отчуждаема, что она не должность, а класс.
   Как мы видели, эта неотчуждаемость возникла не сразу. Сталин явно не  был
склонен  предоставлять  своему  детищу   такую   привилегию.   Истребив,   в
соответствии с волей номенклатуры, ленинскую гвардию, Сталин упорно оставлял
за  собой  право  и  в  дальнейшем  уничтожать  любого,  независимо  от  его
принадлежности к номенклатуре.
   Мне запомнилась точная формулировка ситуации, данная Дмитрием  Петровичем
Шевлягиным, впоследствии заведующим упомянутым выше  Отделом  информации  ЦК
КПСС. Как-то в 1952 году поздним вечером я был у  Шевлягина  в  ЦК,  где  он
занимал тогда пост заведующего итальянским  сектором  во  Внешнеполитической
комиссии - нынешнем Международном отделе ЦК. Нашу беседу прервал  звонок  по
"вертушке": руководящий работник МИД спрашивал о  перспективах  дела  некоей
пары, где он был итальянцем, а она - русской.
   - Какие же перспективы,  -  как  всегда  неторопливо  произнес  в  трубку
Шевлягин. - Органы занимаются этим  делом  серьезные.  Итальянца,  возможно,
вышлют, а она - советская гражданка, так  что  ее  судьба  целиком  в  руках
органов.
   Четко  осознанный  факт,  что  судьба  не  только   обычного   советского
гражданина,  но  и  номенклатурного  работника  целиком  в  руках   свирепых
бериевских   органов,   вызывал   молчаливое,   но   глубокое   недовольство
номенклатуры. После смерти Сталина оно отлилось в  формулу,  что  "Сталин  и
Берия поставили органы безопасности над партией и государством".
   Нежелание  Сталина  обеспечить  неотчуждаемость   номенклатуры   являлось
фактически  единственным  кардинальным  пунктом  ее  расхождения  со  старым
диктатором. Это проявилось уже на XX  съезде  КПСС.  Внимательно  прочитайте
наконец-то опубликованный текст доклада Хрущева на закрытом заседании съезда
- вы убедитесь, что речь там шла только о  репрессиях  Сталина  в  отношении
номенклатуры. Судьба  миллионов  рядовых  советских  людей,  истребленных  и
заключенных при Сталине, явно не интересовала делегатов съезда.
   Со свойственной ей определенностью  политического  мышления  номенклатура
породила формулу того,  что  она  инкриминирует  Сталину.  Это  не  массовые
репрессии, не  жестокие  репрессии,  а  необоснованные  репрессии.  Если  не
считать заведомо  запоздалых,  а  потому  неискренних  вздохов  о  ленинской
гвардии, под категорию "необоснованных" подводятся репрессии  только  против
членов класса номенклатуры. Остальные  были,  видимо,  обоснованными,  и  во
всяком  случае  репрессированных  не  жалко:  это  были  обычные   советские
граждане, судьба которых, естественно, и была  полностью  в  руках  органов.
Можно не сомневаться, что "Один  день  Ивана  Денисовича"  был  бы  встречен
номенклатурой гораздо приветливее, если бы Солженицын сделал  своего  Шухова
не безвинно пострадавшим колхозником,  а  безвинно  пострадавшим  секретарем
обкома.
   Партийное  руководство  после  Сталина  в   несколько   приемов   провело
перетряхивание органов госбезопасности: в 1953 году в связи  с  прекращением
"дела врачей", в 1953-1954 годах - в связи с делом  Берия,  в  1955  году  -
после падения Маленкова, в 1956 году - после XX съезда  партии.  Партаппарат
подмял под себя разворошенные органы госбезопасности и решительно пресек  их
вольности в  отношении  номенклатуры.  Из  таинственного  страшилища,  перед
которым дрожали даже руководящие работники ЦК, эти органы стали тем, чем они
являются теперь: тесно связанной с партаппаратом и  подчиненной  ему  тайной
политической полицией. Соотношение примерно таково: старшее звено в аппарате
КГБ  докладывает  среднему  звену   (инспекторы,   инструкторы,   референты)
соответствующего партийного органа.
   Контроль над КГБ был поручен Отделу административных органов ЦК  КПСС.  В
нем имелся сектор органов КГБ -  единственный  сектор,  фамилию  заведующего
которым не печатали даже  в  служебном  списке  телефонов  ЦК,  просто  было
написано "Зав. сектором": как в известном рассказе Юрия Тынянова "Подпоручик
Киже", зав. - "персона секретная, фигуры не имеет".
   Но, конечно, не  загадочный  зав.  сектором,  а  сам  заведующий  отделом
фактически осуществлял наблюдение  за  влиятельными  "органами".  Наблюдение
было пристальным и, вероятно, не всегда приятным. Во всяком случае именно  с
этим связывали в Москве авиационную катастрофу, происшедшую  около  Белграда
через несколько дней после падения Хрущева: там, по неясным причинам сойдя с
обычной трассы, разбился о гору Авала самолет с советской  правительственной
делегацией, в составе которой был назначенный  Хрущевым  заведующий  Отделом
административных органов  ЦК  Миронов.  Говорили,  что  он  уж  очень  мешал
Шелепину  в  бытность  его  председателем  КГБ,  а   затем   его   преемнику
Семичастному - обоим наиболее ретивым организаторам свержения Хрущева.
   О  том,   насколько   непростой   этот   пост   -   заведующего   Отделом
административных органов ЦК, свидетельствовало  и  то,  что  послехрущевское
коллективное руководство еще пару лет не могло  договориться  о  кандидатуре
нового заведующего. Утвержден был новый заведующий - Савинкин -  уже  тогда,
когда с возрастанием роли КГБ поднялся и  уровень  контроля  над  ним.  Этим
делом занялся секретарь ЦК КПСС Иван Васильевич  Капитонов,  имевший  давний
опыт партийной работы с "органами": более 40 лет назад, когда я имел  случай
познакомиться  с  И.  В.  Капитоновым,  этот  суровый  круглолицый  человек,
по-военному подтянутый, был секретарем по кадрам Краснопресненского  райкома
партии Москвы.
   Хотя включение Председателя КГБ Ю. В. Андропова в число членов Политбюро,
а  затем  его  избрание  Генеральным  секретарем  ЦК   сделало   еще   менее
значительной роль безымянного зав. сектором,  верхушка  класса  номенклатуры
продолжает ревниво следить  за  тем,  чтобы  "органы"  не  вышли  из-под  ее
контроля.
   Укрощение  КГБ  явилось   наиболее   важным   шагом   к   неотчуждаемости
номенклатуры.  Остальное  легко  улаживается  на  основе  культивируемых   в
номенклатуре круговой поруки и кастового духа.
   Неотчуждаемость номенклатуры - важная гарантия  для  "нового  класса".  В
советской    пропаганде    неизменно    подчеркивается    значение     таких
социалистических завоеваний, как бесплатное обучение, низкая  квартплата.  О
социалистическом завоевании "нового класса" - неотчуждаемости номенклатуры -
пропаганда юлчит. Между тем из всех социалистических завоеваний  именно  это
имеет наибольшее значение для формирования всего  уклада  жизни  в  условиях
реального социализма.
 
   НОМЕНКЛАТУРА И ПАРТИЯ
 
   "Передержка!   -   радостно   воскликнет   советский   пропагандист.    -
Фальсификация! Нигде не сказано, что руководящая и направляющая сила  -  это
только номенклатура. Руководящая и направляющая сила, ум, честь  и  совесть,
организатор и вдохновитель - это партия! А в ней не полтора процента, как вы
тут рассуждаете, а 10 процентов взрослого населения страны  -  18  миллионов
человек".
   Что  ж,  рассмотрим  вопрос  о  партии  и  ее   соотношении   с   классом
номенклатуры.
   Численность  КПСС  действительно  велика.   В   партии   состоит   каждый
одиннадцатый из числа  совершеннолетних  граждан  СССР.  В  стране  -  около
400.000  первичных  партийных  организаций;  это  больше,   чем   во   время
Октябрьской революции было членов партии (350 тыс. чел.).
   При Ленине численность партии была ограниченной - несмотря на гражданскую
войну и военный коммунизм, заставлявшие, казалось бы, охотно принимать людей
в партию. При Сталине КПСС быстро выросла: в 1941  году  партия  насчитывала
около 2,5 миллиона членов и 1,5 миллиона кандидатов. За годы войны, когда на
фронте  записывали  в  КПСС  без  особого  разбора,  эти   цифры   поднялись
соответственно до 4 и 1,8 миллиона. Но оказалось, что и в послевоенное время
КПСС продолжала раздуваться, дойдя в своем зените до 19  миллионов  человек.
Таким образом, со времени Октябрьской революции партия выросла более  чем  в
54 раза, тогда как численность населения страны увеличилась в 0,5  раза.  За
этим развитием явно скрывается какой-то процесс Посмотрим, в чем его смысл.
   Ленин сформировал партию не массовую, а элитарную. Однако  она  стояла  в
тени  другой,  главной  для  Ленина  элиты  -  организации  профессиональных
революционеров.  Задача  партии  состояла  в  том,  чтобы  этой  организации
всемерно помогать и быть резервом ее пополнения.
   Когда после захвата власти профессиональные революционеры превратились  в
профессиональных правителей, партия расширилась, но осталась вспомогательной
элитой, обеспечивающей на фронтах гражданской  войны  и  в  тылу  выполнение
приказов рождавшегося "нового класса" Сохранилась и функция пополнения рядов
"управляющих"; эта функция была широко использована  Сталиным  при  создании
номенклатуры.
   При Сталине  партия  продолжала  численно  увеличиваться,  хотя  все  еще
оставалась элитарной. Она попрежнему была помощницей и  резервом  пополнения
правящего класса, но по мере укрепления власти номенклатуры и ее обособления
от общества связь между нею и партией заметно слабела.
   После  Сталина,  с  дальнейшим  раздуванием  численности   партии   и   с
прогрессирующим окостенением господствующего класса, разница между главной и
вспомогательной элитами еще больше возросла Массовая, многомиллионная теперь
партия все больше стала играть роль не помощницы, а служанки номенклатуры.
   Конечно, грань эта зыбкая. Как и  прежде,  партия  находится  на  стороне
класса номенклатуры, а  не  подчиненного  ему  народа.  Однако,  если  взять
категории нацистского концлагеря, роль эта все больше напоминает роль  капо,
а не нижних эсэсовских чинов, хотя в надежде на подачки  и  на  благоволение
начальства лагерные  капо  послушно  выполняли  любые  приказы  хозяев,  они
все-таки сами оставались заключенными, между  ними  и  эсэсовцами  пролегала
пропасть.
   Итак, процесс, проявляющийся в непомерном численном  росте  КПСС,  -  это
продолжение  длящегося  уже  десятилетиями  социального  раздвижения   слоев
советского  общества.   Господствующий   класс   номенклатуры   все   больше
обособляется, разрыв между ним и партией растет, и партия оказывается частью
народа.
   Хотя она и выполняет приказы номенклатуры с большей готовностью  и  менее
угрюмо, чем весь народ, неверно было бы игнорировать сдвиг  в  ее  сознании.
Партийцы  конца  20-х  -  начала  30-х  годов  были  еще  почти  такими   же
убежденными, как коммунисты в капиталистических странах. Теперешние же члены
КПСС если в чем-нибудь и убеждены,  то  только  в  том,  что  они  вынуждены
официально  произносить  заведомую   ложь.   Настроение   отчужденности   от
номенклатуры перешло в партийные массы через отшлифованную  ежовщиной  грань
цинизма  и  перерастает  в  постоянную,  хотя  и  подспудную   неприязнь   к
номенклатурным хозяевам. Любая  неудача  номенклатуры  вызывает  ныне  среди
членов партии ощутимое чувство удовлетворения. Это  неосознанное  настроение
пораженчества - важная черта современного состояния КПСС.
   Такое  настроение  -  не  случайность,  а   прямое   следствие   процесса
раздвижения  слоев  советского   общества.   Непосредственно   оно   вызвано
характером отношений между номенклатурой и партийной массой.
   Поставим вопрос: зачем, собственно, нужна партии номенклатура?
   Бард реальностей современной советской  эпохи  Галич  отвечал  прозрачным
иносказанием:
   Собаки бывают дуры,
   И кошки бывают дуры,
   И им по этой причине
   Нельзя без номенклатуры.
   В действительности дело обстоит не так просто. Готовность миллионов людей
просить о приеме их в партию для того только, чтобы отдавать еще больше  сил
на благо номенклатуры, имеет разумное основание.
   Официально  таким  основанием  провозглашается  стремление  бороться   за
построение коммунистического общества. Именно подобную цель принято называть
в заявлении о приеме в партию. На стандартный вопрос "Зачем идешь в  партию?
", который неизменно ставят на собрании  партгруппы,  заседании  партбюро  и
парткома и, наконец, в райкоме КПСС, принято отвечать: "Прошу принять меня в
партию, так как хочу активно участвовать в строительстве коммунизма".
   Ответ придуман неудачно. Как хорошо известно  из  документов  КПСС,  весь
советский  народ  от  мала  до  велика  активно  участвует  в  строительстве
коммунизма. Значит, для этого советскому человеку нет необходимости вступать
в партию. Так для чего же все-таки?
   Поскольку,  кроме  приведенного  выше,  другого  официального  ответа  не
спущено, прислушаемся к голосу народа. Что говорят люди в Советском Союзе  -
не на собраниях, а между собой - о мотивах вступления в партию?
   Говорят всегда одно: в партию вступают исключительно ради карьеры.
   Речь идет не обязательно о головокружительной карьере.  Просто,  если  вы
хотите быть уверенным, что начальство на работе не будет к вам  придираться,
что вы нормально будете продвигаться по службе и будете относиться  к  числу
поощряемых, а не преследуемых, вступайте в партию! Что же касается карьеры в
обычном понимании этого слова, то существовало ясное правило: партбилет - не
гарантия карьеры, но его отсутствие было  гарантией  того,  что  вы  никакой
карьеры не сделаете. Исключения  лишь  подтверждали  это  правило.  Впрочем,
встречались они только  в  творческой  области:  было  некоторое  количество
беспартийных академиков и видных деятелей искусства. Беспартийным оставался,
например, знаменитый авиаконструктор академик А. Н.  Туполев  -  своенравный
старик, отсидевший свое в сталинской тюрьме -  "шарашке".  Беспартийным  был
Илья Эренбург. Бывали случаи, когда по тактическим соображениям предпочитали
не делать партийным кого-либо из известных лиц: вполне благонамеренный  поэт
Н. С. Тихонов был оставлен беспартийным,  так  как  бессменно  занимал  пост
председателя Советского комитета защиты мира,  и,  поскольку  этот  придаток
Международного  отдела   ЦК   КПСС   объявлен   беспартийной   организацией,
руководство сочло лучшим не давать Н. С. Тихонову партбилета. Анекдотическим
курьезом было то, что  разгромивший  биологическую  науку  в  СССР  мракобес
Лысенко был беспартийным, хотя по духу своему  он  вполне  подходил  даже  в
члены сталинского ЦК.
   Но  если  в  творческой  области   исключения   еще   бывали,   то   одна
закономерность фактически не знала исключений: беспартийный не мог  занимать
даже скромный административный пост; если же по каким-либо соображениям  его
формально назначали на такой пост (что тоже мыслимо только в области науки и
культуры), никто этого всерьез  не  принимал,  и  все  дела  вел  специально
приставленный партиец. Так, физик  с  мировым  именем,  нобелевский  лауреат
академик П.Л. Капица занимал пост  директора  Института  физических  проблем
Академии  наук  СССР,  но  все  административные  дела  вел  его   партийный
заместитель. В Академии наук СССР вообще была до начала 50-х годов традиция,
что президентом был беспартийный,  но  всегда  назначался  из  числа  членов
партии фактический руководитель академии: так, при В. Л. Комарове таким  был
первый вице-президент О Ю. Шмидт, полярник и Герой Советского Союза,  а  при
С. И  Вавилове  -  главный  ученый  секретарь  президиума,  а  затем  первый
вице-президент А  В  Топчиев,  отличавшийся  решительностью  в  действиях  и
невежеством в науке.
   То, что руководитель  любого  советского  учреждения  -  непременно  член
партии, прочно вошло  в  установившийся  порядок:  в  каждом  парткоме  есть
гарантированное  руководителю  место,  и  показателем  влияния  руководителя
считается количество голосов, поданных за него на выборах в партком.
   Итак, вступление в КПСС - вопрос не убеждений, а  продвижения  по  работе
для большинства и карьеры - для меньшинства.
   "А как же с убеждениями? - недоумевающе спрашивает западный  читатель.  -
Что же, так вот и нет в Советском  Союзе  людей,  которые  идут  в  КПСС  по
убеждению, так, как идут в коммунисты в странах Запада? Чтото  не  верится!"
Знаю, что не верится. Если бы я родился и вырос на Западе, то и  мне  бы  не
верилось.
   Но хоть и не верится, а все же правда такова, что вступление в КПСС ни  с
какими идейными убеждениями не связано.
   (Вселенский М. С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза.  -
М, 1991, стр 109-165)
 
 
   Часть вторая
   ГОСПОДСТВА И ПОДЧИНЕНИЯ В ГРУППАХ
 
 
   Постав ЛЕБОН
   ЭРА ТОЛПЫ
 
   Великие  перевороты,  предшествующие  изменению  цивилизации,   например,
падение Римской империи и основание арабской, на первый взгляд  определяются
главным  образом  политическими   переменами,   нашествием   иноплеменников,
падением династий. Но более внимательное изучение  этих  событий  указывает,
что за этими кажущимися причинами чаще всего скрывается  глубокое  изменение
идей народов. Истинно исторические перевороты - не те, которые поражают  нас
своим величием и силой. Единственные важные перемены,  из  которых  вытекает
обновление цивилизаций, совершаются в идеях, понятиях и верованиях.  Крупные
исторические события являются лишь видимыми следствиями невидимых перемен  в
мысли людей. Перемены эти, однако, случаются редко, потому что самое прочное
в каждой расе - это наследственные основы ее мыслей.
   Современная эпоха представляет собой один из таких критических  моментов,
когда человеческая мысль готовится к изменению.  В  основе  этого  изменения
лежат два главных фактора. Первый - это разрушение религиозных, политических
и социальных верований, давших  начало  всем  элементам  нашей  цивилизации;
второй - это возникновение новых условии существования  и  совершенно  новых
идей,  явившихся  следствием  современных  открытий   в   области   наук   и
промышленности.
   Идеи прошлого, хотя и на половину разрушенные, все еще достаточно сильны;
идеи же, которые должны их заменить, находятся пока  еще  в  периоде  своего
образования  -  вот  почему  современная  эпоха  есть  время  переходное   и
анархическое.
   Нелегко предсказать, что может выйти из такого периода, поневоле имеющего
хаотический характер. Каковы будут основные идеи,  на  которых  воздвигнутся
новые общества, идущие нам на смену? Мы этого  пока  не  знаем.  Но  мы  уже
теперь можем видеть, что при своей организации им придется считаться с новой
силой, последней повелительницей современной эпохи - могуществом  масс.  Эта
сила возникла на развалинах многих идей,  считавшихся  некогда  истинными  и
теперь исчезнувших, многих сил, разрушенных последовательно революциями,  и,
по-видимому, готова поглотить и остальные.  И  в  то  время,  как  все  наши
древние верования колеблются и исчезают, старинные столпы  общества  рушатся
друг за  другом,  могущество  масс  представляет  собой  единственную  силу,
которой ничто не угрожает и значение которой все увеличивается.  Наступающая
эпоха будет поистине эрой масс.
   Не  более  столетия  тому  назад  традиционная  политика   государств   и
соперничество государей были главными  факторами  событий.  Мнение  масс  не
принималось в расчет, да большей частью оно и не существовало.  В  настоящее
же время политические традиции, личные склонности монархов, их соперничество
уже более не принимаются в  расчет,  и,  наоборот,  голос  толпы  становится
преобладающим. Массы диктуют правительству его  поведение,  и  именно  к  их
желаниям оно и старается прислушаться. Не в совещаниях государей, а  в  душе
толпы подготавливаются теперь судьбы наций.
   Вступление  народных  классов  на  арену  политической  жизни,   т.е.   в
действительности  их   постепенное   превращение   в   руководящие   классы,
представляет одну из наиболее выдающихся характерных черт  нашей  переходной
эпохи. Это вступление на  самом  деле  вызвано  вовсе  не  всеобщей  подачей
голосов, которая долгое время не имела самостоятельной, руководящей  роли  и
легко подчиняла