всегда правил с заднего плана, избегая  открытой  конфронтации,
то и в кровавом эксперименте  своей  жестокой  аграрной  революции  он  смог
подать себя как умеренную интегрирующую  фигуру,  которая  всегда  действует
лишь из лучших побуждений, руководствуясь интересами партии, благом народа и
ленинскими социалистическими принципами. Лишь на таких принципах можно  было
инсценировать  "невидимый  геноцид",  не  уронив  при  этом  своего   имиджа
"великого вождя".
   Для того чтобы спланировать и воплотить подобное дьявольское предприятие,
требовался человек, подобный Сталину, человек, в характере которого были  бы
сфокусированы все необходимые для  этого  преступные  качества:  глубочайшее
презрение к людям, беспримерная беспощадность, полное отсутствие  сочувствия
и хладнокровная жестокость, питательной  средой  для  которых  была  глубоко
укоренившаяся ненависть ко всем потенциальным врагам.  Эти  черты  характера
предопределили  абсолютную  неразборчивость  в  средствах   для   достижения
поставленных целей. К этому  следует  добавить  нарциссическую  убежденность
Сталина в своей исторической  миссии,  которая  постоянно  усиливала  в  нем
сознание избранности, что проявилось не только в "культе личности",  ставшем
основным инструментом его власти, но также и в уверенности  Сталина  в  том,
что он имеет право действовать за пределами обычных моральных  законов.  Это
привело к вырождению внутренней системы ценностей и сделало его иммунным  по
отношению к любой форме чувства вины  или  сострадания,  и,  таким  образом,
ничто не мешало ему следовать  стремлению  ко  всевластию  и  удовлетворению
возникавших у него садистских желаний.
   Параноидальная структура личности
   В отличие от  Гитлера,  Сталин  не  обладал  харизматическими  талантами,
необходимыми для  завоевания  лояльных  сторонников.  Поэтому,  опираясь  на
исторические примеры типа Ивана Грозного, он предпочитал  держать  советских
граждан, и в особенности аппарат политической власти, в постоянном страхе  и
трепете. В совершенстве  обладая  искусством  постоянно  поддерживать  накал
психологического  террора,  он  держал  свое  близкое  окружение  под  таким
давлением, что практически никто не мог считать себя застрахованным  от  его
непредсказуемых  капризов,  каждый  из  которых  мог  означать  моментальное
физическое уничтожение. В соответствии с  лозунгом  Сталина  о  том,  что  в
политике нет места доверию, его собственная подозрительность постоянно росла
и в конечном итоге приняла форму настоящей мании преследования.
   Первым  врачом,  который  поставил  Сталину   диагноз   "паранойя",   был
ленинградский   невропатолог   профессор   Владимир   Бехтерев.   Во   время
международного конгресса,  состоявшегося  в  конце  декабря  1927  года,  он
побывал у Сталина. Своими  взрывоопасными  наблюдениями  профессор  Бехтерев
поделился со своим ассистентом доктором Мнухиным и при этом  сказал,  что  в
лице Сталина, однозначно страдающего паранойей, "во главе  Советского  Союза
оказался опасный человек". То  обстоятельство,  что  сразу  же  после  этого
профессор Бехтерев скончался в  номере  московской  гостиницы  от  внезапной
болезни, очень напоминает почерк Сталина, пусть даже  мы  и  не  располагаем
никакими доказательствами такого предположения. Диагноз Бехтерева в сентябре
1988 года был целиком и полностью подтвержден  советским  психиатром  Е.  А.
Личко в "Литературной газете". Автор публикации дополнил сказанное указанием
на то, что, как  правило,  приступы  параноидального  психоза  провоцируются
различными перегрузками и необычными психическими ситуациями, и  в  типичном
случае течение заболевания  носит  периодический  характер.  Проанализировав
биографический анамнез Сталина, Личко  высказал  предположение,  что  первый
такой приступ произошел  у  Сталина  в  связи  с  раскулачиванием  в  начале
тридцатых годов, а второй приступ имел место перед началом большой  "чистки"
партаппарата и  руководства  армии  в  1936-1937  годах.  По  мнению  Личко,
вероятно, "имел место еще один приступ в начале войны, когда Сталин де-факто
прекратил управлять государством". Однако почти наверняка можно  утверждать,
что такого рода параноидальный приступ произошел незадолго до его  смерти  в
связи с "делом врачей".
   Алан Буллок справедливо указывает на то, что у Сталина, так же, как  и  у
Гитлера, не было органического психического  заболевания  по  типу  истинной
шизофрении,  а  имела  место  параноидальная  структура  личности,   чем   и
объясняются  абсолютно  все  его  действия.  С  точки   зрения   современной
психиатрии, у подобной параноидальной личности имеет место "сформировавшаяся
и непоколебимая система бредовых идей", которая,  как  правило,  проявляется
только в среднем возрасте. Эта система строго  отграничена  от  всех  прочих
когнитивных функций, и  личность  остается  неограниченно  жизнеспособной  и
продолжает  соответствовать  всем  требованиям,  предъявляемым  жизнью.  Уже
известный психиатр Краффт-Эббинг указывал  на  то,  что  при  параноидальных
психозах наряду с бредовой стадией  наблюдается  стадия  "просветления",  во
время которой такой субъект способен к ничем не примечательному  нормальному
поведению, за счет чего у окружающих не возникает никаких подозрений.
   Наиважнейшим   признаком   параноидального   психоза    является    мания
преследования, проявляющаяся в болезненной  подозрительности  и  в  конечном
итоге принимающая форму навязчивой идеи о том, что субъект  со  всех  сторон
окружен врагами и предателями. У Сталина параноидальный бред дошел до  того,
что он в конце концов ликвидировал почти всех бывших  соратников  вплоть  до
занимавших самые высокие  посты,  обвинив  их  в  подрывной  деятельности  и
террористических заговорах и не пощадив в ходе чисток ни  своих  друзей,  ни
членов собственной семьи.  Во  многих  случаях  достаточно  было  того,  что
человек "слишком  много  знал"  о  прошлом  Сталина.  Растущий  страх  перед
покушением  принес  гротескные  плоды:  он  спал  на  даче,  превращенной  в
настоящую крепость, за бронированной  дверью,  открыть  которую  можно  было
только изнутри, приведя в действие сложный механизм, в окружении  несметного
количества бдительных чекистов, которых он, движимый подозрительностью,  мог
внезапно заменить в самый неподходящий момент.  Он  всегда  носил  при  себе
пистолет, который ночью клал под подушку. Весь короткий путь в Кремль  кишел
сотнями агентов тайной полиции, и каждый раз он садился  в  другой  из  пяти
лимузинов, так что даже собственные его телохранители не знали, в  какой  из
машин он сидит за зашторенными серыми окнами. Как уже говорилось выше,  пищу
ему готовили в специальных  кухнях,  а  перед  подачей  на  стол  специально
обученные токсикологи проверяли блюда на наличие вредных веществ  или  ядов.
И, наконец,  был  найден  двойник  Сталина,  позволявший  самому  Сталину  в
определенных случаях не подвергать себя опасности.
   Едва  ли  Сталина  когда-либо  мучили  сильные   угрызения   совести   за
совершенные им преступления, однако столь крайняя форма мании  преследования
могла быть связана также и со  страхом,  что  в  один  прекрасный  день  его
настигнет рука мстителя.
   Еще  одним  существенным  обстоятельством  является  здесь   многовековая
традиция политических заговоров в истории России,  побуждавшая  Сталина  при
малейшем намеке на  возможность  заговора  на  всякий  случай  ликвидировать
возможных его участников. Прочно закрепившаяся  система  его  бредовых  идей
требовала "подтверждения" правильности параноидальных домыслов, для  чего  у
обвиняемых,  в  большинстве   случаев   полностью   невиновных,   добывались
"чистосердечные признания". Организованные Вышинским показательные процессы,
на которых Сталин по собственной прихоти мог посадить на  скамью  подсудимых
кого вздумается, доставляли ему садистское наслаждение,  состоявшее  в  том,
что он мог наглядно  показать  своим  согражданам,  кто  в  действительности
является господином над их жизнью  и  смертью.  Подобное  опьянение  властью
прекрасно вписывается в картину предельно параноидальной личности.
   Третьим характерным признаком параноидальной личности,  наряду  с  манией
власти и манией преследования, является мания величия (мегаломания). Сталин,
как и Гитлер, жил в  бредовом  убеждении  о  том,  что  он  "как  индивидуум
превосходит по силе духа окружающий мир". На пике культа  партия  превратила
Сталина в  "сверхчеловека,  обладающего  божественными,  сверхъестественными
качествами, человека, который якобы все знает, все видит, за всех  думает  и
ни в чем и  никогда  не  ошибается".  Это  прославление  не  было  продуктом
почитания фанатичных приверженцев - в подобных выражениях о себе  писал  сам
Сталин  в  "Краткой  биографии".  В  этой  автобиографии  он  называет  себя
величайшим теоретиком,  руководящей  силой  партии  и  государства,  гением,
определившим пути развития передовой советской военной науки, полководцем  с
гениальной интуицией и мастером оперативного искусства.  Этот  труд  Сталина
гораздо лучше, чем та книга, которую Вы, читатель, сейчас держите  в  руках,
иллюстрирует то, что в  медицине  принято  называть  "маниакальным  величием
духа". В последние годы жизни Сталин в своей мании величия  дошел  до  того,
что в 1949 году приказал  советским  историкам  приписывать  все  выдающиеся
научные и технические открытия русскому и советскому государству, с  которым
давно уже сам себя отождествил - вспомним хотя бы  "изобретение  радио".  До
него уже просто не доходило, что этим он заставил смеяться  над  собой  весь
мир - вот куда завели его  мания  величия  и  инфантильное  представление  о
собственном всемогуществе.
   В сталинском бреде величия ведущую роль играли не метафизические идеи,  а
единственно  и  исключительно  мания  власти.  Будучи  убежденным  в   своих
сверхъестественных  способностях  и  в  том,  что  он  избран  судьбой   для
выполнения некоей  всемирно-исторической  миссии,  Сталин  считал,  что  для
выполнения этой миссии он  должен  обеспечить  себе  абсолютную  власть  над
Советским Союзом.  Основой  для  этого  должно  было  послужить  превращение
ленинского большевизма в сталинизм, рожденный его  бредовыми  идеями.  Такой
план вполне соответствовал  его  мышлению,  основными  характерными  чертами
которого были аутизм, мегаломания и  мания  власти,  равно  как  и  крайнему
нарциссизму его личности, сконцентрированной исключительно на себе  и  давно
утратившей связи с действительностью и потерявшей способность реально видеть
других  людей.  Для  того  чтобы  подвести   под   роль   "вождя"   солидный
идеологический фундамент, и  была  издана  не  раз  цитированная  нами  выше
"Краткая   биография",   отредактированная   самим   "вождем",   которую   в
обязательном порядке должен был прорабатывать не только каждый член  партии,
но и каждый студент каждого вуза страны. С  построением  столь  совершенного
культа личности восточного образца вступил  в  силу  радикальный  запрет  на
любой свободный обмен мнениями в партии, что допускалось при Ленине.  Сталин
понимал единство партии, как беспрекословное выполнение директив и бездумное
повиновение произволу "вождя". Опасное уже  само  по  себе  сочетание  мании
наличия и мании власти дополнялось у Сталина крайним несексуальным садизмом,
что позволило ему безнаказанно получать  пьянящее  наслаждение  от  коварной
игры с жизнью и смертью людей.
   Можно усмотреть противоречие  в  том,  что  в  самый  критический  момент
истории Советского Союза - в дни немецкого вторжения  в  июне  1941  года  -
"сверхчеловек" столь высокого стиля проявил полнейшую беспомощность и полную
психическую капитуляцию. Охваченный паникой Сталин забился  в  бронированный
лабиринт  своей  крепости-дачи,  не  забыв  перед  этим   огульно   обвинить
командование Красной Армии в измене и трусости. Здесь мы также имеем дело  с
типичным проявлением параноидальной личности, которая стремится перенести на
других те качества, с существованием которых у себя она не желает смириться.
Сталин перенес собственную трусость и измену народу на руководство армии.
   Сталин был не только трусом - как известно, в его присутствии нельзя было
заводить разговоры о смерти - он был еще и раболепным.  Это  свойство  также
типично  сопутствует  синдрому  садизма.  Наиболее  выпукло   это   свойство
проявилось в  гибком  приспособленчестве  к  Ленину  во  время  революции  и
непосредственно в  послереволюционные  годы.  Между  садизмом  и  мазохизмом
существует  тесная  взаимосвязь,  почему  правомернее  было  бы  говорить  о
садомазохистском характере, помня о том, что у конкретного индивидуума может
преобладать та или  иная  сторона  этого  явления.  Согласно  Эриху  Фромму,
садомазохиста можно также назвать "авторитарным характером", если  соотнести
черты такого характера с его отношением к политике. Действительно, у  людей,
проявляющих в политической деятельности "авторитарный характер", часто имеют
место садомазохистские элементы  характера,  а  именно,  желание  повелевать
подчиненными, с одной  стороны,  и  раболепствование  перед  начальством,  с
другой.
   Как и  положено  личности  параноидального  типа,  Сталин  реагировал  на
собственное позорное трусливое поведение и  собственную  практически  полную
неспособность к действию в первые  дни  войны  весьма  болезненно,  ибо  это
подрывало в нем самоуважение и  оказывало  разрушительное  действие  на  его
выдуманный нарциссически  завышенный  образ.  Для  того  чтобы  дать  понять
народу,  что  победа  стала  возможной  только  благодаря  Сталину   и   его
"выдающимся талантам  полководца",  он  снова  пошел  по  пути  неадекватных
реакций, удалив из высшего руководства тех людей, которые  в  самые  трудные
моменты  удержали  на  плаву  государственный  корабль   и   не   дали   ему
опрокинуться, и отправив этих людей в места, отдаленные от столицы. Когда же
речь шла о якобы трусости других людей перед лицом врага,  то  здесь  он,  в
который уже  раз  подчиняясь  проективному  механизму,  проявлял  твердость,
достойную лучшего применения: сотни тысяч  бывших  советских  военнопленных,
выживших в немецких концлагерях, были брошены в сибирские лагеря  только  за
то, что предпочли плен смерти.
   Подобные  неадекватные  гипертрофированные  реакции  явились   следствием
чрезвычайно низкого барьера фрустрации. В практике судебной  психиатрии  это
часто дает ключ к пониманию аномального поведения преступников.  Под  низким
барьером фрустрации принято  понимать  неспособность  личности  воспринимать
разочарования, неудачи, обиды и унижения без гипертрофированных  реакций  на
них. Поэтому люди с низким барьером фрустрации всегда склонны к  агрессивным
действиям.  Неспособность  переносить  фрустрации  типична   для   социально
незрелых личностей, к-которым следует отнести и  Сталина.  При  этом  данное
свойство его характера - постоянную готовность к агрессивным реакциям -  еще
более усиливала неспособность вступать в нормальные человеческие контакты.
   Как уже говорилось выше,  в  1949  году  у  Сталина  произошел  очередной
приступ паранойи, ставший поводом для второй волны "чисток", в  которой  его
страсть к уничтожению  приняла  характер  одержимости  и  обратилась  вообще
против всего на свете. Под  влиянием  мании  преследования  Сталину  повсюду
вдруг  начали  мерещиться  "агенты  сионизма"   и,   начав   систематическое
преследование евреев, он потребовал от своих высших функционеров  предъявить
"родословные". Ближайшие родственники членов политбюро становились  жертвами
террористического буйства Сталина, и высшим сановникам партии и  государства
стало ясно, что он  намеревается  в  очередной  раз  избавиться  от  опасных
соперников - в данном случае речь шла о старых членах политбюро.  Однако  до
этого, как и до ликвидации  участников  "заговора  врачей",  находившихся  в
заключении с осени 1952 года, дело не дошло, потому  что  сам  Сталин  успел
умереть раньше.
   "У постели умирающего, - пишет Дмитрий Волкогонов, - завершилась трагедия
народа, хотя факт этот  суждено  было  осознать  лишь  позднее.  Завершилась
трагедия, неразрывно связанная с жизнью этого человека. Тогда казалось,  что
трагедией для народа является  его  смерть,  но  позднее  народу  дано  было
понять,  что  истинной  трагедией  являются  преступления  его  жизни".  Уже
распалась империя, созданная Сталиным, свобода и  демократия  получили  свой
шанс  в  российском  обществе,  но  жива  память  миллионов  невинных  жертв
сталинизма и живо отвращение к человеку, чья жизнь была исполнена  презрения
к людям и посвящена истреблению людей.
   * * *
   Верховный правитель должен быть справедлив к себе и при  этом  оставаться
человеком. Это труднейшая из всех задач, более того, эта задача неразрешима:
человек выструган из столь кривого полена, что никакому плотнику не дано его
выпрямить. Природа возложила на нас лишь задачу приближения к этому идеалу.
   (Иммануил Кант.  Идея  всеобщей  истории  во  всемирногражданском  плане,
1784).
   В  этих  прозорливых,  немного  скептических  словах  великого  философа,
написанных за шесть лет до начала  Великой  французской  революции,  все  же
присутствует надежда и уверенность в том, что в  будущем,  несмотря  на  все
человеческие   слабости,   станет   возможным   находить   для    управления
государствами людей, которые не будут злоупотреблять  своей  свободой.  Знай
Кант, что произойдет в последующие 200 лет, он, пожалуй бы, напрочь  лишился
своих  иллюзий:  желанное  "приближение"  к   постулированному   им   идеалу
превратилось едва ли не в свою противоположность -  призрак  национализма  и
новые тоталитарные  идеологии  привели  к  невиданной  доселе  радикализации
широких слоев населения, пропагандистская машина, используя все  средства  и
трюки, усиленно сколачивала мифы о самозваных  спасителях,  принесших  своим
народам  лишь  страдания  и  смерть.  Для  этой  эволюции  символичны  имена
Наполеона, Гитлера и Сталина. Эти фигуры  являются  вехами,  отмечающими  на
этом пути кульминационные моменты  исторических  извращений,  когда  громкая
фраза была всем, а человеческая жизнь ничем.
   Было бы неверно механически сравнивать жестокости и злодеяния этих  людей
между собой, ибо каждый  из  них  неотделим  от  своего  общества  и  своего
времени.  Полная  и  подробная  оценка  их  политической   и   экономической
деятельности  здесь  также  не  представляется  возможной,   во-первых,   по
названной выше причине, и, во-вторых, потому что это выходит далеко за рамки
данного медицинского исследования. Тем не менее я считаю  возможным  заявить
следующее: приход к власти террористического диктатора  никогда  не  являлся
"несчастным случаем на производстве истории". В таких  случаях  имеют  место
индивидуальные  и  социальные  предпосылки,  которые   динамически   взаимно
оплодотворяют друг друга, и эта динамика  поддается  анализу.  Что  касается
Гитлера и  Сталина,  то  в  их  диктаторской  деятельности  появилось  новое
неслыханное ранее качество: они превратили убийство в сухой  бюрократический
акт,  посылая  на  смерть  неисчислимые  множества  людей  исключительно  по
формальному  внешнему  признаку,  будь  то  национальность  или   социальное
положение. Если главным в этом  деле  становится  циничный  технократический
расчет, то на сцене сразу же появляется "плановый показатель"  -  количество
жертв, подлежащих умерщвлению. В условиях такого "разделения труда" убийство
может превратиться в рутинную операцию  даже  для  относительно  "безобидных
натур".
   Невероятные преступления, совершенные этими диктаторами (здесь мы пока не
имеем  в  виду  Наполеона),  делают  правомерными  следующие  принципиальные
вопросы:
   - был ли присущ Гитлеру и Сталину "врожденный этический дефект" в  смысле
гипотезы "морального безумия"