Младшие по званию подчиняются приказам  вышестоящих
начальников,  которые  и  несут  всю   полноту   ответственности   за   свои
распоряжения. Феномен снижения чувства индивидуальной ответственности, в той
или иной мере, присущ всем социальным институтам такого типа. В максимальной
степени  чувство  индивидуальной  ответственности  снижается  в  армиях  или
органах правопорядка диктаторских режимов, где это чувство  вообще  всячески
подавляется. Взамен гражданам предлагается полное спокойствие и  возможность
не думать  о  последствиях  своих  поступков.  Гитлер  сказал:  "Я  избавляю
немецкую молодежь от химеры совести", аятолла Хомейни обещал всем  солдатам,
воюющим с Ираком, прощение всех грехов и  вечное  блаженство.  Однако  и  во
вполне  цивилизованных  странах  признается,  что,  например,  за  действия,
совершенные солдатом, ответственность несет не только и не столько  он  сам,
сколько его командир.
   Сам  факт  подчинения  другому  и  связанное  с  этим  снижение   чувства
ответственности  за  свои  поступки  меняет  поведение  человека.  Люди,  не
чувствующие ответственности за то,  что  они  делают,  способны  на  крайнюю
жестокость, неожиданную и для них самих, и для тех, кто, казалось бы,  давно
и хорошо их знает.
   Американский психолог Стэнли Милгрэм продемонстрировал, что самые обычные
люди, подчиняясь приказам того, кто выступает как начальник,  как  "власть",
могут совершать страшные поступки. Милгрэм приглашал испытуемых для  участия
в эксперименте по исследованию памяти. Выразившим  желание  прийти  на  этот
эксперимент говорилось, что они будут выступать в роли учителя  для  другого
такого же испытуемого (на самом деле - подставного лица). Их задача  состоит
в том, чтобы прочитать второму "испытуемому" список, состоящий из некоторого
количества пар слов. Дальше  они  будут  называть  одно  слово  из  пары,  а
"испытуемый"  должен  вспомнить  второе.  В  тех  случаях,  когда  он  будет
ошибаться, надо нажимать на кнопку, и "испытуемый" будет получать удар тока.
   Силу этого удара, по условиям эксперимента, необходимо было  увеличивать,
если "испытуемый" делал много ошибок. Начав с 15 вольт, можно было дойти  до
450, причем на пульте с кнопками, перед которым сидел настоящий  испытуемый,
были поставлены не только цифровые обозначения, но и написано, что  из  себя
представляет тот или иной удар тока ("слабый удар", "сильный удар", "опасно:
очень сильный удар").
   Дальше подставного "испытуемого" сажали в другую  комнату  и  эксперимент
начинался. В действительности, никаких ударов тока "испытуемый" не  получал,
но  ему  поступали  сигналы  о  том,  на  какие  кнопки  нажимает  настоящий
испытуемый. По мере увеличения  интенсивности  ударов  "испытуемый"  начинал
протестовать, кричать, при 300 вольтах он начинал бить в стену,  а  при  еще
большей интенсивности - замолкал и не отвечал на вопросы.
   Естественно, многие испытуемые хотели прекратить  эксперимент  сразу  же,
услышав протесты своего "ученика", но экспериментатор, находящийся в этой же
комнате, требовал от них продолжения работы, и, как ни странно,  большинство
этому требованию подчинялось. Никто из испытуемых не  прекратил  эксперимент
до того, как "ученик" начинал бить в стену (т.е. все дошли до  интенсивности
ударов тока в 300 вольт), а 65% испытуемых дошли до максимальной величины  -
до 450 вольт. Более того, когда испытуемый  не  сам  нажимал  на  кнопку,  а
отдавал приказ сделать это другому человеку,  то  до  максимальной  величины
дошли 93% испытуемых. В тех же случаях, когда  экспериментатора  не  было  в
комнате, только 21% испытуемых доходил до максимальной интенсивности удара.
   Интересно, что когда Милгрэм обращался к  профессиональным  психологам  и
психиатрам с просьбой  предсказать  результат  подобного  эксперимента,  они
сходились на том, что не больше 4% населения может  превысить  величину  150
вольт, а 300 вольт превысит, максимум, один процент испытуемых, причем,  это
будет свидетельством серьезной психической патологии.
   В институтах коллективного  структурированного  насилия  наблюдается  еще
один важный социально-психологический феномен - деиндивидуализация. У солдат
и полицейских снижается ощущение собственной уникальности, отличия  себя  от
других людей. Это закономерно ведет к большей личной жестокости и к  большей
готовности выполнять жестокие приказы.
   2.2. Неструктурированное коллективное насилие
   Если  структурированное  коллективное   насилие   призвано   поддерживать
стабильность государственных институтов, то коллективное неструктурированное
насилие, наоборот, направлено  против  них.  Примерами  неструктурированного
коллективного насилия могут быть восстания, бунты и тому  подобные  массовые
действия. Если солдаты или полицейские представляют государство и, в той или
иной степени, идентифицируются с ним, то для участников бунтов или восстаний
характерна идентификация не с государством,  а  с  народом  или  с  какой-то
частью народа. Чувство индивидуальной  ответственности  у  участников  актов
коллективного неструктурированного насилия значительно выше, чем у тех,  кто
вовлечен в насилие структурированное. Поэтому большую роль  для  них  играет
идеология. Если в армии солдат, в принципе,  может  сказать,  что  его  дело
подчиняться, а не выяснять, за правое ли дело идет война, то участник  бунта
или восстания знает, за что он сражается. У него общие с другими восставшими
враги, общие цели и общие надежды.
   Акты коллективного неструктурированного насилия  лежат  в  основе  многих
политических систем, возникших в ходе революций  и  народных  восстаний  или
других  массовых   неструктурированных   насильственных   действий.   Однако
спонтанными и хаотичными массовые выступления бывают  лишь  в  самом  начале
движения. Если революция продолжается сколько-нибудь длительное время  и  уж
во всяком  случае  -  после  победы,  происходит  структуризация,  возникают
специальные  институты  со  строгой  внутренней  иерархией,   осуществляющие
политическое насилие уже от имени не только народа, но и нового государства.
В  названиях  новых  институтов  еще  долго  присутствуют  указания  на   их
революционное  происхождение  (не  просто  полиция,  например,  а   народная
полиция),  что,  разумеется,  не  мешает  превращению  народного,   некогда,
движения, в  институт  подавления,  направленный,  зачастую,  именно  против
народа.
   Процесс структуризации